скачать книгу бесплатно
Цепной волк. Антифа-детектив
Инесса Рэй Индиго
Недаром говорят: «хочешь победить врага – воспитай его детей». Лишь этим принципом реванша руководствовался старый криптофашист и глава тайного культа огня, решивший стать учителем истории России в сказочном городке Вольфенберге. Он очень мал, но полон древних загадок, этнических баек про оборотней и языческих культов. Когда в нём вновь начинается охота на детей, за дело берётся Евангелина Стелер, и без поддержки бравого кэпа ей не изловить кровожадного вервольфа.
Цепной волк
Антифа-детектив
Инесса Рэй Индиго
«Хочешь победить врага – воспитай его детей»
(Восточная мудрость)
© Инесса Рэй Индиго, 2017
ISBN 978-5-4485-1757-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава I. Welcome to Volfenberg
*** Волчегорск, 22 сентября
– Шаг за шагом, год за годом, луна за луной… Скоро мы закончим этот тяжкий путь к небесному огню… – не оглядываясь назад прохрипел низким голосом путник, который вёл за собой к небольшой живописной вершине двух близнецов лет семи на вид. По мере восхождения небо действительно становилось всё ближе.
Оно казалось необыкновенно близким в этот вечер из-за слоистого тумана, опускавшегося на холм, что считался древним языческим курганом, на котором более четырёхсот лет простоял ныне разрушенный до основания германский замок. И лишь один его идолопоклонник верил, что сопка эта являет собой дремлющий вулкан и часть древней цепи сакральных вершин мира.
С каждой милей мальчики, завлечённые заманчивыми обещаниями, начинали чаще покашливать от нехватки кислорода, в отличие от своего едва знакомого и невероятно энергичного проводника. Раздражение от человеческих слёз и жалоб обычно пробегало электрическим током по его бугристым жилам и вызывали трудно контролируемые вспышки гнева, потому в этот особый день для прогулки были выбраны самые послушные и тихие дети.
Впрочем, для них тяготы покорения недетских высот и нарастающий под сердцем страх стояли того. Двум сиротам из поселковой церковно-приходской гимназии в день их рождения было обещано настоящее посвящение в рыцари тевтонского ордена, а после праздник с пиршеством на свежем горном воздухе, как любил их новый воспитатель, который почему-то представился сказочным персонажем…
– Дядюшка Римус, уже темнеет, нас ведь будут ругать. – впервые осмелился воспротивиться сомнительному восхождению один из малышей, узревший сквозь лиловые облака диск луны и своё побитое мягкое место.
– Не предполагал, что вы такие трусы и слабаки! – злобно отозвался на это Римус, бросив через плечо полный жгучего презрения взгляд, от которого у мальчишки затрепыхалось в груди и он попятился назад. Мужчина криво усмехнулся и, лихо ухватив за руку едва не упавшего навзничь ребёнка, продолжил свою мысль уже чуть мягче, – Мои ученики, на то они и избранные, должны быть лучшими и первыми во всём, а значит должны храбро выносить абсолютно всё. Только вверх и ни шагу назад! – учитель подкрепил свой боевой призыв жестом и, отворачиваясь от плетущихся за ним ребят, добавил полушёпотом: – После торжества на священном Готтане вас уже никогда не будут ругать. Не бойтесь гнева людей, бойтесь прогневать богов!
Обрушив на зелёный склон взгорья сей мудрый и полный зловещей угрозы тезис, пожилой наставник некоторое время молча карабкался по вытоптанной извилистой тропинке к заветной вершине, которую венчало каменное древнегерманское капище. Все его острые, как заточенный клинок мысли концентрировались лишь на этом руническом алтаре, освещённом первым осенним полнолунием.
Только бы доплестись до темна, только бы справиться со своей скрываемой уже полвека звериной жаждой и дьявольским буйством, вырывающимся из костлявого тела в такие окаянные дни. Лучшим успокоительным для странного типа из городской академии служила усиленная умственная деятельность, глушившая инфернальное подсознание. Обычно это была философская диалектика и риторика с историческими воспоминаниями, посредством которых в итоге он всё равно разжигал пламенную вражду в молодых душах.
– Ведь, что может быть лучше, чем лекции на свежем воздухе, на лоне природы, где повсюду можно ощутить первородную божественную силу. Свежий воздух – свежие мысли, свежий воздух обогащает кровь, стало быть, что может быть лучше, чем свежая кровь на свежем возду… – Римус, почуяв детский испуг за своей спиной, оборвал себя на полуслове, в которое вновь вплетался кровожадный лунный бред, извращая его излюбленный Аристотелевский силлогизм. – Дети мои, это мудрые мысли величайшего древнегреческого философа Аристотеля, воспитавшего такого прославленного завоевателя, как Александр Македонский.
