скачать книгу бесплатно
– Сегодня ты никого не убил. А завтра?
– Этого не будет. Я вор, а не мокрушник. И пером махать – это дело глупое, нехитрое и позорное.
– Ну, тогда тебя пришьют…
– Эти могут, – вздохнул Зубенко. – А знаете, после войны меня, беспризорного, блатные пригрели, не дали с голодухи опухнуть. Это как бы моя семья. А семью не выбирают.
– Какая-то не та семья у тебя. Ущербная… Пойми, конец вашим воровским законам настает. Нет у вас будущего. Поэтому надо перестраиваться. Вливаться в общее дело. Страну вместе со всеми советскими людьми обустраивать. Посмотри, как жизнь к лучшему меняется. А ты…
Зубенко вздохнул:
– Судьба такая.
– Что ты заладил… Припомнишь наш разговор, когда однажды для тебя встанет вопрос выбора. Окончательного выбора.
– Я понимаю. И спасибо…
– Следователя благодари. Он тебе поверил. А мы люди служивые. Нам сказали бежать – побежали и нашли.
– Все равно спасибо.
Эта история оставила у Поливанова двойственное ощущение. С одной стороны, справедливость восторжествовала. Грех не порадоваться, что так удачно все вышло. Все по закону, все в порядке. С другой стороны, не оставляло неприятное чувство. В разговоре с Зубенко чувствовалось, что человек тот не конченый, что совесть у него еще осталась. И все равно цеплялся он за своих корешей, за малины эти поганые, за девок вульгарных, за муть эту всю мерзкую, жить без всего этого не мог. Цеплялся за уходящее навсегда прошлое и готов был остаться в этом прошлом, когда вся страна стремится в будущее. И что с ним делать? Как мозги вправить? Нет на это ответа…
Глава 3
На своем участке, располагавшемся недалеко от центра Свердловска, лейтенант Иванов служил уже больше десяти лет. Работа, конечно, суетная. Наверное, ни у одной службы нет больше пунктов отчетности, чем у участкового. Отвечаешь за все, даже за вывоз мусора. С одной стороны, это утомляет, с другой, наверное, так и надо. Потому что на своем участке ты советская власть. Именно советская, то есть от народа, для народа и близкая к народу – в этом лейтенант был свято уверен и вел себя всегда соответствующе. Именно к тебе идут за помощью. Именно ты можешь окоротить словом, приструнить, а можешь и наказать по всей тяжести закона. Алкоголики, воришки, семейные дебоширы – все на твоей территории, и за всеми ты присматриваешь.
Если к службе относиться добросовестно, то знаешь практически всех на участке. Постепенно у тебя появляются доверенные лица, для старушек на скамейках и для дворников ты становишься своим. И завсегдатаи вытрезвителей, когда ты появляешься на их горизонте, прячутся по щелям. Пацаны дядей Вовой именуют.
Да, ему нравилась беспокойная работа участкового, которую он не готов променять ни на какую другую. Нравилась сопричастность к жизни многих людей. Он был горд, что может помочь им в трудную минуту. И не было в нем никогда упоения властью, как, к сожалению, бывает у некоторых коллег. Жители относились к своему участковому в целом хорошо, с пониманием и уважением. Конечно, всяко бывало, но все конфликты старался решать по справедливости и как-то по-семейному.
Лейтенант Иванов поздоровался с дворником, который поздно вечером вышел мести асфальт. Судя по всему, тот утром хорошо принял на грудь и весь день отсыпался. Ладно, с кем не бывает, главное, о работе не забывает. Хотя внушение завтра надо будет сделать…
Во дворе пятого дома обычно собираются пацаны в возрасте от десяти до шестнадцати годков. Бывает, папиросы покуривают. Однажды даже за выпивкой их застал, где-то портвейн «Агдам» достали, стервецы, – этого уж спускать нельзя! Но сейчас во дворе никого не было.
В седьмом доме хулиганы проживают – местные знаменитости. Лет под тридцать лбам неразумным, а все как соберутся, напьются, так давай местных жителей или прохожих задирать. Одного из этой компании он уже успел направить на перевоспитание в места не столь отдаленные, сколь малонаселенные. Других пришлось поучить по-свойски, тумаками – иногда затрещина лучше действует, чем тюрьма. Так что пару месяцев в седьмом доме тишина и спокойствие.
– Саныч, а ну иди сюда, – крикнул Иванов, увидев отирающегося у подъезда седьмого дома местного пожилого пьянчужку.
