banner banner banner
Удольфские тайны
Удольфские тайны
Оценить:
Рейтинг: 5

Полная версия:

Удольфские тайны

скачать книгу бесплатно


Вслед за этим мадам Шерон отправилась одеваться на предстоящий званый вечер; Эмилия охотно отказалась бы сопровождать свою тетку, но она боялась, что ее просьба остаться дома опять возбудит нелепые подозрения. Когда она пришла к себе в комнату, та небольшая доля твердости, какая еще поддерживала ее до сих пор, вдруг покинула ее. Она помнила только, что разлучена с Валанкуром, в характере которого с каждым разом открывались все новые прекрасные черты, – и разлучена, быть может, навеки! И она проплакала все то время, которое ей следовало бы посвятить туалету. Оделась она наскоро и, когда появилась к обеду, то глаза ее были красны от слез, за что она получила строгий нагоняй от тетки.

Усилия ее казаться веселой не были тщетны, когда она вместе с теткой приехала на вечер к госпоже Клерваль, пожилой вдове, недавно поселившейся в окрестностях Тулузы в имении своего покойного мужа. Перед тем она много лет прожила в Париже, где вела роскошную жизнь; от природы наделенная веселым характером, она со времени переселения в Тулузу уже дала несколько великолепных празднеств, каких не помнят в околотке.

Эта роскошь возбуждала не только зависть, но и мелочное честолюбие госпожи Шерон. Она не могла соперничать с соседкой по части пышных торжеств, зато, по крайней мере, старалась втереться в число ее близких друзей. С этой целью она оказывала госпоже Клерваль самое раболепное поклонение и с восторгом принимала все ее приглашения. Куда бы она ни пошла, она всюду рассказывала о своей соседке, желая произвести на своих знакомых впечатление, якобы они были между собою на самой короткой ноге.

Сегодня у госпожи Клерваль был бал и костюмированный ужин-бал; приглашенные танцевали группами в обширном великолепном саду. Высокие, старые деревья, под которыми собрались гости, были иллюминированы множеством цветных шкаликов, расположенных с большим вкусом и затейливостью. Пестрые наряды гостей (некоторые из них сидели на траве, беседуя между собой, наблюдая танцы, кушая сласти и изредка прикасаясь к струнам гитары), ловкость кавалеров, очаровательное кокетство дам; легкие грациозные танцы, музыканты с лютнями, гобоями и тамбуринами, расположившиеся под вязом, – все это вместе составляло характерную, живописную картину французского веселья. Эмилия с меланхолическим видом, но не без удовольствия наблюдала эту блестящую сцену; легко себе представить ее волнение, когда она, стоя с теткой и любуясь одной из танцующих групп, вдруг неожиданно увидела Валанкура, – он танцевал с какой-то прелестной молодой дамой и разговаривал с любезностью и фамильярностью, какой она никогда в нем не замечала. Эмилия поспешила отвернуться и пробовала увести госпожу Шерон, которая разговаривала в это время с синьором Кавиньи; Валанкура она не видела, и ей не хотелось, чтобы ее отвлекали от приятной беседы. В эту минуту Эмилия вдруг почувствовала дурноту и головокружение; не имея сил стоять, она опустилась на дерновую скамью под деревьями, где сидело еще несколько гостей. Один из них, заметив ее чрезвычайную бледность, осведомился, не больна ли она, и просил позволения принести ей стакан воды; но она отклонила эту услугу. Боязнь, чтобы Валанкур не заметил ее смущения, побуждала ее преодолеть дурноту. Мадам Шерон продолжала любезничать с синьором Кавиньи; граф Бовилье – тот самый господин, что предлагал свои услуги Эмилии, в разговоре сделал кое-какие замечания насчет окружающего. Эмилия отвечала ему почти бессознательно – мысли ее были всецело заняты Валанкуром; ей было неловко чувствовать себя так близко от него. Но вот какая-то фраза, сказанная графом о танцующих, заставила ее обернуться в сторону Валанкура – в это мгновение глаза их встретились. Краска опять отлила от ее щек; вторично она почувствовала себя дурно и отвернулась; но раньше успела заметить, как изменился в лице Валанкур, увидав ее. Она ушла бы сейчас же, если бы не сознавала, что такой поступок еще более подчеркнет ее волнение. Делать нечего, она старалась поддержать разговор с графом и постепенно привела в порядок свои расстроенные чувства. Но когда ее собеседник заговорил о даме Валанкура, боязнь Эмилии показать, что она интересуется этим предметом, выдала бы ее с головою, если б граф взглянул на нее в эту минуту. Но он наблюдал танцующих.

