Мстительница

скачать книгу бесплатно

Ракамор отобрал пистоль у Адраны и сунул в карман жилета, отчего на нем появилась круглая выпуклость.

– Я вижу, вы заботитесь о дочерях, мистер Несс, – сказал он, обращаясь к нашему отцу. – Я также понимаю, что вы оказались в тяжелом положении. Позвольте прояснить ситуацию. Как только ваши дочери присоединятся к моей команде, я внесу залог в двадцать мер в Банк Хадрамо, предназначенный исключительно для семьи Несс. Через шесть месяцев – независимо от того, что произойдет в космосе, независимо от того, как ваши дочери справятся с работой, или от того, сколько трофеев мы найдем или не найдем, – залог перейдет к вам.

– И все это время мои дочери будут шляться по космосу с тобой… – проговорил отец, ведя пальцем по липкому краю своего воротничка.

– Давайте я выражусь яснее, – сказал Ракамор, слегка наклонившись вперед – едва заметно, но достаточно, чтобы выразить авторитет и даже угрозу, которую я не улавливала до этого момента. – Я капитан Пол Ракамор, владелец солнечного парусника «Скорбящая Монетта». У меня на борту царит строгая дисциплина, и я ожидаю от членов команды как превосходных результатов, так и непоколебимой преданности. Я не обещаю им богатства. Ни один капитан не может дать такого обещания, если правда имеет для него хоть какое-то значение. Но вот что я скажу: пока в моих жилах течет кровь, в костях остается мозг, а в сером веществе – искра, вы можете доверить мне своих дочерей. Я терял членов команды, я даже потерял корабль. Но я не потерял ни единого чтеца костей и не собираюсь менять своих привычек.

– Всего лишь шесть месяцев, – прибавила Адрана.

Теперь капитан смотрел на меня:

– Если предположить, что закон – закон Мазариля – допускает такое оформление опекунства, о чем мы узнаем еще до того, как покинем док, ты все еще согласна пойти на этот шаг?

Я взглянула на Адрану, на отца, на выпуклость пистоля в кармане Ракамора, потом снова на отца. Он выглядел так, будто вот-вот упадет в обморок или того хуже. Теперь он не просто посерел, но казался выцветшим, как рисунок на бумаге, забытый под дождем. Думаю, отец все еще надеялся проснуться и обнаружить, что все это было результатом слишком большого количества крепких напитков и еды.

– Да, – ответила я.

– Похоже, она настроена решительно, – сказал Ракамор моему отцу.

Тот сделал шаг назад, как будто собирался рухнуть на пол. Один из констеблей взял его под руку, и отец посмотрел на него с чем-то средним между благодарностью и негодованием.

– Куда ваш корабль направляется, капитан? – спросил он напряженным голосом.

Ракамор скорчил гримасу сожаления:

– Боюсь, я не могу вам этого сказать, мистер Несс. Конечно, у нас есть представление о маршруте. Но шарльеры, которые мы собираемся посетить, – коммерческая тайна. Есть другие корабли, другие команды, и некоторые из них не остановятся ни перед чем, чтобы нас обскакать. Я также опасаюсь, что ваши дочери не смогут слать вам письма с подробными новостями, пока мы не закончим рейс.

– Как долго? – спросил отец, на чьем лице от отчаяния проступили морщины, словно следы когтей.

– Несколько месяцев. Не могу ничего сказать конкретнее. – Ракамор выглядел огорченным. – Я не даю никаких гарантий. Но если все будет хорошо, мы наверняка остановимся на Тревенца-Рич, прежде чем вернуться на Мазариль. Если все так и получится, у ваших дочерей будет возможность отправить сообщение домой.

– Арафура, – сказал отец. – Умоляю тебя. Я не могу заставить твою сестру передумать. Но ты – не делай этого. Вернись домой.

Впереди простиралось будущее, безопасное и предсказуемое, знакомое и удобное, как старое кресло, и в тот момент я почти сдалась и подчинилась. Но потом подумала о доме, о куполе на крыше, о ночах, которые провела там, всматриваясь в пространство, о мелькающих во тьме мирах, о фантазиях и желаниях, которые пробуждало во мне это зрелище. Я подумала о магии и тайне их имен, от Висперо до Даргонта и Тревенца-Рич. И о бесчисленном множестве миров, что располагались дальше, о десятках тысяч мест, где жили люди, о солнечных парусниках, что ловили фотонные ветра между их орбитами, об удаче и славе, которые суждено было обрести членам их команд.

