скачать книгу бесплатно
– Дик, вы располагайтесь на кровати, а я эту ночь скоротаю у служанок.
– Мадам, не стоит стеснять себя, я прекрасно устроюсь по-походному на ковре, – великодушно отозвался я.
Комната вдовы Амфу оказалась уютной и по-женски обжитой, а кашемировый ковёр действительно устраивал меня, так как избавлял от утомительного процесса раздевания. И я, не слушая возражений, раскинулся на полу возле кровати, как у себя дома, готовясь достойно всхрапнуть перед бурным днём.
Вдовушка, встретив такое решительное сопротивление своему гостеприимству, тоже начала готовиться ко сну. Она вне поля моей видимости разделась и завалилась на кровать, вздыхая и творя молитву.
– Вам удобно? – очень скоро разбудила она меня участливым вопросом.
– Как на паперти, – буркнул я спросонья, проклиная неуместную заботу.
– Мистер Блуд, можете прилечь на кровать с краю, места хватит, – вновь вывел меня из забытья голос женщины.
– Джентльмены не спят с малознакомыми дамами, – назидательно ответил я, уже не на шутку раздражаясь.
Чёртова кукла не давала мне уснуть, явно намекая подсунуть вместо полноценного отдыха развлечение сомнительного свойства. А у меня и без того ломило затылок, а всё тело требовало бережного обращения и воздержания. Видимо, всё ещё сказывалось потрясение от знакомства с Медноголовым Хью.
– Дик, вам не холодно?
Это было уже слишком даже для опытной вдовы, так как теплее могло быть лишь на погребальном костре.
Круглый глаз луны мирно заглядывал в комнату, дикая природа за окном полноценно отдыхала в ночной прохладе, а я, как последний ягуар, готовился к нападению. Требовалось, жертвуя собой, проучить назойливую вдовицу, но не прибегая к наставлениям камасутры, а обычным и доходчивым до печёнок способом. Я наскоро разделся, аккуратной кучкой свалив одежду в углу, и влез на обширное ложе хозяйки. И едва успел обжить новое место, как вдова навалилась на меня, обхватив руками за плечи и накрыв меня своею грудью от пупа и до подбородка, а чтобы ненароком не выскользнул, ещё и придавила мои ноги бёдрами. Я понял, что попал под знающего своё дело удава и напрасно переоценил свои силы.
Женщина была голой и податливой, как яйцо всмятку, а все её телеса излучали жар невостребованного материнства. Она мяла и тискала меня, словно комнатного котёнка, что-то мурлыча и почти облизывая мой лик. Порой она приподнималась на локтях, всматривалась в меня, как бы желая поймать ответный влюбленный взгляд моих оловянных очей, и тогда грозного берегового калибра ядра её грудей сурово нависали над моей беззащитной головой, посягая на её целостность. Не спорю, женщина имеет право обзаводиться любым посильным для неё бюстом в зависимости от природного назначения. Скажем, одна носит груди для красы и соблазна, другой же они нужны для вскармливания потомства, но всё должно быть в пределах допустимого стандарта, чтобы не пугать народ при нечаянной встрече. На моём жизненном пути встречались разные телесные откровения, от высокоурожайных накоплений до сиротских запасов, но такое отклонение в развитии, как у мадам, я встречал впервые, по крайней мере в столь осязаемой близости. Не скупится мать-природа на материал для своих дочерей! Однако, как замечают опытные исследователи, если уж и переложит за пазуху кому-либо, то обязательно чего-то да не доложит в голову, хотя это порой и не важно.
А вдова меж тем, не встречая сопротивления, полностью овладела мной, как частной собственностью, расточая медвежьи ласки по моему травмированному телу. Я уже начинал чувствовать себя легко и отрешённо, как некогда в трюме, заваленный кокосовым орехом. Но всё же любовь к жизни победила, и я слегка выполз из-под неукротимой мадам, а передохнув, даже позволил себе ухватиться руками за дыбящуюся корму женщины, как за спасательный буй. Почувствовав под ладонями прохладную и упругую, словно полный бурдюк с молодым вином, заднюю оконечность вдовицы, и не найдя там ни конца, ни края, вновь приятно поразился щедрости всё той же природы и стал на ощупь изучать это явление. Что ни говори, одежда умело скрывает истинные достоинства человека. Порой думаешь, что приобретаешь стоящую вещь, а там и в одну горсть ухватить нечего. А на этих вдовьих ягодных местах было где разгуляться. У меня даже рук не хватило, чтобы с тыла дотянуться до причинного места мадам. Хороший попался задище, любой конник позавидует, и если пользоваться с умом, то до смерти не сотрёшь даже при непомерной усидчивости.
