И. А. Милютин. Дело и река

скачать книгу бесплатно

По реке, по Шексне, с Волги-матушки,
Встречь воде, меж лугами зелеными
Выгребают суда Государевы —
Идут барки высокие, новые,
Пологами цветными прикрытые…

    А. Приклонская
Вам необыкновенно повезло, дорогой Читатель. Вы встретились с настоящими знатоками этой чудесной реки. Однако смеем заметить, что им известны и менее привлекательные, а порой просто ужасные моменты из того же недавнего прошлого шекснинского судоходства.

В. Верещагин. «Бурлаки». Этюд. Х.м. 1866

Мы говорим о бурлаках

– основной тягловой силе. На Шексне их называют «путинными». Среди них можно встретить не только крестьян, но и мещан, бывших купцов, лиц духовного звания и даже дворян. Потеряв свой капитал, лишившись мест, они обеднели и опустились, махнули рукой на прошлое и «безропотно тянут здесь свою лямку, питаясь летом трудами, а зимой, когда выйдут деньги, – Христовым именем».

С парохода, особенно с верхней палубы, бурлаков не разглядеть и не услышать: пароходы очень шумят и быстро бегают. Сойдите на берег, станьте у бечевника

и вы услышите – сначала далекий, а затем все ближе и ближе слышимый хор: «По-дер-нем, по-дер-нем, по-дер-нем!» Не менее полусотни людей, босых, оборванных и загорелых, издают этот звук настуженными голосами. Бурлаки медленно идут, ступая нога в ногу и наваливаясь всем туловищем в жесткую лямку. Баржа скрипит, покачиваясь на встречном течении. Головы с всклокоченными волосами, часто ничем не покрытые, склонились низко к груди, едва прикрытой одеждой. Издали все бурлаки кажутся одним огромным существом, тихо двигающимся вперед и мерно переваливающимся сбоку на бок. Такими запомнил их младший брат знаменитого художника А.В. Верещагин.

– Ну, живее! Хозяин на барке кричит
И костями на счетах стучит…
Сосчитай лучше ты, борода-грамотей,
Сколько сложено русских костей
По кремнистому берегу Волги-реки,
Нагружая твои сундуки!

    Л.Н. Трефолев
Мы не станем открывать все «прелести» этой тяжелой службы. Слава Богу, она тихо и безвозвратно исчезает и на Волге и на Шексне. Хотя надо признаться, что это не совсем так. Выше Череповца существуют места, пройти которые, особенно когда вода стоит низко, нет никакой возможности, если не воспользоваться женской силой. Пароход здесь замедляет ход, а то и просто останавливается из-за обилия скопившихся судов, и тогда хорошо слышен шум, описанный очевидцем: «Характерной особенностью здесь является то, что лодки тянут не мужчины, а женщины. Обилие судов, вереницы лошадей и женщин в ярко-пестрых сарафанах и платках, визг, смех, «Дубинушка», крики мужиков, управляющих судами, – все это придает местности значительное оживление. (…) Когда все это исчезло из глаз, когда уже не видно было этих женщин-бурлаков и не слышно неприятно-визгливой «Дубинушки», на душе стало тяжело и неприятно».

Не только бурлаков можно встретить на изменчивых перекатах Шексны. Вот длинную барку, раскрашенную зеленой краской, тянут пятнадцатьлошадей, запряженныхгуськом. Коноводы, спотрескавшимися губами, черные от солнца и пыли, сипло кричат, свистят и щелкают бичами. А на корме, держась за руль, стоит, весь в напряженном внимании, щеголеватый лоцман в красной кумачовой рубахе и высокой поярковой шляпе. Он протяжно кричит: «Гоняй-й, гоня-й, Ванюха, гоняй-й-й!»

Пришекснинские жители исстари зашибали довольно значительные деньги на коноводских работах. Но не все добытую копейку сполна приносили домой. По ходовому берегу реки, где только предоставлялась возможность для более или менее продолжительных остановок каравана судов, всюду в изобилии понастроены были злачные места с надписью: «Распивочно и на вынос». В них, по свидетельству автора путевых очерков «От Шексны до Кубенского озера» – Ф.А. Арсеньева, «во всю свою могучую ширь гуляла русская буйная головушка, гуляла и прогуливала без числа и счета свои заработки».

Умны крестьяне русские,
Одно не хорошо,
Что пьют до одурения:
Во рвы, в канавы валятся —
Обидно поглядеть.

Чашка кофе со сливками выпита. Разговор, пробудивший малоприятные воспоминания, угас сам собой, и Вы решаетесь прогуляться по палубе, понаблюдать за проплывающими слева-справа окрестностями. Однако через короткое время с удивлением обнаруживаете, что глазу решительно не на чем задержаться.

По обеим сторонам тянутся низкие заливные луга, торфяные болота, деревушки, поля да редкий ольховый лес. Никакая возвышенность не разнообразит убегающий вдаль горизонт.

Полистайте-ка лучше хорошо иллюстрированный справочник-путеводитель, изданный пароходной компанией.

Из него Вы узнаете, что к трем часам ночи наш «колесник» подойдет к пристани села Козьмодемьянска. Берег здесь приподнят искусственно на четыре аршина, и потому весеннее половодье вымывает из берега очень даже ценные, с точки зрения истории, предметы: «черепки глиняной посуды с древнею обливкою, медные и серебряные монеты, относящиеся ко времени Ивана Грозного».

Село известно еще и тем, что в нем с 1852 года живет известный народный поэт-самоучка Степан Яковлевич Дерунов. А к пяти часам утра пароход подойдет к причалу «Борки». Это уже пределы новгородские. Станция «Борки» находится на содержании Иоанно-Предтеченского Леушинского женского монастыря

, отстоящего от пристани на 12 верст. Эта святая обитель замечательна своим быстрым ростом.

За каких-нибудь 30 лет она превратилась в первоклассный монастырь. На пристани устроена часовня, и в ней каждый раз, как только причалит пароход, раздается стройное пение монастырских сестер. Пассажиры охотно сходят на берег для слушания молебного пения. Через 10–15 минут пароход отчаливает, а священник в благое напутствие осеняет его святым крестом.

Иногда у причала, рядом с часовенкой, можно увидеть настоятельницу монастыря матушку Таисию, ожидающую дорогого гостя – отца Иоанна Кронштадтского

, всея Руси чудотворца. Почтенная игумения пользуется в крае глубоким уважением и всеобщей любовью. Выпускница Павловского института, мать Таисия так поставила дело воспитания и образования в обители, что к ней отдают своих дочерей помещики и купцы не только Новгородской, но и соседних губерний. Будущие жены воспитываются в духе истинного благочестия, изучают различные науки, домоводство, сельское хозяйство, рукоделие, шитье машинное и ручное, вязание и вышивание, золочение по материи и сафьяну хоругвей, плащаниц и т. д. Для обучения мастерству в особом просторном здании устроена учительская женская школа с рукодельными классами, предполагающая шестилетний курс обучения. В монастыре находится до 200 сестер.

В деревеньке, расположенной рядом с пристанью, для желающих посетить монастырь всегда найдется удобная подвода, а в обители – гостиница для богомольцев.

Здешние места, можно сказать, напоены Святым Духом. По разным направлениям от Леушино в старые времена существовало множество монастырей, теперь уже закрытых и сохранившихся лишь в качестве приходов: Златоустовская церковь, Спасский храм, приход Монастырек, Досифеевская пустынь.

На берегу маленькой речки Выксы, впадающей в Шексну в 33 верстах ниже Череповца, стоял небольшой монастырь святителя Николая Чудотворца. С апреля 1592 года томилась здесь в заточении по приказу грешного царя Бориса Годунова пятая законная супруга Ивана Грозного – Мария Федоровна, урожденная Нагих, в иночестве Марфа, мать убиенного царевича святого Димитрия. В 1605 году она была вызвана в Москву Лжедимитрием. Разгневанный этим обстоятельством, Борис Годунов лишил Выксинский монастырь самостоятельности и обратил в мужской, а инокинь, соболезновавших и помогавших многострадальной матери царевича, изгнал. В 1690 году патриарх Иоаким приписал Выксинский монастырь к Череповецкому Воскресенскому домовому патриаршему монастырю, с упразднением которого в 1764 году был упразднен и Выксинский обращен в приходскую церковь.

Речные путешествия из Рыбинска в Череповец были весьма длительны

В церкви есть придел святого царевича Димитрия, а на колокольне – колокольчик с написанным на нем именем Марии Нагой.

Мятежная душа царя Ивана Грозного, может быть, до сих пор обретается на Шексне, ибо где-то здесь он потерял и другого своего малолетнего сына, также нареченного Димитрием. Проходил государь эти места речным караваном «во втором лете казанского взятия», когда отправился молиться в Кириллов монастырь к честным угодникам «о мире, и о тишине, и об устроении земском» вместе с царицею Анастасией, царевичем Димитрием и «со всеми князьями и с боярами». Князь А.М. Курбский в своей книге «История о великом князе Московском» писал, что царевич Димитрий, которому не исполнилось и двух лет, разболелся и, «не доезжаючи монастыря Кириллова, еще Шексною рекою плывучи, по пророчеству святого, умре…»

Ниже пустыни славной Кирилловой,
Выше Рыбной слободки над Волгою,
Где Шексна-река круто согнулася,
Где колышутся травы прибрежные,
Где волна набегает на отмели,
Где журчит она тихо у берега
И сверкает несчетными струйками, —
Помяни там пред Богом Всеведущим
Со смиреньем: младенца Димитрия!

    А. Приклонская
«Ниже пристани Вахново, – листаете Вы далее все тот же путеводитель (а мы подойдем к Вахново в восемь часов утра, как только минуем Вичеловские мели), – есть село Любец, которое считается родиной трех довольно известных братьев Верещагиных.

Один из них – знаменитый художник В.В. Верещагин, безвременно погибший в последнюю японскую войну. Другой – Н.В. Верещагин, замечательный сельский хозяин, основатель в России маслоделия и сыроварения. Третий – генерал А.В. Верещагин, писатель рассказов, преимущественно из военной жизни».

Село Любец, расположенное на крутом берегу Шексны, еще издали привлекает внимание своими благовидными каменными церквями: зимней – во имя Преображения Господня и летней – в честь Казанской иконы Божией Матери. Последняя, большая и нарядная, построена в 1800 году. Совсем недавно в сотне-другой шагов от них стоял крашенный в зеленую краску большой барский дом с мезонином, белыми колоннами и такими же ставнями. Построен он был в конце XVII века и принадлежал бабушке братьев Верещагиных – Наталье Алексеевне. Она имела большое состояние и происходила из старинного боярского рода Башмаковых. Предки ее служили царям – Алексею Михайловичу и Федору Алексеевичу. В 1682 году царь Федор Алексеевич дал Лукьяну Башмакову жалованную грамоту, по которой ему в Любецкой волости Пошехонского уезда «пожаловали, похваляя его службу, промыслы и храбрость, в роды и роды (…) из его поместья в вотчину (…) треть села Любца, половину деревни Вичелава, половину деревни Раменья…»

Александр Верещагин в книге «Дома и на войне. 1853–1881» писал: «Верст на двадцать, тянулись по берегам Шексны великолепные леса и заливные луга моей бабушки; много сотен крестьян и много всякого добра у нее было».

Любец – родовое имение Натальи Алексеевны, переданное ею во владение своему старшему сыну Алексею Васильевичу Верещагину. По воспоминаниям художника Василия Верещагина, «дядя зажил в Любце барином, кормил и поил весь уезд. (…)

В большом доме, пропитанном запахом сигар, вина и водки, графины и бутылки не сходили со стола. Для нас, детей, всегда были пряники, какие-то особенные, покупавшиеся на ярмарках ящиками и пудами, и для еды которых необходимы были именно наши детские зубы и желудки. Все мы с большим удовольствием ездили в Любец и также радостно встречали дядю, когда он приезжал к нам» (в Пертовку – Р., Б.).

В любецком доме побывали в гостях два императора – Александр I и Александр II. В память о первом в обширной зале, где стояли огромные изразцовые печи по углам, на самом видном месте была прибита мраморная доска с золотой надписью: «В сем зале изволил кушать Государь Император Александр I-й, 14 октября 1824 года». Он пользовался гостеприимством Натальи Алексеевны.

