Грохот костей

Римъ Эдельштейн

Грохот костей

Когда Герман Макарович Жарковский проснулся, голова его страшно гудела, а к горлу подкатывала горькая тошнота. Во рту же стоял тот мерзкий сладковато-противный вкус, который бывал у него каждое утро после вечерней попойки.

Он даже не помнил, как добрался до собственной квартиры и теперь обнаружил себя лежавшим на полу около дорогущего кожаного дивана. Брюки его – тёмно-вишнёвые, какие ещё вчера блестели от филигранной глажки, теперь же смялись и выпачкались какой-то тёмной жидкостью.

Герман Макарович с трудом оторвал голову от пола, неизменно устланного ворсистым бежевым ковром, и с трудом разлепил глаза. Оказалось, что он ещё и по пояс голый… Всё перед его взором двоилось.

Еле разлепив и свои пересохшие губы, он высунул иссохший язык и попытался облизать их. Жажда впилась в него с неимоверной силой.

– Так, – протянул он, пытаясь привести мысли в порядок. – Я дома, уже неплохо.

Он с большим трудом принялся подниматься, перевалившись сначала на один бок. Затем встал на четвереньки и принялся восстанавливать в памяти картину вчерашнего вечера.

«Ага, – отозвалось у него в мозгах. – Судя по всему, выступление удалось».

И это ещё мягко сказано… Герман Макарович Жарковский играл в Театре Имени Юлии Галкиной. И играл блестяще! В месяц у него выходило по три спектакля, и каждый раз он собирал полный зал. Ему аплодировали, швыряли цветы на сцену…

Герман Макарович пребывал в полной уверенности, что приветствовал зритель именно его, хоть с ним на сцену выходили и иные артисты, но… Выдавать такие перфомансы не мог никто. Жарковский это знал точно!

Единственное, в чём была его слабость, это хороший и крепкий алкоголь. Уж любил он, как почти всякий творческий человек приложиться к бутылке, и ничего не мог с этим поделать.

«Имею право, – решил он. – Я не алкоголик, я артист!»

Пока он поднимался на ноги, свирепо борясь с головокружением и удесятерившейся тошнотой, Жарковский ещё раз сказал себе, что он не алкоголик.

«Конечно, – продолжал он рассуждать. – Я просто расслабляюсь. Ведь алкоголики, как всем умным людям известно, тратят на спиртное последние деньги… Все алкоголики нигде не работают… Все алкоголики постоянно думают о том, чтобы завязать!»

А он… А он! Был преуспевающим молодым артистом в роскошном театре… И хорошенькие дамочки частенько составляли ему компанию после этого в ресторанах.

– Деньги есть, работа есть, пить можно, – сказал он самому себе и пошёл на кухню.

При одной мысли о холодном стакане воды с лимоном у него засаднило горло, но он неотвратимо шёл к холодильнику.

Неизвестно, сколько же времени он преодолевал это расстояние, только в один момент он почувствовал, как зубы его стучат о гранённый стакан, как живительная вода затекает ему в горло и начинает свой путь до скрюченного измождённого желудка. Ему почти живо представилось, что не только желудок, но и поджелудочная, печень, почки, все они ждут живой воды, которая даст им спасение от выжигающих всё живое паров алкоголя.

В дверь зазвонили, и он выронил стакан. Тот с отчаянным лязгом шмякнулся на пол, но не разлетелся.

«Кого там ещё нелёгкая принесла?» – подумал Герман Макарович безотчётно.

Он пошаркал к двери, мимолётно глянув в зеркало! Ну и рожу он там увидел! Серое лицо с цементными мешками под глазами, приоткрытый рот. На лбу отпечатался красный след от ковра, на котором, видимо, он долго проспал лицом вниз, перевернувшись только под утро.

И, конечно, худое белое тело с тремя волосинками на груди.

– Иду! – безжизненно крикнул он, потому что гость не планировал отпускать звонок, и разлетающийся звон ржавым колом впивался ему в виски. – Не надо так трезвонить…

Он натянул первую попавшуюся рубашку, сдёрнутую с вешалки в прихожей, и отомкнул дверь, приоткрыв её, насколько позволяла позолоченная цепочка.

