Тень Земли: Снег

скачать книгу бесплатно


Пробовали пронять лес колдовством, но добились немногого. Местные злые духи изъявили покорность наместнику, да что толку, если они бессильны против хозяина леса. Мелкие пакости где-нибудь подальше от Лещинных хором – вот и всё, на что они были способны. Да что там духи – сам демон ничего сделать не мог, пока жив был Григорий со своим Даром. Но сила пока что троглодитам не изменила. Солдат снабдили огромными топорами и приказали прорубать дорогу напрямик к Лещинным хоромам. Медленно двигалось войско. С огромными потерями, без отдыха, впроголодь, днём и ночью, шаг за шагом троглодиты врубались в лес, неумолимо покоряя то тёмный бор, то светлую рощу, то лесной пригорок.

Старый дуб, разбросавший на полсотни шагов вокруг себя молодую поросль, преградил дорогу отряду Борка. Оголённые сырые ветки клонились к земле под тяжестью прожитых веков. Кривой ствол с бесчисленными наростами и трещинами мог бы, наверное, порассказать столько жутковатого и таинственного, что можно слушать, открыв рот, целую вечность. Вечность по человеческим меркам – это жизнь двух-трёх поколений, которая укладывается в памяти глубокого старца. Он ещё хранит смутные воспоминания своего детства, когда были живы его отец и дед, и их рассказы о том, каким был мир до его рождения. Сто лет – это самое большее, что может осмыслить человек! А всё, что было раньше, существует ещё некоторое время в старых вещах, книгах и строениях. Но потом и это уходит. Невзначай выйдут юные грибники к забытым курганам, притихнут и отойдут подальше, станет им вдруг тоскливо и беспокойно, а от чего – не поймёшь. Люди живут в своём отрезке времени – ходят за грибами в Лещинный лес, купаются в реке Елшанке, берут воду из Исецкого родника – и даже не задумываются, из какой дали пришли к ним эти названия. А ведь люди не чета троглодитам. Те и вовсе живут одним днём: есть кусок мяса – и ладно. Нет у троглодита души и нет у него надежды на вечность, и память ему не нужна. Только деревья вечно хранят память о бесконечном времени. Вернее, не каждое отдельное дерево, а лес. Отжившие деревья не исчезают быстро, как люди, а долго ещё питают почтительно притихшую поросль рассказами о былом. Лишь те немногие из «быстроживущих», кто понимает язык природы, могут прикоснуться к этому духовному богатству.

Дуб, попавшийся Борку (или это Борк попался ему, как случайная мошка), был очень древним и очень крупным. Угрюмым и гордым. Оставлять его в тылу было никак нельзя – враг тут же смекнёт, какое это хорошее место для засады, ведь в его кроне и вокруг может спрятаться порядочный отряд лучников.

– Проклятое дерево, чтоб его! – выругался Борк. – Опять застрянем. Топорники, все сюда! Да бросьте вы мелюзгу! Сюда, я сказал!

– Мы и так взмокли, троглодан, на ногах еле держимся, – простонал один из лесорубов, оценив объём новой работы.

– Заткнись, падаль! Сколько вас с топорами?

– Шестнадцать нас осталось.

– Что? Где Худроб?

– Хаганта затянуло. Он уже по горло в земле.

– Где его топор?

– И топор в земле.

– Откопать, уроды! Где мне взять для вас топоров! Где я найду обоз в этом паршивом лесу! Достать топор, я сказал!

Пятеро бросились исполнять приказ, оставшиеся лесорубы принялись рубить поросль, а солдаты охранения зорко всматривались в окрестные заросли, зная по опыту, что кто-нибудь обязательно вступится за гибнущее дерево. Начали падать на землю молодые дубки, и их родитель задрожал от гнева. Страшная судорога взбудоражила всю рощу и земля зашевелилась под ногами троглодитов.

– Бежим, сейчас полезут корни! – заорали лесорубы и бросились врассыпную.

– Назад, грязные свиньи! – рассвирепел Борк. – Все на дерево! Под корень его!