– Знаете, эта дама, что танцует с молодым шевалье, – сказал он, – считается одной из первых красавиц Тулузы; она чрезвычайно хороша собой, да и приданое за ней будет солидное. Надеюсь, что в выборе спутника жизни ей более посчастливится, чем в выборе кавалера в танцах; смотрите-ка, он сейчас опять спутал фигуру и вообще все время ошибается; удивляюсь, как при его лице и фигуре он еще не навострился в танцах!

Эмилия, сердце которой трепетало при каждом слове графа, старалась отвлечь разговор от Валанкура, спросив фамилию дамы, с которой он танцевал; но прежде, чем граф успел ответить, танец окончился; Эмилия, заметив, что Валанкур направляется к ней, встала и подошла к госпоже Шерон.

– Здесь шевалье де Валанкур, – шепнула она тетке, – пожалуйста, уйдем отсюда.

Тетка тотчас же собралась перейти на другое место, но Валанкур уже успел приблизиться; он отвесил низкий поклон дамам и бросил на Эмилию взгляд, полный сердечной грусти. Эмилия, несмотря на все свои старания, не сумела показать ему полного равнодушия. Присутствие госпожи Шерон не позволяло Валанкуру остаться возле нее, и он отошел с печальным лицом, как бы упрекая ее за то, что она еще более растравляет его грусть. Эмилия была выведена из задумчивости графом Бовилье, знакомым ее тетки.

– Я должен просить у вас прощения, мадемуазель Сент-Обер, за мою невежливость, – поверьте, совершенно неумышленную. Я не знал, что шевалье ваш знакомый, а то я не осмелился бы так бесцеремонно критиковать его танцы.

Эмилия покраснела и улыбнулась; Госпожа Шерон избавила ее от труда отвечать.

– Если вы говорите о господине, только что проходившем мимо, то я могу вас уверить, что он вовсе не наш знакомый – ни я, ни мадемуазель Сент-Обер его совсем не знаем.

– О! это шевалье Валанкур, – небрежно проронил Кавиньи и оглянулся ему вслед.

– Так вы знаете его? – спросила госпожа Шерон.

– Я не знаком с ним.

– В таком случае, – заявила тетушка, – ведь не может быть известно, почему я называю его дерзким: представьте, он имеет смелость восхищаться моей племянницей!

– Если вы называете дерзким всякого, кто восхищается мадемуазель Сент-Обер, – возразил Кавиньи, – то я боюсь, что найдется очень много таких дерзких людей; я сам готов вступить в их ряды.

– О, синьор! – молвила госпожа Шерон с натянутой улыбкой, – я вижу, вы научились говорить комплименты, с тех пор, как приехали во Францию. Но ведь это жестоко делать комплименты девочкам, – они могут принять лесть за правду.

Кавиньи отвернулся на одно мгновение, чтобы скрыть улыбку, потом проговорил с изученной ужимкой:

– Кому же тогда вы прикажете преподносить комплименты, сударыня? – ведь было бы нелепо делать их женщинам опытным и с тонким пониманием: такие женщины выше всяких похвал.

Проговорив эту фразу, он украдкой бросил Эмилии лукавый, смеющийся взгляд. Она прекрасно поняла смысл его и покраснела за тетку. Но та отвечала, как ни в чем не бывало:

– Ваша правда, синьор; никакая разумная женщина не потерпит комплиментов.