– Здравствуйте, Герман Макарович, – живо начал высокий господин в строжайшем чёрном фраке. Лицо его, хоть и улыбалось, выглядело серым и болезненным, будто он сам вчера вечером весело проводил время… Только, в отличие от Жарковского, он смог привести себя в порядок, даже уложил гелем чёрные волосы.

– Здравствуйте, – выговорил Жарковский. – А Вы, молодой человек, кто?

Улыбка у гостя расширилась. Скорее из вежливости, чем от радости.

– Я Сильвестр Трофимов, мы с Вами ещё десять дней назад встречались, помните?

Герман Макарович напряжённо наморщил лоб, но встречи не припомнил. Да и вообще, после вчерашней попойки у него в голове осталось только перекати-поле, шумно перекатывающееся от одного виска до другого.

– Так, допустим, – сказал Жарковский, потому что, если честно, лицо этого молодого человека ему действительно было знакомо. Значит, они и вправду встречались… К тому же, он знает личный адрес.

– Спешу уточнить, что ваше выступление переносится на послезавтра, – сказал Сильвестр. – Я прошу прощения, я не знаю, как точнее назвать.

– Какое выступление? – сказал Герман Макарович и почувствовал некий стыд – парень с гордой выправкой напротив него едва заметно отодвинулся назад, вероятно, пытаясь уйти от запаха перегара.

Он опять улыбнулся, но глаза его не очень смеялись.

– Вы у нас согласились сыграть в спектакле. Он будет проходить в концертном зале «Лаура Антонелли». Все билеты уже распроданы! Все только ради Вас!

Тщеславный Герман Макарович зарделся от такой похвальбы.

– А что ставим, напомните? – спросил он и тут же заметил, как Сильвестр Трофимов перестал улыбаться.

– Новую версию «Записок вспыльчивого человека», – ответил он. – Вы что, забыли?

– Нет, – тут же спохватился Жарковский. – Как я мог забыть… Только, знаете что, давайте перенесём дату…

– Нет, – тут же отрезал Трофимов. Тон его голоса превратился в крайне пренебрежительный, будто он больше не стоял перед прекрасным артистом больших и малых театров, а всего лишь перед вонючим выпивохой. – Но Вы можете отказаться. Только верните гонорар за выступление. Ведь Вы настояли на том, чтобы Вам заплатили сразу. Вы настояли и на том, что Вам нужны всего лишь две репетиции… Пробная и генеральная. Что Вы – великий профессионал, но сейчас я вижу…

– Минуточку! – поднял трясущийся палец Жарковский. – Вам не удастся обвинить меня в непрофессионализме! Если я сказал, что выступлю, значит, так тому и быть! Если люди хотят посмотреть на меня, значит, это будет очередное блестящее выступление!

– Чудесно, – снова заулыбался Сильвестр. – Сегодня в пять репетиция. Я бы сказал Вам «не опаздывайте», но Вы же – профессионал, это Вас и обидеть может.

– Точно так-с, – театрально ответил Герман Макарович и кивнул головой, отчего, впрочем, у него заболел левый висок.

– Будем Вас ждать, – сказал гость.

На том они и распрощались…

Когда же Жарковский вернулся в свою спальню и в этот раз улёгся на диван, он действительно стал припоминать, что с этим парнем они уже встречались… И, кажется, тот заплатил за выступление немалую сумму. И даже где-то валялся сценарий постановки, который он благополучно зашвырнул куда-то.

«Надо бы взглянуть», – решил он и пошёл рыскать среди бумаг, от которых ломился его стол. Под ногами зазвенели пустые бутылки, и он недоумённо посмотрел на них, будто тут пил кто-то другой, а не он.

– Я не мог столько выпить, – сказал он вслух, разглядывая и прозрачные, и коричневые, и позолоченные, и зелёные тары. Одна была большой и тёмно-синей, к слову, тоже опустевшей. Он вливал в себя всё, что горело.

А затем Герман Макарович вернулся к поиску, принялся отшвыривать бумагу во все стороны… Какие-то неразборчивые заметки; курс по актёрскому мастерству Александра Петрова; чеки с оплатой услуг лимузина и катера, бумажная записка с признанием в любви, посвящённая Дарьи Мельниковой. Он её скомкал и бросил под ноги.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.