скачать книгу бесплатно
(«Великолепный план, Символист, просто офигенный, если я правильно поняла; надёжный как двемерские часы[4 - Почти дословная цитата из компьютерной игры Morrowind]».)
В каком-нибудь Fallout, где нет магии, можно вкачивать энергетическое оружие и взрывчатку.
Отыгрыш… Социальные навыки не развиваем, кроме тех, что завязаны на умственных способностях, умственные же способности развиваем до предела, остальное в физические возможности.
(Ты похож на мамашу, которая сама ничего не добилась, но гоняет ребёнка по всем секциям города, забив на ЕГО свободное время и потребности. Не на свои же забивать, в самом-то деле!)
Напарники не нужны. Зомби, роботы и призванные существа вполне справятся с ролью живых щитов и сумконосцев. Или сумконосиков, как угодно. Угрюмо и сухо отвечаем на вопросы, задаём вопросы исключительно по делу и не слушаем, когда собеседник начинает рассказывать о любимом цвете носков его бабушки (у-ух, больная на голову психопатка!); если есть возможность «поиграть» с противниками без вреда для любимицы – «играем». Смерть – это лучшее, на что могут рассчитывать враги сильной и независимой Тёмной Анны.
Стоп! Разве «сильная и независимая Тёмная Анна» и «садистка-психопатка» – это не одно и то же? Хмм.… Как неожиданно…
7
«Время не имело значения, как и риск подхватить вшей или болезнь. Или то, что чувствует существо, имевшее неосторожность напасть на меня, даже в составе стаи. А оно, судя по издаваемым звукам, могло чувствовать, по крайней мере, боль, отчаяние, беспомощность; если оно способно мыслить, то мысли в духе: «Пожалуйста! Прекрати это! Убей меня, я больше не вынесу!» – определённо имели место.
Для собственной безопасности, я перебила волку (да, милый, ты больше не мальчик, ты теперь совсем взрослый) все лапы и аккуратно сломала челюсть…
Я очень признательна своей спасительнице (у сияющей пантеры не было гениталий, к моему удивлению, так что мне проще думать, что это она). Она стояла рядом и лизала моё исполосованное клыками волчицы плечо (такой себе способ продезинфицировать раны, но выбирать не приходится). Я гладила ей шёрстку и целовала морду, стараясь изобразить благодарность. Одна из перебитых конечностей мальчика держалась на хлипкой полоске кожи, и я не придумала ничего лучше, чем оторвать её окончательно и предложить кошке в качестве угощения (хотя мяса вокруг было много – целых девять свежих трупов); та даже не взглянула. Зато волчонок всё видел и чувствовал; из искалеченной пасти вылетало что-то похожее на серию всхлипов вперемешку с нытьём, из глаз текли ручьи слёз, тело содрогалось от каждого моего рывка.
Пантера зашла ко мне за спину. Я приняла это за намерение присоединиться к моему маленькому увеселению (в самом деле, почему бы и нет?) и прильнула к волку, сердце которого уже едва-едва билось, чтобы кошечке было удобней «пристроиться», ведь таз существ, ходящих на четырёх лапах, устроен иначе…
(У неё нет гениталий, ей всё равно, а вот ты, похоже, отбитая на голову извращенка!)
Тёплый и влажный язык заскользил по спине. Щипало. Оказалось, что вся спина и бока были усыпаны неглубокими порезами и царапинами. Наверное, волна в «тоннеле» протащила меня по острым камням. Странно, что я раньше не обратила на это внимания. Намерения моего ангела-хранителя в данной ситуации ограничивались лишь дезинфекцией ран.
(Лишь?! То есть, спасения от смерти тебе мало?!)
К тому времени волчонок перестал как-то реагировать на порывы моей сексуальности и, кажется, впал в кому. Его ресурс вышел. Пора заканчивать.
Я бы сказала, что быстрая смерть – это лучшее, что может случиться с тем, что от него осталось: вся его стая погибла, ноги перебиты, челюсть сломана – ни охотиться, ни передвигаться, ни даже самостоятельно есть он не сможет.
(А ещё над ним только что надругалась вымазанная в крови матери психопатка, предварительно убившая всю его семью и изувечившая его самого!)
Я наступила ему на горло и раздавила трахею.
Пантера отбежала вглубь леса и посмотрела на меня, словно ожидая, что я последую за ней. Что же, выбор невелик.
Веди!»
8
Наступает ночь, город засыпает
(просыпается мафия),
тишина становится абсолютной и всеобъемлющей. И это странно. Неестественно. Комната словно оказалась в некой «зоне вакуума», в которой нет и не может быть звуков. Человек с нормальным слухом не готов к такому, его всегда окружают звуки, абсолютной тишине просто нет места в его жизни. Тикают часы, жужжит лампа, воет соседская собака – что-то есть всегда. Что же происходит, если всё замолкает?