– Прости, отец. Я тебя люблю. И ты это знаешь. Но я должна пойти с Адраной.

– Я этого так не оставлю, – проговорил мистер Несс, и было непонятно, кому предназначались слова – нам или Ракамору. – Я не богач, и влияния у меня нет. Но я передвину целые миры, чтобы вернуть дочерей домой. Можете на это рассчитывать. – И отец вскинул палец, но рука дрожала сильней, чем ему хотелось бы.

– Жди вестей с Тревенца-Рич, – сказала я. – А если их не будет, значит ты услышишь о нас, когда мы вернемся на Мазариль.

Потом я взяла Адрану за руку и отвернулась от него, потому что не могла больше смотреть.

Ракетные двигатели набрали мощность с грохотом, фиксаторы причала отпустили корпус, который вздрогнул, – и мы, освободившись, полетели прочь от Мазариля.

Кресла в катере были расположены четырьмя рядами, по одному на каждой стороне, с проходом между ними. Все сиденья соседствовали с иллюминаторами. Ближе к носу, где корпус смыкался, по форме делаясь похожим на пулю, перед дугой закругленных окон располагалось кресло управления, предназначенное для капитана Ракамора. Он двигал рычаги и переключал тумблеры, а на изогнутой консоли дергались стрелки на циферблатах и мелькали показания.

Если мы и почувствовали потерю веса в доке Хадрамо, он быстро начал прирастать снова.

– По дороге на «Скорбящую Монетту» дойдем до трех джи, – предупредил Ракамор, поворачиваясь к нам. – Это больше привычного, но если вы в хорошей форме и здоровы, то неприятных ощущений не испытаете. – Увидев наши растерянные лица, он призадумался. – Вы же понимаете, что такое джи?

– Вам лучше предположить, что нет, – сказала я.

Он терпеливо улыбнулся:

– Расскажи им, Казарей. Мне нужно вывести нас на нужный вектор.

– Джи – это стандартная единица ускорения в Собрании, – сказал Казарей. Адрана и я сидели на противоположных сиденьях, Казарей – на один ряд впереди, прямо за Ракамором. – Она обозначает то, как люди себя чувствовали, стоя на поверхности Земли, до Раскола – ну, так говорят. Гравитация на Мазариле, на улицах Хадрамо не так уж далека от одного джи. Но это только потому, что поглотитель в сердце Мазариля имеет определенную массу, и благодаря ей вы на поверхности чувствуете естественный вес. Если бы поглотитель соорудили побольше – или Мазариль оказался поменьше, – вы бы ощущали себя гораздо тяжелее. На многих мирах, с поглотителями и без, все так и устроено. На тех, которые вращаются – веретенах, оболочниках и так далее, – чаще всего набирается почти один джи. И это не потому, что мы их такими соорудили недавно. Они были такими на протяжении эонов, поскольку это удобно для людей. Кое-где появились жильцы и изменили миры под себя – ускорили или замедлили, добавили поглотители или забрали, – но большинство остались такими же, как прежде.

– А вы из какого мира, мистер Казарей? – очень вежливо спросила я.

Он улыбнулся в ответ:

– Можно просто Казарей. Меня зовут Перро, но это имя мне никогда не нравилось – оно слишком простецкое. И я родом с Эсперити. Слышали о нем?

По идее, я должна была помнить название по «Книге миров», но сомневалась, что встречала его там.

– Кажется, нет.

– Мало кто слышал. Так или иначе, Эсперити – неплохое место. Это трубный мир, длинная канистра, наполненная атмосферой, как баллон для дыхали, с окнами наружу, сквозь которые проникает свет Старого Солнца. Говорят, трубные миры – одни из самых старых в Собрании, но они хрупкие, поэтому не многие сохранились до сих пор. Историки считают, что между Вторым и Третьим Заселениями была война, причем тяжелая. В любом случае Эсперити – хорошее место, но если не хочешь стать банкиром или биржевым маклером, там заняться особо нечем. Я думал, что у меня есть талант, но на Эсперити нет никого вроде мадам Гранити. Мне пришлось проделать весь путь до Заратраста, чтобы пройти самый простой тест на профпригодность.