– А, я знаю! Я знаю про Македонского! Мы играли недавно в войнушку и я… – радостно отозвался, но не был дослушан второй мальчик, похоже не ощущавший ничего странного в уличной лекции благодаря своему безропотному нраву.
– Очень хорошо, что знаете, – похвалил строгий педагог, упорно воспринимавший идентичных внешне, но разных по характеру братьев, как общую массу, – все обязаны знать с малых лет важнейшие вехи истории мира и войн. В особенности на живом примере, при помощи игр и исторических реконструкций, чтобы всё представлять воочию и учиться на чужих ошибках.
Завидев первые каменные плиты с подобными английскому Стоунхенджу дольменами, наставник впервые сбавил темп, чтобы перевести дух и, выпрямившись во весь свой незначительный рост, стал подниматься медленно с надменно приподнятой головой, на которой росли чуть поседевшие серые волосы, похожие на волчью шерсть. Так он сравнялся с идущими по обе стороны малышами и стал излагать легенды древности заметно тише:
– Аристотель воспитал одного из лучших мировых воинов потому, что предпочитал также, как и я учить наукам во время прогулок на природе к священным или историческим местах, таким, как греческий Ликейский холм. Подобно тому, как и я своих учеников посвящаю на магической вершине предков Готтан, Аристотель посвящал новобранцев на той самой священной горе Ликеон, где находилось изваяние древнегреческого бога Аполлона Ликейского. Его всегда изображали с верными волками. Гнозис неизменно должен закрепляться на таких местах силы, в древних святилищах и языческих капищах. В те античные времена методы обучения Аристотеля и его вечного оппонента Платона, преподававшего в божественной роще Академа, были самыми совершенными методами. Потому модели их школ распространились в массы, дав основу и название современным учебным заведениям. А теперь догадайтесь, под какими общими определениями эти заведения известны нам всем? – спросил университетский преподаватель у своих малолетних неофитов, резко развернувшись к ним лицом. Но даже, если семилетние крохи обладали бы сверхъестественной догадливостью, то под этим прожигающим взглядом лектора, сухожильная наружность которого в лиловом полумраке приобретала пугающие черты, не могли выдавить из себя и звука.
– Болваны! – обрушил он свой гнев, от чего мальчики, одновременно вздрогнув, словно гномы ужались в размерах от страха, который наводил этот уничтожающий бас и пылающие ненавистью глаза психопата, – Что онемели и вылупились?! Ни черта не знаете, ни черта не учите, дегенераты проклятые! Эти школы Аристотеля и Платона дошли до наших дней, как лицеи и академии! Только это всего лишь названия, за которыми скрывается земная ничтожность, бесполезность и корысть! Нынче не сохранена сакральность методики и знаний, и до них не дотягиваете вы и всё прочее двуногое содержимое этих учреждений. Вперёд за мной! – не щадя свои давно сорванные связки, грозно приказал разочарованный наставник и направился вверх к полуразрушенным каменным идолам, окружавшим верхушку холма с солярными литографиями и руническими символами. А дети, словно порабощённые неведомым магнетизмом этого ужасного человека, не смели отклоняться от заданного курса и засеменили следом. Не глядя на них, Римус заметил это и, уже чуть усмирив своё мизантропское бешенство, самодовольно усмехнулся, – Между прочим, согласно легендарным скандинавским сказаниям верховного бога воинственных германцев Одина тоже сопровождали два преданных боевых волка. Одного звали Гери, а другого Фреки. Они, конечно, были единоутробными братьями, как вы и, как основатели Вечного города, вскормленные волчицей Ромул и Рем.
– Э…м… Это значит их второй мамой стала волчица и они сами стали, как волки? – рискнул задать вопрос первый мальчишка, который всё же продолжал с тревогой оборачиваться назад и поглядывать на свои наручные часики, но боялся разъярить своим побегом строгого педагога, который и затылком видел ничуть не хуже, чем своими вечно прищуренными глазами.
– Конечно, так они стали волками, это вскоре и доказал сильнейший из братьев Ромул, убивший слабого Рема. Просто взял свою власть, ведь она должна быть единоличной и безраздельной. Вижу, что близость древнего святилища пробуждает хотя бы в одном из вас зачатки мышления, – отметил наставник с фирменным жгучим презрением, которым была приправлена даже его похвала, – я буду звать тебя Гери.