Тишина предшествует рывку подкравшегося хищника. Тишина означает: что-то, обязанное работать, не работает – двигатель, система вентиляции, сеть электропитания. Может, из-за этого возникает ощущение тревоги, надвигающейся катастрофы. А может, в тишине мы начинаем слышать нечто нежелательное и стремимся заглушить посторонними звуками. Тело начинает говорить с нами: мы ощущаем биение сердца, кости скрипят громче обычного, желудок напоминает о себе всеми доступными способами. Из тишины выплывают и мысли с воспоминаниями. Те воспоминания, что смешивают нас с грязью, мешают уснуть. Те мысли, после которых хочется не просыпаться завтра. Не просыпаться вообще никогда.
Возможно, гнетущая тишина развивает паранойю и другие психозы, возможно, даже приводит к галлюцинациям. Хотя, оптические обманы и искажения света тоже многое объясняют…
(Меньше ужасов, больше фильмов от BBC и TEDTalk-ов!)
В любом случае, у того, что ночью в зеркале Символист иногда видит не совсем себя, должно быть разумное объяснение.
***
«Мне казалось, что для тебя я большее, чем имя и набор черт, казалось, что для тебя я существую, казалось, что мы едины. А ты решил уйти…
(В соседней комнате во сне заёрзал ребёнок – младший брат.)
Я должна была прийти вместо тебя, но бабушка решила, что ей лучше знать, кто должен родиться. Чёрт с ней! Вселенная дала мне ещё один шанс, но тут уже ты не дал случиться тому, что должно было случиться.
(Дыхание ребёнка стало более шумным, это вызывало опасения.)
Почему?.. Отвечай! ОТВЕЧАЙ!!!»
– Я хочу… Я хочу самостоятельно привести тебя в этот мир.
Девушка по ту сторону зеркала опустила голову, обдумывая услышанное. Молчание длилось не дольше пятнадцати секунд. Пятнадцати бесконечно долгих секунд. Когда она подняла голову, выражение лица с гневного сменилось на привычное нейтральное с ноткой безразличия и психопатии.
(«Я изображаю маньяка-убийцу, они ничем не отличаются от обычных людей».)
«Не сжигай записи обо мне…
(ребёнок заплакал; родители вот-вот проснутся)
… или я изведу их всех!»
Страх – это очень сильный мотиватор.
***
– Брат! Брат, что это за девочка?
– Какая девочка?
– Вон та, в углу.
Младший брат Символиста указал пальцем на угол комнаты. Обычно там стоит гитара, на которой никто никогда не играл. Сейчас её там не было. Там вообще ничего не было.
– Серенькая девочка… Брат, почему она плачет? – продолжал мальчик
Символист не знал, что ответить. В углу было пусто. Но некие смутные сомнения на этот счёт всё же прокрались. Разыгравшемуся воображению ничего не стоило нарисовать её такой, какой она была в далёком 2013 году (или в 2012 году, или в 2014, уже и не вспомнить точно), стоящей в углу спиной ко мне. Но что это даст? Взрослые уже не в том состоянии, чтобы прямо видеть и слышать мёртвых.
– Не вижу никакой девочки, но допускаю, что она там есть. Может, она чего-то боится…
Символист снова сел за компьютер.
Есть ли у этой рыжей вампирши, улыбающейся с экрана, прототип?
(«А может, она на кого-то обижена?» – думал маленький мальчик, переводя взгляд со спины старшего брата на угол комнаты и обратно.)
Пожалуй, есть…
– Да, приятель, – протянул Док, – ты, как бы помягче выразиться, человек завершённый. Психиатр немного в другом здании…. Ну, ладно! – Емельянов хлопнул ладонями по коленям и решительно встал. За окном алел закат. – Пока здесь полежишь. Марина, наша mistress, переоденет тебя во что-нибудь попросторнее.
«В саван, например».
– Слушайся её и не обижай.
Док забрал у Максима планшет и, еле слышно произнеся: «Слушать на практике байки без куратора – себя не уважать», вышел из палаты. Уже из коридора до ушей интерна донесся крикливый голос медсестры.
– Ну? Чего замер истуканом? Марш разносить «утки» по палатам!
Часть 2. Что снаружи, что внутри…
Красное небо сменилось розовым, розовое – фиолетовым. А затем на улице окончательно стемнело. Какое-то время в больнице горело дневное рабочее освещение, но вот всё больше кабинетов запирались, гомон работников и пациентов становился всё тише, а коридоры пустели. Все разъезжались по домам.
Впрочем, не все. Пациенты на стационарном лечении никуда уходить не собирались – кроме, может быть, самых отчаянных. В палатах свет уже погасили, но в коридоре непременно горит ночное освещение. И где-то обязательно ходят, сидят или лежат дежурные врачи и санитары.
Марине было не впервой оставаться в больнице на ночь. Делала она это нечасто, ибо себя жалко, но даже на подгоревшую лепёшку с маргарином нужны деньги, а за ночные смены неплохо платят. К тому же днём всё вокруг гудит и мельтешит перед глазами, а ночь может пройти совершенно спокойно. С другой стороны, ночью даже редкие шорохи звучат громче, а очертания предметов искажаются. Вот ты меришь шагами расстояние от окна до окна, а вот стены начинают казаться неестественно зелёными – и всё, ты в камерном ужастике.
