banner banner banner
Лето потерянных писем
Лето потерянных писем
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Лето потерянных писем

скачать книгу бесплатно


Да уж, все мои познания о школах бизнеса исходили от старшей кузины Сары в виде ее презрения к учащимся в бизнес-школах, с которыми она знакомилась в Тиндере.

– Выходит, ты хочешь вести бизнес?

– Это своего рода сделка.

С минуту я обдумывала его слова.

– О. То есть… компания твоего отца?..

Ной резко кивнул.

– Хм. – Я попыталась уложить это в голове. Мой жизненный план содержал немного пунктов. Поступить в колледж. Получить диплом. Найти работу. Обеспечивать родителей в старости (и брата, если появится необходимость). – А ты хочешь работать на «Барбанел»?

– Желание тут ни при чем. Я обязан.

– То есть ты ведь не обязан быть обязанным. – Ноя не развеселили мои шарады.

Я медленно сложила дважды два. Эдвард Барбанел, председатель правления, унаследовал фирму от своего отца и к сегодняшнему дню превратил ее в империю. Гарри Барбанел, отец Ноя, сейчас был президентом этой компании. Я моргнула.

– Они ведь не рассчитывают, что ты… – Ной приподнял брови. Я нервно рассмеялась. – Ты же не должен брать на себя бразды правления огромной фирмой, если не хочешь.

– Кто-то же должен.

– У тебя нет кузенов? Братьев? Сестер?

– Нет. – Ной допил кофе. – Шира ближе всех мне по возрасту, но она скорее как младшая сестра. Она хочет изучать морских черепах.

– Морских черепах.

– В Эквадоре. Они находятся на грани вымирания.

Я с минуту переваривала новости о морских черепахах. Бедняжки.

– Хорошо, а остальные твои кузены?

– Ни у кого это не вызывает интереса.

– Так и у тебя тоже не вызывает. Почему такую ответственность возложили на тебя? Ты что, старший сын старшего сына?

На его лице промелькнуло смущение.

Боже мой.

– Это же бред. И несправедливо. По отношению к тебе, конечно, но и что насчет остальных?

Ной отвел взгляд, потом снова посмотрел на меня и упрямо спросил:

– Ладно, а ты что собираешься изучать?

Хорошо, я вела себя слишком настырно.

– Я хочу стать историком, но…

– Что «но»?

– Разве это принесет кому-нибудь пользу? Или историки – это современные Кассандры, обреченные выкрикивать предостережения, но мнением которых пренебрегают?

Ной удивился.

– Ты так считаешь?

– Ну, я считаю, что историки нужны, но еще есть ощущение, словно они твердят: «Вот, так и начинается диктатура»; и все такие: «Класс, понял, давайте оставим ваши слова без внимания». Так чем же поможет профессия историка? Вот тебе что помогает? – Я указала на Ноя. – Ну, помимо богатства и управления своим богатством похвальным способом.

– Вот и я! – У нашего столика появилась веселая и бодрая официантка. – Буррито и блинчики.

– Спасибо, – хором повторили мы.

Она просияла:

– Что-нибудь еще?

Мы покачали головами.

Я откусила от блинчика и выяснила, что он удивительно вкусный и восхитительно пропитан маслом.

– Ого, отменные блинчики!

Ной методично разрезал буррито пополам.

– Что сойдет за похвальный способ?

– Что? А, ты про деньги. Ну ты сам знаешь, пожертвования на всякие похвальные случаи и вещи.

– Какие, например?

Я пожала плечами, размазывая два кусочка блинчика на тарелке по кленовому сиропу.

– Вот ты чем увлечен?

Ной перевел на меня взгляд и легонько улыбнулся.

– Я знаю, что считаю похвальным. Я хотел услышать твою версию.

– Ой. – Я вспыхнула от смущения и на мгновение сосредоточила внимание на еде. Почему я предположила, что он захочет объяснять, как оказывает влияние?

Ной сжалился надо мной.

– Мне нравится Фонд охраны природы Нантакета.

– Да? – Если продолжу задавать вопросы, возможно, мое смущение рассосется. – Почему?

Он пожал плечами.

– Мама работает в Экологическом диалоге, бабушка занимается садом, поэтому, наверное, я всегда был настроен на сохранение окружающей среды. И… моя жизнь – это огромный выброс углекислого газа, а моя семья тратит много природных богатств, так что, думаю, восполнять ущерб – это важно.

Я удивленно на него посмотрела.

– Это хорошо.

Ной засмущался и в забытьи уставился вперед. Когда мыслями он вернулся за наш столик, выражение на его лице было непроницаемым. Он наклонился вперед, как шифровщик, столкнувшийся с кодом, который ему никак не взломать.

– Что нужно сделать, чтобы заставить тебя забыть об этом письме?

Я с недоумением посмотрела на Ноя.

– О, я о нем не забуду.

– Почему?

– А почему я должна забыть про него? Как ты смеешь просить меня стереть из памяти историю моей семьи?

– Уверен, есть другие способы разузнать правду. Ты можешь поспрашивать кого-нибудь еще.

– Ты так уверен в этом? – Я наклонила голову. – Вряд ли нацисты оставили много выживших, которые могли бы рассказать нам историю.

Ной замер, а потом резко выдохнул.

– Ты шутишь.

Я улыбнулась. Шах и мат!

– Вообще-то нет.

– Это против правил.

– Знаю. – Вот только на самом деле нельзя отказывать тем, кто хочет разузнать о своих выживших бабушках и дедушках. Это что-то вроде бестактности. Я откусила блинчик.

Ной хмуро посмотрел на меня.

– А почему ты ничего о ней не знаешь?

– Она приехала сюда в раннем детстве, поэтому почти ничего не помнила. Мы не знали, откуда она родом – откуда-то из Германии, – и остались ли у нее там в живых родственники. К тому же ей не нравилось говорить даже о том, что она помнила.

Мама утверждает, что большинство выживших не любят вспоминать прошлое.

– Она пережила Холокост?

– Да. Но, если откровенно, ее не обозначали как пережившую Холокост, потому что она не жила в Европе во время войны. Она приехала сюда в четырехлетнем возрасте, как раз перед самым началом войны.

Ной уронил вилку на тарелку.

– Она приехала сюда до войны. Из Германии.

– Ага.

– Со своей семьей?

Его напор почти меня встревожил.

– Нет, ее родители остались. Ее отправили в Нью-Йорк, в другую еврейскую семью, где она должна была жить до восемнадцати лет.

Ной уставился на меня.

– Что?

Повисла странная тишина, когда люди не закончили говорить то, что хотели сказать; тишина, когда тебе приходится взвешивать, как поступить: настаивать или затаиться. Я положила вилку и посмотрела на Ноя. Стала ждать.

– Моя семья из Нью-Йорка. – Он смотрел прямо мне в глаза. – Они приняли немецкую девочку. Во время войны.

Я чуть не подпрыгнула от чистого удовлетворения, похожего на удовольствие, когда пытаешься сложить мозаику и наконец находишь правильный фрагмент. «Они приняли немецкую девочку во время войны». Конечно, бабушка приехала на Нантакет, потому что семья, с которой она жила, проводила здесь отпуск, и влюбилась в сына хозяев этого дома. Иначе как еще ее фотография оказалась в альбоме?

– Ну, вот и все.

Ной покачал головой.

– Это просто совпадение.

– Нет. Как раз для этого я и приехала. Она выросла в твоей семье. Поэтому ее фотография в одном из ваших альбомов.

– Что? Почему ты не упомянула об этом?

– Я забыла!

Ной сжал переносицу.

– Если она переехала к ним в детстве, значит, они были как брат и сестра.

– Мне неприятно тебя разочаровывать, но братом и сестрой они никогда не были.

Ной наклонился ко мне, словно одна его демонстрация грубой силы могла заставить меня отступить.

– Они вместе выросли. Братья и сестры пишут друг другу письма.

– Не такие письма. Только не за пределами Вестероса.

– Ты уверена?

– Абсолютно.