скачать книгу бесплатно
– Да баба-то нахуя? Ну хочешь, мне засади, – сказал, улыбаясь, Малыш.
Узбек недоумевающе посмотрел на Малыша:
– Ты чё, ебанулся?
– А чё такого-то? Мы вон с Андрюхой как-то бухали-бухали, а потом я ему говорю: «Слушай, а хочешь меня выебать? Ну это не как пидоры, не подумай, а просто из любопытства». А он такой: «Да похуй, давай!» Ну портки сняли, да он мне засадил. Больновато, но хуйня. По пьяному-то делу. «Давай, – говорю, – теперь я тебе». «Да вообще похуй! Давай!» Ну и я ему засадил. Туговато, но тоже хуйня. Ну и всё, дальше бухать.
Узбек посмотрел на Малыша и как будто даже немного протрезвел:
– Ты угораешь, ебать, что ли?
Но, видя по лицу Малыша, что тот, похоже, говорит вполне серьёзно, добавил:
– Слышь, нахуй! Я щас сделаю вид, что нихуя не слышал, а ты вали отсюда на хуй, понял?
– Да ты чё, Узбек! – растерянно произнёс Малыш. – Да нормально всё. Ты не подумай! Я ж не пидор. Ну не хочешь, как хочешь. Пузырь-то добить надо.
Малыш потянулся к бутылке, чтобы разлить ещё по одной. Но Узбек стал ещё более серьёзным:
– Я говорю, пошёл на хуй отсюда!
Узбек встал. Рука Малыша замерла в сантиметре от бутылки. Он сидел с вытянутой рукой и снизу вверх смотрел на Узбека. Узбек тоже как будто застыл, глядя на Малыша. Нельзя сказать, чтобы во взгляде Узбека были злость или раздражение, но было в них что-то, что заставило Малыша подняться.
– Н-ну л-ладно, – чуть запинаясь, сказал он, – пойду тогда.
Узбек ничего не ответил. Он молча провожал Малыша глазами, пока тот не дошёл до входной двери, обулся и наконец, что-то пробурчав на прощание, вышел. Узбек сел, посмотрел на бутылку, взял её, налил себе полстакана водки и выпил.
– Ну пиздец, – сказал он вслух.
В бутылке было ещё много. За окнами вечерело, но было ещё не очень поздно.
«Не дело вечер проёбывать», – подумал Узбек. Он взял бутылку, закрыл её крышкой и пошёл обуваться. В общаге нет проблемы найти, с кем выпить, особенно если есть что. Узбек знал, к кому можно пойти, и, закрыв двери комнаты, отправился продолжать вечер.
Когда Узбек вернулся, было уже совсем поздно и в комнате было темно хоть глаз выколи. Узбек был куда пьянее, чем когда он выходил несколько часов назад. О своём собутыльнике он уже и думать забыл. Узбек стал раздеваться, готовясь ко сну. Спать Узбек любил голым, поэтому, сняв штаны и майку, он бросил их на стул, а затем снял и трусы, кинув их поверх. Уже голым он дошёл до буфета, взял чайник и прямо из носика попил теплой воды. Затем он вытер рот рукой, подошёл к кровати, отдёрнул покрывало и, распластавшись, лёг. Под ним что-то зашевелилось. Не успел Узбек сообразить, как раздался крик, и кто-то отчаянно стал спихивать его с кровати. Наконец Узбек свалился на пол, а некто вскочил с кровати и, подбежав к выключателю, щёлкнул им. Яркий свет резанул по глазам. Узбек зажмурился. Наконец он разглядел своего соседа, стоящего возле входной двери, где находился выключатель. Сосед оторопело смотрел на Узбека. Когда Узбек зашевелился, пытаясь подняться, сосед пришёл в себя и закричал:
– Ты чё, охуел?! Так набухался, что уже похуй – мужик или баба! Или ты этот?..
Узбек был покрепче своего соседа, поэтому тот даже в ярости побоялся сказать вслух слово, так и застывшее у него на языке. Узбек, поднявшись, сам пытался понять, что происходит.
– Ты же уехал вроде. Какого хуя ты тут делаешь?
– Вернулся вот, я вообще-то тут живу!
– Да ты хуйню-то не неси, – наконец собрался с мыслями Узбек, – ну перепутал кровати. Нужен ты мне, ещё хуй об тебя марать.
Узбек отошёл к своей кровати и, глянув на соседа, залез под покрывало.
– Выключи ты свет, ебать, и ложись. Не буду я к тебе приставать, придурок.