– Но меня зовут Егор…
– Потому я тебя и выбрал. Это одно и то же имя, только в разных этнических трактовках и обозначает избранного волком, как великим богом войны и огня. Святой Егорий – это волчий пастырь, что в зубах у него, то Бог ниспосылает истинным охотникам. Что же он преподнесёт мне в этот день осеннего равноденствия, в первую луну месяца жатвы? – с ухмылкой задался риторическим вопросом учитель, обводя глазами арену природного святилища, на пороге которого застыла троица.
Лиловые тучи расходились ровно над этой вершиной холма с лунным прожектором, словно Готтан действительно вонзался в небо. Это провокационное полнолуние точно вычертило все три тени гостей разрушенного святилища, и только сумасбродный дядюшка Римус, опустив глаза, узрел на земле рядом с собой два волчьих силуэта.
У одного из мальчишек лопнуло терпение перед мистической красотой капища и он без разрешения бросился к причудливым валунам рядом с алтарём в виде старого валуна пирамидальной формы. В этот момент морок Римуса развеялся, и все тени снова стали человеческими. Только заскорузлый механизм маниакального подсознания уже был запущен, и он поспешил за сорванцом, гневно окликая его: – Фреки, стой! Ничего не смей здесь трогать!
– А где же замок тевтонских рыцарей? – с разочарованием развёл руками мальчик, которого на самом деле звали Ваней.
– Замок ушёл в сопки, а рыцари в небо. После чего бесславные варвары оставили от храмовой цитадели на спящем вулкане одни лишь руины с осколками славного прошлого. – со злостью в старческом голосе процедил Римус, по-хозяйски оглядывая частично сохранённый готический алтарь с каменными валунами по кругу.
Во всём этом историческом остове, при ближайшем рассмотрении напоминающем крепостные укрепления с равелинами и амбразурами, он не признавал языческое солярное капище с дольменами по кругу, как нынешние краеведы, утверждавшие историческую подлинность лишь замковых руин Кёнигсберга. Таинственный поборник истории неуклонно видел на вершине Готтанского взгорья разрушенное основание храмовой башни с оставшимся от тевтонских королей-священников алтарём.
Затем, немного успокоившись, учитель истории снова повторил для двух своих новобранцев краткую легенду мифологической крепости, то ли хранящуюся в рунической вязи одного священного скандинавского фолианта вместе с Калевалой, то ли существовавшей исключительно в буйной фантазии Римуса. Согласно хроникам Готтана более тысячи лет назад сильнейшие из германских племён облюбовали этот лесистый холм для возведения неприступной крепости своим славным потомкам.
Сама природа и ландшафт местности располагали к строительству, поскольку Готтан на поверку оказался естественной крепостью с речным рвом вокруг, пологими выступами, ведущими к самой вершине с четырёх сторон, и целой системой внутренних пещер, ведущих будто бы к самому центру земли и в любой её уголок через специально прорытые первобытными обитателями каналы. Однако холм-крепость предстояло ещё исследовать, обживать и дополнительно укреплять не только от прочих варварских племён, но и от её первых жильцов – обитавших в лесных окрестностях хищников.
Так миновало столетие кропотливой, но от весьма амбициозной по тем временам работы готских строителей постоянно отвлекали междоусобные войны и варварские притязания пруссов, также обживавших балтийские земли в 12—13 веках. И эпический замысел, оставшийся лишь мечтой каждого германца, стал претворятся в жизнь только прогрессивными помазанниками Римской империи – тевтонскими крестоносцами, в конце 13 столетия окончательно изгнавших пруссов с исконно германской территории.
Всесторонне укреплённая и освящённая грандиозным храмом вершина должна была воцариться над всей прусской землёй, постепенно потеснив господство самого Рима. В своей субъективной легенде учитель явно симпатизировал Вечному городу с его рыжебородыми императорами и Капитолийский Волчицей, но отводил роль лишь весьма полезной колонии великих германских завоевателей. Поскольку именно у германцев римские легионеры позаимствовали пристрастие к ритуальным окрашиваниям бород и волос в огненные оттенки, посвящая себя богу огня и победоносных войн, сакральное имя которого было было недоступно простым смертным.
И все правители города-крепости Готтан, ставшей впоследствии Вольфенбергом, славились своей огнегривостью, не дюжей силой и атлетической статностью, а женщин отличала чарующая красота длинных волос и божественная мудрость. Согласно завещаниям готских шаманов, на рассвете новой эры в рыцарской крепости должна была появиться лучшая из лучших супружеская пара аристократов, которая наследовала бы всю мощь предков и безраздельную власть над миром. Принц, согласно легенде, придёт с тёмного берега Готтанской реки, наполняющей волшебный ров вокруг крепости, а принцесса прибудет со светлой стороны разделённого на двое, словно Луна, племени.
