скачать книгу бесплатно
– Сэр, мое мнение едино; мы вышли на одно из течений старых тайных сект. Даже по тем емким словам, что слышал от настоятеля, будто именно у них живет Большой Чемпион, можно утверждать, что монахи принадлежат к одному из ответвлений «Белого лотоса».
– Значит, там наверняка должен иметься исходный материал.
– Несомненно.
– Наверное, у вас имеются какие-нибудь решения относительно приобретения этого материала?
– Пока только воспитанник.
– А монахи?
– Обработке не подлежат. Босс недовольно поморщился.
– Неприятно сознавать, что в мире существуют группки, которые игнорируют твою просьбу. Монастырь богат?
– Не похоже.
– Странно. Динстон просится в Штаты.
– Это будет неожиданностью для китайцев. Вызовет подозрения.
– Пусть тогда поживет еще там. Вербованный надежды подает?
– Надо, чтобы он вжился. Но и монахи, и разведка всучили кабальные условия.
– Сэр Маккинрой, в нашем распоряжении имеется возможность развратить его. Наш образ жизни, деньги, женщины.. Неужели не очнется?
– Трудно сказать. Его глаза очень не те. Если бы он был моложе… Монахи правы: к этим годам человек сформирован внутренне. Подходить к нему можно только со стороны истины, добродетели – иначе не поймет. А если не поймет, то и убить может. В нем нет ограничительной черты. Как зверь! Закон для него ничто. Старейшины – все!
– Похоже. Те фотографии, что мы имеем, не дают повода для оптимизма. Посмотрим, что сможет сделать время. Полковник, о вас извещены в Белом доме. Очень возможно, что в недалеком будущем вас пригласят для конфиденциальной беседы. Со своей стороны отмечу, что вы должны быть прекрасно осведомлены обо всем регионе Юго-Восточной Азии со стороны крупнейших преступных формирований. Это интересует некоторые влиятельные особы. О'кей?
– О'кей. сэр.
Сутки спустя. Штат Делавэр.
Средневековый, с высокими башнями, французский замок-крепость в глубине густого ухоженного леса. Тишина. Покой.
Гостиная. Из темного дерева мебель и стены. Дорогое оружие. Портреты предков настоящего замка. Тусклые свечи. Лакеи в ливреях восемнадцатого века.
Кабинет. С высокими потолками, узкими окнами, строгой мебелью.
Господин, с довольными, но придирчивыми глазами на лоснящемся, упитанном лице.
Сейчас он строг.
– Сэр Маккинрой, оставим в стороне всю интересную шелуху с господами из ЦРУ, китайцами, монахами и самим воспитанником. Это все персонажи летящего момента. Мы не запрещаем вам импровизировать от скуки. Но нас прежде всего интересует дело. Как и вас, между прочим. Готовы вы что-либо положительное сказать?
Маккинрой сидел напротив и таким же настойчивым взглядом выдавал существо беседы.
– Если поднимать истину над поверхностью…
– Сэр Маккинрой, – хозяин по-отечески ласково наклонился к гостю, – мы с вами слишком крупные игроки, чтобы раздумывать, поднимать истину или нет. Для наций существуют склонения, отклонения и прочие литературные увертки. Учитесь в нашем кругу говорить только правду.
Вы должны в полной мере отдавать себе отчет, на какой высоте находитесь и чего должно стоить ваше каждое слово. И не только оное. Не приравнивайтесь к чиновникам государственных кухонь. Они пекутся о животе своем. Нашему кругу предстоит вершить нечто большее, чем массе.
Маккинрой галантно поклонился, продолжил:
– Суть та, что я еще не нахожусь даже на начальной линии искомого пути.
– Скверно. А полицейские источники?
– По ним не выйдешь на главарей. Тем более, что в Китае сейчас не та помпа.
– Не думаю. Сейчас там удобная обстановка для анархии и неразберихи. Неужели в таком омуте пусто?
– Может быть, что-то и есть, но на дне. Я до него даже мысленно еще не доспел. По-моему, стоит переместить взгляд на Сингапур, Гонконг, Филиппины, Индонезию. Там шансы весомее.
– Там есть наши люди. Ваш район – Китай.
– Да, да. Исторические справочники богаты на супермощные синдикаты. Даже сейчас можно выделить высветившийся монастырь Шао. Но до него не дойти. Контора до предела зашторенная.
– Значит, надо что-то такое, чтобы некоторые представители обществ вышли на контакт.
– Я часто думаю над этим: но чем и как?
– Время терпит, сэр Маккинрой, но забывать об этом нельзя. Надо искать все возможные пути. Какой-то путь может приблизить к цели и деть приемлемый ход
– Нужно, чтобы Динстон находился в Китае. Он со своей солдатской наивностью притягателен для «Триад».
– Значит, пусть будет так. Увеличим ему оклад, и он не будет так настойчив в изменении климата. Пятидесятипроцентной надбавки, думаю, ему достаточно, чтобы успокоиться.
– Вполне.
– На этом пока и остановимся. Но ваш район считаю перспективней, чем прочие. Традиции. Они очень живучи в азиатских странах.
Часть третья
Глава первая
«ИСПОВЕДЬ»
Мы странные люди изводим бумагу,
Чтоб в дальних чужих временах
Нашли обветшалую нашу отвагу
И ею пронзили свой страх.
Лариса Васильева
(Запись с магнитофонной ленты)
Одна из баз в Южной Корее.
– Рус.
– Не смотри так.
– Ты не думай: ты не один в этом мире.
– Чужой мир – пучина морская, все есть, и никого не видно.
– Нет-нет, не думай так: иначе я не приехал бы к тебе и не сидел бы сейчас здесь перед тобой.
Молодой человек с бледным лицом и болезненными искрами взгляда отчужденно перевел глаза на неловко сидящего перед ним плотного мужчину средних лет, с внимательными и по-своему добрыми глазами. Присутствующий представлял собой что-то среднее между учтивым чиновником и спортсменом. Для которого, при всей его благополучной жизни, достигнутое оказывалось нелегким приобретением. И потому он особенно дорожил завоеванным положением, соблюдая все манеры, характерные для данного круга людей.
Ответа но последовало.
– Ты должен мне верить. Должен. Я ведь твой дядя по отцу. Мы с ним братья.
Глаза курсанта стали острыми. Взгляд приобрел упорство.
– Мне это ни к чему, человек. Я тебя не ждал. Ты не занимаешь места в моих мыслях.
– Не говори так. Мне больно слышать от племянника такие далекие и холодные слова.
– Истина не имеет истоков тепла, но от нее не болит голова, как от той липкой лжи, которую благозвучно распускают вокруг себя живущие в сущем мире.
– Зачем так? Зачем заживо хоронить себя в душном склепе? Если голова холодна, это не значит, что и сердце должно покрыться мерзлым панцирем.
– Слова твои хороши, но только для праздной жизни.
– Почему ты не хочешь верить мне? Я не лгу. Прошу выслушать историю твоих родителей и то, как оказался ты в существующем положении. Верь: тебе говорит твой родной дядя по крови. Который хочет, чтобы ты стал таким же нашедшим себя человеком, как и все. Чтобы ты тоже сполна вкусил тех радостей бытия, которые даст обеспеченная жизнь.
– Сладко говоришь. Я не привычен слышать такое. Слова не должны возвышаться над сутью. Если речи твои, выходящие из уст твоих, сопутствуют правде, я пойму и не буду обижен. Но коль слова твои подобны будут гиене облезлой, никогда более не смей подходить ко мне, ибо вторая встреча окажется для тебя последними рискованными вздохами жизни.
Сидящий нервно потер лицо руками, выпрямился, глубоко вздохнул.
– Зачем ты обижаешь меня? Я надеялся на совсем иную встречу.
– Я не ждал тебя, человек.
– В тебе очень много от твоего отца. Он тоже был гордый. Но ты пойми, мальчик, такую простую истину: «Трудно понять человека, если не верить его словам».
– Верное слово поможет.
– Философствующий. А я просто чиновник средней руки, забитый горою дел и вечно спешащий их выполнить.
– Так почему же ты, верткий, желаешь, чтобы я стал таким же.
– Рус, племянник, ты принимаешь слова буквально, но мало понимать так, что каждый человек имеет право на удовольствия в жизни, возможность заниматься любимым делом и прочим, что преподносит цивилизация.
– Цивилизация, кроме угроз и насилия, еще ничего не принесла людям.
– Здесь ты не прав. Нельзя быть вечно первобытным: цель человеческая не поднимется тогда выше той пыли, по которой он ступает.
– Слова твои достойны понимания.
– И на том спасибо. Я уже ни на что не надеюсь. Хочу, чтобы ты только выслушал меня. Верно, цивилизация преподнесла коварный житейский урок людям: каждый за себя, один против всех. Это ее стойкий недостаток. Человек слаб. Потому больше думает о себе. Я тоже живу для себя и хочу, чтобы моя родня тоже жила в подобающем человеку достатке. Чтобы они ни в чем не нуждались, чтобы были довольны собой, своей жизнью, местом, которое занимают. Никак не предполагал я, что мы будем разговаривать на разных языках.
– Это не мешает тебе высказаться.
– Да, да.. Но я, право, не знаю, с чего начать. Ты потомок русского офицерства. Надо прочувствовать каждой жилкой своей плоти момент, чтобы понять, кто были твои предки, что ты должен представлять в том кругу, каким было привилегированное российское офицерство. Только в Пруссии еще имелось подобное почитание ратного труда командного состава, да в старой императорской армии Японии. Ты, российский потомок, уподобился монаху. Я сомневаюсь, затронут ли мои слова каменистую почву твоей души.
– Трудно говоришь, человек. Не пугай меня многословием. Истина на поверхности. Не вороши землю там, где не собираешься сеять.
– Верно, все верно. Слышен в твоих мыслях голос мудрых наставников.
– Они не только в словах достойны.
– Да, да. Есть еще хорошие люди.
– Не пустословь, человек.
– Не приводи меня в отчаяние своей безразличностью. Неужели не рад ты, что у тебя есть родной дядя? В нас один голос предков, мы с тобой одной крови. Мы патриции: белая кость, голубая кровь. В нас могучий зазывной голос древнего рода, потомками которого мы с тобой являемся.
– Ты скучен мне, незнакомец. Ловок в словах, но глаза твои не отражают жара твоей речи.
– Рус, не рви мое сердце, мы с тобой одной плоти, а ты такое несешь.
– Кровь от разной пищи становится разной.
– Ты не прав. Аристократ – он и в нищете аристократ. А плебей – невежда и на троне.
– Мельчишь: или в угоду себе, или по недомыслию. История одна, несмотря на то, что люди разное пишут. Знать зачастую валялась в ногах холопов. Чернь правила. Становилась родовой, и уже никто не помышлял и вспоминал, кто и что от плебеев. Вот он, человек, – разный и мелкий. Каждый себя выше мнит. Плоть слаба, а дух и того слабее. Вы такое же ничтожество, как и все наносное. Я покидаю тебя, незнакомец.
– Постой, Рус. Я столько лет искал тебя. Не силен я в спорах об абстрактном. Кто виноват, что судьба разлучила нас, что жизнь горько усмехнулась нашему роду. Я понимаю; не желаешь менять образ жизни, – твое дело. Но ты должен знать нескладную судьбу нашего рода последних трех колен. Должен знать, кто ты есть и от кого пошел в этот сумрачный свет.
Рус, мальчик мой, нужно смотреть на людей глазами жизни. Не считай, что тебя поджидает только дубина или кастет. Жизнь скаредная, паршивая шутка, ставит препоны пострашнее оружия. К ней нужно присматриваться, прислушиваться, ловить фальшь и истину, чтобы не проползти «лопухом» мимо тех прелестей, которые она может подарить. Не будь простаком. Не держись потерянно за патриархальные идеалы. Повернулась фортуна: хватай ее, не отпускай. Она мимолетна и очень непрочна. Может прошелестеть золотой лентой сквозь пальцы и исчезнуть. Держи ее хваткой сатаны. Держи за горло. Держи, чтобы знали все и боялись.
– Это все плотские страхи. Они не призывают меня. В них погибель и стращание, в них пустая обреченность.
– Ну хорошо, пусть все это лишь оболочка. Но известно ли тебе, что мы с твоим отцом братья, что у нас одни отец и мать. Кто виноват, что жизнь разлучила? Мне сорок семь, я не имею семьи, и сейчас готов предоставить тебе все условия современного человека. Не будь отшельником, послушай, и ты прознаешь трагическую судьбу своих родителей. Излишняя гордость очень вредила нашему роду.
Безразличные глаза молодого человека пристально смотрели мимо сидящего. Казалось, он только из неведения терпел пришельца.
Плотный, с залысинами, средних лет, мужчина старался говорить и говорить. Иногда неловко при разговоре потирал руки, ерзал на казарменном табурете и хлопал по коленям с красноречивым видом: дескать, все, что сказано, свершилось. Он то внимательно смотрел на парня, то прятал взор в прищуренных веках, то косил в сторону. Не мешкая, продолжал дальше:
