скачать книгу бесплатно
Несмотря на то что стадион вмещал в себя 25 тысяч зрителей, людей набилось значительно больше – многие стояли в межтрибунных проходах, видимо, проникнув на стадион без билета. Дин приехал к месту действа примерно за полчаса до начала и… был дружно освистан публикой. Поэтому, когда он под свист зашел на стадион, в голове у него мелькнула мысль о том, что сегодня ему придется туго – болеть за советскую сборную в такой атмосфере было сродни подвигу. Однако Дина это не испугало, а даже, наоборот, подзадорило. Он занял свое место на одной из трибун, рядом с целой группой чилийцев, которые размахивали национальными флагами своей страны и хором пели заздравные песни. А когда из репродукторов донесся национальный гимн Чили, вся многотысячная толпа болельщиков поднялась со своих мест и в едином порыве запела его вместе с певцом. После гимна во многих местах стадиона стали взрываться петарды. Одна из них даже громыхнула прямо над головой у Дина, отчего он содрогнулся и вжал голову в плечи.
– Что, не нравится? – на сносном английском спросил молодой чилиец, сидевший рядом с Дином. – То ли еще будет! Вот увидите, вашему другу Яшину наши ребята сегодня забьют столько, сколько захотят.
Дин не стал спорить с парнем, поскольку в душе был с ним солидарен: ему казалось, что выиграть у чилийцев в такой атмосфере просто невозможно. Чтобы не отвечать парню, Дин уткнулся в программку матча, которую он купил у входа на стадион. Он читал составы команд, однако из длинного перечня фамилий знал только одного игрока – Льва Яшина. А участвовали в матче следующие игроки. Сборная СССР: Яшин, Чохели, Масленкин, Островский, Воронин, Нетто (капитан команды), Численко, Иванов, Понедельник, Мамыкин, Месхи. Сборная Чили: Эскутти, Эйсагуирре, Рауль Санчес, Леонель Санчес, Наварро, Контрерас, Рохас, Рамирес, Торо, Ланда, Тобар.
Игра началась на полчаса раньше положенного времени – в 14.30. Но не ради воскресного дня, а на случай дополнительного времени, если основное время не выявит победителя. Как и следовало ожидать, матч начался с яростных атак хозяев поля. Подбадриваемые своими поклонниками, чилийцы с первых же минут бросились на штурм наших ворот. Однако советским футболистам удалось отбиться. И вот уже они организовывают ответную атаку. Месхи совершает свой коронный проход по левому флангу, но Эйсагуирре отталкивает его руками. Наши бьют штрафной, который заканчивается угловым ударом. Понедельник играет головой, однако посланный им мяч проходит в нескольких метрах от ворот. Теперь очередь за чилийцами. Они оказываются более удачливыми. Шла 12-я минута матча, когда Воронин, ликвидируя прорыв, нарушил правила у самой границы нашей штрафной. К мячу подошел Леонель Санчес, который сильнейшим ударом послал мяч под перекладину. Яшин, закрытый стенкой, не сумел его отбить. 1:0 в пользу хозяев.
Что тогда началось на стадионе, описанию поддается трудно. Восторженный рев многотысячной толпы, взрывы петард, гром барабанов, песни. Дин сидел на своем месте, буквально оглушенный этим ревом. Парень, сидевший с ним рядом, неистовствовал, как сумасшедший, после чего внезапно схватил Дина за плечи и стал трясти его что было мочи.
– Я ведь говорил! – заорал парень в ухо Дину, напоминая ему о своем пророчестве.
Дин сидел как пришибленный, не в силах сказать что-нибудь вразумительное.
Между тем игра возобновилась, но стадион еще в течение нескольких минут никак не мог успокоиться, сотрясаясь от восторженных криков. Однако длилась эта эйфория недолго. Спустя пятнадцать минут советские футболисты организовали очередную атаку. Вратарь чилийцев парировал удар Мамыкина, мяч отлетел вправо, и первым к нему подоспел Месхи. Он отправил его в центр штрафной, и оказавшийся там Численко сильным ударом вколотил мяч в сетку ворот. 1:1.
На этот раз стадион отреагировал гробовым молчанием. И только Дин в радостном порыве вскочил со своего места и, взметнув вверх руки со сжатыми кулаками, громко закричал: «Yes!» Со стороны это выглядело более чем странно: громко орущий человек в гуще молчаливой толпы. Дин и сам это вскоре понял, поэтому тут же опустился на свое место и предпочел больше с него не вставать.