Это означало, что каждый из потомков древнего этноса будет выходцем из рода чёрных и рода белых колдунов, являясь при том воплощением истинной силы богов, накопленной веками из династических корней. Свадьба этих равносильных и в то же время противоположных самородков воскресит древнюю империю магов, как детей бога Одина. Принцесса будет нести на своих руках синее, словно сапфир, небо, в котором, точно утреннее солнце, разгорится яхонтовое сердце принца. От слияния яркой магической ночи и палящего солнечного дня вспыхнет алая заря Готтана и царства воинов-эйнхериев, которые поработят мир.
Такими торжественными словами Римус неизменно заканчивал своё мифотворчество, чтобы перейти к безрадостной действительности, в которой длинноволосых шаманов и рыжебородых викингов сменили тевтонские рыцари, наследовавшие рунические святыни готов и реставрировавшие красоты цитадели согласно средневековым технологиям, однако же пангерманского господства со свадьбой колдунов так не намечалось и по окончанию рыцарской эпохи. Жрецы Одина и прочих языческих идолов утомились тщетно проводить селекцию готтанских наследников, ведь в итоге во всех них всё равно не обнаруживалось необходимых запасов магической силы и божественных черт.
В конечном счёте всё обмельчало и пришло к разрухе, но остались священные руины и бессмертные пророчества предков. Но пока ещё землю освещают Солнце и Луна, ночь и день будут проводить в мир новых носителей древней имперской власти, и жрецы по всей земле будут безустанно искать этого единственного жениха и эту единственную невесту со звёздными венцами над головами и воинственным пламенем в очах. Тогда свершиться пророчество и верховное таинство…
Несмотря на воодушевляющую историю, совершать свой тайный обряд посвящения загадочный учитель был уже не настроен. Он лишь нервно щёлках винтажной зажигалкой, корпус который был оформлен в виде заострённой волчьей морды. В экстатическом волнении и раздражении он всё нарезал круги у алтаря, от чего у ребят начало троиться в глазах и сильно заболела голова. Бормотал себе под нос какие-то проклятия и в тоже время молитвы, то выкрикивая, то коварно шепча непонятные фразы на древнем языке, напоминающем немецкий. Это сумасшествие сначала жутко напугало братьев, прижавшихся друг к другу, а после заворожило и намертво пленило их зачарованное сознание.
Они отчётливо слышали в этих голосовых раскатах небесный гром и видели, как тёмный небесный купол над согбенным учителем сверкает от ударов мощнейших молний всех цветов. Одна из этих молний алого оттенка вдруг ударила ровно в крестовину алтаря и на нём в ту же секунду вспыхнули огненным контуром все рунические письмена вместе с кельтским крестом, начертанном по центру многовековой глыбы. Следом не менее ярко запылал и старинный перстень с вытянутым, словно волчий глаз, красным камнем, поблёскивавший зигзагообразной гравировкой на мизинце педагога.
Тем временем на самом деле со спокойного зашторенного тучами неба не светила даже луна, а волчья зажигалка покоилась в узловатых пальцах Римуса, пристально всматривающегося в глаза малышей.
– Гери и Фреки, Каин и Авель, Ромул и Рем… Как зеркало и его отражение, как солнце и его тень. История доказывает, что два брата в одном королевстве – это не товарищи, а соперники, как два молодых вожака в стае, и победить должен главный!
– А… А кто из нас главный? – с опаской в тихом голосе спросил смышлёный мальчик по имени Егор, и Римус ухмыльнувшись на это, чуть помедлил со своим вердиктом.
– Когда-то давно один старый индеец открыл своему внуку жизненную истину, – издали начал он излагать символическую притчу в ответ, – истину о том, что в каждом человеке всю жизнь идёт борьба очень похожая на борьбу двух волков. Один волк представляет зло, как вечную ревность и беспощадность. Другой волк представляет добро, как мир и любовь. Тот маленький индеец задумался над словами мудрого старца, а после спросил, как и ты, Гери, сейчас: «А какой же волк в конце побеждает?».
Дальше дядюшка Римус интригующе замолчал, пронзая детей хищными глазами металлического цвета. Они были уже не способны выбежать из ловушки колдовского круга дольменов и просто сдвинуться с места. К тому времени над его взъерошенной, как серая волчья шесть, макушкой незаметно расплылись облака и всё алтарное святилище вместе с жаждущим нутром оборотня залилось лунным светом.
Этот свет соблазнял, распалял дьявольскую ярость и злобу в горящих, как раскалённая сталь, глазах. Вместо них загипнотизированные жертвы видели только две пылающие щели от адской печи, столь же яркие, что и продолговатый красный камень с пальца учителя-мучителя.
– Старый индеец ответил: «Всегда побеждает тот волк, которого ты кормишь»! – хриплым голосом разъярённого зверя завершил притчу тот, кто ещё минуты назад был пусть и странным, но земным созданием, – Я всегда кормил того волка, который был сильнее, который бескомпромиссно требовал своего! И он снова требует пищи здесь и сейчас!
В последний раз громко щёлкнула зажигалка, выпустив из бронзовой волчьей морды вовсе не огонь, а острое лезвие, и давящая тишина взорвалась страшными ударами, многогранными криками и кровавыми брызгами. Только каменного старика Готтана с его безмолвными духами и языческими рисунками было не удивить кошмаром, который незаметно для всей округи стал возрождённой традицией. Спустя полчаса один её преданный хранитель в пропитанной кровью одежде, множество веков меняющий человеческие маски, спешно и уже в одиночестве покидал развалины по тропе, ведущий в старинный городок Вольфенберг.
Глава II. Первая цепь цвергов
Non est fumus absque igne.
(«Нет дыма без огня», лат.)
*** Москва, 24 сентября
А третий Рим не спал и ждал своих новостей. В довершении грандиозного пожара в «Театре современной драмы» на несколько часов обесточило всё Замоскворечье, где догорали театральные подмостки и мечты актрисы Ланы Стелер, в которых любимый худрук делает её примой театра. Так на трагичное фаер-шоу, а может спасение зазевавшихся служителей Мельпомены и антикварного реквизита со всех окрестностей бежали толпы неравнодушных, в числе которых, конечно, была и Ангела с друзьями. Молоденькое детективное агентство «Индигеты» к этому времени обосновалось в самом центре столицы, но только благодаря щедрому отцовскому подарку младшим Стелерам из окна их первого в жизни офиса на Воздвиженке был виден помпезный Кремль.
Мимо волонтёров и репортёров, освещая последние сумерки сентября алыми и синими огнями, с тревожным рёвом пролетали всё новые и новые расчёты аварийно-спасательной службы. Это странное возгорание перекрытий, разросшееся по всему периметру большого исторического особняка, случилось глубоким вечером во время последнего спектакля с роковым названием «Из искры…».
И потому его полная локализация грозила закончиться только за полночь. Сигнализация, а с нею и инстинкт самосохранения у большинства театралов и почитателей их талантов сработали мгновенно, но спасение ко всеобщему ужасу было затруднено запертыми на замок запасными выходами, и толпа в панике хлынула в единственно доступный парадный выход. Невзирая на то, что спасение затруднялось и люди задыхались в едком дыму от горящих софитов, из здания с пылающим бельэтажем и крышей, были эвакуированы почти все.
Лишь первое лицо театра, драматург Пётр Канторович, часом ранее покинувший свой храм искусства, почему-то перестал отвечать на шквал звонков, спешивших сообщить кошмарное известие. Одни артисты, которые были задействованы в премьерном спектакле, надрывно уверяли, что старенький руководитель, по традиции почтив своим вниманием публику вечернего спектакля, отправился домой. Но коварные тени закулисья спорили, что видели его сравнительно недавно в кабинете, дверь которого он по обыкновению любил распахивать. Но в этот роковой вечер дверь за собой закрыла некая Светочка, для которой руководитель театра просил в буфете чашечку кофе. Так он по-отцовски неизменно называл Лану Стелер.
Все спорили, ругались и кричали, как в стандартном детективе Агаты Кристи, при этом бросаясь то с кулаками друг на друга, то картинно в огонь. Точнее, в надёжные руки пожарников. Тем временем в стороне от озаряемой толпы и матерящихся огнеборцев молчала только сама Лана, поддерживаемая протрезвевшей коллегой по прозвищу Валькирия. Она помогала пожарникам, чем могла – беззвучными реками своих слёз. До этой душераздирающей мизансцены оставалось несколько миль бега…
– Мама, блин… Как всегда, абонент в танке! – с досадой резюмировала Ангела, на бегу безуспешно звоня погорельцам, уже в десятый раз. Не отстающая однокурсница Алиска Теплова, больше известная, как Тильда, сочла нужным похвастаться тем, как её предки вплоть до третьего поколения лихо управляются со всеми мобильными устройствами, упростившими жизнь. На что Лео надменно ухмыльнулся в ответ – среди приземлённых предков Тильды явно никогда не было тонких драматических актрис, которые не терпят навязчивые звонки из 21 века в век серебряный или даже золотой.
– Ничего, мы уже рядом. После моста сворачиваем на третий переулок и на месте. – деловито проинформировал Лео петербурженку Теплову, которая при всём сочувствии к жертвам поджогов, была больше увлечена разглядыванием шикарного вида с Новокузнецкого моста на Кремль и сверкающий огнями центр. Вид настолько контрастировал с ослепшим, но страшно дымящим, словно Везувий, Замоскворечьем, что казалось, будто мост соединяет совершенно разные страницы мировой истории.
– А ты не очень-то отбился от рук, Лёлик. Года два у мамы в театре не был, да? Хотя, если всё-таки спутаем координаты в потёмках, то будем идти на огонёк. В интернете пишут пожар повышенной сложности, потому и проводку во всей округе замкнуло.
– Это вроде бы блэкаутом обзывают… – поправила подругу Тильда и, запыхиваясь, начала вспоминать вслух, – У нас в Питере такой был в 2010, тогда весь город погас в одночасье из-за сбоя на основной городской подстанции. Это было так круто и шумно, застрявшие в метро пробирались прямо по тоннелям, как у Глуховского, пресса гудела и свет появился только на следующие сутки! Но всё-таки наш блэкаут был не таким красивым, как ваш!
– Хорош, Теплова, нашла красоту… – нахмурилась Ангела. Тревога за мать, с которой необычная дочь делила общие чувства даже на расстоянии, переполняла сердце.
– М-да, Алисочка, мыслишь, как стопудовый пироман, – покосился на подружку Лео, с трудом набирающий темп сестры, и Теплова смущённо извинилась, сказывалось ассимиляция в кругах питерской интеллигенции, – Помнится, один чувак из прошлой эры также любовался пылающим Римом, который сам и подпалил. Но ты не смущайся, ты вне подозрений. Это даже правильно… Я ведь, как профи подметил, если мыслить, как пироман, можно вычислить нашего московского «Нерона», подпалившего театр во время маминой премьеры. И этот очевидно преднамеренный поджог попахивает выборгской вендеттой. Займёмся делом всерьёз, коллеги?
– Давай-ка, братец, сначала мамой займёмся и остальным поможем. А потом уже… Потом поможем нашей штатной пироманке «Нерона» отыскать.
– По рукам. Поздравляю с дебютным делом, Тильда! – обрадовался предложению сестры Лео, а девушка с волнообразной татуировкой на шее испуганно встряхнула ниспадающей на лицо косой чёлкой.
– Чего? – опешила она, – Нет, я пас! Я иголку в стоге сена не найду. Вот страну Шамбалу – это другое дело, а тут какого-то маньяка в огромном мегаполисе?! Не-не-не! На мне ещё глухарь с нашего сайта висит по потерянному хаски Фене, аванс то мы уже проели.
– Расслабься, подруга, – не отступал парень, – пса Кудрявый обещал в два счёта найти через сетевой розыск домашних животных. Как только из покер-турниров своих выползет, я его подтяну. Ты, Алисочка, как никто другой в реинкарнациях маньяков рубить должна, по буддизму.
– Если по буддизму, Лео, то твой «Нерон» мог переродиться не в человека, а в какого-нибудь скорпиона, из которого по закону кармы сделали бы чипсы. И, конечно, не в Москве, а где-нибудь в Мексике.
– Отлично, туда нам и дорога. Давно хотел поджарить скорпионов в Канкуне. – щелкнул пальцами шутник, глянув в расширенные глаза Тильды, – А пока нам налево, девчонки, нас ждёт своё пекло.
Взбудораженная компашка повернула в усаженный акациями сквер и через минуту достигла эпицентра адского происшествия. Вокруг полыхающего театра клубились толпы зевак, журналистов и волонтёров. Из-за них к оцепленному фасаду, где орудовали спасатели и медики откачивали потерпевших, было просто не подступиться, знакомых лиц не разглядеть.
Но индигеты упрямо пробирались сквозь толпу к опасному первоисточнику, и рослый Лео, вытянув шею повыше, увидел, как нескольких людей выносят на носилках с накрытыми простынями, а карет Скорой помощи прибывает всё больше. Какой-то навязчивый репортёр за плечом со знанием дела озвучил неутешительный вывод о сгоревших или задохнувшихся мучениках и недееспособности российского МЧС.
Шокированный парень помрачнел. Где-то неподалёку безуспешно подпрыгнула Ангела, волнение которой от лицезрения небывалого пожара и копоти в небе достигло апогея. В такие экстренные моменты раздумьям она всегда предпочитала решительные действия. Схватив по обыкновению подзависшего брата за руку, она потащила его в гущу бестолковых зевак. Благодаря наитию через мгновения они пробились к оцеплению и медицинскому минивену с голосящей на все лады театральной труппой.
Однако, Лану почему-то было не отыскать среди плачущих и ругающихся друг с другом актёров, спасённых из огня. Не всем подопечным театральной музы Мельпомены так повезло. Всезнающий рупор сплетней Валькирия вместо приветствия сквозь надсадные рыдания доложила ребятам, что в страшном дыму задохнулось полтеатра и сам бессменный и почти легендарный руководитель. Ведь полыхнуло прямо поперёк аншлагового спектакля, а запасные выходы, один из которых был совсем рядом с кабинетом главного режиссёра, по недоразумению оказались заколоченными.
– Валька ты снова пьяна или бредишь? Не полтеатра вымерло, а всего лишь некоторые работники сцены, худрук, да гримерша наша задохнулись! – подкорректировала безрадостный отчёт другая актриса с несколько карикатурной внешностью, типаж которой меж тем совпадал с главной красавицей труппы Ланой.
– Кто это фрикуха? – шёпотом поинтересовался у сёстры Лео, давненько не бывавший в театре. И Ангела в трёх ёмких фразах охарактеризовала мамину тёзку, Светлану Германкову, как провинциальную подражательницу фаворитки Канторовича. Бесталанную уроженку далёкого Альметьевска, снискавшей с лёгкой руки Ланы прозвище «Тень отца Гамлета», навязал Петру Ефимовичу кто-то влиятельный из комитета культуры московского правительства. На всё это парень многозначительно выпятил губу и повторно смерил профайлерским взглядом рослую мадам с пережжёнными белыми волосами, а Валькирия обрушила на подстрекательницу шквал истерических обвинений и ругани.
В это время Ангела заострила внимание на единственной трезвой мысли, мелькнувшей в потоке с забористыми оборотами. Как раз на кануне пожара худрук, уставший от коварных интриг в труппе и навязанной бездарности, намеревался деликатно уволить Германкову. Последняя в свою защиту отвечала плачем Ярославны вперемешку со стервозными уколами Настасьи Филипповны.
И даже сейчас, во время трагедии, «тёмная лошадка» только распаляла склоки и горечь катастрофичных для подлинных театралов утрат. Благо этот пожар страстей было, кому погасить уже без главного режиссёра. Авторитарный бригадир спасательного отряда, направляя на актёрскую кучку гидрант с матерными потоками, приравнял конфликтующих и в пятый раз оттеснил всех на три метра.
– Тёть Валя, лучше скажите, с мамой что? Где она, почему вы не вместе?! – с тревогой обратилась Ангела и ещё пунцовая Валькирия, уходя с поля брани, бессильным жестом руки указала на отдалённую карету Скорой помощи.
– Жива и невредима Ланка. Там она, над Ефимычем плачет… Ох-ох-ох, осиротели мы, сукины дети! – надрывно изрекла острохарактерная актриса и, опустившись на корточки с зажжённой сигаретой в зубах, горько зарыдала. Сигарета погасла и выпала изо рта.
– Мам, с тобой всё в порядке? – нежно зашелестело над ухом откуда-то издалека. Рука дочери мягко опустилась на подрагивающее от беззвучных слёз плечо. Лана застыла над телом своего любимого худрука, когда-то давшего ей путёвку в мир искусства, в точь как мадонна из печальной скульптурной композиции «Пьета». В эти мгновения последние искры души покидали умершего руководителя театра, успешно совместившего классическую школу Станиславского с европейским мейнстримом. Десять минут назад фельдшер констатировал остановку сердца, но преданная любимица продолжала упрямо держать за руку достопочтенного старца в обугленной винтажном костюме. Ангела всмотрелась в мамины глаза, залитые слезами, и повторила вопрос: – Мамуля, как ты?
– Что со мной станется…
– Тогда пойдём домой. – ласковым бархатом снова откликнулся гудящий вакуум.
– Как я могу?! У него ещё руки тёплые и пульс… Возьми, прощупай… – словно в беспамятстве вымолвила мать, – Он ещё жив, а эти чёртовы рвачи в белых халатах отмахнулись, бросили умирать!
Сверхчувствительная девушка не надеялась опровергнуть медицинский вердикт, но отказать родному человеку, убитому горем, не могла. Она взяла в свои ладони руку бездыханного Петра Ефимовича и, закрыв глаза, на мгновение отрешилась от окружающего столпотворения. Ладонь была холодна и безжизненна, как лёд. Несомненно, впечатлительная Лана ощущала лишь своё тепло и свой собственный пульс. Смерть действительно пресекла одну из самых ярких и достойных жизней навсегда.
Она вдруг сощурилась, эмпатически ощутив подлый удар в затылок, а после почувствовала, как грудная клетка до отказа наполняется удушающим чёрным дымом. Сквозь приоткрытые на секунду веки, ясновидящей померещились эти инфернальные чёрные клубы с яркими красными искрами, нехотя покидающие грудь драматурга. Как только тьма отступила, наружу высвободилось облако разноцветно сверкающих мотыльков, и они стремительно взмыли в небо. Душа маститого режиссёр, убитого коварным инкогнито, отныне была свободна, как птица. И она стремглав рвалась навстречу далёком ангельскому свету, подальше от своих разрушенных в одночасье созиданий.
А тем временем Ангела устало выдохнула и, распахнув глаза, вдруг поймала на себе колкий взгляд закулисной тени своей матери. Из глубины толпы со злорадством и необъяснимой ненавистью на семью Стелеров пялилась всё та же Светлана Германкова. Жгучие льдинки этих раскосых глаз мгновенно отрезвили и вернули из тонкого мира в реальный. Все противоречивые детали и странности грандиозного ЧП начали сплетаться в первую детективную версию.
И это впервые не доставляло любительнице открытий торжественных эмоций. Она рефлекторно огляделась в поисках представителей закона, среди которых разбираться в случившемся, как в преднамеренном поджоге и убийстве, без лишних проволочек стал бы только один человек. Сначала он, как всегда пошлёт к чёрту, но потом отбросит стопку скучных дел ради индиговой идеи фикс. А эти нерасторопные копы, лишь добавляющие месту происшествия лишних огней, пошлют на все четыре стороны сразу и категорично.
Нахмуренная девушка с синими чётками на запястье резко поднялась, чтобы выудить из кармана свой смартфон. Напоследок она снова глянула в глубь толпы, где уже простыл след наштукатуренной лицедейки и, досадно ухмыльнувшись, начала спешно набирать Горского, номер которого зачастую заменял ей кнопку «SOS». Сработало, как всегда. И остаток кошмарной ночи погорельцам посчастливилось провести в компании этого супергероя, но только благодаря субботней передышки от его профессиональных подвигов.
При встрече всю бесценность подобного везения заносчиво обозначил сам супермен. Конечно, за привычной бравадой Арчи прятал крайнюю обеспокоенность и рабочий азарт. Он уже давно утвердился в мысли, что со Стелерами случаются самые фантастические эксцессы на земле, которые заслуживают особо важного внимания или даже экранизации.
По дороге на ведомственные дачи, где было безоговорочно решено спрятаться от нахлынувших на семейку юной пассии бед, Горский уверенно предположил: с понедельника дело о резонансном пожаре возьмёт под свой контроль его высочайшее ведомство.
Впрочем, беспокоить им молодого важняка экономической направленности вряд ли станут, но всё же, узнав все подробности от первого источника, он деловито изогнул соболиные брови. Сей первый источник, рот Евангелины, выдающий одну версию за другой, не закрывался ни на минуту, а бывший рысак уголовного розыска наоборот, сухо выразив соболезнование заплаканной Лане, погрузился в молчаливые размышления.
Ему в последнее время и так не давали покоя отголоски дела «питерских разведчиков», настойчиво вытесняющие «немецких шпионов» из своего первого детективного офиса рядом с Кремлём. Столичному управлению ФСБ совместно с Налоговой, что были укомплектованы преимущественно выходцами с невских берегов, вдруг поперёк горла встала эта неприлично дорогая квартирка промышленника из Кёнигсберга, в которой окопалось ещё толком незарегистрированное и сомнительное бюро частного сыска. И без того спорную ситуацию усугубляло то, что под этими потолками с барочной лепниной, силовики обнаружили злостного уклониста от службы в армии.
Но хитроумная молодежь наловчилась проникать в свой осаждаемый штаб через мансарду, и в самом сердце столицы продолжила своё дело прозорливая девушка, которую тихо взяли в разработку, как подозреваемую в сетевом экстремизме. Вот почему все телефоны и интернет семьи находились под колпаком у ставленников Виктора Резцова и Николая Чуднова, а тут ещё этот театральный апокалипсис, после которого мать Стелеров затаскают по допросам.
Свой вдумчивый обет молчания молодой спец из следственного комитета нарушил только уверенно усевшись в кожаное кресло своего деда, знатно потрудившегося на славу советского сыска на Петровке 38. Каждого, зашедшего в кабинет, строго, но с обаятельным прищуром, встречал сам бывший владелец апартаментов, некогда запечатленный на масляном портрете. Он был, как и внук, восхитительно похож на Маяковского.
В этой рабочей обстановке и почти коллегиальном кругу индигеты встречали свой ранний сентябрьский рассвет, пламенные всполохи которого вызывали трагичные ассоциации. В это время актриса погорелого театра только-только забывалась горьким сном, приняв убойную дозу успокоительных средств.
