Я только малость объясню в стихе…

Я только малость объясню в стихе…

Сборник лауреатов

Международного арт-фестиваля памяти

Владимира Высоцкого – 2024

© Интернациональный Союз писателей, 2024

Высоцкий навсегда

Дорогие друзья, почитатели поэзии и ценители творчества!

Мы уже на пороге нового этапа в истории поэзии. Шестой фестиваль «Я только малость объясню в стихе» завершён, а первая поэтическая премия им. Владимира Высоцкого с гордостью вручена в сердце Сибири – в Новосибирске, 28 января 2024 года, в великолепном концертном комплексе «Маяковский». Этот день стал важной вехой, запечатлённой в нашей памяти и в истории поэтического движения России.

Кто бы мог подумать, что областной фестиваль, стартовавший в 2019 году, приведёт к созданию такой значимой премии? Множество направлений, тысячи мероприятий, и, конечно, бесконечные ожидания, которые, к счастью, воплотились в реальность. Мы гордимся тем, что ежегодно выпускаем сборники лауреатов поэтических конкурсов, а этот сборник – особенный. В нём собраны имена тех, кто стал победителем Первой поэтической премии им. Высоцкого.

Председателем Конкурсной коллегии первой поэтической премии стал сенатор Российской Федерации Александр Карелин, меценатом премии выступила писатель Людмила Лазебная из Санкт-Петербурга.

Эту премию по праву СМИ окрестили «Оскаром Высоцкого», подчеркивая её значимость и престиж.

В этом сборнике вы познакомитесь со стихами лауреатов. Это Полина Кондратенко из Санкт-Петербурга, Леонид Негматов из Саратова, Александр Хохлов из Барнаула, Олег Штельман из Белоруссии, Николай Росс из Санкт-Петербурга, Элина Чернева из Москвы и Мария Дубиковская из Новосибирска.

Каждый из этих авторов привнёс в нашу поэзию что-то необычайное.

Казалось бы, сказано всё. Но нам невозможно забыть, что без поддержки Интернационального Союза писателей и лично председателя правления Галины Березиной ни один бы сборник не состоялся, как и не было бы бюста В. С. Высоцкого в культурном центре Высоцкого в Новосибирске.

Организатор фестиваля, поэт, культуртрегер

Андрей Ложкин

Лауреаты номинации «АВТОРСКАЯ»

Лауреат I степени

Полина Кондратенко

Кандидат филологических наук, преподаватель кафедры немецкой филологии Санкт-Петербургского государственного университета. Лауреат премии «Гипертекст», премий им. В. Высоцкого и им. Ю. Левитанского, обладатель Гран-при Международного поэтического конкурса им. К. Р., лауреат санкт-петербургского конкурса молодых переводчиков «Sensum de Sensu», лауреат литературного конкурса «Северная звезда» журнала «Север», финалист Всероссийского фестиваля поэзии «Филатов-Фест», финалист (короткий список) Международного Волошинского конкурса. Участник литературных форумов и арт-резиденций. Стихотворения публиковались в журналах «Нева», «Плавучий мост», «Пироскаф», «Перископ», «Эмигрантская лира», Prosōdia, в «Литературной газете» и др.

С веселительными литрами

С веселительными литрамиотправляемся за домжить глагольными палитрами,речетворческим трудом.Чем нарисовать могли бы вылень, люпины, облака?Пусть вишнёвым и малиновымгрянет колокол-бокал,чтобы стеночки затенькаличерез войлочную тишь!Буду думать над оттенкамидля всего, что разглядишь.Но не выдумаю краску я,чтоб изобразить могли бвиноходь зигзагобразную,голов окруженье лип.

Зачем я ем вторую пахлаву?

Зачем я ем вторую пахлаву?И третью ем зачем, балда такая?Четвёртую хватаю… наяву (?)в зубном загоне пятую катаю (?!)Сегодня междустрочье только смертьвынашивало – душное кажденье! —ползла строка, не выходило веритьв куренье сакуры, друзей рожденья.Но пахлава уму даёт уют.Открыт (так просто!) холодильный ларчик.Я перед ним стою(зачёркнуто)жую(зачёркнуто)живу —и не могу иначе.