Увы, но радость Дина длилась еще меньше, чем радость хозяев до этого. Через две минуты после смены цифр на табло чилийцы вновь вышли вперед. Иванов владел мячом в середине поля, но пока раздумывал, кому его передать, его опекун Рохас «украл» у него мяч, прошел вперед и метров с 35 пробил. Яшин запоздал с броском, и мяч, будто пушечное ядро, влетел в сетку ворот. 2:1.
И снова стадион зашелся в радостном экстазе. Сосед Дина снова схватил его за плечи и радостно заорал:
– Вот тебе и твой Яшин!
Дин был с ним полностью согласен. Даже ему, человеку, мало сведущему в футболе, было понятно, что пропустить мяч с такого расстояния – непростительный промах.
Всю вторую половину матча сборная СССР беспрерывно атаковала ворота чилийской сборной, пытаясь спасти ситуацию. Даже наши защитники перекочевали на половину поля соперников. Однако хозяева, уйдя в глухую оборону, оборонялись дружно, неистово. Советским футболистам так и не удалось найти брешь в обороне чилийцев и хотя бы сравнять счет. И когда голландский судья Хорн дал финальный свисток, возвестив об окончании матча, многотысячный стадион взорвался настоящей бурей восторга. Чаша стадиона стала похожа на клокочущий вулкан. Ликующие чилийцы, обрадованные тем, что их команда вышла в полуфинальную стадию чемпионата (там сборной Чили предстояло встретиться с командой Бразилии), устроили своим кумирам настоящую феерию любви. Вверх взмывали разноцветные ленты, грохотали петарды, слышалось многоголосое пение. Во всей этой какофонии Дин поначалу чувствовал себя потерянным, но когда сидевшие рядом с ним чилийцы стали и его хлопать по плечам и обнимать, радостно заулыбался и тоже принялся орать во все горло «Вива, Чили!».
Этот чемпионат чилийская сборная закончит достойно: чемпионом она не станет («золото» завоюют бразильцы), но тоже престижное третье место займет.
Победа сборной Чили мгновенно погасила чувство неприязни многих чилийцев к Дину. Чего нельзя было сказать о его соотечественниках из посольства США. Посол Коул и его подчиненные не собирались прощать Дину его демаршей – критику ядерной политики Кеннеди и дружбу с советским спортсменом. Поэтому кампания против Дина, запущенная с легкой руки посольства США в Чили, была продолжена, причем не только в Сантьяго, но и в Лиме. Под давлением информационной службы США ЮСИА (она располагалась на 5-м этаже американского посольства в Сантьяго) ряд чилийских и перуанских радиостанций заблокировали трансляцию песен Дина Рида. Были сорваны несколько его выступлений, поскольку директора концертных залов отказались с ним сотрудничать.
Слухи об этой кампании вскоре достигли родины Дина. Узнал о них и его друг и учитель Патон Прайс, который, естественно, не мог остаться в стороне, когда его ученик и близкий друг оказался в сложной ситуации. И он организовал свою кампанию – в защиту Дина Рида. В нее включились несколько известных голливудских режиссеров и актеров и даже одна красавица – «Мисс Америка-62» Мэрион Макнайт. За их подписями были составлены телеграммы, которые Прайс отправил послам США в Чили и Перу. Содержание их гласило:
«Мы возмущены вашей реакцией на протесты Дина Рида против испытаний ядерного оружия. Попытки заставить замолчать Рида, давление, оказываемое на зарубежные радиостанции и директоров концертных залов с целью аннулировать договоры, заключенные с певцом, представляют собой недопустимое нарушение неотъемлемых прав американского гражданина и создают опасный прецедент – угрозу традиционной американской свободе слова. Ваше безответственное вмешательство во внутренние дела Чили и Перу представляет собой нарушение положений Хартии Организации американских государств, что вызовет возмущение народов Латинской Америки.
Мы считаем необходимым рассказать американскому народу об этих покушениях на его исконные права и вместе с Американским союзом за гражданские свободы выражаем свой протест государственному секретарю Дину Раску. Мы требуем, чтобы вы защищали права американских граждан в Перу (в Чили), а не подрывали их».