Кстати, о камерах. Пришло время для ночного обхода.
Узкий луч фонарика проникал туда, куда не доставал тусклый свет из-под плафонов. Марина не злоупотребляла силой старшего брата джедайского меча, дабы никого не разбудить. Кто бы что ни говорил, а саркастичность – это ещё не повод считать человека чудовищем. Это лишь клапан, предохраняющий собственную психику и здоровье окружающих от чего-нибудь похуже.
Медсестра вслушалась в ночную тишину. В ближайшей к лифту палате шла какая-то возня. Шуршание фольги.
«Ночной дожор».
Подавляя желание присоединиться к невинно чавкающей шоколадом пациентке «немного за тридцать», Марина лишь попросила её вести себя тише и, прикрыв дверь в палату, пошла дальше.
«Ночной дожор – это святое».
Казалось, любительница шоколада (да кто же его не любит?) была единственной, кто нарушил тишину на этаже. Даже Марина своим перемещением практически не производила шума, предусмотрительно сменив туфли на балетки. Так, беззвучно и безмятежно, она дошла до конца коридора, как вдруг боковое зрение зацепилось за что-то.
Марине показалось, будто койку Семёна-Симеона обступило несколько фигур.
Сердце пропустило удар, но крика или обморока не последовало – работа с Вячеславом и другими медиками «в поле» давно открыла Марине ответ на вопрос любимого литературного героя детства: «Тварь ли я дрожащая?..» Убедившись, что рукоять ножниц для резки бинтов всё ещё торчала из кармана, медсестра, держа в левой руке фонарик, осторожно протиснулась внутрь помещения и сухим щелчком послала поток бледно-жёлтого света туда, где предположительно находился парень и ночные визитёры.
Предположение было верным, но лишь отчасти. Симеон, широко раскинув руки, лежал на своём месте под одеялом. И только. Больше никого не было.
Марина вздохнула и опустила фонарик. Чувство облегчения соседствовало с разочарованием.
– Не спится?
Хриплый спросонья голос не подходил двадцатипятилетнему, но неожиданно хорошо сочетался с внешностью Симеона, а выглядел он в темноте не лучшим образом. Ещё хуже, чем днём.
– Извини. Работа такая.
Марина заметила зеркало на стене прямо напротив постели пациента.
– Не по фэншую, однако, – девушка кивнула на зеркало. – Не удивлюсь, если эта штука реально выпивает из тебя жизнь. Или ещё что-нибудь.
Скрестив руки на груди, Марина прошла к окну. Остановившись, она достала из нагрудного кармана блузки пачку сигарет.
– Ты не против?
Симеон хмыкнул и пожал плечами. Медсестра вытянула из пачки тоненький цилиндр, после чего сунула руку под подоконник. Через несколько секунд спрятанная там зажигалка уже лежала в ладони.
– Вы ведь в курсе, что фэншуй – это больше о мёртвых, чем о живых?
Марина приоткрыла окно и молча закурила. После нескольких ядовитых затяжек бычок был вдавлен в многострадальный подоконник, словно поле боя, покрытый серо-бурыми пятнами.
– О живых заботиться надо, не о мёртвых, – промолвила девушка, возвращая зажигалку в тайник. – Куда ни кинь, чтут лишь мертвецов. А тем временем кругом творится такое, что мама не горюй.
– Страшно выходить на улицу по ночам, да? – голос пациента снова соответствовал возрасту. По крайней мере, внешнему возрасту.
– Может, поэтому я и торчу сейчас здесь… – медсестра теребила упаковку «Кента», не торопясь убирать её в карман. Одной сигареты всегда мало.
– Эта хрень выпивает больше жизни, чем все здешние вампиры, – взгляд Симеона был устремлён на полупустую пачку. Марина обернулась к «проповеднику».
– Я могу умереть в любой момент. Ты тоже не походишь на любимца удачи, – девушка многозначительно постучала пальцами по макушке. – Тебя избили и ограбили. Со мной бы сделали кое-что похуже, а после – придушили или прирезали.
Симеон мрачно кивнул.
– Мне жаль, что так происходит. Это неправильно, но это правда.
Фразы кончились, и в воздухе повисло то самое минутное молчание, способное заменить часы дебатов. И, в отличие от дебатов, молчание к чему-нибудь да приводит.
– Док сказал, что ты сказки умеешь рассказывать, – проронила Марина, глядя в пол.
– «Док»? – бровь парня поползла вверх.
– Врач, который тебя обследовал.
– Это было типа обследование? – улыбнулся Симеон и засмеялся сквозь зубы. – Что до сказок, доктор воспринял мою историю как бред сумасшедшего.
– Иногда безумие – это очень хорошее обезболивающее. Можешь порадовать меня чем-нибудь? Чем-нибудь со счастливым концом.
– Попробую, чего уж…
Марина села на табурет и приготовилась слушать.
Шевеление
1