Тот подошел, виновато тупя взор.
– Что с женой не поделил? – строго спросил лейтенант. – Вон, соседи на вас жалуются. Шумите, спать не даете.
– Так бабы же дуры. Я ей – ты чего, мол… А она… Ну а я… Ну она и в крик. В общем…
– В общем, на пятнадцать суток в следующий раз уедешь. Ты меня понял?
– Да понял, товарищ участковый. Извините… Как выпью, чего-то у меня с головой. Может, врачу показаться?
– Покажись. Только не буянь больше…
Иванов пошел дальше. Взглянул на новенькие часы «Ракета» – их начали выпускать в честь полета первых советских космонавтов в космос. Полдесятого уже. Припозднился на службе, но это дело обычное. Сейчас в отделение, надо сдать, как положено, в оружейную комнату пистолет, который привычно оттягивал пояс. Сколько лет Иванов таскал эту тяжесть, и ни разу не довелось применить. Силушки всегда хватало в руках, чтобы разнимать дебоширов и задерживать воришек. Да и стрелять по народу, пусть даже подвыпившему, агрессивному или преступному, не каждый сможет. Тоже же ведь люди.
Иванов вышел к проезжей дороге. У автобусной остановки проверил документы у двоих парней – очень их блатные кепочки и вид развязный ему не понравились. По паспортам выходило, что они из области – из городка, где отживающие блатные традиции еще сильны. Выходцы оттуда обычно доставляют немало проблем.
– Чего к нам пожаловали? – спросил он.
– Так из района мы. Там прикупить всякое разное, – затараторил один, у другого глаза бегали воровато. Но при себе вещей никаких нет, так что вряд ли идут с кражи.
Иванов задумался – доставить ли их в отделение для проверки или не стоит? Решил, что оснований для этого особых нет, потому записал их данные в записную книжку, которую извлек из командирской сумки. Завтра в уголовный розыск доложит, может, у оперативников какие вопросы к этим парням и появятся.
– Можете идти, – откозырял Иванов. – И смотрите, не шалить тут.
– Да и в мыслях не было, товарищ лейтенант.
Ну, хоть не гражданин начальник – уже хорошо…
Иванов прошел через узкую лесополосу, вдыхая полной грудью весенний воздух. Веяло свежим запахом цветов. Иногда так бывает – накатит такая волна весеннего запаха, и радуешься, что живешь на земле.
Справа прогудела электричка, простучавшая по полотну железной дороги. Иванов подошел к мосту через «железку». Место здесь глухое, малолюдное, народ обычно переходит в полукилометре отсюда, там всегда толпятся люди и безопасно. Осмотрелся – вроде никто не шалит, пусто. Поднялся по лестнице наверх. И там увидел мужчину в фуфайке, стоявшего, опершись о перила. Он как-то жалобно постанывал.
Иванов присмотрелся – мужчина вроде на пьяного не похож. Направился к нему и произнес требовательно:
– Гражданин.
Человек, продолжая постанывать, присел на колено и произнес едва слышно:
– Плохо мне… «Скорую».
– Сейчас, – участковый подошел к мужчине, чтобы помочь ему подняться. Надо попытаться свести его вниз, к дороге, и доставить попуткой в больницу. – Идти сможете?
– Все могу, – прохрипел мужчина.
И взметнулся резко, очень не характерно для больного.
Иванов ощутил, как в живот тупо ударило. И в шею.
– Я все могу, мусор, – Грек выпрямился во весь рост, крепко сжимая орошенную кровью финку и оглядываясь, – никого вокруг не было. Только Куркуль, затаившийся на шухере, свистнул, подавая знак – все в порядке.
Пальцы Грека расстегнули милицейскую кобуру на поясе лежащего лейтенанта…
Глава 4
Рабочий день у Поливанова начинался с чтения газет. Их он покупал на Петровке, рядом с троллейбусной остановкой, в киоске – такой новомодной стеклянной коробочке со светящейся по вечерам неоновой надписью: «Газеты. Союзпечать». Обычно там обитают седые, приятные в общении киоскерши.
Киоскерша на Петровке Поливанова знала давно. Здоровалась с ним, называя по имени-отчеству. И выдала ему обязательную «Правду» за три копейки, а еще «Труд» за две копейки и «Литературную газету» аж за четыре.
Пройдя мимо постового на проходной, Поливанов зашел в левое крыло здания. Поднялся по многолюдной лестнице. Отпер дверь. Шагнул в свой отдельный кабинет с табличкой: «Начальник отдела по раскрытию особо тяжких преступлений».