Поскольку скандал достиг пределов США, официальные американские власти вынуждены были давать публичные объяснения происходящему. Эту миссию взял на себя глава внешнеполитического ведомства США Линкольн Уайт, который на одном из брифингов заявил: «Мы никогда не ставили вопрос о лишении Дина Рида паспорта». И тут же добавил: «Хотя представляется вполне естественным, что наши дипломаты вызвали к себе Рида и пояснили ему, что, хотя он и имеет полное право высказывать свое мнение, его долг состоит в том, чтобы не вредить интересам Соединенных Штатов».
Как видим, о дружбе Дина с Львом Яшиным здесь не было сказано ни слова, что вполне объяснимо: власти США не хотели лишний раз навлекать на себя критику советских властей в столь непростое для взаимоотношений между двумя сверхдержавами время. Хотя уже дальнейшие события покажут, что скандал с Дином можно было считать детской забавой по сравнению с тем, какие испытания ожидали эти страны уже в ближайшие месяцы (имеется в виду Карибский кризис октября 62-го, когда мир балансировал на грани ядерной войны).
Все эти события, естественно, не могли не сказаться на эстрадной карьере Дина. Фирма «Кэпитол», с которой у него был семилетний контракт, решила растрогнуть его в одностороннем порядке, чтобы не навлекать на себя лишние неприятности из-за связи с неблагонадежным певцом. Могло ли быть иначе? Скорее всего нет, поскольку Дин относился к тому типу людей, которые не умеют долго терпеть диктат над собой кого бы то ни было. Единственным поводом к терпению могли бы стать деньги, но для Дина они всегда стояли на втором месте после личной свободы. В свое время именно из-за этого разладились отношения Дина с его первым импресарио Эберхардом. Тот предпочел продать договор Дина крупной компании, занимающейся шоу-бизнесом. Однако компания рано радовалась новому приобретению. Когда два ее сотрудника заявились к Дину, чтобы объяснить ему, что от него требуется для поднятия собственного имиджа (а для этого требовалось немного: устроить пару-тройку скандалов, закрутить любовную интрижку с одной из голливудских актрис и т. д.), Дин попросту выгнал их из дома. И предпочел впредь работать без импресарио.
После разлада с «Кэпитол» Дин перешел под крыло другой компании – «Империал», где у него вышло несколько «синглов» с песнями: «I forgot more», «Than you’ll ever know», «Once Again». Кроме этого было выпущено несколько миньонов Дина в Латинской Америке: в Чили, Аргентине и Перу.
В это же время Дин закончил учиться в актерской школе Патона Прайса. Однако сделать карьеру в Голливуде ему не удается, поскольку в высокобюджетные проекты его никто не приглашает. Да и в малобюджетные тоже. На вершине тогдашнего Голливуда царили такие звезды, как Джек Леммон, Рок Хадсон, Дорис Дэй, Джон Уэйн, Кэри Грант, Элвис Пресли (он активно снимался в кино), Ширли Маклейн, Анн Маргарет, Пол Ньюмен, Элизабет Тэйлор. Следом шли звезды рангом пониже, однако Дину даже к ним прибиться не удалось. Единственным местом, куда его приглашали, было телевидение, однако и там роли были из разряда «кушать подано». К тому же в актерской среде к телесериалам отношение было презрительным, поэтому участием в такого рода работе мало кто гордился. Так что единственным местом приложения сил для Дина оставалась эстрада, где он чего-то все-таки добился. В основном Дин гастролировал по латиноамериканским странам, где у него по-прежнему была масса поклонников. Что касается родной страны, то здесь популярность Дина оставляет желать лучшего: конкурировать со сладкоголосыми певцами, за которыми стояли новые воротилы шоу-бизнеса вроде Джерри Либера и Майка Столпера, ему было не под силу. Впрочем, он особо и не стремился, прекрасно понимая, что сам выбрал свою стезю – быть не богатым, но свободным.
Между тем судьбе было угодно сделать так, что именно тогда на жизненном пути Дина повстречалась девушка, которой суждено будет стать его первой женой. А свело их вместе кино. В те дни Дин получил приглашение из Мексики: режиссер Джулио Брачо пригласил его сыграть небольшую роль американского студента Роберта Дугласа, который приезжает в Мексику и здесь влюбляется в красавицу мексиканку. Фильм назывался «Гвадалахара летом». Дин с радостью принял это предложение, поскольку, во-первых, давно не снимался, во-вторых – жуть как хотел съездить в Гвадалахару именно летом.
