скачать книгу бесплатно
Синтия откидывает с плеча косы и наклоняется ко мне с внезапным заговорщическим видом.
– Он сказал, что ничего страшного, если ты присоединишься, – шепчет она.
– Педро… что? – Мой голос звучит пронзительно, и Синтия жестом просит меня говорить тише.
– Он сказал, что ты можешь присоединиться, если будешь держаться подальше, и никому не говори, что он это сказал, и… что еще? А, вспомнила. Действуй практически незаметно, – объясняет Пэ-Эс, делая пассы руками на манер фокусника.
Я моргаю.
– Так сказал Педро Молина?
– Единственный и неповторимый. – Пэ-Эс улыбается, демонстрируя очаровательную щербинку между передними зубами.
– Почему он вдруг смирился? – прищуриваюсь я на них. – Если он говорил вам что-то еще, скажите. Это в отместку за свадебный торт, не так ли?
Все трое в замешательстве переглядываются.
– Что за свадебный торт? – спрашивает Виктор, впервые вступая в разговор.
Это, должно быть, ловушка. Слишком уж они милы.
– Что бы вы ни пытались здесь провернуть, я на это не куплюсь! – говорю я.
Я встаю и ухожу, прежде чем вся столовая превратится в очередной школьный хор, распевающий обо мне злую песню.
В «Соли» выстроились покупатели, ожидающие своей очереди, чтобы сделать заказ.
Мама сегодня работает на автомате, снует туда-сюда от духовок к корзинкам с хлебом, к кассовому аппарату. Я пыталась ей помочь, схватила щипцы, чтобы доставать хлеб из корзинок, но она закричала, что я очень медлительная и доставляю ей в «Соли» еще больше хлопот.
Так что я держусь в сторонке.
Вместо этого я прямо за стойкой делаю домашнее задание, хотя мама жалуется, что на моих учебниках останутся пятна от кофе и еды. Но заниматься наверху, в моей спальне, слишком одиноко. Особенно в пятницу вечером, когда некуда пойти и нет друзей, с которыми можно переписываться, – это ощущается совсем не так, как в другие дни…
Если бы бабушка была здесь, она была бы единственным другом, который мне нужен. Она нашла бы способ убедить маму, что я уже достаточно поучилась. Она заказывала эспетиньос[44 - Эспетиньос (португ. espetinos) – мясо или овощи на шампуре.] в киоске сеу Флориано в фейринье, и он всегда присылал дополнительные блюда, потому что был в нее влюблен. Болгарский перец и лук на шпажках, политые острым чесночным соусом с небольшим количеством лайма. Эспетиньос из курицы и говядины в беконе. И гарнир из фарофы[45 - Фарофа – блюдо из поджаренной маниоки.], чтобы мы могли окунать шампуры и хрустеть касавой[46 - Касава – мука из маниоки.], впитавшей мясной сок. Потом мы сидели на тротуаре и смотрели, как приходят и уходят соседи, и мы вместе ели, смеялись и гадали о будущем ее любимых героев теленовелл…
Мне так больно о ней вспоминать. Больше всего на свете.
– Saudades[47 - Saudades (португ.) – скучаю по тебе.], Хулинья, – слышу я, как говорит донья Сельма, называя бабушку ее старым прозвищем, и печаль в ее голосе перекликается с болью в моем сердце. Одной рукой она слегка касается подсолнухов у рецепта пирога фубы.
Она разворачивается и возвращается, чтобы присоединиться ко мне у стойки, заглядывает через плечо в мою тетрадь.
– Аве Мария! Ты понимаешь все эти вещи? Эти цифры и символы? – Она притворно вздрагивает, совсем как бабушка.
– Я не фанат геометрии, но да, – говорю я.
– Кажется, это трудно.
– Да нормально.
Донья Сельма внезапно хватает мое лицо обеими руками и запечатлевает на моей макушке гордый поцелуй, от которого я чуть не падаю со стула. Жест настолько неожиданный, что вызывает у меня невольную улыбку.