День кончается, а я ещё не начался

День кончается, а я ещё не начался,я закончился как будто наперёд,но никак в календаре не обозначился —знать, рассчитывал, что время разберёт,а оно календари вести забросило —дальнозоркость, строчки скачут на бегу,понадеялось, решило: «Я до осени,до поры глухой тебя приберегу»,ну а осень, тугоухая молчальница,вместо «до» взяла да выслушала «для»,и теперь – печаль растёт, а день кончается —прибрала меня, не сберегла меня.

Никто из нас не дочитал листа

Никто из нас не дочитал листаи бабочкой-премудрицей не стал,летающей на дальнем свете.Запутавшись в сиреневой ночи,на соловьиный посвист – чьи вы, чьи? —привратничий что нам ответить?Что сами не свои, что нам не радлетейский сад за лучшей из оград,что нам – круги на месте,что наша повесть победила нас,что GPS ослепнет и ГЛОНАСС —и пропадём без вести.

Третья ночь бьёт часы, но всё ту же картину

Третья ночь бьёт часы, но всё ту же картинукрутят в сонном твоём синема.Повториться боишься, не хочешь идти, нопо экрану бежит синева,и ты знаешь: барахтаясь в бархате кресел,ты утонешь в кино, и заце→←пишь интригу, и снова досмотришь до песен,до улыбки знакомой в конце,чтобы снова включить ускорение пульса,хоть развязка известна давно, —и на титрах в привычном пространстве проснуться,где не крутят такое кино.

А что наш сквер? Не наш и не был нашим

А что наш сквер? Не наш и не был нашим.Привиделось, блеснуло, разошлось.Проходят кроны шумом карандашнымблокноты облаков насквозь.Возможно, по ту сторону эскизаполупрозрачный полуоборотдруг к другу разглядим. Беда, что снизумой глаз уже не разберëтни облаков, ни контуров за ними.Есть только сквер, оркестр духоты,мигрени пятилистные цветы,а нас здесь нет и не было в помине.

Плюс тридцать, Питер, очередь в Электросбыт

Плюс тридцать, Питер, очередь в Электросбыт,и мне в ней далеко до пионера,а боевой настрой упал под ноги – сбит,задет слезами кондиционера,который – холодок! – который – молоток! —не просто ветер гонит, а хреначит,чтоб страждущим достался воздуха глоток,и климат контролирует, и плачет.А я не контролирую ничто. Совсемничто – всё вон из рук скользит тщетами.И плачу редко. Разве что когда бассейнвнутри переполняется счетами.

Деревянный причал укрепляю ребром

Деревянный причал укрепляю ребром.Напервый взгляд, импровиз – это миф.Что по струнам ресничным бегут переборомсеребристые рыбицы ив,разгляжу я едва ли. Сквозь кожу и тяжесть,многослойной дремоты поталь,на придонную рябь восприятия ляжетля-минор, пять восьмых. Слепотаоглушит. И нигде не найдётся лекарства —наливаются чувства свинцом.Покидая на цыпочках сонное царство,над своим замираю лицом.

Перелистанные вывески

Перелистанные вывески,ветром сгорбленный народ.Алкоголики на Киевскомприближают новый год,чтоб заполнилось стерильноезапустение внутри,чтоб включилось светосильноезаводное попурри,но оно мигает издалис нескрываемой ленцой.На морозе клеммы выстыли,от воды горит лицо,и уже со слёз не слезем мы —вырос снег, хоть не окреп, —злой, незваный и болезненныйв облетевшем октябре.

Дно оконного колодца

Дно оконного колодцастелет проводов лоза.Пыль вагонная набьётсяв недоспавшие глаза.Станешь, физику ругая,кулаком глаза тереть,только оптика другаявместо старой будет впредь.В оркестровой яме взглядагрянет музыка частиц,будут, как «Полёт шмеля», наматрице глазной частить,и во пнях-конях, болотомкрепко взятых под уздцы,прочитаешь мимоходомзаболоцкие столбцы.

Под ложечкой – стремление к центону

Под ложечкой – стремление к центону.Что наша жизнь? Теснение цитат,замес перетекстованного теста,в итоге – вот такие пирогием с тем, что день грядущий мне готовит,и, чтобы укротить свой аппетит,смотрю светланой в мёртвое молчанье,в зеркальное молчанье говорю —и вижу в нём (растресканном, конечно)двоение, биение вещейи – вечное – магриттовский затылок.Зрачки увидеть – значит умереть.

Вылупилась бабочка лопаток

Вылупилась бабочка лопаток:кривовато правое крыло:виновата липкая поклажа,книжная, приставшая однаждык жилкам, – до сих пор не отлегло.Не летит над городом покатым.Вымоталась. Да не в том же дело,что устала, сверзилась с листа,на котором буковкой висела.Дело в том, что оттиском успеластать – и не приобрела родствас небумажным небом, Божьим телом.

С городского потолка

С городского потолкасыплется побелка.Смотришь в даль: ай, глубока!А доходишь – мелко.То ли дело в копоти(белой, что забавно),то ли в том, что по путиты подрос, собака,выпал из корзин, картин —в зимнем небе зябко —и бредёшь себе один,позабыт хозяйкой.

Память нажмёт пробел —

Память нажмёт пробел —буквы не сложит в имя.Девушка пьёт пуэр —вместо вина, впервые.Шу или шен. Торшероком следит мертвелым:женщина пьёт пуэр —ехало всё, болело.Плачет ночная дверь.Павич. Над томом – тени.Бабушка пьёт пуэр —опыт перерождений.Выбор одной из вер,в ночь на седьмое – Вайи.Девочка пьёт пуэр —и прозревает.

Хожу в сосновый бор грибную слушать фугу

Хожу в сосновый бор грибную слушать фугуЕё многоголосую дудупотомственный грибник, я узнаю по звукуи, слух развесив в воздухе, идутуда, где тише трасса, ниже травяныепоклоны перед мастером игрына небывалых трубах. Как он правит ими?Невидимые клавиши хитры,а звук хитёр вдвойне, и городской захожий,присевший на промокший бурелом,замрёт, ссутулив спину под походной ношей,а сам не разберёт ни ноты в том,что тянется наверх, сплетается, не тая,в растроганном, заплаканном лесуА то – полифония – чистая, литая.Ты тоже видишь гения внизу?Орган под шляпкой заливается всё реже,идёт на пианиссимо в конце.Как только ножичком с крестом я перережудыхание – закончится концерт.

Попытка жить наотмашь, перестать

Попытка жить наотмашь, перестатьдрожать от страха потерять опору,свечение аптечного крестаперемешать с зелёным светофора.Движение по грифу мостовых,неловкое скольжение позиций(к ладам привык, к ладоням не привык —о, сколько со свободой рук возиться?)Из музыки – рождение зимы,мурашки в кость, а ты играй, не падай,надейся: будут ноты спасеныферматой.

Когда я вырос, выпал в ночь

Когда я вырос, выпал в ночьмеж прежним злом и новым,мне первым делом было – мочь,держаться – первым словом,хоть сам не первый был из тех,кто сделался железным,срываясь на предельный бегпо полосе из лезвий.Их кромка не брала меняи шаг мой не кроила,но языком другого дня(где ни огня нет, ни меня),со мною говорила.И я расслышал кое-что,что не сказать словами,что сыплется сквозь решетонебес над головами.Когда прогорклый громкий смогто расцветал, то вянул,я подписал Тебе письмо:Твой стойкий-оловянный.Истории не изменить,пускай встряхнёт, зацепит…Я стал звеном, что не звенит,но сдерживает цепи.

Тонкий лирик, каторжник келейный,

Тонкий лирик, каторжник келейный,семечко в распаханной весне!Майским ливнем, снегом колыбельнымзаметёт тебя —и не заметит, нет,ни один из пристальных и хищныхземледельцев – профилей в толпе —твой побег, отрыв от корневища,стебель песни, песни недопе…

Боюсь, что лязгнет шпингалет,

Боюсь, что лязгнет шпингалет,неосторожной речи ливеньударит в грудь, оставит следвнутри – и стану молчаливей,и предпожарный уголёкзадышит в пережатых рёбрах,и вспомню всех, кто в землю лёг.В гортани – дёр, во взгляде – вёдра.

Не жалею, но вот завыть бы мне

Не жалею, но вот завыть бы мне,как сквозняк завыть, на свечусентября, но в зобу забытие,как жемчужину, я ращуИ свеча горит (вой же, дуй же, ну!),дней зарёванный стеарин.Мне отдать бы всё за жемчужинунезабытия, за поминпо всему, что давно разрушено,по тому, кто дышал и шёлчерез крошево, через кружево,через стёжку, смертельный шов,оступился – уже не выйти, нет,и не выдернуть – пропадай!Заплетается нить в за-бытие —жемчуг-соль, горловая дань.Не вития, из тела вытяну,из надрывов его лепных,неоправданные наития,ясновидение слепых.

Везде разбросаешь

Везде разбросаешьсвои бескровные крестражи —и нигде не станешь своим,будешь бесперебойноразбирать себя по частям,не разберёшься в себеи забьёшь,раздражаясь от ожиданияна зебрах без светофора,от собеседников,их быстрой речи,сиротства своего голоса —речевой портретна фоне случайной стены,неизвестный художник,наше время.

Запутанный прискорбный опус

И, по причине умножения беззакония,

во многих охладеет любовь.

Мф. 24:12.Запутанный прискорбный опусо скудости тепла.Синоптики уходят в отпуск,передают деласокурснику – коллеге Ване,а он возьмёт потом,перелистает свод Еванглий —другой откроет том…Перепугается погода:передадут дожди(от наступающего годаНевы высокой жди),займëтся плюс остервенелый,сыграют на трубе.Сход поступи обледенелойк суду,к судьбе,к себе.

Лауреат II степени

Леонид Негматов

Родился 23 сентября 1989 года в Самарканде (Узбекистан). Живёт в Саратове. Публиковался в журналах «Шарк Юлдузи Звезда Востока» (Узбекистан), «Волга XXI век» и «Идель» (Россия), интернет-альманахах «45-я параллель» и «Сетевая словесность», интернет-журнале «Гостиная». Автор четырёх сборников поэзии.

Лауреат международной литературной премии им. В. С. Высоцкого (Новосибирск, 2024). Победитель Международного литературного конкурса им. Гавриила Каменева «Хижицы» (Казань, 2022), Всероссийского конкурса поэзии им. Салиха Гуртуева (Махачкала, 2022), Всероссийского поэтического конкурса «Голоса цветов» (Тольятти, 2023).

Рассветных птиц прося потише цокать

Рассветных птиц прося потише цокатьи прикрывая форточку с утра,я каждый день твой пробую на локоть,как воду в детской ванночке. Пераи пуха у чертей всегда в избытке.Твоя печаль размера оверсайзвсегда с тобой по принципу улитки,и, если жизнь пролаяла: «Равняйсь!»,ты ровненько сливаешься с природой,но я тебя, к несчастью твоему,всегда найду. Охотничьей породой —нет, не горжусь. Я гавкаю во тьму,распугивая звёзды и прохожих,способных потревожить твой покой.А ты во сне пасёшь коровок божьихнад васильковой смальтовой рекой.

Плотно закрытых окон фонендоскоп

Плотно закрытых окон фонендоскопглушит ночной систолический шум вокзала.Мамочка-мама, ты всё-таки ошибалась:я помолился Богу, но цел мой лоб.Что говорит диспетчер – не разобрать,так пономарь нерадивый бубнит каноны.Мамочка-мама, ты видишь, я на перроне?Собрана в хвостик рельсов седая прядь.Здесь лотерейщик в кассе продаст билет,путь обещая счастливый (свистит безбожно).Мамочка-мама, ведь в жизни всё-всё возможно,даже сердечные приступы в тридцать лет.Плыл к семафору поезд, как сом к блесне,туча гремела, полной луной поперхнувшись…Мамочка-мама, калачиками свернувшись,спят зубы мудрости в нижней моей десне.