Стоит отметить, что каких-нибудь десять лет назад мексиканская кинематография по праву считалась одной из самых мощных и ярких в Латинской Америке. Достаточно сказать, что в год там выходило порядка 100 фильмов (рекорд в 1950 году – 122 картины). Однако в конце 50-х наступил резкий спад производства, и в следующее десятилетие мексиканская кинематография вступила в кризисном состоянии, утратив свою ведущую роль на кинорынке Латинской Америки. В 1963 году в Мексике было выпущено всего 30 фильмов, вся остальная продукция – из Голливуда. Что касается фильма «Гвадалахара», то он явился счастливым исключением и принадлежал к числу лучших произведений, за что и был удостоен сразу двух призов на одном из кинофестивалей в Мексике. Но вернемся на некоторое время назад.
В тот знаменательный день Дин приехал в офис кинокомпании «Парамаунт», чтобы обговорить со своим агентом детали предстоящих съемок. Однако первое, что он увидел, переступив порог кабинета, – стройные женские ноги. Обладательница их, темноволосая красавица в короткой юбке, сидела на стуле возле стола и что-то энергично объясняла хозяину кабинета. Когда в помещении появился Дин, девушка лишь повернула голову в его сторону, но позу свою – нога на ногу – не изменила. Дин скользнул глазами по ее аппетитным формам, после чего прошел к столу и сказал пару слов агенту. Потом, поняв, что его приход оказался некстати, ушел, осторожно прикрыв за собой дверь.
Спустя полчаса Дин снова зашел к тому агенту, твердо уверенный, что прекрасная незнакомка уже удалилась. Так и вышло. Однако, усевшись на стул, на котором некоторое время назад восседал предмет его интереса, Дин не стал торопить события и завел разговор о делах. Но хозяин кабинета был не из глупых. И, пуская в потолок колечки дыма, сказал:
– Ладно, Дин, не валяй дурака. Я же прекрасно вижу, что сейчас все дела тебе побоку. Теперь тобой владеет одно чувство: твоя сексуальная озабоченность.
– Ты так считаешь? – улыбнулся Дин.
– Я в этом уверен. Ты думаешь, я не заметил, как ты своими глазами буквально раздевал мою гостью?
– Неужели это было так заметно? – засмеялся Дин.
– Я бы даже сказал, что это было вызывающе заметно.
Понимая, что прелюдия затянулась, Дин поднял вверх руки и сказал:
– Ладно, сдаюсь.
– Вот так-то лучше, – ответил агент, после чего бросил на сторону стола, где сидел гость, какую-то бумажку.
– Что это? – спросил Дин.
– Телефон твоей красавицы. Зовут Патрисия Хоббс, бывшая «Мисс Южная Калифорния». Кстати, у нее тоже небольшая роль в «Гвадалахаре». Только шансов у тебя, Дин, все равно не очень много.
– Почему? – пряча бумажку в карман, поинтересовался Рид.
– У нее уже есть ухажер. Актера Хью Брайана знаешь? Так что эти аппетитные формы, Дин, не тебе ласкать.
– Ну, это мы еще посмотрим, – гость поднялся со своего места и протянул руку для прощального рукопожатия.
Вечером того же дня Дин уже звонил Патрисии. Когда та подняла трубку, первое, что она услышала, были слова:
– Это та самая леди с прекрасными ногами?
Девушка сразу догадалась, кто ей звонит, поэтому ответила достойно:
– А это тот самый джентльмен с голодными глазами?
Дин оценил юмор своей собеседницы и рассмеялся:
– Вы угадали. Хотя мой голод объясним: не каждый день на глаза попадается «Мисс Южная Калифорния».
– После того, как вы услышали и мой голос, я надеюсь, ваш голод утолен?
– Наоборот, разгорелся еще сильнее. – Поскольку Дину показалось, что девушка хочет положить трубку, он решил действовать напрямик. – Хочу пригласить вас в один приличный ресторанчик на окраине Лос-Анджелеса. Там подают прекрасных лобстеров и белое вино.
Собеседница на другом конце провода задумалась. Но пауза длилась всего лишь несколько секунд, после чего Дин услышал:
– Почему бы нет? Тем более что я люблю именно белое вино.
– А как насчет лобстеров? – поинтересовался Дин.
– Оставьте их себе, а мне закажите белых трюфелей.
Вечером следующего дня Дин заехал за Патрисией домой, и они отправились в уютный ресторанчик, в котором Дин был завсегдатаем. Официант усадил их за лучший столик в тихом уголке и пулей улетел выполнять заказ. В это время на маленькой эстраде оркестрик из чернокожих музыкантов заиграл одну из мелодий Мадди Уотерса. Под эту мелодию Патрисия решилась задать своему кавалеру вопрос, который ее сильно мучил:
– Наверное, я не первая девушка, кого вы приводите в это заведение?
В принципе девушка угадала, но Дин не был расположен вспоминать о своих прежних пассиях. Поэтому спросил:
– Я что, похож на прожженного юбочника?
– На прожженного, пожалуй, нет, – ответила Патрисия и рассмеялась.
Она говорила правду: Дин хоть и был хорош собой, однако его взгляд выдавал в нем порядочного человека – в нем не было цинизма. За те несколько лет, что Патрисия вращалась в кругах шоу-бизнеса, она достаточно насмотрелась на такого рода мужчин и, честно говоря, устала от их дотошного внимания к себе. Дин хоть и был из их круга, но его манеры говорили о том, что он джентльмен. Собственно, будь иначе, Патрисия вряд ли приняла бы его предложение, поскольку у нее уже был парень – тоже молодой актер. Однако спроси кто-нибудь Патрисию, любит ли она его, она бы серьезно призадумалась. Да, он ей нравился, но не более того. Так что, принимая предложение Дина, девушка не боялась быть уличенной в предательстве.
Они просидели в ресторане около двух часов, причем это время пролетело для них как одна минута. Патрисия с удовольствием открыла для себя, что ее новый кавалер на удивление интересный собеседник. Если с ее парнем беседы ограничивались разговорами о кино и обсуждением каких-то сплетен, то Дин буквально потряс ее своими рассуждениями о многих серьезных вещах. Например, о русской театральной школе или пацифизме. Но еще сильнее девушка была потрясена его рассказами о своем пребывании в джунглях Амазонии и встречах с тамошними аборигенами. Вот где Дин развернулся во всю свою мощь – буквально завалил собеседницу интересными фактами и историями.
– И знаешь, Патрисия, именно там, у индейцев, я вдруг понял одну интересную вещь, – сказал Дин в заключение своего рассказа о приключениях в Амазонии. – Что нашу жизнь здесь, в цивилизованном мире, можно назвать дикой, а жизнь там, в джунглях, наоборот, цивилизованной. Ведь тамошние индейцы живут в ладу не только с природой, но и с самими собой. Они истребляют себе подобных только в случае крайней необходимости, а не потому, что им диктуют это их политические амбиции.
– Мне приятно это слышать, Дин, – улыбнулась в ответ Патрисия. – Дело в том, что я тоже индеанка. Правда, только наполовину. Моя мама родилась в племени навахо.
– Надо же, а мы, выходит, с ней земляки: я родился в Денвере – в местах, недалеко от которых обитали навахо.
Можно смело сказать, что именно после этого диалога взаимная симпатия молодых людей друг к другу возросла. Она оказалась настолько сильной, что когда на обратном пути Дин остановил машину на обочине дороги и привлек девушку к себе, она не сопротивлялась. Правда, Дин не стал торопить события и ограничился только поцелуями. Хотя в какой-то миг ему показалось, что Патрисия согласна и на большее – то ли под влиянием его обаяния, то ли из-за выпитого белого вина.
Тем временем пришла пора ехать в Мексику на съемки фильма «Гвадалахара летом». Кавалер Патрисии Хью Брайан больше всего был расстроен этим обстоятельством, поскольку не хотел надолго расставаться со своей невестой. Но еще сильнее он расстроился, когда увидел, с каким настроением его девушка собирается в Мексику. Каких-нибудь пару недель назад она сама говорила ему, что не горит большим желанием ехать на эти съемки, но теперь все изменилось: Патрисия светилась от счастья и буквально летала по квартире, собирая вещи в чемодан. Понять причину столь разительной перемены в настроении своей возлюбленной Хью никак не мог. А сама Патрисия на все его вопросы об этом несла какую-то ахинею типа того, что при новом прочтении сценария ее отношение к роли кардинально изменилось.