Император Александр II, путешествуя Шексной в конце 1850-х годов, еще задолго до приезда, спрашивал: «Далеко ли до Верещагина?» Алексей и Василий (отец художника) Васильевичи со всей местной аристократией и властями ждали императора на берегу. Исправник И.С. Левашов объявил собравшемуся народу: «Смотри, ребята, о «воле» Государю не заикаться! Кто только пикнет, тот со мной будет иметь дело! Помните, что царь приедет и уедет, а я останусь с вами». Когда пароход причалил к берегу, императора встретило со стороны десятков тысяч собравшегося народа страшное, оглушительное «ура!».

Александр II обедал в том же зале, в котором кушал Александр I. Для него была припасена огромная, почти двухаршинная стерлядь, ждавшая в садке чести быть поданной на стол Его Величества. «Уха, как, впрочем, и весь стол, вышли очень хороши», – рассказывала мать художника А.Н. Верещагина. Понравилась Государю и приготовленная Анной Николаевной неслащеная наливка-морошка, «которой он взял с собою целый ящик».

В ночь с 12 на 13 ноября 1869 года любецкий дом и стоявший рядом с ним флигель «сгорели до основания с всею движимостью».

А в 1877 году Александр Верещагин – последний владелец усадьбы Любец – продал ее вместе с заливными лугами и лесами, из которых его «дядя вырубал направо и налево огромные пространства. Нужны деньги для поездки в Петербург, – отдаст срубить на 5000 руб. и, конечно, смахнув на 10000 руб.; ему и горя мало – на его век хватит».

Следует заметить, что, несмотря на страшное истребление лесов порубками и пожарами, окрестности Шексны в ее верховьях и особенно по берегам Суды, впадающей в Шексну в одиннадцати верстах ниже Череповца, все еще лесисты. Р.С. Дорошкевич, автор очерка «Тверское и Ярославское Заволжье», опубликованного в «Живописной России», пишет, что река Суда доставляет и наибольшее количество леса, барок, дров. Через нее выходит на Шексну ежегодно до 700000 деревьев, до 20000 кубических сажен дров и до 300 барок и других судов. Последние весной для сплава их к Рыбинску стягиваются вместе по три, четыре, даже по пять штук. В благоприятную погоду суда достигают Рыбинска на пятый или шестой день.

Места, мимо которых мы проходим, посетил в XVIII веке новгородский губернатор Якоб Сиверс. Они напомнили ему предместье Вулкана. Здесь, в так называемой «Уломе» (Уломская, Самосорская и Горская волости Череповецкого уезда),

с незапамятных времен производилась выделка железа из местной болотной руды, сопровождаемая большим количеством дыма от сжигания дров на уголь и стуком молотов о наковальни в сельских кузницах. «Сию часть подлинно Железопольской назвать можно», – писал губернатор.

Разработкой железной руды занимались и оброчные крестьяне владельца Пошехонской вотчины графа П.М. Бестужева-Рюмина, проживавшие в деревнях Вахново, Городище, селе Любец. Граф предписал им «искать в своих землях и по всем болотам и истокам ржавца железной руды; где сыщется брать на пробу и дуть в крицы, и будет выгода и годна будет в сковородное дело, и такую руду копать и выжигать, и чистить и плавить в крицы и кришной завод размножать; понеже уже несколько домниц есть. (…) С осени жечь уголье, до января возить его к кузницам, а с января месяца чтоб все были по местам: по кузницам бить молотом до конца зимы и по весне готовить дрова на уголье».

Через 120 лет доктор медицины П.И. Грязнов, изучая условия быта крестьян Череповецкого уезда, свидетельствовал: «Вблизи кузниц обыкновенно где-нибудь в бугре вы видите ямы, покрытые землею с отверстием вверху – это так называемые томлянки, где приготовляют для кузниц уголь. Проезжая деревнями зимою и осенью, вы иногда задыхаетесь от дыму этих томлянок».