Кабинет выглядел старомодно – массивный стол, неизменная настольная лампа с зеленым абажуром. Стулья с высокими спинками. Стены в деревянных панелях. Лепнина под потолком. Не приживалась в МУРе модная легковесная современная мебель с ажурными креслами и хлипкими столами. Зато органично вписывался стиль, идущий еще с Российской империи – тяжеловесный, основательный.
Усевшись за стол, Поливанов пролистнул газеты. Вполне стандартный набор – вести с заводов, полей, зарубежное обозрение. Все как обычно. Стабильное и мощное течение реки жизни огромной страны без каких-либо водопадов, штормов, цунами.
Газетные строчки как-то успокаивали Поливанова. Его вполне устраивала эта привычная и обыденная скука современных газет и новостей эфира. Он ведь отлично помнил, какими могут быть другие новости, когда каждый день приносил новые страшные потрясения. Помнил, как ловил из громкоговорителей и детекторных приемников сообщения Совинформбюро, озвученные мощным голосом Левитана, из которых с отчаяньем узнавал, что Красная армия оставляла города, отступала под давлением превосходящих сила вермахта. Когда день ото дня возникал один вопрос – ну когда погоним супостата? Вот тогда были новости – аж мурашки по коже. И поэтому подполковника милиции вполне устраивал сегодняшний неторопливый ход жизни. Все равно идем неуклонно вперед, несмотря на то, что есть много поводов и для иронии, и для недовольства.
«Механизированное звено Константина Столяра из колхоза „Утес“ в Барановичском районе Белорусской ССР в текущем 1964 году будет выращивать кукурузу на пятидесяти гектарах. Получить с каждого из них не менее 350 центнеров зеленой массы – такое обязательство взяли на себя члены звена».
– Царица полей, – произнес еле слышно Поливанов броское название, данное бойкими журналистами кукурузе, насильно внедряемой даже в северных, совершенно непригодных для нее районах, и перевернул страницу газеты «Правда».
«Лондон. 14 мая. Северная Родезия провозгласит независимость в октябре сего года. Соглашение об этом достигнуто на проходящей в Лондоне конференции представителей английского правительства и Северной Родезии».
«Нью-Йорк. Американцы ежедневно умирают на войне во Вьетнаме, которой не видно конца».
«Первую партию трудящихся – более 1200 человек – приняли санатории и дома отдыха Таджикистана»…
А вот очень позитивный фоторепортаж о космонавтах – Гагарин, Быковский, Терешкова. Космос – это всегда радует, на душе становится как-то лучше, когда видишь светлые лица его покорителей. Наверное, для любого советского человека космонавтика – это дуновение из того самого светлого будущего, за которое гибли на фронтах Гражданской, Великой Отечественной, рвали жилы на стройках и заводах.
Газета «Труд». На первой полосе:
«Продолжается визит руководителя советского государства Никиты Сергеевича Хрущева в Объединенную арабскую республику Египет. 14 мая Н.С. Хрущев и президент ОАР Насер посетили завод антибиотиков близ Каира. Их встречали десятки тысяч ликующих местных жителей, которые скандировали: „Мархаба – Мархаба – Хрущев – Хрущев“, „Милости просим, Хрущев“.
Встреча руководителя Советского государства с рабочими и специалистами завода вылилась в яркую демонстрацию арабо-советской дружбы».
Поливанов взглянул на часы. Без четверти десять. Через пятнадцать минут ежедневное совещание у Лопатина – курирующего заместителя начальника Управления. Рабочий день начинался в десять утра по старой чекистской традиции, когда розыск еще не принадлежал к невнятному ведомству, именуемому Министерством охраны общественного порядка, а входил в Министерство госбезопасности. Одно время вообще работали в лучших традициях НКВД – обыски, задержания только по ночам. Но сегодня такой подход считается пережитком старых времен.
Поливанов встал, подошел к окну, из которого открывался вид на улицу Петровка и заросший деревьями сад Эрмитаж, заложенный еще в 1894 году купцом Щукиным. Когда служба позволяет, там можно вполне сносно отдохнуть – народ благородно прогуливается, играет в шахматы, в летнем концертном зале выступают артисты эстрады. Поливанов помнил времена, когда там пела Клавдия Шульженко, играл джаз Утесова. А недавно выступал талантливый артист легкого жанра Аркадий Райкин. Все это под боком, вот только времени на культпоходы все как-то не хватает.
