скачать книгу бесплатно
– Я понимаю, конечно, – цедит Ульрика, – не каждый день теряешь такой непробиваемый аргумент в пользу того, что вы сделали с альфами.
– Что ж, наслаждайся, – кивает профессор, – о таком подарке и не мечтала… м-да. Только смею заметить, племя Марии отличается кое-чем от племени альфа, потому, кстати, и проиграло.
– Тогда с чего вдруг траур? – Ульрика показывает на бутылку.
– Это я вообще, – пытается сказать профессор. – Устал. – И вдруг: – Скоро у омеги будут художники. Много художников.
Он снова выпил и снова налил.
– В самом деле, достаточно, – говорит Ульрика мягко. – Дело, конечно, ваше, ладно, пойду принесу вам льда.
Она встала, пошла к холодильнику, открыла дверцу, громко, нарочито громко выламывала ножом кубики льда из формочки, быстрым движением открыла ящичек кухонного гарнитура, что над холодильником, схватила что-то, спрятала в карман.
– Я всё вижу, ты отражаешься в зеркале.
– Я могу это сделать и совершенно открыто, – зло ответила Ульрика.
– Ты что, и вправду думаешь, что я собираюсь заесть эту бутылку виски таблетками, как только ты уйдешь? Я не настолько сентиментален… И всё, что я сделал с альфами, – ты слышишь меня? – всё было правильно!
– Мы пять лет повторяем друг другу одни и те же доводы и вот наконец появилось хоть что-то новое, а вы…
– Я всегда сознавал свою ответственность, – перебивает Снайпс, – и если надо, отвечу и перед НАСА, вообще перед Землей.
– А я вот всё отвечаю перед племенем альфа.
– Это слова, девочка. Только слова. Ты отвечаешь перед теми вполне земными вещами, в универсальности коих давно уже сомневаешься. В отличие от меня.
– Вот как? – сарказм в голосе Ульрики.
– Скажу больше, ты и отвечаешь, чтобы заглушить свои сомнения.
– А перед чем отвечаете вы? Только не надо мне ни про НАСА, ни про комиссию Конгресса и про человечество не надо, ладно?
– Ты не хуже меня знаешь, что омега, придет время, и будет омегой и ничем иным. И ты сделала для этого почти столько же, как и я.
– Вы уходите от ответа, – сказала Ульрика.
– Я ищу его, – улыбнулся Снайпс. – Я пока что в процессе. Но…
– Да, я запомнила, насчет племени альфа вы всё сделали правильно. Что-то можете добавить еще?
– В юности мне нравились стервозные женщины, – попытался Снайпс. – А вот насчет этого, – он указал на карман, куда она спрятала упаковку лекарства. – Я тронут, конечно, но ведь это на тебя так действует предстоящий скорый отлет?
Ульрика промолчала.
– А я вот, как ты, наверное, уже догадалась, – продолжал профессор, – останусь здесь. В оставшиеся мне лет этак двадцать-двадцать пять буду сидеть, давиться собственной правотой.
– Подождите, Роберт (она впервые назвала его так). Мы ведь еще не сделали то, что прикрываем эвфемизмом «последний шаг». Мы успеем. У нас будет время.
– То есть ты хочешь сказать, что если мы не успеем, – ты останешься?! – поразился профессор.
10. Странная ночь
– Не верю, что через месяц, ровно уже через месяц, я улечу отсюда, – говорит Мэгги.
Они с Глебом стоят на границе, там, где кончается станция, на самом обрыве плато. Под ними отвесная бездна. Где-то там, внизу, должен быть мир людей омега и альфа. Спящий сейчас. Над ними громадная ночь планеты «Земля второй попытки» со звездами, которых никогда не видели люди Земли, так же как и видны они для тех, кто живет в герметичных поселках на спутниках Юпитера или же на Плутоне, осваивается на планете Луби, открывает мир Саржа.
– А вот вернусь, и земное небо будет чужим, экзотичным, даже пугающим. Буду бояться Большой Медведицы? Маяться, тосковать при виде ее ковша?
– Что ты, Мэгги. Звезды не могут быть чужими и уж тем более враждебными. Пусть у нас с тобой разный опыт здесь… Они могут быть никакими, – добавил Глеб после паузы.
– Станция, – говорит Мэгги. – Уйти и не оглянуться. Я? Всем обязана ей, наверное. Но уйти, и уйти, и уйти.
– А Земля?
– Если ты о временны?х парадоксах, несовпадениях… А я и хотела, чтоб так!
Вернуться на Землю, с которой ничто не связывает, где нет уже тех, кто помнит тебя – чтоб до анонимности, до неузнавания пейзажа, себя самой в пейзаже. Не за-ради пустоты. В пользу чистоты возвращения, чистоты предстоящего тебе в земном бытии… Или же, может, во имя чистоты просто, как таковой, не имеющей отношения к тебе… А пустота, что же, – попыталась улыбнуться Мэгги, – так, побочный эффект. – После скомканной паузы. – Мы здесь вроде как пригубили от Истины, Смысла… может быть, от того, что поважнее будет Истины, Смысла… И не получили ничего.
– Вы дали, понимаешь, дали самой этой Истине, этому Смыслу! При всех ошибках ваших, несуразностях, тупиках – привнесли в них. – Глеб сбился.
– Если б это и вправду было так. – Она обняла его, прижалась. – Общность неудачи связывает с ними, да? Единственная связь. Ради этого стоило. – Она замолчала. Потом страстно:
– Значит, Истина есть, Смысл есть, и мы настоящие, столько холода, одиночества, тоски. Метафизика достигает самой себя лишь самой своей неудачей – вот чего не понял наш гениальный профессор Снайпс. Больше, глубже самой себя на неудачу. А нам ни-че-го не надо.
– Это такая свобода и еще неприкаянность, – говорит Глеб. – Земля второй ли попытки, первой, космос, хаос – всё детали.
– Это гимн безысходности, – улыбается Мэгги. – Попытаемся жить без подпорок. Надо же когда-то начинать.
Они вошли к нему, не поняли даже, захлопнули дверь, нет… Не зажигая света…
Их губы, их руки, тела.
Компенсировать годы без любви, сделать их небывшими. Отменить суету, маяту, неподлинность своих прежних любовей. Оставить позади себя самих: мелких, сентиментальных, самообольщающихся, себялюбивых в этих своих любовях.
У них не было ничего подобного никогда раньше. Всё становилось сейчас откровением, всё было страстью, взрывом, трепетом, страстью, таинством, страстью, счастьем.
Счастье проснуться вместе. То есть он проснулся, а она всё еще спит к нему прижавшись. Это ее покой. Полнота покоя. Это ее дыхание. Он был счастлив.
Он на крыльце. Выбрался из кровати, не разбудив. Побоялся длить мгновение донельзя. Суеверно как-то испугался, что оно потеряет в своей глубине, чуть ли не станет сообразным ему-всегдашнему.
Скрипнула дверь квартиры Марии. Мария уже на крыльце. Прошла мимо с каменным лицом. «Опаздываю в лабораторию». Глеб не понял, была ли это ревность ребенка или же девичья, женская… Марии было плохо. Как просто, да? Она с детства видела «сцены» как само собой разумеющееся. И вот теперь страдает. И не сделаешь ничего.
11. Космические туристы
Команде четвертой и, как все теперь уже понимали, последней смены, предстояло сделать одно весьма грандиозное дело – установить за орбитой пятой, самой дальней от планеты луны противометеоритную защиту, застраховать эту хрупкую жизнь от экологической катастрофы или же от попадания смертоносного вируса или спор чужой жизни – чего еще можно ждать от небесного тела? Смена фауны и флоры, гибель сущего, апокалипсис – всё теперь отменялось заранее. Несколько тысяч лет космический зонтик будет работать автоматически, а потом потомкам племени омега надо будет уже самим. Кстати, это первая цивилизация, которая поймет, что ей помогли. И с этим знанием надо будет жить. Ничего, считает профессор Снайпс, для них это знание будет естественным, само собой разумеющимся, а не кризисным. Ничего, считает Энди, цивилизация будет настолько созерцательной, что они никогда не узнают о наличии «зонтика», а профессор поступает весьма опрометчиво, лишая их радости созерцания звездопада. Преступление перед будущей поэзией этих мест.