Когда сосед выключил свет и вернулся к кровати, Узбек, подавив смешок, сказал:
– Разве что чуть-чуть.
– Пошёл на хуй! – завопил сосед и выскочил из комнаты.
Неизвестно, где он был всю ночь, но когда, ближе к полудню, Узбек проснулся, ни соседа, ни его вещей в комнате уже не было.
IV
Кузя был заместителем начальника цеха почти два десятка лет. И кто бы ни был при нем начальником, все знали – все вопросы решает он, Кузя. О повышении или об отпуске, об отгуле или о подмене, по любому поводу шли к нему. Как он скажет, так и будет. А говорил он обычно тихо, вкрадчиво и один раз. И этого было более чем достаточно, и человек уже шёл, да какой там шёл, бежал выполнять. Нельзя сказать, любили ли Кузю подчинённые или уважали, но точно испытывали трепет, когда он звонил и просил кого-то зайти в свой кабинет. И вот, этот человек, Кузя, человек, который навёл в цехе идеальный порядок, пожалуй, впервые, не знал, что ему делать и какие слова подобрать в предстоящем разговоре. Он сидел за своим столом и думал о том, что собирался сказать, но никак не мог сформулировать свою мысль. В дверь постучали.
– Войдите, – сказал он и даже как будто заволновался.
Дверь открылась. Заглянула женщина средних лет:
– Можно?
– Да, да, – сказал Кузя и жестом указал ей на стул.
Она вошла. Среднего роста, без особых примет, лет чуть за тридцать, короткая стрижка под мальчика и деланно жёсткое выражение лица подростка. Женщина прошла и села у стола, напротив Кузи. Кузя сидел положив руки на стол и смотрел на женщину, не зная, как начать разговор. Наконец он собрался с мыслями:
– Антонина, я, честно говоря, не знаю даже, как начинать этот разговор… Впервые такое у меня за всю мою жизнь… В общем, жалуются на тебя коллеги…
Антонина сидела молча и смотрела вроде бы на Кузю, но как будто сквозь него.
– Жалуются, в общем, на тебя коллеги… Говорят, что ты к ним… Я даже не знаю, как тут сказать… В общем, что ты к ним пристаёшь.
Антонина сфокусировала взгляд на Кузе, но ничего не сказала.
– Говорят, проходу не даёшь. Наедине боятся оставаться. Пойми меня правильно, я не хочу осуждать или что-то ещё. Я даже не знаю, что тут думать, я правда с этим впервые сталкиваюсь. Но, послушай, так же нельзя. Ты порождаешь нездоровую обстановку в коллективе. Твои предпочтения – это твоё личное дело… Но это всё не должно сказываться на работе.
Антонина сидела и слушала. Она то смотрела на Кузю, то куда-то сквозь него. Кузя ждал какой-то реакции, ждал, что Антонина по крайней мере покраснеет. Но не было ничего. Будто бы он говорил не о ней. Вся эта ситуация начинала выводить его из терпения, но он старался держать себя в руках.
– В общем, я не хочу во всё это вникать, но чтобы я больше ничего подобного не слышал.
– Или что? Уволите меня? – наконец спросила Антонина.
Кузя словно ждал этого вопроса, но, как на него ответить, он так и не придумал.
– А ты бы как поступила на моем месте? Мне жалуются аппаратчицы, что ты к ним пристаёшь, лезешь целоваться, обнимаешь, караулишь в душе.
Они боятся с тобой мыться, видя, как ты на них смотришь. Мне даже говорить всё это странно. Неужели ты не понимаешь?
– Да кто они-то? Одна она… – не выдержала Антонина. – Нравится она мне, понимаете?
Кузя оторопел от такого признания:
– Антонина! Ты что несёшь, – не выдержал он, – она женщина! И ты женщина… Ты с ума, что ли, сошла? У неё муж, семья, дети. Что значит, она тебе нравится? Тебе мужиков, что ли, мало?
Антонина даже не дёрнулась, с каким-то упрямым выражением лица она продолжала сидеть и смотреть на Кузю.
– Не нужны мне мужики. Она нужна.
– Слушай, избавь меня, пожалуйста, от этого. Хватит! Я тебя сюда позвал не признания твои слушать. Ты знаешь, я два раза не повторяю. Не хватало ещё, чтобы это до мужа её дошло. Ты понимаешь, что будет? Там я уже тебе ничем помочь не смогу. В общем, чтоб больше я всего этого не слышал. Либо держи себя в руках, либо переводись в другой цех. Разговор окончен.
Кузя перевёл взгляд на монитор компьютера и, взяв мышку, стал нервно возить её по столу. Антонина какое-то время сидела и смотрела на Кузю. Она как будто хотела что-то сказать, но не знала, как это выразить. Наконец она встала, буркнула:
«До свидания», – и уже на пороге, взявшись за ручку двери, сказала:
– Я её люблю.
Быстро открыв дверь, она скрылась в коридоре. Когда дверь захлопнулась, Кузя в сердцах хватил мышкой, которую держал в руке, по столу.
– Да ёб твою мать! – только и смог сказать он.
V
На химическом производстве в каждом цеху есть своя лаборатория, а в ней свой штат лаборанток. Производство обычно круглосуточное, работники ходят в смену. Лаборантки – тоже. Возраста лаборантки разного – кто постарше, кто помоложе. И так получается, что почти у каждой муж работает в этом же цеху. А не муж, так любовник. Кот был в том цеху мастером смены, и был у него роман с одной лаборанткой. Лет ему было чуть за сорок, ей около того же. Ходили они в одну смену. Дело-то плёвое – уединиться ночью в укромном уголке да трахнуться разок-другой. Как всё началось, Кот уже и не помнил.
Кот был женат, и сын у него единственный был, чуть за двадцать лет. Один ребёнок, говорят, не ребёнок. Может, так, может, не так, но сын отказа ни в чём не знал. Хочешь игрушку – получи, не поступил сам – будем платить, хочешь гитару – на. Правда, название у неё матершинное, этот… ибанез. Ну ибанез так ибанез. А тут сын закончил институт, вроде как и взрослый, работать пора. Но работать неохота, а вот жениться – дело хорошее. И приводит он домой девушку.
– Вот, – говорит, – жить с ней тут будем. Не расписаны, правда, но это успеется. Только вот какая штука: тесно нам будет в двушке. А дача у нас хорошая, дом, все дела. Может, вы туда переедете? Только вот, если бы мама иногда готовила, то было бы здорово, Настя готовит не очень хорошо.
Разговор этот, конечно, не в присутствии этой самой Насти был. Потому Кот сказал по-простому:
– Ты не охуел ли, сынок? Может, ещё и уборку приезжать делать?
– Вообще было бы здорово! – сказал сын.
– А может, тебе уебать просто? – спросил Кот, но тут вмешалась жена:
– Не надо грубить, ты не на работе. Ведь сын правду говорит, мы с тобой немолодые, а у него вон вся жизнь впереди, ему на ноги вставать надо, и мы должны ему в этом помочь. В конце концов, и на даче пожить можно, ничего страшного. Ты на работу на автобусе мог бы ездить. Ты говорил, что у вас есть, кто за городом живут. Кто ж виноват, что у нас машины нет.
Кот не мог поверить собственным ушам.
– Мать, ты серьёзно сейчас? То есть мы жизнь, по-твоему, просрали и должны уйти восвояси, а сыночку всё пожалуйста! Ещё и в обслугу к нему пойти.
Кот был и в ярости, и в то же время в состоянии шока. То, что сын у него избалованный эгоист, он в общем-то понимал, хотя и не слишком часто признавался в этом себе. Но что жена встанет на его, сына, сторону, было для него ударом. Хотя чего тут удивляться, она и воспитала такого сына, пока он был на работе. Кот смотрел на жену, тихую домашнюю женщину, на сына, высокого худощавого парня с нагловатым лицом, потом обвёл взглядом комнату, махнул рукой и сказал:
– Да делайте вы что хотите, я умываю руки.
После этого взял в шкафу большую сумку, побросал в неё свои вещи и, сказав, что за остальным придёт позже, оделся и ушёл. Жена, конечно, пыталась его отговорить, успокоить, но говорить тут было не о чем.
Впереди был ещё один выходной, и прежде всего Кот пошёл в магазин. Взяв водку и еды на закуску, он достал мобильный телефон:
– Привет! Слушай, я из дома ушёл. К тебе можно? Хорошо, скоро буду.
Кот приехал достаточно быстро. Алёна, лаборантка с его работы, открыла ему и проводила на кухню. Она достала тарелки, Кот достал водку. Накрыв на стол, они сели обедать. Выпили по одной.
– Ты насовсем?
Кот рассказал, что произошло. Алёна понимающе кивнула:
– Оставайся.
Выпили по второй. Кот молча ел.
Немного позже, когда обед был съеден, бутылка распита и вторая, за которой ходил Кот, тоже, они лежали голые в постели. Кот спал, Алёна думала о чем-то своём.