Уломские гвозди ручной работы приобрели большую известность еще в древности. Расходились они далеко во все стороны и благодаря своей дешевизне не имели соперников. И сейчас здесь работает несколько промышленных заведений, но уже на уральском железе, как, например, в людном селе Попадьино. В деревне Вахново, расположенной в версте от Шексны, есть железорезательный завод «Торгово-промышленного Товарищества Ярославской Большой мануфактуры», изготавливающий прутового железа (при более чем 100 рабочих) на сумму около 30 тысяч рублей. Еще более крупный завод купца Заводчикова по производству все того же прутового железа находится в селе Кондаша, расположенном в 9 верстах от села Пехтеева по Устюженской почтовой дороге.

За селом Пехтеево Шексна делает большую луку и подходит к селу Луковец. От него до Череповца примерно верст одиннадцать-двенадцать.

Здесь в 1896 году устроен перекоп длиной в 791 сажень, сокративший путь на 7 верст. О нем камергер Высочайшего Двора К.К. Случевский, сопровождавший Великого Князя Владимира Александровича в его поездках по Мариинской водной системе, говорил как об одном из самых красивых мест в этой части пути. «Здесь именно, – писал он в путевых заметках, – на двух противоположных берегах Шексны отбывали время своей ссылки: княгиня Е.Р. Дашкова и канцлер А.П. Бестужев-Рюмин; места подобных и временных заточений встречаются на нашем Севере довольно часто».

Поэт сожалел, что «нигде по всей России исторические памятники былого не исчезли с такою обидною последовательностью, как именно здесь, на нашем «деревянном» Севере. Человеку, проезжающему этими местами, на первый взгляд легко может показаться, что ничего тут особенного, исторически важного не было, ничего замечательного не совершилось. Тихо, однообразно тянутся поля, леса, пустыри; скромно ютятся деревни; не часто встречаются усадьбы…»

Память о великих изгнанниках до сих пор жива в народе. Участница дворцового переворота 1762 года, глава двух русских академий Е.Р. Дашкова отбывала ссылку в деревне Коротово, затерявшейся среди болот и непроходимых лесов. Коротовские крестьяне тепло встретили Екатерину Романовну: «Для вас несчастье жить между нами – мы жалеем о том, но для нас благодать видеть вас, как ангела-хранителя». В своих «Записках» княгиня выразила благодарность крестьянам, поддерживавшим ее в дни изгнания и помогавшим ей во всех хозяйственных делах.

Широко известен портрет Дашковой, запечатлевший ее в ссылке. На портрете – пожилая женщина в мужском мундире со звездой сидит на деревянной лавке, опершись о маленький, грубо сколоченный стол.

Житель деревни Коротово 90-летний Демьян Кузьмин вспоминал, что Дашкову из серпуховской деревни привез крестьянин Зайцев, в избе которого она и жила. Мебель и другие вещи были доставлены отдельно. Дворовых людей с нею было до 20 человек. Голос у княгини был громкий, сама полная, видная. Княгиня следила за тем, чтобы печи топили как должно, приказывала закрывать окна глуше, чтобы не было слышно ковки в кузницах.

В Городском музее с 1905 года хранится «Сборник описаний имений и копий землевладельческих документов тайного советника и генерала П.М. Бестужева-Рюмина», просвещенного деятеля 20–30 годов XVIII века, сподвижника императора Петра I – отца знаменитого канцлера. Они принадлежали к древнему роду английского дома Бюстеров и носили на гербе своем девиз: «В Боге мое спасение». После кончины Петра, с трудом выпутавшись из сетей придворных интриг, бывший обер-гофмейстер Петр Михайлович был «отпущен» светлейшим князем Меншиковым в нижегородские губернаторы, а затем сослан в деревню. Здесь, видимо, памятуя о девизе своем, занялся он постройкой церкви и другими делами, которых в имении было не счесть, в том числе и составлением в 1730–1731 годах «Сборника имений» и инструкции для приказчика – «каким образом ему в пошехонских пахотных деревнях смотреть, также, что и до оброчных надлежит ведать».

Петр Михайлович пишет, что в его Пошехонской вотчине самое крупное село – Луковец. Состоит оно из трех слобод – Верхней, Нижней и Успенской, расположенных по обоим берегам рек Шексны и впадающей в нее Суды. В них стоят церкви: Вознесения Христа – единоглавая на восьмерике, Верховных апостолов Петра и Павла – пятиглавая, с колокольней, церковь Успения Богородицы деревянная – «о 5-ти главах, крытая шатром, старинная».

