скачать книгу бесплатно
– Я тебе куплю хорошую конфету.
– Мамочка, а можно мне «Баунти»? Я так её люблю.
Женщина, стриженная под машинку, подошла к ним.
– Вы на съёмки «Фашистов» пришли?
– А я даже не знаю, – ответила Наташа, зачем-то достала телефон и зажгла экран, будто там была подсказка. – Нас пригласил Валерий Александрович Кузин.
– Идёмте переодеваться.
– А Кузин?
– Я за него, – сказала женщина.
– А что сейчас будет? Пробы? – спросила Наташа, шагая за женщиной.
– Зачем пробы? Сейчас переоденетесь и поедете на съёмки.
– Так сразу? А текст? Я не знаю, что говорить. И не репетировала.
– Ничего страшного, – сказала женщина насмешливо. – Тебя как зовут?
Она наклонилась к Ирочке.
– Иришенька солнышко, – ответила та важно.
– Ишь ты!
– А вас? – спросила Ирочка.
– Галина Антоновна, – произнесла женщина медленно и громко.
– А я думала, будут пробы, – продолжала Наташа.
– Да чего время тратить.
Они поднялись на второй этаж и зашли в костюмерную. Большое помещение было заставлено вешалками. Вестибюльные старики получали одежду для съёмок и уходили за ширмы.
– Наталья! – крикнула Галина Антоновна.
– Что? – дёрнулась Наташа.
– Это я не вам.
Пришла девушка лет двадцати с усталым лицом.
«Она тоже Наташа, – подумала Наташа. – Как я».
– У нас тут мать-героиня, – сказала Галина Антоновна. – Переодень.
– Сделаем.
Наталья привела Наташу с Ирочкой в закуток. Забрала паспорт и принесла одежду: старое платье, телогрейку и бомжеватого вида ботинки. Ирочке досталось чуть более симпатичное платьице и сандалики.
– Переодевайтесь, – сказала Наталья, закрыв закуток шторкой.
– А нижнее бельё оставлять? – спросила Наташа.
– Ну, это уж как хотите.
Сначала она переодела Ирочку, потом переоделась сама. Нижнее бельё оставила. Ботинки оказались твёрдые, как дерево, и очень узкие. Наташа с трудом втиснула в них ноги.
– А нет ли у вас другой обуви?
– Эти самого большого размера, – ответила Наталья, разглядывая Наташины лодыжки.
Наташа смутилась и попыталась их втянуть.
– Мама, мне холодно, – сообщила Ирочка.
В этом дешёвом сером платьице дочь выглядела жалко, как ощипанный цыплёнок. У Наташи сжалось сердце.
– Да вы пока курточку наденьте, на съёмках снимете, – сказала Наталья.
– А вы не знаете, долго будут снимать?
– Сегодня снимают короткую сценку, быстро справитесь.
«Значит, и роль будет малюсенькая», – подумала Наташа печально.
Они вернулись в вестибюль. Там уже собрался переодетый народ. В старых платьях, сарафанах, телогрейках, широких штанах и пиджаках они выглядели как оборванцы. Ирочка тихонько заскулила.
– Что ты? – спросила Наташа.
– Мне жалко их, – сказала дочь.
– Почему тебе жалко их?
– Не знаю. Жалко и всё.
Появилась Галина Антоновна.
– Ну что, все готовы?
– Готовы, мамулька, – ответил бодрый старикан в огромной кепке с длинным козырьком.
– Тогда за мной, – сказала она и ухмыльнулась.
Они прошли толпой по гулким коридорам «Ленфильма» и вышли во двор. Там стоял автобус с открытыми дверями.
– Грузимся, грузимся, – скомандовала Галина Антоновна.
У Наташи ломило ступни. Она последней заковыляла в салон, усадила Ирочку к окну и сразу стащила ботинки. Расправив сплющенные пальцы, достала смартфон и написала маме эсэмэс: «Едем сниматься».
Тяжело вздохнув, автобус тронулся с места.
Дорога заняла полтора часа. Их привезли за город. Автобус остановился, Галина Антоновна, кряхтя, распрямила спину и громко объявила:
– Ох, жопу отсидела.
Дремавшая Ирочка легонько вздрогнула и открыла глаза.
– Всё, мы приехали, – сказала Наташа.
– Куда? – спросила дочь.
– В кино сниматься. Ты что, расхотела?
– Не знаю пока.
Наташа дождалась, пока все выйдут из салона, натянула садистские башмаки на озябшие ноги и выбралась следом. Здесь оказалось гораздо холоднее, чем в городе. И дождь шёл сильнее. Повсюду была слякоть. Наташа застегнула телогрейку и взяла Ирочку на руки.
Съёмочная группа расположилась на краю огромного изрытого поля. Громко тарахтел генератор. Рядом с большой палаткой стоял человек в дождевике и что-то объяснял солдатам вермахта. Офицер, важно кивая, курил айкос.
– Массовка приехала! – крикнула какая-то женщина.
– А Кобелева где? – крикнул в ответ мужчина.
Человек в дождевике закончил объясняться с солдатами вермахта, огляделся и зашагал к Наташе. Это был Кузин.
– Здрасьте-здрасьте, – сказал он. – Как добрались?
– Хорошо, – ответила Наташа. – А я думала, будут пробы.
– Вы нам без проб подходите. Идёмте, режиссёр на вас посмотрит.
Наташа пошла следом, прижимая к себе Ирочку.
В палатке сидел небритый мужик лет сорока пяти. С брезгливым выражением лица он смотрел на монитор. Наташа узнала кинорежиссёра Панкрашова. На экране солдаты вермахта шли через поле.
– Хуёво идут, – сказал Панкрашов. – Как-то слишком в ногу. И рожи наши. Ну, видно же, что рожи наши. Немцы, а носы картошкой. Вон, как у тебя прям.
Он оглянулся, увидел Наташу с Ирочкой, икнул и поздоровался.
– А вот и наша мать-героиня, – сказал Кузин.
Панкрашов погладил живот.
– Хорошее лицо, мне нравится.
– Спасибо, – смутилась Наташа.
– Немного глуповатое, миленькое, простенькое. И ребёнок ничего.
– Я же говорил, – сказал Кузин.
– Ладно, тогда сейчас начнём снимать. Яма готова?
– Готова.
– А навоз?
– Водитель звонил, приедет минут через сорок.
– Хорошо. Навоз – это хорошо.
Панкрашов снова повернулся к монитору.
– Ну, что ты думаешь, Серёжа?
– Да нормально, – пожал плечами Кузин.
– Тебе всё нормально. Пусть Галя готовит массовку.
Кузин вывел Наташу из палатки. Подозвал Галину Антоновну.
– Сейчас начинаем. Объясни всё Наде.
– Я Наташа, – сказала Наташа.
– Правда? – почему-то сильно удивился Кузин. – А я думал, Надя.
Галина Антоновна закурила.
– Завтра снег обещали.
– Жаль, не сегодня, хорошо бы смотрелось. Снег, грязь, кровь.
– Кровь? – спросила Ирочка и сжалась.
Наташа перехватила её удобнее. Руки уже потихоньку отнимались.
– Это понарошку, – сказала Галина Антоновна. – Идём.
Они зашагали через поле. Наташа с трудом переставляла ноги в приросших ботинках. Впереди она увидела глубокую яму в форме воронки, на краю которой уже собралась массовка, солдаты вермахта и члены съёмочной группы.
– Значит, Наташ, тут всё просто. Кино о войне. Сцена расстрела. Вы сейчас все лезете в яму, фашисты в вас стреляют, вы падаете, конец сцены.