Под корень? Это, оказывается, не так просто! Даже добраться до ствола не просто! Двое лесорубов уже корчились на земле, остальные прыгали меж извивающихся обнажившихся корней, и им ещё приходилось уворачиваться от веток, так что ни один топор пока не коснулся старого ствола. Подбежали пятеро с топором Худроба и сразу ринулись на подмогу. Освободившиеся инструменты немедля отдавали солдатам-охранникам, и они тоже присоединялись к рубящим. Началось настоящее побоище. Троглодиты старались отсечь наиболее опасные корни и ветви, и при этом несли потери. Но вот один из них подобрался к самому стволу и с размаху всадил в него безжалостное лезвие. Для дуба толщиной в три обхвата это была простая царапина, но как он разъярился! Послышался резкий протяжный скрип. Под ногами ошалевшего от страха лесоруба вдруг разверзлась бездонная щель, он провалился, взмахнув руками, а спустя секунду оттуда вылетела окровавленная и изуродованная голова; она ударилась о ствол и отскочила, забрызгав солдат. Топор несколько мгновений сидел в коре (он и кору-то не прорубил, не добрался до древесины), а потом сам собой отвалился и исчез в земле, его не успели подхватить.

Борк, пятясь, поскользнулся на желудях и со всего роста брякнулся на мёрзлую землю. Вне себя от злости, он приказал бросить на это дерево весь свой отряд. Продрогшие солдаты-охранники с ножами поспешили на выручку лесорубам, они рубили поросль и ветки помельче, пока топорники пробивались к стволу. Где-то справа раздался треск – это другие троглодиты свалили высокое дерево, его ствол рухнул неподалёку под торжествующие вопли солдат. Борковцы повернули головы и в этот момент потеряли ещё одного из своих – его подхватили ветки и со страшной силой ударили о ствол, а потом отшвырнули мёртвое тело. Эти ветки тотчас обрубили, но и жалкие обрубки, которые от них остались, норовили выколоть глаза или ударить по голове. Дуб отчаянно сопротивлялся, хотя лишился уже почти всех нижних веток и многих корней. Троглодиты в какой-то момент отступили, чтобы перевести дух. Борк оглядел своё изодранное и исцарапанное воинство, обругал всех, избил самых слабых и пообещал забить их насмерть, если работа не будет завершена в ближайшее время.

– Не хватает ещё из-за вас оторваться от армии. Скоро ночь, свиньи! За дело все! Бегом! – распорядился он.

Тяжело дыша, солдаты поплелись к дереву. Ветки им больше не мешали, и сразу десять топоров вонзились в старую кору. Полетели щепки, кора отслаивалась, и теперь топоры рубили по живому. Сверху обрушился толстый сук – и один троглодит упал с разбитой головой. Ещё одного по пояс затянули корни, он умолял помочь, но на него даже не взглянули. Дерево было тяжело изранено, ещё немного – и враги доберутся до сердцевины. Поро с выбитым левым глазом рубил как опытный дровосек, с каждым ударом углубляя и расширяя рану. Вдруг его что-то кольнуло в темя. Он поднял голову и, выронив топор, схватился за окровавленную правую глазницу. Это был дятел – маленький и совсем не воинственный лесной житель. Птичка всю свою жизнь прожила на этом дереве, которое давало ей и пищу и кров, и теперь решила отдать долг родному лесу. Поро только наугад взмахнул рукой, и лёгонькое тельце отлетело под ноги солдат, однако и ему слепому не жить.

Быстро смеркалось. Соседние отряды ушли далеко вперёд. Вправо от того места, где стоял Борк, простиралась обширная вырубка с редкими оголёнными стволами, а слева шумел сплошной лес. Оставаться тут дольше было опасно, но троглодан был очень зол и непременно хотел рассчитаться с непокорным дубом.

„Осталось немного, – думал он, вслушиваясь в удаляющиеся звуки битвы. – Свалим его и нагоним армию“.

– Унести бы ноги отсюда! Животы бы сберечь! – канючил ему на ухо Гхон, который совмещал должности адъютанта, телохранителя и советника при троглодане. – Всех ведь нас порешат, как Хропса с братками. Они тоже оторвались – и всё.

– Да заткнись ты, ворона! – отвечал Борк. – Хропс был охотником и дураком. Мы уже его наполовину подрубили, это треклятое дерево, а ты что же, хочешь бросить? Не зли меня лучше.