Во всех трех слободах насчитывалось 60 крестьянских дворов и в них 370 жителей, выполняющих различные повинности в пользу своего владельца. Приказчик Пошехонской вотчины должен был «чинить всякое споможение мастеровым людям, столярам, мыльнику, кожевникам, сыромятникам, овчинникам, слесарю, гончару, набойщику, крашеннику, сапожнику», а также смотреть за тем, чтобы отцы семейств обучали своих детей ремеслам, «в которых есть смысл», а уже вышедших из этого возраста – кузнечной работе или каким другим «промыслам и работе, у кого к чему охота (…), что всем людям и им будет в пользу».

Поощрял граф и торговлю, для чего в Верхней слободе на площади перед церковными воротами были поставлены 24 рубленые торговые лавки.

Господский двор располагался в селе Городище. С трех сторон он, по описанию Петра Михайловича, был огорожен палисадником,

а с четвертой, со стороны реки Глухой Шексны, «обрубом с болясами». Попасть на двор можно было лишь с площади через большие ворота. В глубине двора стояли барские хоромы

с видом на реку «длиной 10 сажень, 4 горницы,

меж ними сени,

(…) да на дворе 10 пушек чугунных на станинах (одна из этих пушек хранится в городском музее – Р., Б.), изба белая

с красными окончинами,

поварня и клеть поваренная. (…) По стороне господского двора огород насажен лесом».

Напротив господского двора располагался двор приказчика, «две горницы белых, меж ними сени, две клети, баня, конюшня и хлевы скотские. (…) По конец села на реке Глухой Шексне и на пруде двор конюшенный новый длиной 15 сажень (…), скотный двор…». Инструкция предписывала приказчику «в Городище у конюшенного двора пруд содержать во всяком бережении и починке. И рыбу сажать – осетры и стерляди, на Глухой Шексне ловить неводами». В то время река Глухая Шексна была судоходной и на довольно значительное расстояние обтекала рукавом. Впоследствии, при строительстве Мариинской водной системы, она получила прямое направление, а облегавшая рукав земля образовала вид острова, почему река и называется Глухой. Берега ее с одной стороны крутые и возвышенные, а с другой – низкие и плоские. Вода в реке чистая, темная, и в ней всегда водилось много рыбы.

Шексна у деревни Вахново. Фото С. Прокудина-Горского

Центр села Городище украшали две церкви: Знамения Пресвятые Богородицы – холодная о 5-ти главах со слюдяными окончинами (1731 г.) и теплая – великомученицы Параскевы об одной главе, построенная Бестужевым-Рюминым в 1733 году. Позднее тщанием прихожан на месте этих церквей поставлены были две каменные: одна 2-х этажная в честь Святой и Живоначальной Троицы с теплым приделом в честь святой великомученицы Параскевы (1796 г.), а другая в честь Знамения Пресвятой Богородицы и преподобного Александра Свирского, чудотворца (1820 г.).

На противоположном от Луковца берегу – в Успенской слободе – граф начал было строить новый господский двор больших размеров и в нем хоромы из семи теплых горниц длиною по Шексне в 14 сажень, но не закончил. В 1742 году имения Бестужевых-Рюминых «отписали на государя».

Ныне село Успенская слобода насчитывает, как свидетельствует путеводитель, 550 жителей. 125 из них трудятся на Луковецком лесопильном заводе, принадлежащем архангельскому купцу Эммануилу Васильевичу Брандту и коммерции советнику Эдуарду Егоровичу Линдесу под фирмой «Брандт и Ко».

Закрыв путеводитель, Вы замечаете, что незаметно подкравшиеся сумерки плотно занавесили берега, что на палубе стало свежо, что пора, предварительно заглянув в буфет, спускаться в каюту.