Затем он повернулся лицом вперед, потому что наш вес возрастал, и это, наверное, было трудновато даже для Казарея. Мое кресло, которое казалось удобным, когда я в него села, теперь ощущалось собранным из ножей. Я не боялась потерять сознание, но даже дышать стало тяжело, и, когда я попыталась удержать руку над подлокотником, мои мышцы задрожали. Я и подумать не могла о беседе.

Но это меня нисколько не беспокоило, потому что мне было на что посмотреть.

Маленький иллюминатор слева от меня по размерам не превосходил блюдо, но я уже увидела больше Мазариля, чем за всю предшествующую жизнь. То же самое происходило и с Адраной, которая смотрела в иллюминатор справа. По очертаниям ее лица, по тому, как отвисла ее челюсть, я поняла: сестра потрясена видом.

Я понимала ее чувства.

Мазариль был нашим миром, нашей вселенной, всем, что мы когда-либо знали. Мы читали о других местах в «Книге миров», ловили их отблески в ночи, видели изображения и движущиеся картинки, которые проецировал на стены Паладин, слышали, как отец бормотал их названия, читая финансовые газеты, но ничто не подготовило нас к такому.

Мазариль был крошечным.

Мы видели изгиб его горизонта из дока Хадрамо, но теперь эта дуга превратилась в бо?льшую часть круга. Огни Хадрамо походили на пылающую рану под небесной оболочкой, испещренной кружевами шрамов. Я моргала, рассматривая Бакрамаль, Каспер, Амлис – маленькие города, каждый под собственным лоскутным одеялом небесной оболочки. Кривая делалась все резче, и в поле зрения начала появляться дневная сторона – вместе с городами Инсер, Джонсери и Маварасп. Показался Тесселер – кратер, в котором, как говорили, когда-то находился город вдвое больше Хадрамо. Между этими поселениями были разбросаны маленькие городки и деревушки, построенные на поверхности, без прикрытия небесной оболочки. Я не могла назвать ни одного из них.

И все это на мире чуть больше восьми лиг в поперечнике, и ни один из этих городов не простирался больше чем на одну лигу по поверхности.

Теперь я наконец-то поняла, что доки – один в Хадрамо, а второй в Инсере, в точно такой же пристани, – походили на торчащие по обе стороны нашего мира рога, размером с радиус самого Мазариля, так что расстояние от поглотителя до оконечности каждого дока составляло более шестнадцати лиг.

– Впечатлены? – спросил Ракамор.

– Не знаю, – ответила я, и это была чистая правда.

Это было впечатляюще – охватить весь наш мир одним взглядом. Но это также заставило меня почувствовать себя маленькой, незначительной и немного глупой: ведь я когда-то считала, что Мазариль – особенный.

Он таковым не был.

– Миру такого размера, как Мазариль, вполне хватило бы одного дока, – сказал Ракамор без малейших усилий, словно не чувствуя тяжести, порожденной ракетными двигателями катера. – Но тогда он бы утратил равновесие, и от такого с вашим циклом дней и ночей происходили бы странные вещи. Поэтому и построили два дока, в точности напротив друг друга, и мы можем выбирать, где пришвартоваться. В основном мы предпочитаем Хадрамо – таможенники у вас дружелюбнее.

Ракамор передвинул рычаги на консоли, и я почувствовала, что мои кости уже не так сильно вдавливает в кресло. Грохот двигателей превратился в бормотание, как будто где-то по соседству шел званый обед.

– Ну хорошо, – сказал капитан. – Мы набрали скорость, позволяющую поравняться со «Скорбящей Монеттой». Осталось недолго.

Вскоре мы оказались в невесомости, ракетные двигатели замолчали. Мы с Адраной все еще были пристегнуты к креслам, но я чувствовала нутром, что вес исчез: я словно камнем падала в бездонную яму, как в дурном сне. Ракамор посоветовал пока что не убирать ремни. Нам требовалось время, чтобы привыкнуть к отсутствию веса – ведь его предстояло испытывать очень часто.

Мазариль, сжимаясь, превратился в двурогий шар. Ночные города все еще светились, но Хадрамо теперь поворачивался к Старому Солнцу, и настал черед Бакрамаля соскользнуть в пурпурные сумерки.