Тебе, инглиз, напомнить даккский плач

Тебе, инглиз, напомнить даккский плач[1],и крик, и стон над стороной бенгальской?Пощады не просил искусный ткач —лишь, зубы стиснув, резал себе пальцы.Муслин инглизский грубый, как посконь,не полотно – обтирочная ветошь.А даккский будто тает – только тронь.Он словно воздух горный – не заметишь.Да, только тронь… Ты, бешеный верблюд,своим копытом топчешь без разборуи чистый ключ, где воду люди пьют,и корни легендарной мандрагоры.Тебе, инглиз, так нужен был муслин —тончайший, хрупкий, невесомый, белый —что ты, не выпуская карабин,палил, подлец, не разбирая цели.Гнев развевается хвостами белых чалм,и снятся в Дакке сны ткачам беспалым,что ты, инглиз, навеки замолчалс муслином в глотке – тонким и линялым.

Сердце сжалось – слезами разжалось

Сердце сжалось – слезами разжалось.Вечер ногу поставил на грудь.Эта жалость – такая же малость,как знакомой кассирше кивнуть.Он им дарит свой город последний,его бледный нерезкий рассвет.Как Иосиф, прекрасный и бедный,он отцом ослеплённым отпет.Только в Питере нет фараона,нет коров и стеблей тростника,но над Невским сияет корона,и Нева, словно Нил, глубока.Он стоит в коммунальной передней,будто Гаршин, уткнувшись в пролёт,правда, снизу. Но гибель безвредней,чем бессолнечный питерский гнёт.Тлеет шпиль исполинской лучиной,Исаакий глядит на салют.Эта боль – всё ещё не кончина,а причина. Фатальный дебют.

Видишь – облако в форме яблока

Видишь – облако в форме яблокабоком стукнулось о закат?Не поспело… Ты помнишь Зяблика?Тихий Зяблик – и вдруг комбат!Он же, помнишь, сидел за партоюсамой первой? Глаза в очкахудивлённые. Как он с картою?..Там же мелко. Да плюс впотьмах.У него же отец в чеченскуюгде-то в Грозном… И мать одна —по потере кормильца пенсияда оклад. Да три пацана.Мать сказала: он там с двадцатого.Не решался, потом решил.Фото видел его – бородатого,бриться некогда: фронт – не тыл…Мать всё больше молчит и пальцамитишину, словно нить, сучит.С хлебом рюмка мерцает глянцево,луч косой, как плита, лежит.…Орден Мужества. Карта Горловки.Зяблик-сын с огневых высотмаме яблоки в форме облакавечерами из Рая шлёт.

Поцелуями снег осыпает

Поцелуями снег осыпаеткружевную дорожку следов:твой двойник неторопко ступает,пропуская гудки поездов.Он проходит знакомые двери,но не видит за ними домов.Если каждому дастся по вере —этот точно уйдёт без штанов.Снег пытается выловить бреднемиз безвременья город большой.Время, кстати, смеётся последним —и смеётся всегда хорошо.Твой двойник ставит ногу неслышнов войлок снега, как хан на ковёр.Он сказал – ты там третий и лишний,где метель ему строит шатёр.Он сказал: «Я лопух и кулёма» —и добавил, сливаясь с зимой,что идти в направлении домане равно возвращаться домой.

На тебя льётся небо Китая

На тебя льётся небо Китая,крепдешином заткав горизонт.Промокая, но не покидая,опустив развороченный зонт,ты стоишь, как из бронзы литая,грозовой игнорируя фронт.Ты смеёшься над ливнем, что княжит, —все князья получают ярлык.Тучи кто-то заставил бродяжить,мол, смывайте и шёпот, и крик;мол, молчание многое скажет —тишина украшает язык.Метастазом огня прорастаетветка молнии в юго-восток —освещает тебя. Ты, взлетая,не взяла ни ушиб, ни ожог,и кометы на небе Китая —головастики у твоих ног…У твоих вечно мёрзнущих ног.

Шкаф открыл – и что выпало, то надел

Шкаф открыл – и что выпало, то надел.Мятый рванник в кармане – на опохмел.В храм зашёл – златопошлость и новодел,но какого-то лешего тянет.За соседской халупой ЖК торчит,закрывает от солнца и портит вид.Наложением рук лечат суициду психолога в бывшей бане.Мятый рванник ушёл на еду коту.Встретил женщину, славную, да не ту.Поднял голову – вишни стоят в цветуи поёт соловей на дубе.Снова у аналоя ладонь в ладонь,шепчет – вот я весь твой, а её не тронь.И старушка-свечница, задув огонь,скажет певчему: пьёт – знать, любит.

Пятница

«Где двое вас – там Я меж вами», —так Он сказал ученикам.Под яблоневыми снегамине жги свечей по пустякам:светло без них. Конец подходитпосту – великому, как скорбь.Одет апрель не по погоде,но мы и не готовим торби не готовимся к застолью,не выпекаем куличи —с тобой в беззвучном богомольемы смотрим в небо и молчим.И будет ночь. И будет Пасха.И мы без них,за них,для нихидём вдвоём, молясь, к Дамаску.И след в пустыне – от троих.

Прощание с родиной

Торчат, скалу раздваивая дерзко,корявые трахеи миндаля —закат ему макушку рядит в феску;гудит шамол, гранит в муку меля.Пора идти. Упруга и спокойнамощь лошадиной шеи под рукой.Звучат карнаи жалобно, нестройно,нас провожая в путь – на перекрой.Присядем на дорожку? Пусть со скрипомс неё потом вставать, и зад в пыли……Мы встретимся потом, под старой липой,где ангелы хлопочут, как шмели.

Все поезда уходят в Самарканд

Все поезда уходят в Самарканд,все птицы улетают к Зеравшану,где из архитектурных доминантодни золотоносные барханы —неверные, нестойкие, ничьи.Поёт мальчишка – ищет подаяний.Неслышный запах цвета алычис годами невозможней и обманней,чем в детской оживавший гобелен.Гудки звучат далёко и надрывно,как будто умирающий оленьпрощается с надеждой. Смоет ливнеммазутной лужи чёрную дыру,и нет уже ни лязганья, ни стука.Нет, я не умираю – отомруи отпаду, как шелуха от лука.Лишь тепловозный дым, как фимиам,над беспризорной горечью платформыкурится ввысь. Теперь похож на храмвокзал и содержанием, и формой.Все поезда уходят в Самарканд.Сам Бог не знает, есть ли этот город.А мальчика надломленный дискант,как чай вокзальный, холоден и горек.

Вот сыплет! Уж который день подряд

Вот сыплет! Уж который день подряд.Как будто под проверку минлегпромана небе поголовье туч дояткрылатые чины рай-исполкома.Зима в России – больше, чем сезон,мартышкин труд, сизифова работа.Сугробы выше крыш – укрепрайонзапойных войск. Сквозь тишину икоталетит в командировку до Федотаи далее по списку – до меня.Как серафиму, мне бы рук три пары —под три лопаты. Я бы, не стоня,почёл снегоборьбу глотком нектара.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Согласно источникам, производство даккского муслина было одним из поводов, привлёкших Британскую империю на индийские земли. Они хотели захватить рынок, и легенда гласит, что ткачи даккского муслина отрезали себе большие пальцы рук, чтобы не иметь возможности больше ткать. Сомнительно, что это полная прав да, но сегодня повторить эту ткань невозможно. Её производили из определённо го сорта хлопка, который рос только на участке земли вдоль реки Мегхна, и только примерно у восьми процентов собранного хлопка волокно было достаточно тонким, чтобы его можно было превратить в муслин, и только ткач с самым лёгким и деликатным прикосновением мог это сделать.