– Их всех… всех, слышишь, загрызли и прямо разобрали по косточкам, а ведь их было больше, чем нас. То были волки, троглодан! Волки и медведи. Я видел…

– Тихо! – прикрикнул Борк и случайно обернулся к лесу.

И увидел цепочку парных жёлтых огоньков.

– К бою! – заорал он.

Но было поздно. Под зловещий шелест мёрзлых листьев, волки набросились на оцепеневших троглодитов. Почти никто не успел оказать сопротивления. Звери прыгали на врагов, сбивали с ног и только прикусывали горло – так, чтобы брызнула кровь, – а потом сразу бросались на следующих. Из всего отряда Борка к тому времени едва ли набралось бы четыре десятка солдат, а после волчьей атаки из них и половины-то не осталось. Они удирали к полыхающим троглодитским кострам, и их подгонял торжествующий дружный вой.

Серый Вихрь подошёл к дубу и лизнул обезображенный ствол:

– Ты звал меня. Я опоздал.

– Нет, я ещё поживу, – беззвучно ответил дуб.

– Ночь. Наше время. Мы отомстим.

Вожак втянул холодный воздух влажными ноздрями. Пахло кровью, древесиной и дымом. Волки потрошили добычу. Добычи было вдоволь. А Серый Вихрь испытывал отвращение – слишком долго он жил с Григорием. Он призвал продолжить битву в ущерб еде, и волки послушались. Стая вытянулась в цепочку и двинулась на свет костров.

Не одни волки вышли на битву за лес в эту ночь. К Дубовому логовищу в центре Лещинного леса стягивалось всё зелёное воинство. Григорий звал на помощь. Его лес погибал, и этот лог был последней линией обороны. Если пройдут враги этот низменный, заросший и запутанный район леса, то выйдут в светлые березняки, где одни поляны. Там и до хором рукой подать. А в хоромах уж не обороняться придётся, а погибать.

В логовище сохранились с незапамятных времён остатки языческого капища – так язычники, поклонявшиеся силам природы, называли свои храмы. Круглая поляна, никогда не зарастающая густой травой, в центре её – небольшой холм в окружении древних, потрескавшихся деревянных идолов, а по окружности поляны – ровный строй дубов, да таких ещё крепких, будто и не стояли они здесь больше тысячи лет. Некоторые лещане время от времени наведывались сюда, говорят, тут можно излечиться от тяжёлых недугов, если душа не гнилая – добрые духи помогут. Ясными ночами небо словно объемлет поляну, звёзды приближаются и даруют своё благоволение, и если человек тянется к добру, он обязательно откроет себе что-то прекрасное: или веру в грядущее чудо, или новый светлый путь, или ощущение забытого счастья. Однако в тёмные, смутные ночи (а особенно в туман) оставаться тут не следует, ибо силы природы питают не только доброе, но и враждебное человеку волшебство. Холм под охраной идолов таит в себе неведомое – нечто сродни отголоску изначального слова, или остатку первого из первых творений, которое было ещё более несовершенным, чем существующий мир. То было капище Сварога.

Дубовое логовище поджидало троглодитскую орду. Прокл Отшельник поведал Григорию, что древнему капищу суждено воспрянуть в этот раз и свершить нечто небывалое, но что именно – никто не знает. Григорий хмурился и возражал: мол, не следует беспокоить могущественные и неведомые силы. Но он смирился, когда понял, что от него это вовсе не зависит – враги идут напролом и не отвернут от зачарованной поляны. Да и то сказать: не поляна, так дубы – не слабое подспорье в битве. Хозяин посетил таинственную поляну в день перед боем, когда издали уже доносились звуки вражеской орды. В воздухе чувствовалось напряжение. Дубы угрюмо прислушивались к отголоскам. Григорий заботливо обошёл деревья, которые были старше его самого, и помог тем, кто послабее, сбросить лишние сухие ветки. В логовище целый день собирались силы, некоторые (кому не терпелось, или особо свирепые) отлучались, чтобы кого-нибудь куснуть, пырнуть либо хоть припугнуть. Но всем было сказано собраться тут к вечеру.