Я так увлёкся ручной полировкой двуглавого чудища хозяйки, что не заметил, как во мне пробудилось мужское начало, и мой верный солдат стал на часах у её мавзолея. Правда, не в полный рост, а запутавшись в буйных зарослях у входа, только приготовился предстать угрожающим целостности дамы коловоротом.
«Вот так и начинается любовь» – тепло подумал я и стал помогать своему нетерпеливому бойцу, дёргаясь под жаркими телесами мадам, как уж под кучей красных муравьев. И в это время вдове Амфу, как и всякой порядочной женщине, оправдывающей свою плотскую инициативу, захотелось поговорить.
– О, Дик, – выдохнула она мне в ухо, – я давно люблю тебя. И никто, кроме покойного мужа, не смел касаться меня.
Воспоминание об усопшем было лишним. Я даже несколько увял телом, предположив, как мог погибнуть её бедный супруг.
– Моё сокровище, – продолжала лепетать вдова, – приходи ко мне почаще. Ты ведь тоже любишь меня?
– А то как же! – обнаглел я, ибо мой странник, наконец-то пробившись сквозь мшистый покров, уже уткнулся в начало разбитой частым пользованием вдовьей колеи, радостно взбухшей росной влагой от предвкушения удачной близости общения с мужским жизнетворным началом. Однако, даже при всём желании и уважении к объекту контакта, я не мог качественно выполнить свои обязанности созидателя – мешало сильное женское давление сверху и ущемлённая мужская гордость. Поэтому я довольно ощутимо прошёлся по пышным прелестям хозяйки, как бы охотясь на москитов. Мадам поняла мои намёки и выпустила меня из-под себя на волю.
Пока я собирался с силами, вдыхая полной грудью и восстанавливая кровообращение, нежная кобылица, не советуясь со мной, взгромоздилась на ложе в позе «летящего белого тигра», опершись на колени и локти. Вероятно, именно в таком положении её пробирало до основ естества, хотя, вполне может быть, это была обычная женская прихоть, а не многолетняя привычка. Так или иначе, но на тигра, тем более летящего, она походила мало, а скорее на слона у водопоя, что вообще-то не влияло на суть разрешения стоящей передо мной задачи.
Я коленопреклонно расположился за предметом приложения своих сил и, стараясь не травмировать свою телесную гордость ошибкой в выборе пути проникновения во внутренние покои дамы, с третьего захода уронил свою мужскую честь в обширнейшие недра вдовствующей соблазнительницы. Техникой дальнейших естествоиспытательных телодвижений я владел в совершенстве, отточив ещё в родных прериях, поэтому, крепко обхватив белопенные полушария хозяйки, с монотонностью маятника принялся за привычную работу.
Довольно скоро я почувствовал в своём организме прилив внутренних сил, тёплая судорожная волна заструилась по телу, поднимаясь вверх. Все члены мелко задрожали, предчувствуя близкое утоление телесных мук, и меня слегка вытошнило прямо на собственного бедного старателя, так не вовремя вывалившегося из забоя. Я и до сих пор считаю, что это досадное недоразумение было следствием сотрясения моих слабых мозгов о стену во время потасовки или чрезмерным игривым усердием со стороны мадам Амфу, но никак не слабостью моего здоровья. Сама хозяйка, чудом успевшая выскочить из моих скромных объятий, уже стояла посреди комнаты с осуждением во взгляде, но без гневных и оскорбительных словесных выпадов в мой адрес, что вполне можно было ожидать от женщины в её таком интересном положении. Это растрогало меня, но, вытирая страдальца простыней и тихо радуясь, что облегчился не до конца, я всё же поклялся надолго запомнить ласки мадам Амфу и её не к месту половое влечение. Совместными усилиями устранив последствия наших плотских утех, мы снова улеглись на кровать, на сей раз обнявшись чисто по-братски, без различия полов и взаимных притязаний. Перед тем как уснуть, вдова сказала мне:
– Пусть это останется между нами. Я всё равно буду тебя любить.
Да, воистину широко женское сердце!
