скачать книгу бесплатно
Скандалы советской эпохи
Федор Ибатович Раззаков
Времена меняются. Сейчас любой скандал в шоу-бизнесе, в театре, кино или спорте тут же становится достоянием гласности, его обсуждает пресса, участников скандала показывает ТВ, зрители смакуют подробности. Но так было не всегда. В советскую эпоху цензура в прессе и на ТВ напрочь лишала поклонников звезд этого «удовольствия». Ходили слухи, люди ловили редкие сообщения, а пресса бодро рапортовала о высокой нравственности общества. Тем не менее скандалы происходили, порой на самых верхних этажах власти, с самыми популярными актерами, самыми уважаемыми деятелями культуры и самыми известными спортсменами. Что ж, вернемся на десятилетия назад и постараемся понять, что же тогда происходило на самом деле…
Федор Раззаков
Скандалы советской эпохи
Предисловие
Эта книга писалась на фоне громкого скандала 2007 года, связанного с письмом трех десятков российских знаменитостей, где те жаловались президенту на распоясавшихся папарацци. Дескать, те лезут в их частную жизнь, буквально не дают им прохода. У многих людей это письмо вызвало недоумение, поскольку: а) капиталистическая система иных отношений между масс-медиа и «звездами» не предполагает и б) практически все подписанты письма активно участвовали в построении этого самого капитализма, внедряли его в массы и широко пропагандировали. Это они, еще совсем недавно считавшиеся «инженерами человеческих душ» и олицетворявшие для большинства неселения огромной страны образец высокодуховных и нравственных людей, в мгновение ока превратились в их полную противоположность – в алчущих дешевой славы и легких «бабок» артистов, вся слава которых зиждется уже не на моральных принципах, а исключительно на громких скандалах. И то племя ушлых папарацци, которое сегодня имеет российское общество, взрастили именно они – бывшие «инженеры человеческих душ». Не все, конечно, но подавляющая их часть точно.
Между тем после этого письма стало окончательно понятно то, что отличало советское общество от нынешнего. Долгие десятилетия в СССР культивировалось особое отношение к артистам как к носителям высокой нравственности и духовности. И хотя многие из артистов в обычной жизни этих принципов не всегда придерживались, советские масс-медиа искусственно поддерживали в обществе авторитет актерской профессии, публикуя в основном исключительно положительные материалы о ней. Поэтому общественный имидж артистов в Советском Союзе был очень высок: например, даже в криминальном мире существовало негласное правило артистов не обижать. И правило это соблюдалось долгие десятилетия, о чем есть множество примеров, в которых фигурируют имена самых разных представителей актерской братии.
В русле этих же тенденций развивалась и советская скандальная журналистика. Практически все ее публикации преследовали одну цель – воспитание высокой морали в обществе. На примере знаменитых людей, в той или иной мере не сумевших совладать со своими тайными страстями и пороками и вследствие этого угодивших в разного рода скандальные истории, власть учила общество отличать нравственность от безнравственности. А самих именитых участников скандалов власти предержащие опускали с небес на грешную землю, давая ясно понять, что славу нужно завоевывать годами, а потерять можно в одночасье. Стоит отметить, что «опускание» кумиров нации происходило гуманно: за редким исключением критике подвергались не самые одиозные их грехопадения (например, одного известного барда в СМИ критиковали исключительно за его остросоциальные песни, но ни разу власть не ударила по другим его уязвимым местам вроде алкоголизма или наркомании). То есть «желтизна» советского агитпропа имела свои пределы, которые не позволяли нации кардинально разочароваться в своих кумирах. В итоге, несмотря на то что на этом поприще у власти не всегда и все получалось, однако в общем и целом такая установка приносила свои плоды: кумиры нации служили для общества этакими маяками нравственности.
Эта система обрушилась вместе с Советским Союзом в конце 1991 года, после чего новая власть, в пику старой, взяла курс на пропаганду аморальности во всех ее проявлениях. С этого момента самым ходовым товаром стал скандал, а самыми главными его разносчиками стали люди из разряда медийных (актеры, писатели, спортсмены, политики и т. д.). Скандал быстро раскрепостил общество в моральном и духовном планах, опустив его на сто ступеней вниз против прежнего. Своего пика это «опускание» достигло в 2007 году, когда целая группа именитых людей из артистической богемы написала упоминаемое выше письмо президенту страны с тем, чтобы он обуздал папарацци. В этом письме со всей наглядностью отразилось то смятение, в котором оказалась нынешняя российская артистическая богема, которая сама не знает, чего хочет. Отрешившись от социализма и зная истинную цену большинства «инженеров человеческих душ», власть искусственно поддерживала в обществе их высокий статус носителей высших моральных ценностей. Теперь, при нынешней капиталистической системе, кумиры нации стали некими клоунами, которых все пользуют так, как им хочется: богатые дяди из власти и бизнеса заказывают их к себе на тусовки, а папарацци «куют деньгу», смакуя скандалы с их участием. Письмо показало, что артисты к такому положению еще не привыкли. Но это дело времени, поскольку выбор невелик: либо жить, как есть, либо… возвращаться обратно в социализм.
1923
В прицеле – основатель МХАТ
(Константин Станиславский)
Времена нэпа (1921–1929) чем-то напоминают нашу нынешнюю российскую действительность: та же погоня за «золотым тельцом», та же пропасть между богатыми и бедными и та же «желтизна» большинства средств массовой информации в выражении своих чувств и мыслей. В итоге свобода слова очень часто становилась не инструментом конструктивной критики, а средством для сведения личных счетов. Причем никаких авторитетов в этом деле не существовало. В конце 1923 года такой жертвой стал великий реформатор театра Константин Сергеевич Станиславский.
В те годы лишь незначительная часть театралов продолжала уважать Мастера и ценить его вклад не только в российское, но и мировое театральное искусство, а большинство откровенно издевалось над ним и презирало. Это большинство считало Станиславского «пережитком царской России» и требовало «сбросить его с корабля истории». Даже бывший мхатовец Всеволод Мейерхольд, который в советской России дорос до поста начальника театрального отдела Наркомпроса, во всеуслышание заявил, что «Московский Художественный театр – это эстетический хлам». Мейерхольд призывал бороться с академическими театрами и создавать новое искусство – авангардное, экспериментаторское. Естественно, в подобном искусстве таким реформаторам, как Константин Станиславский, места просто не было. По сути, это была борьба не против Станиславского, а против русского традиционализма, которую вели большевики-космополиты в лице наркома просвещения А. Луначарского, того же В. Мейерхольда и т. д.
Одна из первых атак на великого театрального реформатора случилась осенью 1923 года, причем по своим методам она зеркально напоминает сегодняшние российские реалии: главным двигателем скандала была откровенная подтасовка фактов и злонамеренная ложь. А главным разносчиком всего этого оказался сатирический журнал «Крокодил», где была помещена обидная карикатура на Станиславского, которая подавала его как зарвавшегося буржуя, ненавидящего рабочий класс. Надпись под карикатурой гласила: «Режиссер Московского Художественного театра К. С. Станиславский заявил американским журналистам: „Какой это был ужас, когда рабочие врывались в театр в грязной одежде, непричесанные, неумытые, в грязных сапогах, требуя играть революционные вещи“.
Поскольку сам Станиславский заступиться за себя тогда не мог – он находился в служебной командировке в Америке, – это дело взял на себя его ближайший сподвижник и друг Владимир Немирович-Данченко. А рупором в его руках стала главная газета страны – «Правда», руководство которой относилось к Станиславскому с уважением. 24 ноября там было опубликовано письмо В. Немировича-Данченко, в котором сообщалось:
«Мне доставлена от ЦК Всерабиса вырезка из журнала „Крокодил“ с карикатурой на К. С. Станиславского… Источник цитаты (под карикатурой. – Ф. Р.) не указан. На запрос наш редакция «Крокодила» сослалась на анонимную заметку в «Вечерних Известиях» от 10 ноября, под заглавием «Наши за границей». В свою очередь «Вечерние Известия» указали нам «какие-то» (точно они не могут установить) NN «Накануне» и одной из одесских газет.
Подобная неопределенность в таком чрезвычайно важном для Художественного театра вопросе заставила меня обратиться к самому К. С. Станиславскому, не знает ли он источника этой грязной клеветы. Станиславский отвечает мне из Нью-Йорка следующей телеграммой: «Сообщение о моем американском интервью ложно от первых до последних слов. Неоднократно при сотнях свидетелей говорил как раз обратное о новом зрителе, хвастал, гордился его чуткостью, приводил пример философской трагедии „Каин“, прекрасно воспринятой новой публикой. Думал, что сорокалетняя деятельность моя и моя давнишняя мечта о народном театре гарантируют меня от оскорбительных подозрений. Глубоко обижен, душевно скорблю. Станиславский».
Надеюсь, что издания, напечатав клевету, дадут место и настоящему опровержению, не заставляя нас требовать этого судом».
Отметим, что нападки на К. Станиславского продолжались в течение нескольких лет, что вполне объяснимо: большевики-космополиты (вроде того же В. Мейерхольда) в те годы были в фаворе и часто диктовали свои законы практически во всех сферах жизнедеятельности общества. Однако Станиславский продолжал гнуть свою линию и ни на йоту не отходил от своего «академизма», понимая, что мода на разного рода экспериментаторство погубит народное социалистическое искусство. Поэтому все его тогдашние постановки классики – «Горячее сердце» (1926), «Женитьба Фигаро» (1927) и др. – были откровенным вызовом «мейерхольдовщине» с ее фактическим надруганием над русской и зарубежной классикой.
Это противостояние закончится в середине 30-х, когда высшее партийное руководство страны возьмет курс на возрождение русского патриотизма и официально объявит «академизм» и «традиционализм» К. Станиславского государственно угодными делами. В 1936 году Мастеру будет присвоено звание народного артиста СССР. Спустя два года К. С. Станиславский скончается, однако его дело продолжат ученики. Длиться это будет ровно полвека, после чего в стране грянет горбачевская перестройка и новые большевики-космополиты, последователи Луначарских и Мейерхольдов, сумеют взять реванш. Впрочем, об этом речь пойдет в завершающих главах этой книги.
Дело четырех поэтов
(Сергей Есенин)
Еще одной жертвой большевиков-космополитов в 20-е годы оказался другой известный человек – поэт Сергей Есенин. Оппоненты объявили его апологетом «царской крестьянской России», «певцом кулачества» и «попутчиком социализма». Поскольку большинство этих оппонентов составляли лица еврейской национальности, противостояние Есенина с ними часто приобретало антисемитские черты. Один из самых громких скандалов подобного рода, связанных с именем поэта, случился осенью 1923 года. Вот как это выглядело в изложении газеты «Рабочая Москва», на страницах которой была опубликована статья «Что у трезвого „попутчика“ на уме…» (номер от 22 ноября):
«Во вторник (20 ноября. – Ф. Р.) вечером под председательством В. Брюсова состоялось торжественное заседание, посвященное пятилетию Всероссийского союза поэтов. После официальной части в клубе союза состоялась вечеринка.
Почему на этой вечеринке не были поэты: П. Орешин, С. Есенин, С. Клычков и Ганин? Это ясно из нижеследующего.
Около 10 часов вечера Демьяну Бедному на квартиру позвонил по телефону Есенин и стал просить заступничества. Дело оказалось в том, что четыре вышеназванных поэта находились в 47-м отделении милиции.
На вопрос Демьяна Бедного, почему же они не на своем юбилее, Есенин стал объяснять:
– Понимаете, дорогие товарищи, по случаю праздника своего мы тут зашли в пивнушку. Ну, конечно, выпили. Стали говорить о жидах. Вы же понимаете, дорогой товарищ, куда ни кинь – везде жиды. И в литературе все жиды. А тут подошел какой-то тип и привязался. Вызвали милиционеров, и вот мы попали в милицию.
Демьян Бедный сказал:
– Да, дело нехорошее!
На что Есенин ответил:
– Какое уж тут хорошее, когда один жид четырех русских ведет.
Прервав на этом разговор с Есениным, тов. Демьян Бедный дежурному комиссару по милиции и лицу, записавшему вышеназванных «русских людей», заявил:
– Я таким прохвостам не заступник.
Как нам стало известно, вышеозначенные юбиляры, переночевав ночь в милиции, были препровождены затем в ГПУ для допроса. Делу будет дан судебный ход.
Так кончился пир бедою. А мы получили удовольствие узнать подлинные мысли четырех «попутчиков», ибо, что у трезвого «попутчика» на уме, то у пьяных Есениных и Орешиных на языке.
Нашим читателям рабочим и особливо пролетарским поэтам надлежит отсюда сделать соответствующие выводы, а редакциям, страницы коих украшаются великолепными произведениями вышеназванных юбиляров, мы подсказывать, что им делать, не будем: они, надеемся, сами решат этот вопрос».
Два дня спустя по четырем поэтам ударило еще одно издание – «Рабочая газета». Там появилась статья Л. Сосновского «Испорченный праздник», где со всеми подробностями был описан дебош в пивной, устроенный Есениным и его приятелями. Понимая, что кампания против них набирает обороты, поэты бросились защищаться. 30 ноября их открытое письмо появилось в «Правде». В нем сообщалось:
«Ввиду появившихся статей в „Рабочей газете“ и в „Рабочей Москве“ мы просим напечатать следующее наше заявление.
Всякие возражения и оправдания, впредь до разбора дела третейским судом, считаем бесполезными и преждевременными.
Дело передано в Центральное бюро секции рабочей печати.
Петр Орешин, Сергей Клычков, А. Ганин, С. Есенин».
Далее сообщалось: «ЦБ постановило поручить рассмотрение дела товарищескому суду в составе тт. К. Новицкого, П. Керженцева, В. Плетнева, А. Аросева и Ив. Касаткина. Председателем назначен тов. К. Новицкий».
12 декабря та же «Правда» опубликовала следующее сообщение:
«В понедельник, 10 декабря, в Доме печати под председательством тов. Новицкого состоялся товарищеский суд по делу 4 поэтов: С. Есенина, Орешина, С. Клычкова и Ганина, обвиненных тов. Л. Сосновским в «Рабочей газете» в черносотенных антисемитских выходках. Докладчиком по делу выступал тов. Керженцев.
В длинном заседании, продолжавшемся с 8 часов вечера до 3 часов ночи, суд заслушал показания обвиняемых и многочисленных свидетелей, которые коснулись не только инцидента в пивной, послужившего для тов. Сосновского материалом для обвинения поэтов, но также и всей предыдущей работы обвиняемых поэтов за время революции.
Со свидетельскими показаниями выступили тт.: Демьян Бедный, Н. И. Смирнов, Б. Волин (ответственный редактор «Рабочей Москвы». – Ф. Р.) В. Львов-Рогачевский, А. М. Эфрос, Андрей Соболь, А. Мариенгоф, М. Герасимов, В. Кириллов и др. Тов. Сосновский указал, что в инциденте с поэтами он усматривает доказательство того, что в современных литераторских кругах по-прежнему господствуют «купринские нравы», унаследованные от эпохи «Вены». Суд должен произнести веское слово для осуждения этой разнузданности и антисемитизма, хотя бы последний и не носил программного характера.
Поэтов защищал тов. Вяч. Полонский. Он доказывал, что тов. Сосновский преувеличил значение этого эпизода, сущность которого заключается в пьяном дебоше. Подсудимых можно судить только за пьянство и дебош, а обвинение в антисемитизме как недоказанное должно быть снято.
В заключительном слове, так же как и в своих первоначальных показаниях, поэты отвергали обвинение в антисемитизме и говорили о своей работе для революции с самого ее начала.
В третьем часу ночи тов. Новицкий объявил, что суд вынесет свое мнение по делу в четверг, 13 декабря, вечером».
16 декабря «Правда» поставила точку в этом скандале, опубликовав его развязку. Газета сообщила, что товарищеский суд вынес вердикт, из которого следовало, что «поведение четырех поэтов носило характер антиобщественного дебоша, что в милиции и на улице поэты позволили себе выходки антисемитского характера. За что поэтам было объявлено общественное порицание.
Тов. Сосновский изложил инцидент с 4 поэтами («Рабочая газета» № 264 «Испорченный праздник») на основании недостаточных данных и не имел права использовать этот случай для нападок на некоторые из существующих литературных группировок.
Инцидент ликвидируется настоящим постановлением и не должен служить в дальнейшем поводом или аргументом для сведения счетов, и поэты Есенин, Орешин, Клычков и Ганин, ставшие в советские ряды в тяжелый период революции, должны иметь полную возможность по-прежнему продолжать свою литературную работу.
Означенный приговор вынесен судом единогласно».
1930
«Земля» не для бедного
(Александр Довженко)
Классик советского и мирового кинематографа Александр Довженко на протяжении своего долгого творческого пути (а он проработал в кино более 30 лет) неоднократно подвергался критике на страницах прессы. Один из первых громких скандалов с его именем случился на заре его творчества – в 1930 году, когда Довженко снял фильм «Земля», посвященный колхозному крестьянству. Обращение его к этой теме было не случайным. В то время в стране проводилась массовая коллективизация, и многие деятели советского искусства бросились отображать в своих произведениях эту кампанию. Однако если большинство из них стремилось создавать достаточно простые и доходчивые произведения, то Довженко создал серьезную кинопоэму, где многое было новаторским: и язык киноповествования, и сама «картинка», в которой присутствовали беспрецедентные для советского кинематографа кадры с обнаженным женским телом. Все это и стало поводом к тому, что «Земля» подверглась весьма суровой критике в советских СМИ.
Наиболее яростным противником фильма оказался известный поэт Демьян Бедный, который напечатал в газете «Известия» (номер от 4 апреля 1930 года) огромный фельетон под названием «Философы». Под последними автор имел в виду тех деятелей советского искусства (в их число входил и А. Довженко), кто вместо доступных простому народу произведений создает заумные творения, да еще напичканные вредной идеологией. Особенно сильно возмутил поэта эпизод с эротикой – метаниями обнаженной невесты в пустой избе. Повторюсь, что для советского кино подобные сцены были в диковинку и вызывали у большинства зрителей настоящий шок. В устах Бедного суровые оценки по адресу данного эпизода выглядели следующим образом:
…Особливо хороша исступленная
Девица оголенная.
Вот где показ, так показ!
В самый раз!
В настоящую точку!
Содрали с девицы сорочку
Всенародно, публично!
Это что ж? Не цинично?
Это что же? Терпимо?
В театре на сцене недопустимо?
А допустимо в кино?
Это – умно?
Это – НЕОБХОДИМО?
У нас ссылались не раз и не два
На ленинские слова:
«Из всех искусств для нас важнейшим
является кино».
И главного в этих словах не заметили,
Основного не сметили:
Не важнейшее само по себе,
А ДЛЯ НАС, в нашей острой борьбе
Наших врагов НЕ ЖАЛЕЮЩЕЕ,
Боевое, ударное средство,
А НЕ САМОДОВЛЕЮЩЕЕ
КИНОЭСТЕТСТВО!
Продвинуть здоровое кино в массы в городе,
А еще более того в деревне.
Так Лениным сказано.
А в картине ЗДОРОВОЕ что нам показано?
Эта псевдоземля,
Девицу для всех оголя,
Показав нам лицо напряженное,
Буйной похотью зло искаженное,
А не юное, резвое,
Целомудренно-трезвое,
Деловито-суровое,
Это что же, явленье ЗДОРОВОЕ?
И неужто мы эти ПОЛОВЫЕ ГРИМАСЫ
Будем гнать, «продвигать» в пролетарские массы?
Ну а если картина дойдет до села,
Не прибавится ль силы в кулацких угрозах:
– Братцы, видите? Девок и баб до гола
Коммунисты разденут в безбожных колхозах!
Нет у них, коммунистов проклятых, стыда! —
Вот мы с голой девицей воспрянем куда!..
Разгуделися киношмели,
Рекламой кричат неослабной
В честь кинокартины «ЗЕМЛИ»
Контрреволюционно-похабной!
Вот до чего мы дошли!..
Эта публикация вызвала шок у Довженко. По его же словам: «Я был так подавлен этим фельетоном, мне было так стыдно ходить по улицам Москвы, что я буквально поседел и постарел за несколько дней. Это была настоящая психическая травма. Я даже хотел умереть…»
После фельетона режиссера заставили купировать картину, и в корзину полетели два эпизода: у трактора и сцена в хате невесты (та самая «обнаженка»). И только после этого фильм вышел в прокат. Публика шла на него неохотно, поскольку к массовому кинематографу этот шедевр никакого отношения не имел. А вот за рубежом картина была названа гениальной. Спустя 28 лет на Брюссельском кинофестивале в результате международного опроса критиков, проведенного Бюро истории кинематографии, «Земля» войдет в число 12 лучших фильмов всех времен и народов. Кстати, и Демьян Бедный потом изменит свое мнение об этом фильме. Как гласит легенда, в середине 50-х он встретит Довженко в больнице и честно признается: «Ни до, ни после я такой картины уже не видел. Что это было за создание истинно великого искусства!»
1935
Не веселые против веселых
(«Веселые ребята»)
Этот фильм Григория Александрова уже давно признан классикой советского кинематографа. Однако на момент выхода ленты на экраны страны (поздняя осень 1934 года) у него имелась масса противников из числа высоколобой аудитории, которая видела в нем все что угодно, но только не шедевр. Такого количества отрицательных рецензий, обрушившихся на «Веселых ребят» в советской прессе, не знал до этого ни один тогдашний фильм. Причем эти претензии росли, словно снежный ком, по мере того как фильм завоевывал все больше сторонников среди простого народа, а также за рубежом. Например, на Международной киновыставке в Венеции в 1934 году картина была удостоена сразу двух призов: за режиссуру и музыку. Не остались обделенными по части наград и создатели ленты: в частности, Григорий Александров был удостоен боевого ордена Красной Звезды, как писали газеты, «за храбрость в победе над трудностями кинокомедии».
В чем же обвиняли картину ее хулители? Главная их претензия: мол, это кино подражает второсортным голливудским джаз-ревю, которых режиссер Александров насмотрелся в Америке (он был там в 1929–1930 годах). Среди других обвинений, звучащих в адрес фильма, были и такие: пошлость (дескать, шутки фильма попахивают дурным вкусом), бездушие (дескать, на съемках мучили животных), плагиат (дескать, композитор Исаак Дунаевский передрал музыку у мексиканцев). В авангарде этой кампании выступала «Литературная газета» – средоточие в те годы самой высоколобой и эстетской публики. Чтобы нынешнему читателю стала понятна суть претензий к фильму, сошлюсь на публикацию «ЛГ» от 28 февраля 1935 года. Известный поэт Александр Безыменский в заметке с хлестким названием «Караул! Грабят!» писал следующее:
«Какой ужас! На экране демонстрируют фильм „Вива Вилья“ (эта демонстрация проходила в рамках I Московского Международного кинофестиваля. – Ф. Р.), проходят трагические кадры восстания пеонов, а публика фестиваля смеется! Шумит, проклятая! Аплодирует, гадюка!
Что? Как? Почему?
Я не смеялся. Я не шумел. Я не аплодировал в этот миг. Передо мной совершалось преступление. Необычайное. Титаническое. Сердце камнем. Руки врозь. Волосы дыбом.
Караул! Грабят!
Мексиканские крестьяне… пели марш из «Веселых ребят».
До смеху ли тут?
Не успели оркестранты коллектива «Дружба» подраться как следует, а песню американцы уже сперли.