В буфетной посетителей немного. Они уютно расположились за столиками, освещенными неяркими лампами. Стены буфетной украшают два рекламных плаката: первый приглашает посетить магазины «Товарищества виноторговли К.Ф. Депре», другой советует по приезде в Череповец остановиться непременно в гостинице «Россия» и откушать в ее ресторане. Расположены они в собственном доме Н.В. Заухарева на Крестовской улице. Номера в гостинице стоят от 50 копеек в сутки. Имеются в ней также «бильярдные кабинеты и кухня под управлением опытного повара» с большим выбором вин русских и заграничных фирм, а также пива от «Калинкинского пиво-медоваренного товарищества»: «Столовое», «Пильзенское», «Богемия», «Венское», «Портер» и т. д. Но это на плакатах, а в буфете два господина угощаются красным медком от «Егора Леве», при этом закусывают ветчиной с ланшпигом и тихо беседуют на темы, соответствующие их профессиональным занятиям.

– Вот говорят, будто из уломской руды железо получается плохого качества. Но все почему?.. Единственно от не проковки. А пусти в дело тяжелые молота паровые, получишь хорошее пластичное железо. И тогда незачем было бы нашему краю заимствоваться уральскими поковками.

– Да, зря, конечно, забросили это дело. В старину из уломского железа превосходный уклад выделывался. Он долго заменял и английскую сталь, и русскую томлянку. Рудники не истощились, заброшены только… Есть места непочатые и старожилам известные. Вот только мало их осталось, которые по цвету железную земельку по болотам распознать могут. А кто помнит, что, к примеру, руда, добытая под березняком или под ольшаником, почитается лучшею, и железо из нее выходит мягче, а из руды, под ельником лежащей, железо бывает не в пример и ломче, и черствее.

Неторопливы дорожные разговоры, помогающие коротать время в пути. Чуть далее от «металлургов» сидят еще два полуночника и под жаркое из тетерева употребляют рябиновую «Нежинскую» – десять копеек рюмка. Заказанные блюда, видимо, и дают тему их застольному разговору.

– Сия птица, друг мой, вокруг Череповца водится в изобилии. И ловят ее там самым прозаическим способом: заколачивают в землю заостренные колья в виде сахарной головы, обращенной вниз, так, что у самой земли сходятся они конусом, образуя узкую впадину, а кверху расходятся врозь. В середине конуса вбивается длинный, также заостренный кверху шест, к нему привязывают, на аршин выше кольев, тоненькое кругленькое поленце, чтобы оно при этом свободно покачивалось; на концы кольев, шеста и поленца привязывают пучки овса с колосьями или метелками как приманку. Несчастная птица, прельщаясь овсом, садится на поперечное поленце, которое, наклонясь тотчас свергает жертву в ловушку, где, увязши, сидит она до прихода охотника. Однако этот способ ловли тетеревов нам показался слишком замысловатым, чтобы рекомендовать его нашим читателям. Закажите-ка лучше рюмку запеканки (наливки из ягод с пряностями) и отправляйтесь в каюту на боковую.

Остатки заброшенных домниц и угольных ям до сих пор встречаются в уломских местах. Фото Н. Будника

Утро следующего дня. Еще версты за две до череповецких причалов хорошо различимы на красивом, поросшем деревьями холмистом берегу колокольня у церкви Живоначальной Троицы и главы Воскресенского собора. Но прежде пароход наш проходит мимо Христорождественской Шехонской церкви, и мы с удовольствием взираем на ее легко поднятые купола.

Один из приделов этого храма освящен в честь великого угодника Божьего и Чудотворца, особенно чтимого российским православием, святителя Николая – покровителя всех плавающих и путешествующих. Южная сторона этого светлого храма, обращенная к Шексне и украшенная классическим портиком, опирающимся на четыре колонны, как бы приветствует тех, кто плывет по реке.

За церковью во имя Рождества Христова в селе Рождественском, дымя высокими трубами, бесшумно работают винокуренный (с производством спирта на сумму свыше 26 тысяч рублей) и лесопильный заводы купчихи I гильдии А.А. Волковой. Далее по берегу виден завод земледельческих орудий и машин инженер-технолога В.И. Милютина. На нем при 175 рабочих изготавливается молотилок, земледельческих орудий, пожарных труб и прочего на сумму свыше 100 тысяч рублей. За заводом следуют массивные краснокирпичные корпуса Александровского технического училища, милютинский дачный дом и живописный холм с садом и церквями. Милым и просторным смотрится с реки Череповец.

Задолго до образования города Череповец, по утверждению Константина Случевского, «был богатейшей волостью на Шексне, с пристанью и удобным местом для нагрузки и перегрузки. Это сделало его известным, и патриархи московские присвоили из Новгородской митрополии в свое личное управление, ради доходности обители, Воскресенский монастырь в Череповце».