* * *
Поздним утром мы собрались за завтраком. Мадам Амфу без обиды за ночной конфуз предложила нам графин ликёра Изерских монахов и местное блюдо керри из отварного риса с мякотью кокосового ореха, приправленное кориандром и индийским шафраном. Несмотря на вчерашнее недомогание, мы с Жаном не потеряли аппетита, а после ликёра и вовсе вошли в привычное состояние бурной деятельности.
– Не будем терять времени на воспоминания, – расправляясь с бананом, произнёс марселец. – Пора поспешить на пристань. Яхта должно быть уже готова к отходу.
– Полностью согласен с тобой, – поддержал я приятеля. – А по пути вытрясем недостающую сумму у моих компаньонов, и незамедлительно отправимся в путь.
– Джентльмены! – напомнил о себе, молчавший всё утро, Перси Хервей. – Простите за навязчивость, но прежде чем расстаться со мной, не могли бы вы помочь советом человеку, далёкому от мирской суеты, и направить его на истинный путь в Европу? Горячей молитвенной здравицей отплачу я вам за содействие. Да ниспошлёт удачу вашим начинаниям святой Бонифаций!
Я взглянул на Жана, тот понимающе кивнул и сказал:
– Думаю, надо помочь единоверцу небольшой ссудой.
– Почему бы не помочь даже и советом? – отозвался я. – Жаль только, что из Пондишери, насколько я знаю, в нужном направлении судов в ближайшее время не предвидится.
– О, спаситель, ты вновь уготовил мне испытание! – горестно воскликнул проповедник, заламывая руки и устремляя взгляд в потолок. – Но со смирением приму я новый удар судьбы и не возропщу на провидение! – и он принялся читать по памяти молитвы, осеняя себя и нас крестными знамениями.
А у меня тем временем в голове созрела удачная мысль о том, что столь богобоязненный человек может принести пользу нашему предприятию как член Армии Спасения. Эти бедолаги постоянно якшаются с местным населением и имеют доступ туда, где белому господину делать нечего. Поэтому наш отец, шатаясь между враждующими у стен крепости, сможет снабжать нас информацией как с той, так и с другой стороны.
– Граф и отец, – обратился я к нему, прерывая затянувшийся молебен, – не стоит до времени так скорбеть. Мы прихватим тебя с собой в Калькутту, а оттуда, великим шёлковым путём с попутным караваном, ты посуху легко доберёшься до родового замка через Китай, Сибирь и Османскую империю.
Жан, услышав моё столь смелое предложение, призадумался, видимо, о моём психическом здоровье. Однако я знал, что говорил, так как о караванных тропах был много и достоверно наслышан, да и сам сплавлял контрабанду не по столбовым дорогам. А что касается Китая и Сибири, то пересечь эти незначительные азиатские государства, скажем, на слонах, думаю, труда не составляло.
– Мистер Дик, – обрадованный моим горячим участием, вскричал пастырь, – с благодарностью принимаю ваше предложение. Вероятно, сам господь глаголет вашими устами. Я уже предвкушаю радость от встречи с моей милой родиной!
Он бы ещё долго превозносил меня, радуясь счастливому устройству своих дел, не останови его Жан, заметив:
– Пора, господа, и честь знать, тем более что графин пуст. Делу время, а час потехи миновал ещё вчера.
Наскоро выпив на посошок, мы простились с вдовой, которая успела тихо всплакнуть на моём плече, и устремились в город. По пути я удачно решил наши денежные проблемы, так что по прибытии на пристань, мы без проволочек завершили все расчёты с судовладельцем. Не прошло и часа после завтрака, как яхта «Скиталец джунглей» с тремя пассажирами на борту уже резво рассекала волну на пути в Калькутту.
Глава 3
ВЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК
До Калькутты мы добирались без особых происшествий и с относительным комфортом, если не считать постоянно облёванной, вследствие приступов морской болезни у графа, верхней палубы, да нашего начального нервного напряжения, когда уже в открытом море в капитане яхты мы узнали Медноголового Хью. Правда, наши опасения вскоре развеял сам мореход, предложив дружбу и свои запасы рома на всё время пути. Медноголовый оказался славным малым и хоть не умел достойно поддержать беседу, зато слушателем был отменным. Чтобы команда не мозолила нам глаза, большую часть времени мы с Жаном проводили в каюте за бутылкой рома и тайном обсуждении дальнейших планов.
– Только золото, – порой горячился француз.
– Только драгоценные камни, – настаивал я.