И вечер настал. Ранний ноябрьский закат озарил заиндевевший лес багровым сполохом. Тучи стремительно проносились над деревьями, ветер свистел в кронах, и дубы раскачивались, словно угрожая растерзать хоть чужих, хоть своих. Люди увидели, как быстро тучи задушили прощальные отблески дня, и сердце у них защемило. Даже толстокожие лешие подумали: страшная будет ночь, хорошо ещё, если безлунная. Но как назло выползло холодное ночное светило. Тучи обходили стареющую луну стороной, и древнее капище было залито мертвенно-серым светом.

В этот час всколыхнулись мрачные глубины Поддубной топи. Над Могильной поляной раздался тяжкий многоголосый стон. А передовые отряды наместника спустились в Дубовое логовище. Первый отпор, который они получили, заставил их бежать к своим кострам. Дубовые корни рвали и зарывали ненавистных троглодитов, звери спешили растащить добычу, а молодые лещане в потёмках собирали стрелы. Кабаны бросились было вдогонку за троглодитами, но очень скоро вернулись с потерями.

На пригорке, полностью очищенном от деревьев, солдаты раскинули шатёр Бесмельда, и воевода смотрел сверху вниз на тёмный лог. Одним мановением руки он двинул вперёд ожидавшие отряды охранения, и только проворство спасло неосторожных кабанов от полного разгрома. Бесмельд понимал, конечно, как выгодно противнику устроить засаду в этом месте, но сворачивать с пути было не в его правилах. Пожалуй, он даже рад был встретиться, наконец-то, с главными силами лещан. Дубовые заросли его не смущали – он готов был заплатить троглодитской кровью за этот лог. Отбив кабанью атаку, троглодиты-охранники закрепились у подошвы лесного пригорка, и под их прикрытием заработали сотни лесорубов.

Огромная вырубка была усеяна поваленными стволами. Горели костры. Здесь троглодиты устроили привал, они отдыхали и копились для ночной битвы за лог. Сюда подтягивались все резервы, и все отставшие, кому удалось выжить, тоже стремились сюда. Солдаты тянулись к обозу, чтобы получить пищу – первый раз за весь день. Потом торопливо ели из походных плошек и валились на землю поближе к огню. Вперемешку с потрёпанными отрядами располагались и совершенно свежие. Ходили патрульные, шпионы и гонцы. То и дело отряды снимались, строились и бегом направлялись на передовую. Однажды, вызвав нешуточный переполох, по вырубке пробежала небольшая стая степных волков. Дым стлался по земле и уносился вслед за низкими тучами.

Борк сидел у костра, пережёвывая свою порцию еды. На войне что троглоданская пайка, что солдатская – одна дрянь. Хочешь чего послаще – добывай сам, как знаешь. Начальник обоза учитывает даже голые кости, лишнего не получит никто. Можно было бы отобрать у солдат, но война, опять же, требует беречь каждую голову, поскольку без отряда троглоданская должность аннулируется.

Знобящий ветер трепал жаркое пламя. Дерева было вдоволь, солдаты подбрасывали в костёр огромные поленья, и, чтоб согреться, совались к самому огню. Из отряда остались отборные воины – девятнадцать длинноруких и крепконогих троглодитов. Их плоские лбы отражали жёлтые отблески. Каждый склонился над своей плошкой, торопливо заглатывая содержимое и бросая подозрительные взгляды на соседей. Гхон жался к троглоданскому боку, этого тщедушного сака тоже можно назвать отборным, только в другом смысле. Пожалуй, он был даже отборнее других, благодаря его нетроглодитской хитрости. Может, это для кого-то спорный вывод, но для Борка он действительно был дороже двух десятков бойцов. И рейтингу его суждено было ещё повыситься в эту ночь.

– Всё, конец, грязные выродки! Все встать и на передовую. Все, я сказал, шевелись!

С руганью незнакомый троглодан ногой вышиб котелок из рук Борка. Борковцы сначала выхватили ножи, но скоро разглядели сильный отряд и сбились в кучку, понурив головы. Борк понял, что должно сейчас произойти: у его солдат будет новый командир. Он заметил, как его доверенный адъютант первым подбежал к чужому троглодану.