Между тем в Мексике роман Дина и Патрисии продолжился. Протекал он весьма оригинально. Днем, во время съемок, Дин «крутил любовь» совсем с другой девушкой – актрисой Алисией Бонет, которая играла в фильме роль Лурдес, в которую был влюблен герой Дина, но едва съемки завершались, как Дин уже заключал в свои объятия Патрисию, которая играла роль подруги Лурдес Сусанны Вудбрайт. В итоге все свое свободное время влюбленные проводили вместе, предпочитая коротать его либо в номере гостиницы, где они отдавались друг другу со всей страстью и пылом, либо колесили по окрестностям на машине, знакомясь с местными достопримечательностями. Незабываемое впечатление на обоих произвело посещение «мексиканской Венеции» – городка Хочимилько. Полдня они катались на гондоле, полной благоухающих цветов, и всю дорогу только и делали, что целовались. Гондольер лишь многозначительно улыбался, искоса бросая взгляды на эту влюбленную парочку. Впрочем, удивить его было трудно – таких парочек он перевез за свою гондольерскую жизнь не одну сотню.
Именно в этой поездке Патрисия поняла, что влюблена в Дина по уши. Однако сказать такое же о Дине она не могла. Нет, он беспрерывно выказывал ей всяческие знаки внимания, был ласков и нежен с ней на людях, а в постели страстен и неутомим, но в то же время она видела, какие жадные взгляды он иной раз бросает и на проходящих мимо мексиканок. К тому же она считала Дина гораздо умнее себя и боялась, что рано или поздно она ему наскучит. Она хорошо помнила слова матери, сказанные ею несколько лет назад, когда Патрисия завоевала титул «Мисс Южная Калифорния»: «С умным мужчиной хорошо дружить, а замуж выходить надо за обыкновенного». Однако что могла поделать Патрисия, если ее угораздило влюбиться именно в умного?
Между тем в той же поездке Дин умудрился покорить и сердце матери своей возлюбленной. Та приехала в Мехико на несколько дней, чтобы повидаться с дочерью. И Дин, узнав об этом, решил сразить женщину в самое сердце.
– Что больше всего любит твоя мать? – спросил он Патрисию накануне приезда ее матери.
– А ты как думаешь, что может нравиться настоящей индеанке? – вопросом на вопрос ответила девушка.
Дин секунду подумал, после чего сказал:
– Наверняка ей нравятся мужчины, которые умеют хорошо обращаться с лошадьми.
– Ты угадал, – рассмеялась Патрисия.
– Вот и прекрасно! – воскликнул Дин. – Пригласи ее завтра же на родео, и вы увидите, что я умею хорошо укрощать не только женщин и гитару, но и мустангов.
В Мексике родео столь же популярно, как и в Америке. Поэтому на эти соревнования по укрощению необъезженных лошадей собираются толпы зрителей, среди которых можно увидеть не только мужчин, но даже женщин и детей. Дин прекрасно понимал, с какими трудностями ему придется столкнуться: во-первых – его многолетний простой в ковбойском ремесле может сказаться (в последний раз он участвовал в родео еще до своей певческой карьеры), во-вторых – негостеприимность местной публики, которая не любит чужаков, а тем более американцев, будет действовать против него. Однако эти трудности не пугали Дина, а даже, наоборот, еще сильнее заводили. Это было в его характере – чем труднее дело, тем сильнее оно его к себе влекло. Поэтому заявку на участие в соревнованиях он подал безо всякого страха и даже какого-либо внутреннего волнения. Он был твердо уверен в своей победе и даже мысли не допускал, что результат может быть иным. И даже когда ему показали его лошадь – пегого мустанга с сильным крупом, ни один мускул не дрогнул на его лице: пегий так пегий. Хотя мысленно он, конечно, догадывался о подвохе: быть такого не могло, чтобы устроители специально не выбрали для американца самого строптивого мустанга.
Когда пришла очередь Дина выступать, ажиотаж на арене царил неимоверный. Публика была уже достаточно разогрета: трое предыдущих ковбоев не смогли укротить лошадей и повылетали из седел задолго до того, как секундомер отсчитал положенные 10 секунд. А поскольку все неудачники были местными, мексиканцами, весь стадион теперь был на стороне лошади, на которой должен был восседать ненавистный гринго. Поэтому неудивительно, что в многотысячной толпе за победу американца болели разве что два человека: Патрисия и ее мать.