– Берите и то, и другое, – советовал Хью, время от времени забегавший к нам на огонёк, чтобы поддержать компанию и что-либо посоветовать в материельном плане.
Отец Доменик, далёкий от материальной заинтересованности или творил молитву, или бегал по палубе в поисках чистого места.
Так мы и двигались к цели, стойко перенося лишения морского перехода и коротая время за подсчётом будущих барышей.
* * *
В Калькутте, распростившись с гостеприимным экипажем «Скитальца джунглей», мы поспешили на встречу с проводником от Верного Человека из Гоурдвар-Сикри. Так как место и время встречи Жану было сообщено гонцом ещё в Пондишери, то наш маленький отряд незамедлительно выдвинулся к обусловленному пункту и занял выжидательную позицию, не предпринимая никаких преждевременных действий, кроме опроса местных жителей о богатстве Куавер-султана и состоянии его гарема. Попутно мы также выяснили, что полковник Говелак со своими шотландцами ещё не прибыл в Калькутту, и это избавило нас от необходимости пороть горячку. Отец Доменик также не терял времени даром и успел обратить в свою веру парочку индусов, которые теперь часто разучивали молитвы невдалеке от нас, с каждым днём всё более привязываясь к нашей компании.
Звали их Рама-Сита и Эбанат Датто. Это были истинные дети дикой природы с незапятнанной совестью, неспособные к подлости и предательству. Они очень любили присутствовать при наших разговорах, видимо завораживаясь плавностью речи белого человека. Меня, уверенно признавая за руководителя, они почтительно называли Сердаром, то есть командиром, а Жана, не менее почтительно, Сагибом, что значило как господин. В целом, они нам не мешали, общаясь в основном со своим учителем-гуру отцом Домеником.
На рассвете третьего дня нас наконец-то отыскал проводник от Верного Человека. С ним был ездовой слон с погонщиком-корнаком. Жан обменялся с проводником секретным словом, после чего нам было передано устное распоряжение затворника Гоурдвар-Сикри о немедленном выступлении. И мы, чувству я себя на военном положении, с готовностью подчинились приказу, лишь на пару дней задержавшись в недорогом притоне чудесного города.
Ран Мохаем Рай, наш проводник и посланник Верного Человека, был из махратского племени воинов, самой чистой индусской расы на Декане, и являл собой образец терпеливой преданности и надёжности. Постоянно одетый в дхоти и с чалмой на гордой голове, он сразу же втёрся к нам в доверие, и мы приняли его как младшего брата. Когда же в конце концов наш отряд решил выступить, этот воин, обладавший недюжинной силой, легко закинул нас с Жаном в кошель-хаудах на спине слона, и мы двинулись в путь.
Джунгли представляют собой неразработанные массивы тропического леса, покрывающего в изобилии Землю Лотоса вдоль и поперёк по причине природной бесхозяйственности и лишенной деловой смекалки коренного населения Индии. Этим великая страна и обязана отсутствием добротных путей сообщения. Тамаринды, манговые и тюльпановые деревья, а также прочее растительное изобилие джунглей так густо переплетены лианами и разными ползучими пресмыкающимися, что без слона и знания тайных троп, в эти чащобы нечего соваться. Гвоздичные дерева, корица, огневики и другое разноцветье не только утомляют взор, но так густо пропитывают своим ароматом всё окружающее вас пространство, что дышать практически нечем, особенно с похмелья.
Что до животного мира, то со спины слона любоваться им несколько затруднительно, хотя вездесущие мартышки и здесь не упустят случая надоесть путешественнику своим голозадым видом и всевозможными ужимками. Остальная часть фауны, в основном, смотрит на человека, как на легкодоступный продукт питания, чем и затрудняет любование природой. Мы же ели, как правило, фазанов, поставляемых к столу махратом, лишь изредка балуясь вепрем, зажаренным на вертеле.
На одном из привалов, которые мы делали в знойное время дня, расположившись в тени фикусов, я долго не мог задремать, увлёкшись игрой ума и неясными думами. И вдруг мне почудилось какое-то движение в недалёких зарослях молодых пальм. Это насторожило меня, и я окликнул проводника:
– Ран Мохаем Рай, – спросил я как можно более спокойным тоном, не переходя на крик, – с тобой прибыл только корнак со слоном, или нас сопровождает и пешее охранение?
– Сердар, – откликнулся старый воин, – никто кроме меня не знает пути нашего следования.
– Но тогда чьи же это головы мелькают в зарослях? – продолжал допытываться я, указывая на привлёкшие моё внимание пальмы.
Но не успел я и сам как следует задуматься над этим вопросом, как наш проводник гигантскими прыжками, словно спасающаяся от тигра антилопа, уже достиг зарослей и скрылся среди деревьев.
– Жан, – тут же растолкал я приятеля, – наш воин дал дёру, как бы чего не вышло прискорбного.
– Дик, – недовольно проворчал француз, – ты не мог бы отложить решение своих проблем до общего подъёма? Ведь у каждого свои взгляды на досуг.
– Это общие проблемы, – начал горячиться я. – Какого чёрта удирать в кусты, не посоветовавшись с господином, даже если приспичило? Хорошо, если дикарь вернётся один. А если их целая шайка, и они захотят ознакомиться с целью нашей экспедиции? Ведь мне неизвестно, в каких отношениях находятся этот махрат и твой Верный Человек.
Никакой реакции. Тогда я перешёл на официальный тон:
– Маркиз, а вообще-то сколько степеней индийской пытки вы знаете?
– Три, а что ты этим хочешь сказать? – Жан вскочил с насиженного места, став лицом цвета очень редкоземельного металла.
– То, что сказал, – веско ответил я, а сам задумался над этим вопросом, хотя ответ на него и не был принципиален, ибо европеец уже после второй степени признавался во всех смертных грехах.
Но на счастье, долго раздумывать не пришлось. На нашу поляну из зарослей уже выходил проводник, ведя за собой, связанных по рукам лианами и неприлично голых, если не считать набедренных повязок, двух индусов. Пленники покорно плелись с опущенными головами, справедливо предчувствуя наш праведный гнев и скорую расправу.
Каково же было моё удивление, когда в шпионах я узнал наших недавних новообращённых христиан. Поэтому я тут же велел махрату развязать их.
– Зачем вы выслеживаете нас, вместо того, чтобы, не теряя попусту время, возделывать рисовые поля своих предков для получения высоких урожаев и своевременной выплаты налогов? – на одном из местных диалектов, витиевато как простой туземец, спросил я пойманных.
Они поняли меня, и старший, Рама-Сита, любезно ответил:
– Сердар, ты велик, как мир, и справедлив, как Шива! Мы полюбили вас и хотели бы служить вам до открытия ворот на небе для принятия наших душ. И пусть нас лишат погребальных церемоний, если даже в помыслах посмеем вам прекословить!
Эти чистые сердца умилили меня, и я решил оставить их в отряде, тем паче, что нам с Жаном пора было обзаводиться слугами.
– Сердар, – вдруг вмешался проводник, – я должен предупредить тебя, что эти люди не внушают доверия. Они тайно следовали за нами, поэтому от них можно ждать всего, кроме преданности. Убей их!
Такая дерзость со стороны махрата возмутила меня, и я поспешил поставить его на место:
– Ран Мохаем, эти люди останутся с нами в качестве слуг. И я запрещаю впредь обсуждать действия командира. Я сказал всё!
– Да не изгонятся заблудшие овцы из стада праведников, – неожиданно поддержал меня отец Доменик, оторвавшись на мгновение от молитв. – А за время нашего пути я смогу ещё более упрочить этих человеков в вере, поведав о судьбе Иуды.
– Конечно, нам очень скоро потребуются слуги. Не нанимать же носильщиков за деньги. А познакомить с верёвкой мы их всегда успеем, – положительно откликнулся и Жан.
В итоге вопрос с туземцами был мирно разрешён, и мы вновь пустились в путь на слоне, позволив нашим слугам передвигаться следом в пешем строю.
Не спеша и делясь путевыми впечатлениями, мы, наконец, добрались до осаждённой крепости Гоурдвар-Сикри, но по совету Ран Мохаем Рая, которого для удобства перекрестили в просто Хаема, не стали вступать в сношение с англичанами, хоть мне и не терпелось порасспросить их о родине предков и видов на золото султана. Хаем же, отпустив корнака со слоном, укрыл нас в развалинах какой-то пагоды в стороне от крепости и, сказав, что ночью придёт с человеком его пославшим, исчез в зарослях.
– Жан, – маясь бездельем в ожидании ночи, окликнул я марсельца, – откуда взялся этот джентльмен из крепости, которого мы так покорно ждём? Да и джентльмен ли он? А то доверим своё золото, чёрт знает кому!