Уже поздно вечером Кот проснулся. Алёна была в ванной. Он встал и пошёл к ней. Он был ещё немного пьян.
– Что мы будем делать со всем этим?
– С чем этим? – спросила Алёна, косясь на его член.
– Ну с тем, что я ушёл от жены, из дома и всё такое.
– Да ничего не будем делать. Иди-ка сюда.
Алёна подвела его к раковине, включила воду, намылила его член и помыла его под струёй тёплой воды. От этих манипуляций он встал. Алёна присела на унитаз и взяла член в рот. Сосала она жадно, заглатывая член целиком. Кот растерянно стоял посреди ванной комнаты и смотрел, как Алёна сосёт его член. Ему было приятно и как-то странно. Когда он кончил, и Алёна, проглотив, выпустила его опадающий член, он сказал:
– Моя жена никогда мне такого не делала.
– Я не твоя жена, – улыбнувшись и облизывая губы, сказала Алёна.
VI
– Вы сейчас просто охуеете! – с искренним задором произнёс Старшой.
Он сидел в курилке цеха, находящейся рядом с залом, заполненным компьютерами и операторами, следящими за производственным процессом. Была ночная смена. В курилке находились ещё несколько человек и оживлённо разговаривали. Старшой продолжал:
– Я смотрел видео сегодня, скачал с сайта «Russia today», там всё подробно рассказывается. Прикиньте, в Европе, если ты что-то сказал против гомосексуализма, то всё, у тебя отнимают ребёнка! Типа, ты не поддерживаешь демократические ценности и можешь его испортить. То есть когда две мамы или два папы – это нормально, а вот когда мама и папа, то всё – ты враг. Не дай бог, ты будешь говорить сыну, что он мальчик! Ты травмируешь его психику, вдруг он хочет быть девочкой.
Напротив него сидел Субарик, парень двадцати с небольшим лет. От негодования у него было красное лицо, он слушал с нарастающим возбуждением.
– Да хули говорить! Они там совсем уже с жиру бесятся! Не знают уже, в какие дырки долбиться! Где-то мне попадалось недавно, что вот, типа, быть пидором – это болезнь и всё такое. С пониманием там надо и всё такое. С каким нахуй пониманием? Вот и приведёт такое понимание, ебать, потом к тому, что ты рассказываешь. Просто пиздить надо! А лучше куда-нибудь в шахту или на рудники, нахуй! Наработается до потери пульса, и некогда будет о всякой хуйне думать! Толку от него для общества всё равно никакого. Семью создавать не хочет, детей рожать не хочет, ну значит, пусть идёт работает на благо общества!
– Не, ну если он ещё и ребёнка родит, то… сколько там, блядь, премия первому родившему мужику? – со смехом добавил Федя, отец троих детей.
– Да не передёргивай ты, ёбаный насос! Я про то, что он нормальную семью с бабой создавать не хочет, значит, пусть ебашит. А то он там, типа, музыкант, ебать его в рот, или художник. Нахуй нам эти художники! В стране вон работать некому!
Старшой довольно улыбнулся от произведённого им эффекта и заговорил снова:
– Ну ты ж должен понимать, что это всё тоже неспроста. Вот ты говоришь, что с жиру бесятся. С какого нахуй жиру? Что, у них там хорошо, что ли? Это у нас тут либерасты все думают, что в Европе – рай. А их просто используют американцы. Не столько американцы, сколько их верхушка. Я ж говорил уже, Америкой правят евреи. Американскому правительству даже банковская система не принадлежит, в отличие от нас. И вот эти самые евреи и управляют всем. А как численность людей сократить? На Ближнем Востоке – войны, в Европе гомосексуализм. Никого убивать даже не надо – сами вымрут. Конечно, они и поощряют однополые браки и гей-парады. И на Россию всё время нападают – типа, у нас тут свободы нет. А получается-то, что свобода – это гей-парады, вот тебе и подмена понятий.
– План Даллеса в действии, – вставил Федя, – я вон смотрел тут недавно по телику «Военную тайну». Там даже документы показывали из архива американского. Там то ли выкрали их, то ли наш какой-то шпион добыл. Всё так и есть, воевать против России они не могли, вот и придумали. Рок-н-ролл, пепси, секс, наркотики, вся эта хуйня, от которой у нас кипятком ссут.
– Уроды, блядь! – распаляясь, почти выкрикнул Субарик. – А ведь в Советском Союзе всего это не было! Ни наркоманов, ни пидоров этих ебаных, ничего. Ну Высоцкий, говорят, на игле сидел. Ну так то паршивая овца!