Итак, у них две недели, чтобы подняться в космос и смонтировать выведенные туда заранее элементы системы в систему. И еще две недели останутся, чтобы «собрать вещи», законсервировать всё, что подлежит консервации (профессор не говорил, но все понимали, что он остается. Насчет Ульрики тоже уже догадывались) и спокойно ждать корабля за ними. Спокойно? Возвращение на Землю без кавычек, комментариев, «вторых попыток»… Как там? Что? Как? Всё казалось настолько неважно перед лицом самого возвращения, пред одной уже только фонетикой этого слова.
А сегодня вся команда станции – двадцать мужчин и женщин поднимутся в космос на космических шлюпках и сателлитах и выполнят довольно рутинную работу по сохранению чужой истории, которая (будем надеяться, хотелось бы верить и тому подобное) когда-нибудь да начнется на этой планете.
– Профессор Снайпс простирает свою оберегающую длань над пространством изуродованной им жизни. – Высказался один из команды по поводу монтажа защитной системы.
На станции остаются только профессор, Ульрика, Энди и Глеб с Мэгги. Собственно, участие Мэгги предполагалось, но с учетом ее «медового месяца». В общем, все ей сказали: «оставайся». Ну да, две недели в космосе они как-нибудь переживут без психолога (многие считали, что и в эти пять лет на станции тоже вполне бы обошлось без него), а предстоящее возвращение делало всех великодушными и сентиментальными, «наслаждайтесь, ребята».
Третий день как команда в космосе. Профессор со своими друзьями (хорошо, что теперь никто не мешается под ногами за исключением Глеба) готовится к тому, что они навязчиво, можно сказать, занудно называют «последним шагом».
Он вызвал их аварийным сигналом. Они нависают над профессором в кресле у центрального пульта. На канале связи с НАСА чей-то доброжелательный, вкрадчивый голос:
– Приветствую вас, профессор Снайпс. Добрый день, доктор Дальман. Как поживаешь, Энди? Самые горячие приветствия очаровательной Мэгги Ларсон. Наилучшие пожелания мистеру Терлову.
Все пятеро переглянулись.
– Мы космические туристы. Направляемся к вам с санкции НАСА. – Голос будто почувствовав их напряжение и оторопь, стал еще доброжелательнее и вкрадчивее. – Ой, извините, забыл, точнее, не успел представиться, отец Габриэль.
– То есть? – спросил профессор.
– Святой отец, – пояснил голос.
Всеобщее: «а-а. Ну да».
– Со мной доктор Аврора Браун, доктор Джон Керенджи. Просим разрешения на посадку.
– Почему вы на этом канале связи? – спросила Ульрика, наблюдая по мониторингу за маневрами их корабля на орбите первой луны.
– Оператор Морган любезно предоставил нам, – ворковал отец Габриэль.
Последние десять земных лет оператор Морган и был для них голосом НАСА. Они не знали, что это значит, если НАСА предоставляет свой канал… Этого не было в практике раньше, значит, они отстали от жизни, что вполне естественно. Но почему их не предупредил сам Морган?
– Да, действительно, получилась накладка. – Отец Габриэль говорил так, будто они проговорили все эти свои сомнения вслух. – Но вы можете с ним связаться.
– Даю посадку, – вдруг сказал профессор.
– До встречи, – обрадовался отец Габриэль и отключился.
– Вы не торопитесь, сэр? – задумалась Ульрика.
– Девочка моя, – начал Снайпс. – За двадцать лет я видел только три земных корабля, если не считать тот, на котором сам прилетел на эту планету, и вот выпал шанс увидеть четвертый, который вообще не планировался в моей жизни!..
– Всё понятно. – Ульрика вызывала Землю.
– Да-да? – послышались позывные, а затем и голос оператора Моргана[1 - Разговор приводится без учета задержки сигнала во времени.].
– Морган, почему вы нас не предупредили? – сдержанно-возмущенный голос Ульрики.
– О чем? – удивился Морган.