– Я слышал от синьора Монтони, – возразил Кавиньи, – что он знает только одну женщину на свете, которая заслуживает комплименты.

– Вот как! – воскликнула госпожа Шерон, с улыбкой невыразимого самодовольства, – кто же эта женщина?

– О, – отвечал Кавиньи, – ее трудно не узнать: кроме нее, наверное нет на свете другой женщины, которая, хотя и заслуживает комплименты, но настолько умна, что отвергает их: большинство дам поступают как раз наоборот.

Он опять взглянул на Эмилию; та еще больше покраснела за тетку и с досадой отвернулась от дерзкого итальянца.

– Прекрасно сказано, синьор! – воскликнула госпожа Шерон, – да вы настоящий француз: право, иностранцы редко бывают так галантны.

– Благодарю вас, сударыня, – молвил Кавиньи с низким поклоном. – Однако галантность моего комплимента пропала бы даром, если б не остроумие, с каким он был истолкован.

Госпожа Шерон не поняла значения этой слишком сатирической фразы, а потому не испытала той обиды, какую почувствовала за нее Эмилия.

– О, вот и синьор Монтони идет сюда, – проговорила тетка, – постойте, я расскажу ему про все любезности, которые вы наговорили мне сегодня.

Однако в эту минуту синьор Монтони повернул в другую аллею.

– Скажите, кем это ваш друг так занят весь вечер? – спросила госпожа Шерон, огорчившись не на шутку. – Я даже не виделась с ним сегодня.

– У него важное свидание с маркизом Ла Ривьер, – объяснил Кавиньи, – и это задержало его до сей минуты, иначе он уже давно бы имел честь представиться вам, сударыня, он даже поручил мне передать вам это. Но, право, не знаю, что со мною делается: разговор с вами так очарователен, что я потерял память и по рассеянности не передал вам извинений моего друга.

– Эти извинения имели бы больше цены, если бы ваш друг представил их сам, – заметила госпожа Шерон, более обиженная небрежностью Монтони, чем польщенная комплиментами Кавиньи.

Ее неудовольствие в эту минуту и последний разговор с Кавиньи возбудили некоторые подозрения у Эмилии, но хотя они подтверждались и другими подробностями, замеченными ею раньше, она все-таки считала свои догадки нелепыми. Ей показалось, что синьор Монтони имеет серьезные намерения относительно ее тетки и что та не только принимает эти ухаживания, но ревниво ставит в строку все признаки невнимания с его стороны. Чтобы госпожа Шерон в ее годы согласилась вторично выйти замуж, казалось ей смешным, хотя, принимая во внимание тщеславие тетки, это было и возможно; но что Монтони с его изящным вкусом, с его наружностью и притязательностью избрал именно госпожу Шерон, – это представлялось Эмилии просто непонятным. Мысли ее, однако, недолго останавливались на этом предмете; ее занимали интересы более ей близкие, ей представлялся то Валанкур, отвергнутый ее теткой, то Валанкур, танцующий на балу с веселой и красивой дамой, и эти мысли поочередно терзали ее сердце. Идя по саду, она робко озиралась, не то боясь, не то мечтая встретить его в толпе; и по разочарованию, испытанному ею, когда она не встретила его, она могла убедиться, что ее надежды были сильнее ее страха.

Монтони вскоре присоединился к компании; он что-то пробормотал о том, что его задержали и выразил сожаление, что не мог раньше подойти к госпоже Шерон; а она, выслушав эти извинения с видом капризной девочки, отвернулась к Кавиньи, лукаво поглядывавшему на Монтони, как будто желая сказать:

– Так и быть, я пожалуй и не воспользуюсь победой над вами. Но только смотрите в оба, синьор! ведь мне недолго и похитить ваше сокровище.

Ужин был сервирован в нескольких павильонах парка, но всего роскошнее в большой зале замка. Госпожа Шерон и ее знакомые ужинали с хозяйкой дома в зале. Эмилия с трудом сдерживала свое волнение, заметив, что Валанкур поместился за одним столом с нею.