– Вот и она, – объявил Ракамор, снова включая двигатели, но на этот раз не на полную мощность.

Адрана вытянула шею, выглядывая в окно.

– Она крошечная!

– В космосе все кажется маленьким, – сказал Ракамор. – Так здесь все устроено. Нет дыхали, чтобы искажать пейзаж.

– Дыхаль тут ни при чем, – возразила Адрана. – Просто корабль маленький.

Катер развернулся, и «Монетта», вращавшаяся на орбите вокруг Мазариля, оказалась напротив моего иллюминатора. Адрана не преувеличила. «Монетта» действительно выглядела крошечной. Хуже того, мы собирались доверить свои жизни этой хрупкой на вид штуковине. От такого у меня еще больше скрутило внутренности.

То, на что мы смотрели, было всего лишь корпусом корабля, поскольку паруса и такелаж еще не были выпущены. Это была всего лишь темная маленькая оболочка, заостренная с одного конца, расширенная с другого, застывшая на мерцающем фоне Собрания, словно вырезанная из бумаги фигурка напротив фонаря в театре теней.

Приставьте арбалет к моей голове и заставьте описать «Скорбящую Монетту» – и даже тогда я скажу, что корабль Ракамора по форме оказался вылитая рыба. Корпус был больше в длину, чем в ширину, с плавным изгибом бортов, без единого острого угла. На нем виднелись гребни и кромки, как будто его сделали из досок, изогнутых и соединенных аккуратнее некуда. Но как рыба – костлявая, ядовитая и злая, – он также был покрыт всевозможными плавниками, шипами, жалами и колючками, торчащими во все стороны. Некоторые, как я догадалась, имели какое-то отношение к оснастке. И как у рыбы, у него на одном конце зияла огромная пасть, над которой таращились два глаза – это были большие иллюминаторы, – а на другом конце имелась штуковина, напоминающая дамский веер с жесткими ребрами, то есть своеобразный хвост.

Мы приближались. Ракамор использовал ракетные двигатели как скряга, то включая, то выключая их, чтобы сбросить нашу скорость почти до нуля.

– Видите? Теперь она кажется больше. Как и положено. Четыреста пядей, от носа до кормы. Семьдесят пять пядей в поперечнике в самом широком месте. Она могла бы проглотить двадцать таких катеров, и у нее еще останется место в брюхе. Нос – это открытая пасть, где мы собираемся причалить. Корма – это другой конец, а та раскрытая штуковина – ионный выбрасыватель. Она движется в обе стороны, а также вверх, вниз и вбок, если нужно, но надо же как-то определять, где что, – от этого может зависеть жизнь. Она вам нравится?

– И все-таки она не кажется мне большой, – проворчала Адрана.

Я думала так же, но теперь, когда сестра высказалась, у меня появился шанс ее переиграть.

– Она достаточно большая. А что ты ожидала увидеть – дворец?

Адрана сердито уставилась на меня.

– Это хороший корабль, – заверил Казарей. – Что бы вы сейчас ни думали, сами не заметите, как почувствуете себя как дома.

Кто-то на борту «Скорбящей Монетты», видимо, был предупрежден о нашем прибытии, потому что челюсти открылись шире, демонстрируя залитые красным светом пасть и глотку, куда мы скользнули, словно какой-нибудь лакомый кусочек, двигаясь не быстрее пешехода, пока катер не лязгнул о какую-то преграду – может, швартовочное устройство – и не настала тишина.

Мы оставались невесомыми. Ракамор и Казарей выбрались из своих кресел и указали, что нам можно отстегнуться, но надо проявлять осторожность, пока не обретем уверенность в себе.

– Одно неправильное движение ногой, – сказал капитан, – и синяки вы вылечите после дождичка в скорбевник.

Через иллюминатор я наблюдала, как челюсти снова сомкнулись, скрыв последние проблески Собрания. Теперь я видела только красные стены вокруг нас, покрытые металлическими выступами, трубами и кабелями, похожими на потроха. Снаружи, прямо рядом с катером, двигались фигуры. Двое в латунных скафандрах с бронированными частями и сложными шарнирными соединениями, в металлических шлемах с решетчатым забралом, скрывающим лицо.