Дин потуже затянул ремешок своего «стэтсона» на подбородке и одним прыжком взгромоздился на лошадиный круп. Жокей, который держал мустанга под уздцы, отскочил в сторону, и скачка началась. Мустанг резво рванул вперед, но, сделав несколько шагов, вдруг резко остановился и принялся сбрасывать с себя седока. Дина бросало то вверх, то вниз, то в одну сторону, то в другую. Стадион свистел и улюлюкал, подбадривая лошадь изо всех сил. И мустанг, казалось, это понимал, все сильнее и сильнее стал наращивать темп своих движений. В какое-то из этих мгновений всем показалось, что укротитель потерял ориентировку и вот-вот слетит с мустанга головой вперед. Но в самую последнюю секунду Дину хватило сноровки обхватить лошадь за шею руками и чудом удержаться на ней. После этого мустанг как-то сник, а спустя несколько секунд и вовсе успокоился, перейдя на размеренный шаг. Это была победа!
Когда Дин покинул арену под восторженные крики толпы, у выхода его уже дожидались Патрисия и ее мать. Обе выглядели счастливыми: девушка с визгом повисла на шее своего возлюбленного, а мать нежно тронула его за локоть и произнесла всего лишь одну фразу: «Право, Дин, я уже не надеялась увидеть тебя живым».
Праздновать победу Дин повел женщин в ресторан под открытым небом неподалеку от родео. Женщины пили шампанское, а Дин налил себе текилы и к концу застолья здорово набрался. Стояло прекрасное мексиканское лето, и хотелось сидеть в ресторане до самого утра. Пить все ту же текилу с шампанским и слушать дивные мелодии, выдаваемые оркестром марьячес, расположившимся в дальнем углу ресторана. Однако просидеть до утра не получилось: назавтра Дину предстояла ответственная съемка, поэтому женщины увели его в гостиницу, едва на город опустились вечерние сумерки.
Между тем в самый разгар этого романа, когда влюбленные уже вернулись на родину, в Америке произошла трагедия – 22 ноября в Далласе был убит президент США Джон Кеннеди.
С тех пор как Дин открыто выступил против испытаний ядерного оружия, утекло достаточно воды. За это время произошло несколько судьбоносных событий, которые заставили измениться не только президента США, но и его активных критиков, вроде нашего героя. И главным из этих событий стал Карибский кризис октября 62-го, когда мир едва не погрузился в пучину новой войны – ядерной. К счастью, руководителям двух сверхдержав – США и СССР – хватило ума не развязывать смертоубийственную для человечества войну, после чего в их мировоззрении произошли кардинальные изменения. Во всяком случае Кеннеди явно стал другим. Летом 1963 года он выступил в Американском университете с речью, которая существенно отличалась как по стилю, так и по содержавшимся в ней мыслям от тех, которые произносились президентом ранее. Отказавшись от уже привычных обвинений СССР во всех смертных грехах, Кеннеди заявил, что, вместо того чтобы взваливать на кого-либо вину или осуждать чей-либо политический курс, Соединенным Штатам следует попытаться определить сферу взаимных интересов с Советским Союзом. По его словам: «Среди многих сходных черт, которыми обладают народы наших двух стран, нет более ярко выраженной, чем наше обоюдное отвращение к войне».
Между тем одних слов Кеннеди было мало, и спустя шесть недель после этого выступления (5 августа) США (вместе с СССР и Великобританией) подписали в Москве Договор о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, в космосе и под водой. То, к чему Дин Рид призывал еще в начале 62-го, воплотилось в жизнь. В своей речи по ТВ, сразу после подписания договора, Кеннеди сказал: «С тех пор как было изобретено ядерное оружие, все человечество боролось за то, чтобы избежать мрачной перспективы массового уничтожения на земле… Если сегодня снова начнется тотальная война – независимо от того, как бы она ни началась, – первыми ее объектами станут две наши страны. Кажется иронией, но это действительно факт: двум сильнейшим державам мира грозит наибольшая опасность опустошения. Все, что мы создали, все, ради чего мы трудились, – все будет уничтожено… Обе наши страны захвачены зловещим и опасным циклом, в котором подозрения на одной стороне порождают подозрения на другой, а в ответ на новое оружие создается контроружие.