Госпожа Шерон, увидав его к своему величайшему неудовольствию, обратилась к соседу с вопросом:

– Скажите, пожалуйста, кто этот молодой человек?

– Это шевалье Валанкур, – отвечали ей.

– Ну, да, его имя мне известно; но кто таков этот Валанкур, что он попал сюда, за этот почетный стол?

В эту минуту внимание ее соседа было отвлечено чем-то другим, и она так и не получила объяснения. Стол, за которым они сидели, был очень длинен, и Валанкур, сидевший со своей дамой почти на самом конце его, не сразу заметил Эмилию. Она избегала смотреть в его сторону; но, когда взор ее случайно останавливался на нем, она видела, что он оживленно разговаривает со своей прекрасной соседкой. Этот факт нимало не способствовал успокоению ее духа; точно так же ей было больно слышать всеобщие отзывы о богатстве и красоте его дамы.

Госпожа Шерон, слушая эти отзывы, усердно старалась очернить Валанкура, на которого сердилась с мелочной злобой узкой, пошлой натуры.

– Я нахожу эту даму очаровательной, – заявила она, – но не одобряю ее за выбор кавалера.

– Отчего же? шевалье Валанкур один из наших самых блестящих молодых людей, – возразила ее соседка по столу, к которой были обращены эти замечания. – Ходят слухи, что мадемуазель д'Эмери и ее приданое непременно достанутся ему.

– Быть не может! – воскликнула госпожа Шерон, краснея от досады, – быть не может, чтобы она была до такой степени лишена вкуса; он так мало похож на светского человека, что, если бы я не увидела его сама за столом госпожи Клерваль, я никогда не поверила бы, что он человек из порядочного общества. Впрочем, я имею особенные причины думать, что эти слухи неверны.

– А я знаю, что они верны, – проговорила соседка, раздосадованная таким резким противоречием ее похвалам Валанкуру.

– Вы, может быть, разуверитесь, – возразила госпожа Шерон, – когда я скажу вам, что не далее как сегодня утром я отвергла его предложение.

Конечно, она сказала это вовсе не с намерением придать своим словам буквальное значение, но просто по привычке всегда выставлять себя на первый план, даже в делах, касающихся ее племянницы, и еще потому, что она действительно сама взяла на себя отказать Валанкуру.

– Ваши доводы в самом деле убедительны и не оставляют сомнений, – отвечала дама с иронической улыбкой.

– Точно так же, как нельзя сомневаться в прекрасном вкусе шевалье Валанкура, – прибавил Кавиньи, стоявший за стулом госпожи Шерон и слышавший, как она присвоила себе то, что принадлежало ее племяннице.

– Ну, насчет вкуса, это еще вопрос, синьор, – заметила госпожа Шерон, которой не понравилась похвала Эмилии, сквозившая, как ей показалось, в словах итальянца.

– Увы! – воскликнул Кавиньи, устремив на госпожу Шерон взгляд, полный притворного восторга, – как тщетны ваши уверения, тогда как это лицо, эта фигура, эта грация – все опровергает их! – Несчастный Валанкур! Его тонкий вкус принес ему погибель.

Эмилия имела смущенный и удивленный вид; дама, соседка госпожи Шерон за столом, тоже казалась изумленной. Госпожа Шерон, хотя и не совсем ясно понимала, в чем дело, но готова была принять эти речи за комплименты самой себе.

– О, синьор, вы очень любезны. – Но, слушая, как вы расхваливаете вкус шевалье Валанкура, можно подумать, что его ухаживания относятся ко мне.

– Помилуйте, в этом нельзя и сомневаться! – проговорил Кавиньи с низким поклоном.

– Но разве это не обидно, синьор?

– Бесспорно так, – согласился Кавиньи.

– Я не могу вынести этой мысли! Что бы сделать, чтобы опровергнуть такое досадное недоразумение? – восклицала госпожа Шерон.

– К сожалению, я ничем не могу помочь вам, – заявил Кавиньи с глубокомысленным видом. – Единственная для вас возможность опровергнуть клевету заключается в том, чтобы настаивать на первом своем заявлении; потому что, когда люди услышат о недостатке вкуса у шевалье Валанкура, никто не подумает, чтобы вы могли быть предметом его ухаживаний. Но, с другой стороны, люди примут во внимание вашу крайнюю скромность – ведь это правда, что вы не сознаете своих собственных совершенств. Изящный вкус Валанкура все-таки будет признан, хотя вы и отрицаете его. Словом, в обществе будут естественно верить тому, что шевалье обладает достаточным вкусом, чтобы восхищаться красивой женщиной.

– Все это очень неприятно! – вздохнула госпожа Шерон.

– Позвольте полюбопытствовать, что такое неприятно? – вмешалась госпожа Клерваль, пораженная печальным выражением ее лица и унылым тоном, которым это было сказано.

– Ах, это очень щекотливая вещь, – отвечала госпожа Шерон, – и очень для меня неловкая.

– Искренне сожалею! – отвечала хозяйка дома. – Надеюсь, здесь сегодня не случилось с вами ничего дурного?

– Увы, да! случилось и не более, как полчаса тому назад. И не знаю, чем это кончится. Никогда еще мое самолюбие не было оскорблено до такой степени. Но уверяю вас, что этот слух лишен всякого основания.

– Боже мой! что же делать! Скажите мне, каким образом я могу помочь вам?

– Единственное, что вы можете сделать – это опровергать этот слух всюду, куда бы вы ни пошли.

– Прекрасно! но объясните же мне, что именно должна я опровергать?

– Это до такой степени обидно, что я даже не знаю, как сказать вам, – продолжала Госпожа Шерон. – Судите сами. Видите вы вон того молодого человека, что сидит там на конце стола? Он разговаривает с мадемуазель Эмери…

– Да, вижу…

– Вы замечаете, как мало он похож на человека высшего общества? Я только что говорила, что не сочла бы его за дворянина, если б не увидала его за вашим столом.

– Ну, так что же? В чем заключается причина вашего негодования?

– А! вы хотите знать причину! – отвечала госпожа Шерон. – Эта личность, никому неизвестная, этот дерзкий молодой человек, имевший нахальство ухаживать за моей племянницей, – распространяет слухи, будто он заявил себя моим поклонником! Подумайте, как оскорбителен для меня такой слух! Я знаю, вы войдете в мое положение. Женщина моего звания! До чего унизителен для меня даже слух о подобном союзе.

– Унизителен, в самом деле, бедный друг мой, – согласилась госпожа Клерваль, – можете быть уверены, я буду везде опровергать этот нелепый слух.

С этими словами она обратилась к другой группе гостей, а Кавиньи, с большой серьезностью наблюдавший всю эту сцену, поспешно отошел прочь, боясь, что не совладает с разбиравшим его смехом.

– Вы, кажется, не знаете, – промолвила дама, соседка госпожи Шерон, – что господин, о которой вы говорили, племянник мадам Клерваль?

– Быть не может! – всполошилась госпожа Шерон, начавшая убеждаться, что она совершенно ошиблась в своем суждении о Валанкуре; поэтому она, недолго думая, принялась расхваливать его с таким усердием, с каким раньше бранила.

Эмилия в продолжение почти всего разговора сидела в глубокой задумчивости и не слышала всей сцены; ее сильно удивило, когда она вдруг услыхала из уст тетки похвалы Валанкуру, о родственных отношениях которого к госпоже Клерваль она не имела понятия. Она была рада, когда госпожа Шерон (сильно сконфуженная, хотя она и старалась не подавать виду) тотчас же после ужина собралась уезжать. Монтони явился усаживать госпожу Шерон в карету; за ними следовали Эмилия и Кавиньи с выражением лукавой важности на лице. Простившись с ними, Эмилия увидала в окно кареты Валанкура, стоявшего в толпе у ворот. Но прежде чем карета отъехала, он исчез. Едучи домой, госпожа Шерон ни разу не произнесла его имени в разговоре с Эмилией. Вернувшись в замок, они тотчас же разошлись по своим спальням.

На другое утро, в то время, как Эмилия сидела за завтраком с теткой, ей подали письмо, на конверте которого была надпись знакомым почерком. Эмилия взяла письмо дрожащей рукой, и тетка в ту же минуту спросила, от кого оно? Эмилия, с ее разрешения, сломала печать и, увидав подпись Валанкура, не читая, отдала письмо тетке, которая нетерпеливо схватила его. Пока она пробегала письмо, Эмилия по выражению ее лица старалась угадать его содержание. Наконец госпожа Шерон вернула его племяннице.

– Прочтите, дитя мое, – проговорила она тоном менее сердитым, чем можно было ожидать.

Разумеется, Эмилия поспешно повиновалась тетке. В письме своем Валанкур, почти не касаясь вчерашнего свидания, заявлял, что он примет отказ не иначе, как лично от самой Эмилии, и просил разрешения явиться сегодня вечером. Читая это, Эмилия удивлялась снисходительности госпожи Шерон; она взглянула на нее, как бы в ожидании, и печально промолвила:

– Что же мне отвечать, тетя?

– Ну, конечно, надо повидаться с молодым человеком и выслушать, что он имеет сказать в свою пользу!

Эмилия не верила ушам своим.

– Постойте, – прибавила тетка, – я сама отвечу ему.

Она потребовала чернил, перо и бумаги. Эмилия все еще не смела доверяться своим впечатлениям и сильно волновалась. Она перестала бы удивляться, если бы слышала вчера вечером про одно обстоятельство, не забытое госпожой Шерон, а именно, что Валанкур приходится племянником госпоже Клерваль.

Каково было в подробностях содержание теткиной записки, Эмилия так и не узнала, но результатом ее было появление Валанкура в тот же вечер. Госпожа Шерон приняла его одна и между ними происходил долгий разговор, прежде чем Эмилию позвали вниз. Когда она вошла в гостиную, тетка спокойно беседовала с Валанкуром. При появлении молодой девушки Валанкур вскочил ей навстречу, и она заметила в глазах его искру надежды.

– Мы все толковали о вашем деле, – начала госпожа Шерон. – Шевалье рассказал мне, что покойный Клерваль был брат графини Дюварней, его матери. Очень жаль, что он раньше не сообщил мне о своем родстве с госпожой Клерваль. Разумеется, я сочла бы это обстоятельство достаточной рекомендацией для допущения его к себе в дом.

Валанкур поклонился и хотел обратиться к Эмилии, но тетка остановила его.

– Поэтому я и согласна, чтобы он посещал вас; и хотя, я не хочу связывать себя никакими обещаниями или объявлять вам, что уже считаю вас своим родственником, однако я разрешаю вам не разрывать отношений с моей племянницей и признаю возможность союза вашего в будущем, в том, конечно, случае, если шевалье получит повышение по службе или произойдет другое какое-нибудь событие, которое даст ему возможность обзавестись женой. Но, прибавлю к сведению господина Валанкура, да и к вашему также, Эмилия, что до тех пор, я положительно запрещаю думать о свадьбе.

Эмилия несколько раз менялась в лице в продолжение этой пошлой речи, а под конец неприятное чувство ее усилилось до такой степени, что она хотела уйти из комнаты. Между тем Валанкур, не менее ее смущенный, не смел взглянуть на нее, чувствуя, что она страдает из-за него. Но когда госпожа Шерон умолкла, он сказал:

– Как ни лестно мне ваше согласие, сударыня, как ни польщен я им, но у меня еще остаются такие опасения, что я почти не смею надеяться.

– Прошу вас, объяснитесь, – сказала госпожа Шерон. Это неожиданное требование снова смутило Валанкура, хотя при других обстоятельствах он только улыбнулся бы.

– Пока я не получу от мадемуазель Сент-Обер разрешение принять ваше согласие, – проговорил он прерывающимся голосом, – пока она сама не дозволит мне надеяться…

– Ах, только-то! – прервала его тетушка. – Ну, так я беру на себя ответить за нее. Но в то же время, сударь, позвольте мне заметить, что я ее опекунша, и во всяком случае, надеюсь, что моя воля для нее закон.

Проговорив все это, она встала и выплыла из комнаты, оставив Эмилию и Валанкура в состоянии полного смущения. Надежды Валанкура наконец преодолели сомнения, и он обратился к Эмилии с жаром и искренностью, столь свойственными ему; но она долго не могла оправиться настолько, чтобы выслушать сознательно его признания и мольбы.

Поведение госпожи Шерон в этом деле объяснялось ее тщеславным эгоизмом. Валанкур в своем первом свидании с полной чистосердечностью изложил ей свои теперешние обстоятельства и свои надежды в будущем, а она с большей осторожностью, чем гуманностью, бесповоротно и резко отказала ему. Она мечтала о том, чтобы ее племянница сделала блестящую партию, не потому, чтобы она действительно желала ей счастья, которое, по мнению света, могут доставить богатство и знатность, а просто потому, что она желала сама участвовать в тех благах, какие должен ей доставить такой союз. И вот, узнав, что Валанкур – племянник такой богатой и именитой особы, как госпожа Клерваль, она вдруг пожелала этого брака, так как перспектива богатства и знатности для Эмилии обещала отразиться и на ней. Ее расчеты относительно состояния были основаны скорее на ее мечтах, а не на каком-либо намеке Валанкура, или признаках вероятия. Строя свои надежды на богатстве госпожи Клерваль, тетка, очевидно, забывала, что у той есть дочь. Валанкур, однако, не позабыл об этом обстоятельстве: он так мало ожидал себе благ со стороны госпожи Клерваль, что даже не упомянул о своем родстве с нею при первом своем разговоре с госпожой Шерон. Каково бы ни было в будущем состояние Эмилии, породниться с госпожой Клерваль могло считаться в глазах тетки неоспоримой честью, так как пышность и роскошный образ жизни этой особы, во всяком случае, возбуждали и всеобщую зависть и старание подражать ей. Таким образом, она не задумалась одобрить помолвку племянницы, имея в виду лишь сомнительный и отдаленный исход и столь же мало соображаясь с ее счастьем, как и тогда, когда она поспешно и необдуманно запретила этот союз.

С этого времени Валанкур стал частым гостем в доме госпожи Шерон, и Эмилия проводила в его обществе первые счастливые часы со времени смерти отца. Оба были слишком поглощены настоящим, чтобы серьезно думать о будущем. Каждый из них любил, чувствовал себя любимым, и они не могли думать, чтобы эта привязанность, составлявшая отраду их в настоящем, могла причинить в будущем долголетние страдания. Между тем госпожа Шерон стала поддерживать еще более частые сношения с госпожой Клерваль, и ее тщеславие было польщено возможностью благовестить всюду, куда бы она ни показывалась, о нежной привязанности, существующей между их племянником и племянницей.

За последнее время Монтони стал также ежедневным гостем в замке, и Эмилия не могла не заметить, что он действительно является в качестве претендента и получает поощрение со стороны ее тетки.

Так прошли зимние месяцы не только спокойно, но и счастливо для Эмилии и Валанкура; полк его стоял неподалеку от Тулузы, и он имел возможность часто посещать замок. Павильон на террасе был любимым местом их свиданий; там мадам Шерон и Эмилия работали над каким-нибудь рукоделием, между тем как Валанкур читал им вслух изящные произведения литературы, слушал восторженные отзывы Эмилии, выражал свои собственные мнения и все более и более убеждался, что их души родственны друг с другом – и что оба полны тем же благородными, великодушными чувствами.