– Неудивительно, что твоя мама всегда говорит, что ты будешь первой Рамирес, которая поступит в университет!
Мама выходит из кухни со свежей порцией французского хлеба, восхитительный аромат наполняет пекарню.
– Не хвали ее слишком сильно, донья Сельма, – говорит она. – В последнее время она расслабилась. Даже не смогла пересдать тест, и теперь ее оценка будет выглядеть плохо, что больше похоже на мои оценки, когда я училась в старшей школе, – а теперь угадай, кто не поступил в университет?
Все клиенты, стоящие в очереди, смотрят на меня, и я чувствую, как сжимаюсь от смущения, пока не превращаюсь в песчинку.
– Я все еще первая в классе… – тихонько говорю я.
Мама слишком резко ставит на стол поднос.
– Мальчик Молина – четвертый в вашем классе. Я слышала, как Эулалия хвасталась этим в фейринье. Четвертый, как будто это хорошо. Но потом она сказала, что он четвертый, хотя и прогуливал школу. Представь, если бы он не прогуливал. – Мама пристально смотрит на меня из-за прилавка. – Ларисса Катарина Рамирес, я предупреждала тебя, чтобы ты серьезно относилась к учебе, но ты меня не слушаешь. Теперь этот парень тебе не уступит.
Теперь я меньше песчинки. Я достигла субатомного уровня.
Я оглядываюсь через плечо с горьким привкусом во рту, и о чудо, на пороге «Сахара» стоит Педро Молина с сеу Ромарио.
Я знаю, что это не его вина, но я не могу не чувствовать волну негодования из-за того, что мама всегда меня ругает, когда думает, что он учится в школе лучше меня. Не имеет значения, что другие одноклассники иногда получают более высокие оценки, чем я. Но не дай бог, это окажется Педро Молина – для мамы это равносильно концу света.
Я наблюдаю, как он пытается заинтересовать равнодушных прохожих подносом с образцами боло де басия[48 - Боло де басия (португ.) – мини-кексы на основе маниока.], золотистая выпечка ловит отблески мигающих огоньков за его спиной. Он выглядит так, как будто у него что-то болит. Прижимает руку к пояснице, пытаясь распрямиться, а когда думает, что никто не смотрит, сутулится, прислоняясь спиной к стене. Но сеу Ромарио тут же тычет его в ребра, и Педро быстро возвращается к стойке «смирно».
Часть моего негодования ослабевает. Хотя бы немного. Я думаю о том, что его семья тоже может быть с ним строга.
– Элиси, не будь такой строгой, – говорит донья Сельма, похлопывая меня по руке, чтобы утешить. – Она первая. Это здорово, не так ли, Лари?
Я пытаюсь улыбнуться, но чувствую себя банановой кожурой, которую бросили, на которой поскользнулись, прокляли и отшвырнули на обочину.
– Здорово, потому что я все время слежу за ней, – парирует мама. – У нее нет никаких обязанностей, кроме школы, но если я не велю ей заниматься, она просто сидит без дела. Такая ленивая. Не знаю, в кого она удалась. Ее бабушка была как трудяжка-муравей. Никогда не останавливалась. Как и прабабушка. – Она делает паузу, ее ноздри слегка раздуваются. – И ее отец тоже.
Теперь от этих слов больно. Мама перечислила всю семью, чтобы продемонстрировать, насколько я бесполезна?
– Я предлагала помочь тебе в «Соли», – замечаю я.
Мама хмуро смотрит на меня.
– Кто говорит о том, что ты должна работать в «Соли»? Что ты вообще можешь здесь сделать? Ты не умеешь печь.
– Если бы ты меня научила…
– Ты – ученица! – прерывает меня мама. – Твоя работа – учиться. Уясни себе: это – твоя единственная забота. И ты должна считать себя счастливицей, вместо того чтобы выглядеть такой несчастной! Знаешь, сколько детей твоего возраста не имеют подобной привилегии? Да у твоего собственного отца ее не было!