– Конечно, конечно, господин! Нам нужен новый троглодан, который поведёт нас к победе, а не к позорной смерти, – лепетал Гхон. – Но посмотри, это троглодан Борк. Он трус и предатель. Он запретил нам рубить проклятое дерево и велел позорно бежать.

– Убью! – взревел Борк, и на самом деле убил бы, но его успели скрутить.

– Так-так. Предатель, значит? – ухмыльнулся троглодан (его звали Храта). – Ненавижу предателей. Ты будешь впереди, когда начнём драться, и у тебя не будет ножа.

– Как! Ты не хочешь лично убить его? – воскликнул Гхон.

– Мне нужны солдаты. Мы прибыли два дня назад, и это всё, что осталось от моего отряда – семьдесят четыре болвана. Поэтому даже ты мне сгодишься. Но запомни, мы начнём с тебя, если очень проголодаемся!

Прибывшие дружно загоготали, когда Храта встряхнул сака за шиворот – уж очень смешно болтались его руки и ноги. Засмеялся (только, пожалуй, не очень искренне) и сам Гхон: он вдруг как-то болезненно осознал, что за него мог бы вступиться только один троглодан, именно тот, которого он только что предал.

– Ты очень, очень умный командир! С тобой не пропадёшь, – льстиво приговаривал Гхон, ползая на коленях. – Ты сразу увидишь свою выгоду в моих словах. И даже суд Чёрного Рыцаря (он перешёл на шёпот) будет тебе не страшен.

– Что ты там пищишь, чучело! – Храта притянул Гхона за шкирку. – Какой ещё суд?

– Говорят, воевода Бесмельд, жестоко карает тех, кто незаконно пролез в троглоданы, – пояснил Гхон.

– Я троглодан, понял! – рыкнул Храта. – Уж не ты ли, червяк, донесёшь на меня воеводе?

– Я, троглодан Борк, обвиняю тебя! – вклинился назвавшийся. – Ты, дохлая скотина, нарушаешь закон.

– И свидетели, свидетели тут! Любой донесёт! – выпалил Гхон.

Он подскочил к Храте и быстро затараторил ему на ухо:

– Ты будешь законным, законным… Только убей его в поединке. При свидетелях. Один на один. Убей его, убей!

– Дрянь!! – взбесился Борк. – Любого убью, а потом тебя, падаль!

– Не слушай его, не слушай! – торопился высказать Гхон. – Он слаб, он ранен, он не может биться, у него живот распорот, только дай ему – и он готов…

Борк, услышав такое, вытаращил глаза, его челюсть отвалилась и захлопнулась, он поначалу не нашёлся как возразить, а потом у него не было возможности. Храта демонстративно передал телохранителям свой нож и велел разоружить и отпустить Борка. Солдаты обоих отрядов образовали круг, подходили любопытные от соседних костров, и мгновенно собралась изрядная толпа. Борк первым набросился на противника, и хотя сразу получил достойный отпор, даже не обратил внимания на боль и собственную кровь – он был очень зол. Не прошло, наверное, и пяти минут, как всё было кончено.

– Ну-ка подвесьте его, хочу свежей крови, – приказал победитель солдатам Храты, однако те не двинулись с места, угрюмо глядя на своего мёртвого троглодана.

– Повесить его, я сказал! – заорал Борк. – Гхон, подставляй котелок, тебе первая капля.

– Давай, давай! – подключились борковцы, тычками и подзатыльниками подталкивая чужаков. – Допрыгался ваш троглодан. Туда его, на дерево!

Солдаты за ноги привязали тело к обрубку дерева, что повыше. Из открытых ран полилась кровь. Борк утолил жажду и отдышался.

– Ничего, братки, со мной служить легко, – сказал он, вытирая губы. – Только не злите меня. И чтоб никто не обижал моего сака, а то убью.

Гхон выпрямился рядом с троглоданом, и презрительным борковским взглядом перебрал новеньких. Те переминались с ноги на ногу, опустив морды и спрятав клыки.

Один подал голос:

– У нас был приказ бежать на передовую. Ты поведёшь нас, троглодан?