– Дик, он не джентльмен, – слегка подумав, ответил приятель, – но господин с большими организаторскими способностями. Познакомился я с ним ещё в Париже, когда приумножал состояние своих родичей с помощью рулетки. Мой новый знакомый как раз в ту пору занимался созданием какой-то партии всеобщего освобождения от труда и его результатов. На этом теоретическом постулате мы, собственно говоря, и сошлись, ибо не трудом единым жив человек, а подспудной тягой к стороннему наблюдению этого процесса.
– Совершенно справедливая мысль, – перебил я француза. – Мне с юных лет приходилось над этим задумываться в местах вынужденного уединения.
– Ютился этот деятель тогда в подполье, снимая квартирку где-то в центре, – продолжал Жан, не обращая внимания на всплеск моей мысли. – А по происхождению, как утверждали его недоброжелатели, был он сродни азиатам, но с иудейским прошлым, хотя синагогой не пользовался. Одним словом – русский казак.
– Короче, туземец, – обобщил я собирательный образ Верного Человека.
– Да, – согласился марселец, – повадками очень похож. Любит непонятно поговорить и обвести вокруг пальца недалёкого ближнего. Усидчиво учился многому, но полученные знания не сеет по миру, а насаждает где придётся свои взгляды равноправного мракобесия.
– Совсем как я. Пастух пастухом, а тоже лезу на театр военных действий, – пришлось подивиться мне нашей схожести.
– Вроде того, Дик. С одной лишь разницей. Он не ограничивался, как некоторые, воскресной школой, поэтому и идёт своим путём, нацеливаясь на благосостояние без риска для собственного здоровья.
– Так не бывает, иначе и я нашёл бы этот кремнистый путь!
– Как бы не так! Ещё год назад в Дели мой знакомый утверждал, что если бунтующие массы увлечь идеей всеобщего равенства, то они напрочь забывают о такой мелочи, как звон монет. И если в это время находиться недалеко от толпы, восставшей против доморощенных тиранов, как, скажем, в Европе или против иноземных притеснителей, как здесь в Индии, можно неплохо возвыситься материально, независимо от конечных результатов бунта. «Главное, уловить ситуацию и вовремя сунуться с нужной для горячих голов идеей, – говаривал мне этот прожжённый мыслитель, – а там процесс пойдёт сам собой, позволяя умному человеку погреть руки у камелька народного гнева».
– Умнейшая голова, да ещё и не в петле! – восхитился я и поинтересовался неразумно: – А как, сейчас с процессом?
– Идёт, как видишь. Индия бурлит паровым котлом, иначе наш теоретик не торчал бы на полуострове. Он ещё в Дели возлюбил неприкасаемых, но вот что задумал в Гоудвар-Сикри, не знаю. Однако, думаю, не зря пригласил нас.
– Если он окончательно не повредился рассудком, то мы будем на его стороне, – подытожил я разговор, ещё до очной ставки возлюбив Верного Человека, как истинный христианин Писание, и добавил заклинательно: – Да не надсадись его разум, петляя по хитроумным теориям мироздания!
* * *
Джунгли окучила ночная прохлада, Где-то слева от развалин прокричала птица гелло, предвещая беду, и суровый махрат ввёл в наше временное пристанище незнакомца, закутанного в саван, но при чалме.
– Рикшаза, рикшаза, – в ужасе заголосили наши слуги, укрываясь по углам.
– Призрак, – перевёл я крики туземцев, несколько отступая вглубь развалин с оказавшимся случайно в руке булыжником.
– Салам, бабу! – вдруг выкрикнул пришелец и, сорвав головной убор, простёр вперёд руку, видимо приветствуя нас.
Под чалмой было пустынно, как на душе с похмелья, хотя некоторая растительность вокруг темени и под подбородком ещё могли вызвать зависть у повредившегося рассудком ламы. Ночной гость был самого пронырливого роста, лицом смугловат, то ли от активности солнца, то ли от активности неразборчивых предков, зато блеск серых навыкате глаз, явно свидетельствовал о породистости в пределах допустимого. Даже в его первых словах слышалась властность, а в последующих – и французский лоск грассирования. Словом, это был не просто тёртый временем мужик, а немедленная овечья смерть, как говорят у меня на родине. За глаза ему можно было давать лет сорок без амнистии, хотя в чалме он выглядел опрятнее.