То есть Череповец, как попутный торговый центр, обозначился уже давно. А «череповцы» взяли в свои руки все харчевни на пути. «Они богатели, – писал Случевский, – благодаря порогам и заливным лугам. Они пошли бы и дальше Коленца (Коленораменские пороги – Р., Б.), но дальше встретили их кирилловцы, да и рыбинские не теряли времени: они тоже колонизовали Шексну».

Красоту здешних мест отметил в 1809 году известный путешественник К. М. Бороздин: «Местонахождение города очень красивое, а особливо от Соборной колокольни. Какой вид с этого возвышенного места! Небольшая речка Ягорба течет внизу беспрестанными излучинами и, кажется, будто бы нарочно так искривлена. За нею видна быстрая Шексна, принимающая в себя Ягорбу, и на которой как лес возвышаются мачты судов, несущих из хлебородных низовых стран империи продовольствие ее Столице».

Положив крестное знамение, можете поздравить себя с благополучным прибытием в город Череповец.

Охотников поглазеть на пароход всегда предостаточно в любом речном городе, и Череповец в этом смысле не исключение. Любопытствующие зеваки внимательно разглядывают каждое новое лицо. Такой же операции подвергается и багаж, спускаемый на берег по деревянному лотку.

Публика на пристани самая разнообразная и, надо сказать, добротно одетая, хотя и без особых изысков. По всему видно, что значительная часть городского населения посвятила себя торговле и всему тому, что с ней связано. И это неудивительно: как-никак город-то портовый.

Но вот чему Вы немало удивитесь, так это местному говору, имеющему особую тонику разговора. Он напоминает напряженный удар молота, рассекающего каленое железо. От самого спокойного повествования веет какой-то строгостью, порой грубостью, с оттенком сердитого ругательства. Ваше чуткое ухо уловит в нем и признаки южно-украинского наречия и цоканье на манер польского. В Череповце говорят: «дюже» (очень), «зараз» (сейчас), «менные дзеньги», «свит» (свет), «хочу исть», «пиуцо» (пивцо). Вместо «он», «она», «его», говорят «ен», «яна», «евонный» и, конечно, «що» или «цо» вместо «что». Из таких слов складываются и соответствующие им поговорки: «Церепане ежики, по карманам ножики, ножики натоцены, церепане не колоцены», или: «цереповцяне, що и англицяне, только нарецие не то».

В ходу и такие выражения: «я сегодня ещо не топила пецки и не пила цайку», «жених подарил мне колецко», «Васюха убил птицку», «утром было солнче, а теперь скрылось». В общем, «шла овча из Рыбинска до Череповча».

Вы еще только ступили на земную твердь, как тут же лихо подкатывает с наигранным щегольством извозчик, до сей поры томившийся в ожидании оказии у речного отеля под многообещающей вывеской «Гостиница с номерами». За час езды лихач берет по 50 копеек с седока, что соответствует стоимости порции свежих щей на нашем пароходе. Дождавшись, когда Вы, наконец, усядетесь, извозчик взбадривает лошадку веселым возгласом: «Но-о! Пошла, родимая!» И она бежит вдоль Алексеевского дока, где ожидают ремонта суда самого различного типа. Это слева, а справа разворачивается панорама обширной гавани. К ней строители тянут железнодорожную ветку. Далее, за гаванью, видны громадные нефтеналивные баки обществ «Мазут» и «Бр. Нобель».

Глухо стучат копыта на большом деревянном мосту через реку Ягорбу. По крутому подъему мы взлетаем на Соборную горку и, минуя усадьбу городского головы Милютина и каменную ограду Воскресенского собора, лихо ныряем под въездную арку, украшенную двумя гербами – Новгородским и Череповецким. Над ними на арке начертаны слова: «Господь сохранит вхождение твое», отчего появление наше в городе приобретает триумфальный оттенок. Тем временем лихой наш возница, чуть-чуть подбадривая и без того быстро бегущую лошадку, направляет наш экипаж на Соборную площадь, откуда начинается Воскресенский проспект – главная улица города Череповца.