Короче говоря, как Соединенные Штаты и их союзники, так и Советский Союз и его союзники взаимно глубоко заинтересованы в справедливом и подлинном мире и в прекращении гонки вооружений…
Вчера этот мрак пронизал луч света… Это соглашение не открывает золотого века… Но оно является важным первым шагом к миру, шагом к разуму и шагом от войны… Это соглашение отвечает нашим интересам, и особенно интересам наших детей и внуков, а у них нет здесь в Вашингтоне своего лобби… Древняя китайская поговорка гласит: «Любое путешествие в тысячу ли должно начаться с первого шага»… Давайте сделаем этот первый шаг…»
Шаги Кеннеди в сторону мира вызвали неоднозначную реакцию в США. Большая часть американцев встретила их с воодушевлением, но были и такие, кто расценил их как явное свидетельство слабости своей страны перед Советами. Вердикт этих людей был убийственный: «Кеннеди оказался трусом, недостойным называться мужчиной!» Дин относился к числу тех, кто поддерживал Кеннеди в его миротворческих стремлениях, а вот его отец Сирил Рид президента США за это презирал.
– Этот сопливый мальчишка пустит прахом все, что было создано до него его предшественниками, – бушевал Сирил, когда его сын в очередной раз навестил родительский дом в Аризоне. – А ты называешь его шаги правильными, потому что окончательно стал красным.
– Отец, никакой я не красный, – пытался вразумить родителя Дин. – Я просто хочу, чтобы мою страну люди не воспринимали как мирового жандарма. Ведь сколько людей ненавидят Америку за то, что она кичится своим могуществом.
– Это ты наслушался речей своего гнилого либерала Патона Прайса, – почти зарычал отец в ответ на слова сына. – Это они, либералы, считают, что надо стыдиться могущества своей родины. А ты, дурень, веришь этим россказням.
– У меня, отец, есть своя голова на плечах, – стараясь, чтобы его голос звучал как можно увереннее, ответил Дин. – И глаза тоже есть. Я, к твоему сведению, неоднократно ездил в Латинскую Америку и знаю, что говорю.
– Ты просто глупец, который дальше своего носа ни черта не видит. – Сирил резко встал с кресла и принялся нервно мерить кабинет шагами. – Чтобы удержать в узде сомневающихся, их надо периодически стращать. Других методов они не понимают. Стоит только дать слабину, как эти страны разбегутся в разные стороны и легко попадут под пяту коммунистов. Как это стало с той же Кубой.
– Но что же тогда мы за страна, если можем удерживать возле себя своих союзников только с помощью силы? – парировал доводы отца Дин. – Значит, Советы лучше нас, если к ним побегут наши союзники.
– Ничем они не лучше! Просто химеры, провозглашаемые ими, пока находят сторонников. Еще бы, ведь они хотят построить на земле бесклассовое общество! Разве это не заманчиво? Но ничего они не построят, как Томмазо Кампанелла не построил свой город Солнца. Я же историк, я знаю.
– А какое общество построили мы? – Дин впервые за время разговора позволил себе повысить голос. – Неужели, по-твоему, это и есть предел мечтаний для людей?
– Я не идеализирую наше общество, но оно в десятки, нет, в сотни раз лучше, чем то, что строят коммунисты. Да, оно несовершенно, в нем масса пороков, но оно свободное. Понимаешь, сво-бод-но-е!
– Свободное для одних, а для других… Разве чернокожие у нас свободны? Или индейцы? Почему в нашем обществе кучка людей имеет все – заводы, яхты, банки, а другая, бо?льшая часть, перебивается чем придется? Почему такой разительный контраст между богатством и нищетой? Ведь если так будет продолжаться и дальше, нашей стране не миновать революции.
– Я же говорю, что ты красный, – вновь рубанул воздух рукой глава семейства. – Люди, поздравьте меня, мой сын – коммунист!
Дин ответил не сразу. Он подождал, пока отец успокоится, и, когда тот перестал нервно ходить по кабинету и застыл у окна, продолжил:
– Так нельзя, отец. Почему всех, кто не согласен с твоим мнением, ты называешь красными? Мне, как и тебе, ненавистна любая идеология. И я скорее пацифист, чем коммунист.
– Какая разница? – отмахнулся от сына отец. – От пацифиста до коммуниста даже не один, а всего полшага.
Здесь Сирил повернулся к сыну и, пристально глядя ему в глаза, закончил:
