Кевларовый век

Анна Ревякина

Кевларовый век

© ООО «Лира», 2025

© Анна Ревякина, 2024

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

* * *Кевларовое небо,кевларовое море,кевларовая зелень,кевларовый верблюд.Кевларовые мамыкевларовым ребятамкевларовые песникевларово поют.

Он уезжает или приезжает?

Он уезжает или приезжает?Она его на поезд провожаети слёз не льёт, и не дрожит губой.Я знаю, что её зовут Любовь.А как его? Да как вообще угодно…Любое имя из имён народныхон сменит на два слога позывныхи умирать пойдёт за семерых.Ну что ты, в самом деле, – он не сгинет!Скажи мне (я молиться стану) имя:по позывным Господь не разберёт.Молись за всех, за весь большой народ.И за неё молись, пускай дождётсядончанина, самарца, новгородца,читинца, москвича и петербуржца —поэта, музыканта, вольнодумца.Пускай дождётся. Ждать она умеет.И доживут они до юбилея,чтоб никогда не вспомнить при потомкахни этот день, ни поезд, ни котомку.А будут помнить что? Как в век кевлараона его собою прикрывала —живою плотью крепкую броню.Словами: «Милый, я тебя люблю».

Что ни дом, то короб пустой

Что ни дом, то короб пустой,что ни слово, то сух язык, —эта боль посильней зубной.Бог, как опытный ростовщик,назначает такой процент,не расплатишься до зимы.После смерти не будет цен,только свечечки зажжены.Под ногами горит асфальт,и не слышно колоколов,в этом городе плавят сталь,проливают свою же кровь.А за городом светлячкиосвещают победный путь,я гляжу сквозь твои очки,я желаю к слепцам примкнуть.Что ни дом, то сплошная скорбь,что ни голос, то вой сирен.Этот город был слишком горд,и теперь он пошёл в размен.Бог торгуется, как банкир,не уступит и двух монет.Бог смеётся, что Божий мирутверждает, что Бога нет.Его смех – канонада дня,город плотно берут в кольцо.В этот город пришла война,я боюсь ей смотреть в лицо.

Вечный город

«Не читайте газет, и не будет войны».От войны до войны было небо – ни облачка.Приезжай к нам в Донецк, привези нам немного водыи краюху луны вместо месяца корочки.Лунный хлеб так похож на огни Ильича.Это главный проспект наш – дорога подлунная.Если б город умел мой от боли кричать.Если б город умел мой о чём-нибудь думатьдругом. Кроме этой войны, кроме этих расстрелов в упор.Если б мог он, то встал бы, прикрыл бы тебя, ротозея.Я не знаю, за что ему всё это. И в какой ни заглядывай двор,всюду видятся штрих-пунктирные контуры Колизея.

Я люблю этот город

Я люблю этот город —обетованную степь,на лице его порох,он видел воочию смерть.Он безумен, как шляпник,разливший нечаянно ртуть.Этот город внезапен,но мне не в чем его упрекнуть.Он стоит на границе —силы света и силы тьмы.Он немножечко рыцарь,его горы – всего-то холмы.Его вены, усталые вены —потемневший асфальт дорог.Его все обвиняют в измене,сочиняют ему некролог.Я люблю его, как ребёнка,не болеет ли, не озяб?Как же тонко в нём всё, так тонко,но об этом сейчас нельзя.Впрочем, в тонкости тоже сила,тоже правда и благодать.Я заранье его простила,если будет за что прощать.

Кто читает все эти чёртовы сводки

Кто читает все эти чёртовы сводки?Налей мне водки, промой мои раны,мы с тобой в подвале сидим, как в подводной лодке,имени русой Марии, имени плачущей Анны.Наша лампа-лампочка, наша маленькая лампада,жёлтая, жуткая, внутриматочная спираль мира.Не гляди на меня, Мария, я боюсь твоего взгляда,помолчим, Мария, здесь каждое слово – гиря.Наш подвал укромен, четыре стены и стулья,а ещё эти полки с помидорами-огурцами.Нас подвал уменьшает, съёживает, сутулит,мы становимся даже не сёстрами – близнецами.А на завтра сводки, от которых мне сводит душу,а на завтра снова учиться ходить по краю.Мы идём по улице – два морячка по суше,мы с тобою ещё ни разу не умирали.

Нет улицы Героев ДНР

Нет улицы Героев ДНР.Война не знает снов и полумер.Они сидят, одетые для боя.Как выглядит одежда на героях?Да как попало, как кому теплей.Десятка три макеевских парней.За них молюсь, а ей не до молитв.Ей только знать бы, что никто убитиз них не будет завтра, послезавтра.А дальше планов нет: война и мряка.И на войне бывает, свет мой, всяко.Она их учит собирать АКи забивать в рожки патроны.Болит ли сердце за смешного паренька?Она звонит мне: «Ань, сходи к Матроне».И я иду. Прошу как за себя.За тридцать душ с макеевской пропиской.Меня моя болезная странадавно считает сукой, террористкой.И я не спорю. Что мне спорить с ней,но тридцать душ макеевских парней…И тридцать душ их бледных матерей.Таких же, как и я, сорокалетних.Ещё вчера был зной и выпускной,сегодня мальчики венчаются с войной.«Они – мне дети», – талдычит в рациювоенная сестра.Она грешна, она же и чиста,хоть и не мылась, кажется, неделю.Но есть опять надежда, что с крестаХриста не снимут ни в конце апреля,ни в мае. Будет некого снимать.Он будет не распят, его научаткак собирать АК. И даже внучек —настанет день —он к маме приведёт расцеловать.

21 грамм

Когда я была маленькой,мне нельзя было однойни в лифте, ни в транспорте.Это было до всяких историй с паспортом.Каким он будет —синим ли, красным ли?Я жила тогда по зелёной корочке,в ней было написано, что я дочкаРевякиных Лилии и Николая.Он сейчас за мною присматривает из рая.А когда родилась уже моя дочка,его первая внучка.Спустя лет тридцать,а может, и триста.Василиса кудрявая голова.Её мать, поэт и коллаборационистка,получила паспорт России.После шести лет ожидания.Красный. Красивый.Ослепляющий своей красотой и военной славой.«Сильный должен защищать слабого», —говорил папа всё моё детство.Восемь лет он лежит в Диком полепод моим Донецкоми шлёт мне эти буковки.Папиными молитвами.Всё, что у меня есть, это могильные плитыотца и дедапод свинцовым донбасским небом.В июле двадцатого под Ростовом,когда меня произвели в рядовыебескрайней страны,от Калининграда и до Хабаровска,много ли во мне тогда было радости?Много.Но и боли много.«Должен ли сильный защищать слабого?» —спрашивала я строго.Спрашивала и даже требовала,рассказывала про свинцовое донбасское небо.Говорила: пора, поразнамя победы поднять на-гораиз забоя, подвала, траншеи.Победить уродливого Кощея.24 февраля 2022 годая проснулась около семи утра.Из интернета на меня оскалилось слово,только вот началась она не в тот день,а весною четырнадцатого.Я запомнила, какой серый светбыл в то утро на улице.Как дочка улыбалась во сне,какими огромными и синимибыли глаза мужа.На столике красным горчичникомлежал паспорт моей страны.Тяжёлый обожжённый кирпичик,но такой же лёгкий,как душа.Двадцать один грамм ровно.Опасный, как бритва.Красивый, словно икона.

Жить

Памяти Романа Серёгина

Мы потом соберёмся. Как прежде.За твоим большим столом, Танюша.Одними бабами соберёмся.Будем кушать. Это мужчина ест, а кушают бабы да ребятня.Не помог ни нательный крест, ни молитовка.Все зарытые.Всех приняла земля.Раньше как было?Мужики на перекур, бабы секретничать.А теперь хочешь – говори в голос.Да хоть о месячных, о крови живорождения.Или ещё о чём.Только говорить не хочется ни о чём.Дочка Ромкина совсем взрослая.В него лицом.Полнится земля Донбасса погостами.Он хорошим ей был отцом.Самым лучшим отцом.Мы ещё соберёмся. Танюша.Будет картошечка на столе, пирожочки.Будем за себя и за них кушать.А потом замуж выдадим Ромкину дочку.Было бы только – за кого выдавать.Было бы только – от кого рожать.Раньше как было? Мужики во дворекак на ладони, бабы по дому.Моет посуду Ленаи поглядывает на своего Рому.Как он что-то там мастерит,какая тень у него длинная, до самых ворот.Ей ещё со всем этим жить.Леночка, слышишь, жить,а не наоборот.

Русский кот Мариуполь

Самый лучший на свете кот —русский кот Мариуполь.Подставляет мне свой живот,говорит мне: «Глупая,ничего, хозяйка, не знаешь тыни про рыбку, ни про сметану,ни про радость рыжей воды,до краёв наполнившей ванну.Ни про солнечный зайчик дня,прыгающий по стенам.Хоть и глупая, но люби менялюбовью обыкновенной».Отвечаю ему: «Дурак,вот дурак ты и всё тут, Марик,ты из этих был, из дворняг,а теперь на подушках – барин.Ешь паштетик и творожок,подставляешь бочок игриво,но в один под диван прыжокпрячешься от объектива.И никак тебя не пойматьцеликом, то усы, то уши.Я ж тебе за родную мать!»«Я ж тебе за родную душу, —отвечает мне русский кот, —слышал, наглость – второе счастье.Ну, а первое счастье вот —с любимыми не прощаться».

Хранительница Донецка

Думаешь, она просто женщина по соседству.Платье в цветочек, крестик, больные ноги.А она – хранительница Донецка,да, хранительница Донецка.Города, куда не ведут дороги.Она держит своею верой над городом небо.Говорит: «Чем могу помогаю, молюсь, говею».Она шепчет слова молитвы, в ней совсем не осталось гнева.Настоящая королева.Её быт суров, её мысли – дожить до завтра.У неё есть кот – леопардовый грузный Марик.И она ему утром первому предлагает завтрак,а потом и себе чего-то там наливает.Я ведь помню, какой она ещё четверть века/молодой и глумливой, модницей, сердцеедкой/распрекрасной была, макинтош как носила в клетку,какой жгучею роковою была брюнеткой.А теперь в то вчерашнее марево вход заказан,там до сей поры стынет чай, а в менажнице сухофрукты.Но она не пожаловалась мне ни разу.Она просто молчит, когда сильно стреляют, в трубку.А когда прекращают стрелять, её голос весел.Говорит, что Господь ей отмерил ещё немного.Думаешь, она просто женщина по соседству?Нет, она – хранительница Донецка.Города, куда не ведут дороги.

Жизнь так несётся, что, кажется, врежется в стену

Жизнь так несётся, что, кажется, врежется в стену.Было ли детство под солнцем города роз?Были ли руки отца, колдовские, над острым коленом?Были ли слёзы? Были. Как в детстве без слёз?Слёзы… Они что вода из донецкого крана.Были, лились, а теперь их дают по часам.Лягу укладывать дочку и вспомнится спинка дивана.В стылом Донецке стоит этот белый диван.Я за ним сына качала в потерянном мае.Сонные степи с тех пор у нас топчет кирза.– Мама, я слышал или послышалось: снова стреляют?– Спи, мой хороший, это, должно быть, гроза.Слёзы дают по ночам, чтобы дети не знали.Слёз этих таз жестяной, для мытья головы.Что о нас скажут потом? Мы жили, мы воевали.Мы воевали за то, чтобы не было больше войны.

Мариуполь

Есть у русских качество наживное.Коль потоп, добудут чертёж адмирала Ноя.И построят ковчег, настоящий ковчег для всех.Над страной моей летит близорукий снег.Где страна моя кончится, там она и начнётся.Над Азовским морем восходит солнце,над азовским горем взойдёт окровавленная пшеница.Господи, доведётся ли помириться?Мариуполь мой, бездыханное твоё тело,сколько дней оно тлело, плавилось и болело.Сколько дней твои люди – тусклые свечи —до чего же хрупок мариупольский человечек.Это новый вид, ещё не известный Homo,обречённый выжить под обломками дома.Обречённый смотреть на хлеб и глазам не верить.