Не знаю, когда я успела подняться с табурета.
Но в следующее мгновение я уже выхожу на тротуар, и дверь «Соли» захлопывается за мной.
Я сижу рядом с церковью, вдали от людской суеты, рядом с фейриньей, где дети толпятся вокруг тележки с попкорном и чуррос[49 - Чу?ррос – сладкая обжаренная выпечка из заварного теста, имеющая в сечении вид многоконечной звезды.]. Если кто-нибудь застанет меня плачущей, это станет вишенкой на вершине и без того ужасного вечера…
Внутренний дворик обнесен низкой стеной, а внизу огоньки домов в этот дождливый вечер мерцают, как созвездие, спускаясь все ниже и ниже по крутым улочкам, пока не упираются в пляж. Вид захватывает дух. Раньше это было любимое место бабушки.
Я бы хотела, чтобы она сейчас была здесь, со мной. Бабушка всегда знала, что нужно сказать. Но теперь все, что у меня есть, – это сердитые слова мамы, которые продолжают прокручиваться в моей голове. Не знаю, в кого она удалась.
Что ж, мам, я тоже не знаю!
Потому что я – Рамирес, которая не умеет готовить. Интересно, что это обо мне говорит. Бывают дни, как сегодня, когда я чувствую, что на самом деле именно по этой причине нам с мамой так трудно понять друг друга. Мне с ней не досталось такого опыта на кухне «Соли», какой был у нее с бабушкой. Не досталось таких переживаний, которые, я уверена, раньше были у бабушки с прабабушкой. Всего того, что создает и укрепляет связь между нами, женщинами Рамирес.
Сейчас больше, чем когда-либо, мне нужна мама. И мне хочется думать, что я ей тоже нужна, даже если она слишком горда, чтобы это признать.
Еще одна волна слез стекает по моим щекам.
Ветер усиливается, и мои волосы развеваются во все стороны. Ветер шевелит ленты, украшающие боковую часть церкви Святого Иоанна, и несколько лент отрываются и летят, бороздя воздушный поток.
Я провожаю одну из них взглядом, а она озорно обвивается вокруг лодыжки какого-то туриста. Он слегка встряхивает ногой, и ленточка снова срывается в полет. Когда он смотрит на меня, я, задыхаясь, понимаю, что это не турист. Это Педро.
Я быстро вытираю руками лицо и встаю, чтобы уйти. Вся моя кровь словно вскипает.
– Что тебе нужно? – говорю я, не утруждая себя тем, чтобы скрыть свой гнев. – Зачем ты ходишь за мной?!
Он выглядит немного неуверенным, и я знаю, что он видел, как я плакала. Я вижу, как он хмурится, не находя слов, раздумывает над ситуацией, чтобы придумать лучший способ еще больше испортить мне настроение.
– Я слышал, у тебя какой-то договор с Пиментель, – говорит он, скрещивая руки на груди. – Чтобы помочь нашим одноклассникам, если ты вступишь в мой клуб. Это правда?
Я повторяю его позу.
– И что, если так?
Мы участвуем в этом состязании в гляделки дольше, чем мне бы хотелось.
Педро вздыхает.
– Ларисса, у меня был долгий день, поэтому я действительно не хочу тратить вечер на ссору с тобой. Мои друзья сказали мне, что ты им не поверила, поэтому я просто зашел, чтобы сообщить тебе как президент кулинарного клуба: ты можешь к нам присоединиться.
– Что?
Он все так же неловко пожимает плечами, как будто сам пытается заставить себя поверить в собственные слова.
– Я не собираюсь становиться причиной того, что кто-то провалит занятия у Пиментель. Так что… давай, вступай в клуб. Просто держись от меня подальше, ладно?
Он кивает мне и уходит, направляясь обратно в «Сахар».
– Держись от меня подальше! – кричу я в его удаляющуюся спину.
Мои руки покрываются гусиной кожей, и я понимаю, что это не только из-за ветра. Это могло бы стать решением моих проблем с мамой. В клубе я действительно могу научиться готовить. Однажды я могла бы удивить маму и показать ей, что могу помогать в «Соли», не создавая новых проблем. Мое умение готовить могло бы стать настоящим мостом между нами.
Единственная проблема – это Педро.
Я не могу позволить ему узнать, что я на самом деле не умею готовить. Но если мы будем держаться друг от друга подальше, насколько трудно будет скрывать мой секрет?
16
ПОНЕДЕЛЬНИК, 2 МАЯ
– Опаздываешь, – обвиняюще бросает мне Педро, едва я захожу в кухню кафетерия.
Вот тебе и «держись подальше» …
Остальные при виде меня взволнованно поднимают глаза, но Педро тут же прикрикивает, чтобы они возвращались к работе.
– Что происходит? – спрашиваю я Синтию, которая с ошеломленным видом проходит мимо меня, выходя из кухни с картонными коробками в руках. Виктор следует за ней по пятам, неся высокую стопку, которая так и норовит потерять равновесие. Я поправляю его коробки как раз вовремя, и он одаривает меня улыбкой, от которой у меня мурашки бегут по коже.
– Мы несем это к велосипедам, – говорит она из кафетерия.
– К велосипедам?
У Синтии нет времени объяснять. Я разворачиваюсь, чтобы пойти за всеми, но Пэ-Эс хватает меня за плечи.
– Можешь присмотреть за сковородкой бригадейро? – Он с абсолютно безумным видом кивает на плиту позади меня. – И еще, добро пожаловать! – весело добавляет он, выходя.
В оцепенении я ковыляю к плите.
– Я… могу, – отвечаю я пустой кухне, и я ненавижу, как неуверенно это звучит.
Я смотрю на бурлящую смесь для бригадейро.
Шоколадную пасту можно ложкой съесть горячей прямо со сковороды. Из нее можно накрутить трюфелей и покрыть их обсыпкой. Ее также можно использовать в качестве глазури на торте. Но мы не продаем в «Соли» бригадейро – в нашем районе это рецепт «Сахара», – поэтому я чувствую, что мне вообще не следует находиться рядом.
Я смотрю на пустые банки из-под сладкого сгущенного молока на прилавке и начинаю учащенно дышать.
Оглядываюсь через плечо, ожидая, что Педро вернется на кухню и накричит на меня. Но он ушел к велосипедам вместе с остальными, несущими коробки. Я делаю несколько глубоких вдохов, чтобы успокоить мысли. Не то чтобы мне нужно это готовить. Пэ-Эс просто попросил меня присмотреть. Думаю, это нормально. Я не нарушаю десятилетний договор.
Это просто… бригадейро.
Бурление усиливается.
«Деревянная ложка», – говорю я себе, вспоминая, что сказала мама в тот вечер в «Соли». Начинаю помешивать. И внезапно останавливаюсь. Что, если я не должна это мешать? Бульканье усиливается, как будто смесь отвечает на мой вопрос.
Я возвращаюсь к помешиванию, и бригадейро замолкает, словно умиротворившись.
Пот уже стекает у меня по спине. Насколько тяжело присматривать за бригадейро? Я вспоминаю о маминой яичнице-болтунье и о том, что да, трудно не дать еде подгореть. В панике я вытаскиваю из кармана телефон и ищу советы о том, как узнать, что смесь для бригадейро готова.
«…Когда перестанет прилипать ко дну сковородки», – читаю я.
А?
Как что-то может не прилипать ко дну сковородки, если это «что-то» – сгущенное молоко? Оно что, рассеется как облачко или что-то в этом роде? Как по волшебству?
Кухня медленно наполняется сильным ароматом шоколада.