– Можно заполнить отсек для катера дыхалью, – объяснил Ракамор. – Но в большинстве случаев оно того не стоит. Проще надеть скафандр.

Сквозь корпус снова послышался лязг, затем какой-то металлический скрежет и царапанье, а затем шлюз издал пронзительный визг, когда его открыли снаружи.

Маленькая жилистая женщина, не одетая в скафандр, просунула голову в катер.

– С возвращением, кэп. – Потом она кивнула молодому человеку. – Казарей. Это, стало быть, новобранцы?

– Сестры Несс, – сказал Ракамор. – Обращайся с ними хорошо, они могут сделать нас богатыми.

– В прошлый раз мы тоже так думали.

– Это Адрана, это Арафура, – продолжал тем временем Ракамор. – А это… хм, почему бы тебе не представиться самой?

– Прозор, – сказала женщина.

Лицо у нее было жесткое, свирепое. Это имя я уже видела в гроссбухе. За последние десять лет Ракамор потерял двух чтецов шарльеров, но Прозор занимала свой пост достаточно долго, чтобы ее имя из года в год повторялось в нижней части страницы.

– Забирай их на борт, покажи им каюты, проследи, чтобы им дали поесть и попить. И да, Прозор?..

– Кэп?

– Это все для них в новинку. Вообще все, от невесомости до жизни на волосок от вакуума.

Прозор пожала плечами:

– Ну, я сделаю им скидку.

– Славно. А теперь мне нужно поговорить с Хиртшалом про новый парус, который мы только что привезли из Мазариля. Мы скоро покинем орбиту – на ионных, если паруса не будут готовы. Хочу, чтобы между нами и доком Хадрамо оказалось побольше лиг.

– Проблемы, что ли?

Ракамор кивнул, крепко стиснув зубы:

– Семейные дела.

Нам так и не сказали в точности, сколько кораблю было лет или кто им владел до Ракамора, не говоря уже о том, кто вложил пистоли в его постройку. Но если давно сгинувшие разумники, которые создавали «Скорбящую Монетту», намеревались сделать ее внутренности настолько сбивающими с толку и запутанными, насколько это возможно, то со своей работой они справились блестяще. Это был безумный лабиринт коридоров, комнат, чуланов и дверей. Четыреста пядей – не так уж и много, если говорить про ряд домов или прогулку по парку Маварасп. Но удивительно, сколько комнатушек можно запихнуть в толстое брюхо корабля длиной в четыреста пядей, и еще удивительно, сколько разных способов можно придумать, чтобы связать их друг с другом, особенно когда нет ни верха, ни низа и не имеется веских причин не помещать дверь на потолок, а окно – на пол. Коридоры извивались, раздваивались, скручивались петлями без особых причин. Трапы и лестницы соединяли палубы друг с другом, а из отсека в отсек можно было попасть через немыслимо узкие соединительные туннели. Там были люки и каналы, лифты и лебедки. Трубы и кабели виднелись повсюду, и корабль негромко булькал, шипел и гудел, словно наполовину живой. Вдоль труб и кабелей простирались побеги светового плюща, который выращивали во всех обитаемых помещениях «Монетты». Там, где плющ не желал расти, использовались другие источники искусственного освещения.

– А здесь вы сможете прикорнуть, – сказала Прозор, когда мы подошли к тому, что показалось набором шкафов. – Места маловато, но оно и не требуется, когда мы в пути. Еще одна постель вам… ну да, наверное, понадобится.

– Мы будем здесь спать? – спросила Адрана.

– Нет, детка, здесь вы будете играть в кегли. – Прозор открыла двери и продемонстрировала нам каюту.

– А тут бывает холодно? – рискнула спросить я.

– Точнее будет сказать, иногда тут бывает тепло. Ты же не боишься чуть замерзнуть, мм?

– Не боюсь.

– Мы справимся, – заявила Адрана, бросив на меня взгляд.

Каморка была размером с самую маленькую комнату, в которой мы когда-либо спали, и предназначалась она для двоих. В задней части были два гамака, один над другим, и занавеска, которой можно было отгородить гамаки для уединения. Прозор показала нам рундуки, в которых хранилось постельное белье. В них же имелось место для личных вещей, – впрочем, мы ничего с собой не взяли.