скачать книгу бесплатно
– А я тоже перепугалась, – с ревностью сказала Маргарита. – Бежать нам больше не надо?
– Нет, буря стихает… – устало произнес Рагнер, начиная раздеваться.
Он избавился от одежды за пару мгновений, бросив ее кучей на ларь, и забрался под толстое покрывало, натянув его до носа. Маргарита в это время ходила с фонарем по каюте и выискивала ложки. Открыв маленький дорожный ларчик и убедившись, что зеркальце не разбилось, она немного повеселела.
– Замечательный я фонарь купил в Орифе? – спросил из алькова Рагнер. – Не потух и не разбился даже в бурю. Сталь! А ты ворчала…
– Фонарь замечательный. Если бы ты его еще не выбирал полдня…
– Что опять не так?
– Ничего…
– Грити, – тяжело вздохнул он, – ты же знаешь: я вашего дамского языка не понимаю. Неужели сложно сказать, что тебя расстроило?
– Мне так страшно было! – плаксивым голосом заговорила девушка. – Я уже думала, что всё! Тут так всё швыряло: сам видишь… – гневно бросила она ложки в ящик и задвинула его в стол. – А ты… даже не обнял, зато намиловался с собакой, наверняка к Соолме успел зайти, а теперь про свой фонарь… Будто и он тебе любее меня… Да, не забудь сказать, что еще труба у тебя такая замечательная теперь есть!
– Какая же ты у меня дурёха, – улыбался Рагнер.
– Я не дурёха! – по-настоящему разозлилась Маргарита.
– Но ведешь себя именно так! Любимая, я весь мокрый, продрог… лежу и жду, когда ты, наконец, согреешь меня!
«Согреешь меня! О себе только думаешь!»
Девушка, ничего не отвечая, повесила фонарь на потолочную цепь, мокрую одежду – на перекладину и начала раздеваться сама. Рагнер тоже молчал, наблюдая, как она развязывает платок, освобождая золотистую лаву волос, снимает платье, чулки, трусики и остается в одной полупрозрачной сорочке с тонкими лямочками и шнуровкой спереди, какая обольстительно приподнимала ее белые и скорее по-девичьи упругие, чем пышные груди.
– Точно два сочных яблочка, – не сдержался Рагнер. – Сорочка у тебя замечательная тоже…
– А ты ворчал не меньше моего в кисейной лавке, – не улыбнувшись, ответила Маргарита, снимая и сорочку (иначе Рагнер ее измял бы).
Она нагой села на постель, расправила и задвинула синий занавес алькова, после чего залезла под одеяло.
– Ой, – невольно вздрогнула Маргарита, когда ее обняли ледяные руки. – Ты и впрямь весь продрог…
Несколько минут они молчали, неподвижно лежа и обнимаясь под покрывалом. От Рагнера пахло солью. Согревая своим теплом его грудь, руки и ноги, Маргарита мало-помалу успокаивалась, ее гнев и обида быстро таяли, – спустя четыре с половиной минуты она уже не понимала, отчего осерчала и едва не затеяла ссору.
– А увеличительная труба у меня замечательная… была… – прошептал Рагнер ей на ухо. – Нас прямо на «островки горя» несло, и если бы не она… А теперь в ней что-то сломалось, когда я свалился на нее…
– Свалился? Что ты там делал, наверху? – так же тихо спросила его Маргарита.
– Смотрел в трубу. Я не хуже нашего кормчего знаю здешние воды и, когда увидел холмы Аогдо, понял, что если не развернемся, то скоро напоремся на островки горя. Мы приподняли паруса, чтобы уйти в море… Мороки же с ними было! Нет, не годится для наших северных морей косой парус… А потом… и я до жути перепугался, – крепче обнял Маргариту Рагнер. – Я много слышал о белой волне, но думал, что это россказни… Впереди будто бы была стена из снега, клянусь тебе… Я был уверен, что нас раздавит, как щепку, но каким-то чудом стена распалась, нас подбросило на первом гребне в небо и перекинуло через второй – вот так мне всё увиделось… Хорошо, что мы с самого начала связали себя в цепи веревками, но… кажется, троих точно смыло в бездну.
– Боже… – только и ответила испуганная Маргарита. – А «Роза ветров» и «Медуза»? Как думаешь, что с ними будет?
– Боишься, что твой сундучок с серебром потонет?
– А еще мой орган! – ущипнула его за плечо Маргарита.
– Ай!
– Чтобы не говорил глупостей… Ты же знаешь, что Нестяжание – моя единственная Добродетель, зато усиленная солнцем в лунное затмение. Я за людей боюсь и лошадей тоже… За Рерду…
«Роза ветров» и «Медуза» отстали от «Хлодии» еще в Банэйском море, на пути к проливу Пера. Они направлялись к Ларгосу, куда доставляли вещи, ненужные Рагнеру и Маргарите в Брослосе, орган из Орифа и трофеи Лодэтского Дьявола, а также восемь лошадей, среди которых были Магнгро, рыцарский конь Рагнера, и Рерда – новая любимица Маргариты.
– Ольвор убежит от любой бури… Хотя было бы смешно, если бы он именно сейчас погиб.
– Смешно?
– Ольвор всё же женится на Хельхе. Если король даст дозволение, то в Брослосе ты увидишь свадьбу по нашим древним традициям. Ммм, чудесные, сладкоголосые, лодэтские традиции… К Ольвору меня не ревнуешь?
– Нет…
– А зря… Я его люблю больше фонаря и увеличительной трубы, – прошептал он и поцеловал губы Маргариты своими солеными губами. – А тебя меньше…
– Лучше сейчас помолчи… – закрывая глаза, прошептала она между поцелуями, – а то дошутишься…
Из-за качки и запаха соли, Маргарите чудилось, что она не в объятиях Рагнера, а во власти моря – и белые волны ее кружили среди пены, то поднимая на гребень, то скатывая вниз, – уносили ее куда-то по воле рока, в неизвестность. Ветер порой бился в оконца каюты и зловеще свистел у двери, заглушая отрывистые стоны из алькова. Иногда громыхал далекий гром, наверно, вспыхивали молнии. Стихии еще неистовствами, но когда Маргарита и Рагнер засыпали, небеса и море тоже утихали в своей страсти.
________________
Маргарита проснулась через пару часов, на рассвете, с чувством дурноты. Выбравшись из постели, она за миг надела на голое тело платье, волосы быстро завязала узлом на затылке. Рагнер промычал что-то невнятное, но Маргарита, зажимая рот, уже бежала на угловой балкон. Там она перешла за корму. Марлена, занимавшая вместе с Магнусом соседнюю каюту, практически жила на втором подобном балкончике, да в это утро Маргарита ее не наблюдала.
Вцепившись во влажные перила, Маргарита смотрела вниз: потревоженная, рассеченная морская гладь, вновь соединяясь, лениво сталкивалась за кораблем и пропадала пузырями в белой мгле. Мир вокруг стал молочно-белым, тихим и пустым, – казалось, что ничего за туманом более не было – не существовало ни земли, ни жизни, ни времени. Но раздался цокот когтей, и вскоре из-за угла к Маргарите вышли Рагнер и Айада.
– Необычная у тебя морская болезнь, – сказал он, вставая рядом. – Енриити и Марлена вчера умирали, а тебя ни разу не вывернуло из-за бури.
Маргарита пожала плечами, Рагнер же вздохнул.
– Я с Соолмой жил лет шесть… Словом… у тебя крови уже сколько не было? Или ты даже не догадываешься?
– Догадываюсь… – неохотно ответила Маргарита. – Я еще в Элладанне поняла…
Рагнер постоял, хмурясь, и задумчиво изрек:
– Понятно.
Айада использовала балкон как уборную и, понимая по звукам, что собака сейчас мочится за углом, Маргарита резко перегнулась через перила. Пока ее тошнило, Рагнер придерживал ее. После он подошел к угловой балясине, к какой крепилось ведро. Так ничего и не произнеся, он развязал узел веревки, бросил ведро в море и, зачерпнув воды, подтянул его за веревку вверх. Маргарита умыла рот, после чего Рагнер вылил остаток воды на пол балкона, убирая собачью лужу:
– Тебе понятно, а мне нет… – проговорила Маргарита, пока он привязывал ведро, возвращая его болтаться за балконом. – И ты можешь быть отцом, и Ортлиб, и даже тот, мразь…
– Надо было сказать раньше.
– Это мои заботы. И разбирательства между мной и Енриити: дитя будет бароном или баронессой Нолаонт.
– Нет, не будет, – обнял ее Рагнер со спины и поцеловал в висок. – Не хотел говорить до Брослоса, но… принц Баро дал мне слово, что к Сатурналию привезет в Ларгос мой развод.
Маргарита запрокинула к нему удивленное лицо.
– Успеем обвенчаться, – серьезно проговорил он. – В Брослосе сходим к астрологу – пусть рассчитает точный срок.
– Но… – уже улыбалась Маргарита, – а как же уши Ранноров и голова жены под меч? Вдруг родится мальчик без твоих родовых ушей.
– Сыном я его признать не смогу, но усыновлю: воспитаю, как родного. С девчонкой сложнее… Придется признать ее своей, а если ее сыны уродятся неушастыми – ничего не поделаешь: казню тебя при всей родне. Жалко – ты через лет четырнадцать еще красивой будешь.
– Рагнер! Хоть сейчас можешь не шутить!
– Ладно… Просто замуж дочурку отдавать не будем – пусть с нами до старости живет…
– Рагнер!! Хватит! Я лучше сперва разрешусь, и поглядим на уши.
– Ни за что, – крепче обнял он Маргариту и погладил ее живот. – А если это мой сын? Будет преступнорожденным? Восемь лет на Священной войне, чтобы получить право на венчание? Мне Сольтеля хватило и на куда как меньший срок. Словом, брось тут мне: мой сын каким-то орензским бароном не родится. Будет так, как я сказал.
Пару минут они молчали. Первой заговорила Маргарита:
– Рагнер, так ты мне предложение руки и сердца сделал? – уточнила она.
– Да… Хочешь за меня?
– Хочу… – нежно улыбалась девушка. – Так что, если дочка?
– Посмотрим. Много воды утечет до ее замужества.
Они опять немного помолчали. «Хлодия» медленно скользила в пустоте, разрезая собой ласковые волны – не верилось, что недавно это кроткое море, разбушевавшись, забрало себе три души. Гласом морского чудища прогудела труба…
– А неопасно так плыть? – спросила Маргарита. – Вдруг впереди скалы?
– Нет. Мы ныне без ветрил – оба паруса нужно менять. Нас сейчас несет теплое течение из Малой Чаши – по Хельхийскому морю прямо к Брослосу. Ничего опасного впереди нет.
– Ничего опасного впереди нет… – тихо повторила Маргарита. – Расскажи мне о своей родне, прошу. Ну хоть о своем двэне, кронпринце. Почему ты так его не любишь?
– Почему… Кратко не объяснить. Зимронд мой ровесник… Сколько себя помню, я с ним дрался, хотя в юности я вовсе не был драчлив. Впрочем, я с ним редко виделся. После гибели отца, моего старшего брата забрали в Брослос, меня оставили в Ларгосе. И мне это было по душе, – вздохнул Рагнер. – Я люблю свой замок и те места. С Зимрондом я виделся где-то раз в год. Он обзывался, доводил меня… А мой брат Гонтер с ним дружил. Он нас всегда разнимал, – снова вздохнул Рагнер. – Когда я вернулся из Сольтеля, то мне и Зимронду было по девятнадцать. Мы сцепились на набережной Брослоса. Я убил его услужников, отделал его самого и, более того, стащил с него штаны и заставил так прогуляться до королевского дворца. А он спокойно шел на глазах у горожан, даже не пытаясь прикрыть свой рыжий хер… После этого мне пришлось бежать на край мира, на Бальтин…
– Ого… А почему Зимронда не терпит его отец?
– Терпит, еще как терпит… Дядя говорит, что Зимронд болен так же, как была его мать.
– В моем учебнике Истории написано, что его матушка умерла в монастыре и имела прозвище Набожная.
– В монастырь ее упек дядя… В годы войны за лодэтский престол, чтобы привлечь на сторону нашего рода Хвитсуров, вождей острова Ула, дяде Ортвину пришлось в пятнадцать лет жениться на тридцатилетней Мальде Хвитсур или Бешеной Мальде, как ее тогда звали. Она была вдовой, причем вдовой своего родного дяди… огненно-рыжая и с буйным нравом как все Хвитсуры, – но это полбеды. У нее была особая болезнь – ненасытное сладострастие. В башню Ло?нсё, что до сих пор стоит у набережной Брослоса, ей доставляли любовников, а потом тех выбрасывали с камнем в воду. Когда мой дядя прознал об этом, то отправил нечестивую супругу в монастырь Святой Варвары, где она умерла, и поэтому вошла в Историю как Набожная… Казнить ее он не решился – такого позора – уймы измен, да жены-королевы, да с простолюдинами, да и, вообще, непонятно кем, – такого позора никакой кровью не смыть. Тебя еще удивляет, почему я о родне не люблю говорить? Сперва надо с тобой обвенчаться, а то сбежишь… – улыбнулся Рагнер.
– Жуткая история, конечно, но не дождешься… И что Зимронд? Он тоже выбрасывает любовниц с камнем в воду?
– Нет. Он просто пьяница, распутник и бесстыдник. Он дяде Ортвину столько крови отравил, что… Но Зимронд – жених санделианской принцессы Иссбеллы, какой сейчас десять. Через шесть лет она станет его супругой, нашей будущей королевой. Из-за Тридцатилетней войны дядя женился на Бешеной Мальде, потом, чтобы поправить дела нашего разоренного войной королевства, он взял в жены аттардийскую принцессу Гэнну Богатую. Зимронд и Гонтер получили по мирному договору невест еще до рождения этих дев. Вот только Гонтер умер, и мне пришлось жениться, иначе дядя не прощал мне побега в Южную Леонию. Воина с Бронтаей тоже стала следствием той войны, и Эккварт получил по мирному договору невесту… Словом, война уж двадцать шесть лет как закончилась, а до сих пор бьет. Какие только лапы не залезли с тех пор в Лодэнию. Зимронда опекает наш канцлер, ставленник санделианцев, Гизель Кальсингог… Я зову его «лысый свиристель».
– Почему?
– Потому что он лысый и свиристель… Сам руки не пачкать не любит, а любит насвистеть то одному, то другому… Мастерски свистит, и цену я этому свисту узнал после войны с Бронтаей.
– Что он тебе сделал?
– Ничего. Вернее, не успел ничего сделать. Он просто осыпал меня щедротами, льстил, сулил власть и неземные богатства. Желал узнать тайну громовых бочонков – и продать ее санделианцам.
– Знаешь, любимый, – расстроено сказала Маргарита, – я хочу побыстрее в твой Ларгос.
– Наш Ларгос, – поправил ее Рагнер, начиная улыбаться, а затем поцеловал Маргариту в губы.
– Меня же вывернуло только что, – пробурчала девушка, но тоже стала широко улыбаться.
– Всё равно ты сладкая…
Они помолчали еще пару минут. Айада, раскрыв пасть и высунув розовый язык, шумно дышала в тиши белого тумана. Маргарита посмотрела на ее ошейник – золоченую цепь с подвеской в виде лодэтского водоворота – рыцарский орден Рагнера за выигранный турнир.
– А твой дядя, король? Он какой? Ты говорил, что у вас редко бывает без ссор.
– Это так, но дядя Ортвин – очень славный. И не зря его прозвали Хитрым: он умудрился так всё перепутать, что жадные лапы санделианцев, аттардиев и бронтаянцев, лезущие в Лодэнию, застревают и царапают друг друга. Я бы так не сумел, и мой отец, стань он королем, тоже. Дядю я люблю, с ним у меня хорошие отношения. А чем реже мы видимся, тем они еще лучше.
– Разве не он выслал тебя на войну, приказав не возвращаться живым без победы?
– Так дядя дал мне возможность очистить герб от позорной метки, хотя орал, что делает это лишь потому, что я Раннор, как и он. После моей победы мы помирились, потом поругались… ну а потом вновь помирились, вроде…
– Его нынешняя супруга, королева Хлодия Синеокая, она красива?
– Да, красива… О ней я мало что могу сказать. Меня шестнадцать лет дома почти что не было. Хлодия, она… безупречна. Жуткие истории – это не про нее. Ее дочурке пять лет. Дочку, мою маленькую сужэнну, зовут Ольга.
– Ольга – это то же самое имя, что и Хельха? В честь моря, по какому мы ныне плывем?
– Хельха – это ольха, дерево. Она растет вдоль всего восточного побережья Тидии, отчего и пошло название моря. Раньше сказать даме – «ты, как ольха», считалось высокой похвалой. М-да… изящна и стройна. А Ольга – это «божественная». Хлодия – «благородная»… Так, пойдем еще поваляемся, – потянул Рагнер Маргариту за угол балкона к двери в каюту. – Я хочу целоваться и жаловаться на Ольвора. Так и знал, что этим всё кончится, – после стольких наших лет вместе, он женится на Хельхе! А я так хотел жить с ним в Ларгосе. Мастерить корабли с ним и Вьёном, а он!
– И живите…
– С Хельхой я жить по соседству не хочу. Она мне мою кухарку напоминает, Железную Олзе, – с Олзе мы росли, и она меня колотила в детстве. Я до сих пор ее немного опасаюсь…
Глава II
Брослос
«Самое северное королевство» Лодэния состояла из полуострова Тидия, соединенного с континентом Меридея перешейком, из двух великих островов – Орзении и Морамны, и из уймы островков поменьше, самыми крупными из каких были, в порядке убывания: Дёфёрс, Ула, Сиюарс и Дёронс. Тидия и Орзения омывались с запада Банэйским морем и разделялись узким проливом Пера. Крепость Мессё встала на северо-западном мысе полуострова Тидия, у входа в пролив Пера из Банэйского моря. После пролива начинался самый опасный участок морского пути – Водоворот Трех Ветров, лежащий между Хельхийским морем и Малой Чашей – океаном, приносившим вопреки законам природы теплое течение с севера. Чудо, почему Малая Чаша не замерзала за Линий Льда даже зимой, объяснить не могли ни священники, ни магистры знаний. Воды Малой Чаши омывали Орзению с востока, Морамну – с севера, далее текли в Хельхийское море – море между Тидией и Морамной. Симорзское море разъединяло южное побережье Морамны и северные берега королевства Бронтая.
Длинный остров Дёфёрс протянулся на востоке королевства, между островом Морамна и континентом Северная Варвария, разделяя два океана – Малую и Большую Чаши. По договоренности лодэтчан и северных варваров, на Дёфёрсе никто не жил и никто там не охотился. Остров Ула находился близ юга-востока Орзении, остров Сиюарс – юга Морамны, остров Дёронс – среди россыпи островков у юга-запада Морамны.
Ранее остров Морамна полностью принадлежал герцогам Хамтвирам, но затем, после их поражения в Тридцатилетней войне, лишь западная его половина осталась герцогством Морамна; восточная половина отошла в домен короля, стала герцогством Альёдц, но прежнего названия остров не утратил. Полуостров Тидия, наоборот, до Тридцатилетней войны делился с севера на юг так: на кусочек самого северного графства Аогдо у пролива Пера, на герцогство Тидия в Великой Впадине и на три графства во владении Кагрсторов, бывших королей Лодэнии, – на самый южный округ-перешеек Ормдц, на благодатный юго-восточный край Сумю?одц и на скалистую Акколу на юго-западе. Ныне весь полуостров принадлежал роду Раннор: юг и северное графство Аогдо – королю, герцогство Тидия – герцогу Раннору как вотчина, то есть родовое феодальное имение, переходящий по прямому наследованию (к старшему сыну). В домен короля отошли еще и острова Ула, Сиюарс, Дёронс, но не Орзения. Королева Маргрэта, будучи старшей дочерью и последней из рода Мёцэлр, унаследовала это бывшее королевство от своего отца – и лишь после ее смерти Орзения переходила в полное владение лодэтского короля, ее сына.
Так как сыны короля Ортвина являлись принцами, вождями первого ранга, то каждому после их возраста Послушания достались в лен земли: кронпринцу Зимронду – процветающий Сумюодц, Эккварту – намного больший по размеру, но малозаселенный и поэтому куда как менее доходный Альёдц. Крупные города, возникавшие на торговых путях, приносили золота в казну столько же, как целое герцогство. После войны на острове Дёронс король Ортвин I основал новую столицу Лодэнии – Брослос. Вторая столица, Лидорос, была напротив первой, в Морамне. По морю от одной столицы до другой можно было добраться в среднем за час-полтора. Еще одна столица, Но?лндос, располагалась в Сумюодце у обширного озера Каола?ол, на расстоянии одного дня от восточного побережья.
Лодэтчане представляли собой несколько народностей. В Орзении и на Уле жили рыжеволосые люди, но у исконных улайцев глаза были голубыми, у подлинных орзенцев – серыми или зелеными. На Морамне и на острове Сиюарс жили кареглазые брюнеты – такие же, как на востоке Бронтаи. Коренные тидианцы являлись яркими блондинами. Различия проявились также в родовых именах. На Тидии аристократы имели окончания имен на «ор», все остальные – на «ог»; на Морамне – на «ир» и «иг», на острове Ула – на «ур» и «уг», на острове Сиюарс – на «гор» и «гог» и лишь в Орзении на «элр» и «эл». Так, несмотря на то, что за последние века лодэтчане перемешались, по имени или внешности они могли определить происхождение соседа. Когда разразилась война за лодэтский престол, то эти различия подлили масла в огонь: распря знатных кланов перетекла в братоубийственную войну, длившуюся ровно тридцать лет. И до сих пор неприязнь одной народности против другой сохранилась у лодэтчан, но особенно сильна она была между тидианцами и морамнцами.
________________