На столе зазвонил массивный незатейливый черный телефон БАГТА-50 из эбонита на стальной основе, его тяжелой трубкой можно было запросто убить. Советская промышленность, в том числе рижский завод ВЭФ, уже освоила выпуск легеньких разноцветных пластмассовых телефонов, но они тоже не для этого ведомства. Ведомство, постоянно сотрясаемое реформами, тянулось к хотя бы внешним атрибутам стабильности, каковыми являлись старые вещи.
– Поливанов у телефона, – произнес начальник отдела.
– Гражданин начальник, – послышался сбивчивый голос. – Это Зуб.
– Да, – иронично произнес Поливанов. – И какой? Коренной?
– То есть Вася Зубенко.
– Вот теперь нормально, Василий Васильевич, – удовлетворенно произнес Поливанов. – И чем обязан?
– Ну это… Я тут пошукал, как дело было… Ну, в общем, это вы в меня поверили. И вы все раскопали.
– Да это не так важно, кто чего сделал. Мы что, артисты, славой мериться? Все работали.
– Именно вы… Так что за мной должок. Знайте это… Барабанить я на вас не буду, сразу говорю. Но долг свой помню.
– Ну, вот и хорошо, – удовлетворенно произнес Поливанов, не имевший привычки пренебрегать подобными обещаниями, – они могли очень сильно помочь.
– До свиданья, гражданин начальник.
– И вам всего хорошего…
Кладя трубку на рычаг, Поливанов еще не знал, что Зубу вскоре предстоит вернуть свой долг сторицей.
Глава 5
Грек умело разобрал и собрал пистолет, передернул затвор, прицелился в старшего из братьев Калюжных – Толяна, и зловеще прошипел:
– Ну что, трясись, Куркуль.
– Да ладно тебе, – Калюжный заерзал на стуле, пытаясь отодвинуться от стола.
– Приговор выношу как врагу трудового народа, – с этими словами Грек нажал на спусковой крючок.
Куркуль дернулся, выпучив глаза, и чуть не свалился со стула.
– Не бойся, деревня, – хмыкнул Грек, вставляя магазин в рукоятку. – Материальную часть оружия, состоящего на вооружении у ментов и прочих служивых сук, надо знать. Патронов-то в нем не было.
– Ну ты шутить горазд, – Куркуль нервно икнул.
– А ты привыкай, что цена нашей жизни копейка.
– Моей не копейка, – заерепенился Куркуль. – Минимум червонец. Я ей дорожу, жизнью своей.
– Ну и зря. Быстрее сдохнешь, – Грек со стуком положил пистолет.
– Накличешь же, Грек!
– Чем больше над чем-то трясешься, тем быстрее потеряешь. Смерть, она пугливых ищет, – Грек аппетитно хрустнул огромным соленым огурцом исключительно удачной бочковой засолки и с удовольствием крякнул, а потом продолжил любимую тему: – Легко надо идти по жизни, Куркуль. Весело.
Пистолет, которым преступники завладели, убив участкового, теперь лежал на столе среди бутылок водки, стеклянных банок с черной икрой, солений, вареной картошки и другой снеди. Грек уже неделю поил и кормил вдоволь братьев Калюжных, зная, что все расходы окупятся. Братья ели, пили и благоговейно внимали. И почти во всем с ним соглашались. Но вся суть была в том, чтобы они согласились на главное. На то, для чего он их приближал.
– Итак, босяки, поговорим о делах наших грешных, – Грек аккуратно положил на тарелку перед собой надкусанный огурец и внимательно посмотрел на братьев.
– Может, сначала причастимся? – Куркуль кивнул на бутылку водки «Столичная» – дорогая, зараза, аж за три рубля двенадцать копеек.
– Успеется, – отрезал Грек. – Сначала дело, а потом карнавал с медведями и цыганами.
– Ну, давай потолкуем за дело, – нехотя согласился Куркуль.
– Итак, волына у нас есть. Вопрос, куда применить, чтобы нюх в табачке был.
– Так не старые времена. Стремно как-то, – сказал Куркуль и опустил глаза, встретившись с тяжелым взглядом пахана. – Можно сберкассу подломить. Там хрустов мешки, и уже упакованные.
– Или ювелирный магазин, – мечтательно произнес младший Калюжный по имени Веня и кличке Таксист.
– Эка вас занесло, болезных, – Грек аж цокнул языком. – А чего попроще? Чтобы шуму меньше было.
– Ну, на хавиру к кому – у кого деньги есть, – неуверенно произнес Куркуль.