Немая сцена у центрального пульта на станции.
– Ах да! – спохватился Морган. – Я поручил Дугласу, это мой новый помощник, вы, наверное, помните, а он отвлекся, видимо. Но вообще-то у нас как раз идет смена руководства, так что, – доверительным шепотом, – сами понимаете.
Земля в очередной раз дает понять, что ей не до них и дает, судя по всему, не без удовольствия. Что ж, не впервой, но чтобы уж так!
Ну да, пятой смены не будет – они и без того уже поняли.
– Да-да, – говорит Морган. – Отец Габриэль, доктор Браун, между прочим, серьезный генетик, доктор Керенджи, космический антрополог, если хотите, мы вышлем на них все данные.
– Спасибо, не надо. – На профессора Снайпса произвела тяжелое впечатление демонстрация пренебрежения со стороны Моргана, этого клерка НАСА.
– Мы вообще-то привыкли, – поясняла Мэгги Глебу шепотом, – и я не знаю, чего это профессор уж так. – Сама же себе возразила. – Но чтобы узнавать о консервации эксперимента по косвенным признакам?!
Глебу трудно было судить, к чему они привыкли, но во всем поведении Моргана ему показалась некоторая чрезмерность. К тому же: если в НАСА всё уже действительно предопределено, зачем тогда была вообще нужна его инспекция?
– Что-то они там, на Земле, в самом деле форсируют, – согласился с ним Энди. И тут же, в своей манере: – Может, мне тоже не возвращаться?
– Что им какая-то там планета с антропоморфной жизнью, если у них меняется завотделом, – мрачно съязвил Снайпс.
– А я всё-таки запрошу данные по нашим гостям, – грозно сказала Ульрика.
– Слушайте, вы! – возмутился Снайпс. – Вы, наверное, каждый день натыкаетесь на людей с Земли? Осточертели они, правда? Отдохнуть бы от них, а они всё лезут и лезут, прямо хоть в НАСА жалуйся. Или, может, отстреливать лазером?
Это произвело впечатление. На своей станции они, кажется, позабыли, что есть, существуют и другие люди, миллиарды людей. Точнее, помнили об этом только формально. И еще: священник со своими двумя компаньонами – это последние люди с Земли, которых увидит в своей жизни профессор Снайпс.
В конце концов эти трое туристов не виноваты, что в НАСА дошли до такого хамства.
12. Встреча
Небольшой звездолет неизвестной им модели опустился почти бесшумно.
Они стояли и ждали, когда откроются люки. Всех проняло. Сами не ожидали. Сейчас увидят людей. Не голос по радио, не фигурки на экране, а настоящие земные… Этот ком в горле. Какой мелкой, недостойной показалась им вся их недавняя подозрительность. Как надо держаться с людьми? О чем говорить? Как это принято теперь у них, там, на Земле?
– Странно, – сказал Энди. – Всё пытался представить, как на Земле будут встречать нас, а вот получается, мы встречаем землян. – Эти «земляне» были у него специально, чтобы вызвать раздражение, сбить пафос.
Наконец, люк открылся. Первым вышел лысоватый, пухленький человечек в сутане. За ним могучего сложения с волевым открытым лицом, длинные седые волосы зачесаны назад, подал руку худощавой остроплечей женщине с коротко постриженными волосами.
Объятия, рукопожатия, объятия. И Снайпс, и Энди, и Ульрика задыхались от радости, от какого-то странного чувства, точней, целой гаммы чувств – они не одни, не одиноки, не брошены в Космосе, они человечество, может быть, даже братство. (Чувствовать то, что все эти годы было твердым, бесспорным, но в самом деле формальным знанием!) Они помнят земные запахи, не забыли названия даже самых незначительных земных вещей! Не забыли, что такое пожать руку, ощутить своими губами кожу человека с Земли, будь это жесткая, с щетиной, что не видна глазу, но колется при прикосновении щека Джона Керенджи или же нежная, с едва различимым ароматом духов щека Авроры Браун.
Всё было откровением. Потрясло. Никто не стыдился слез. Они че-ло-ве-че-ство. Вселенная обогрета, хоть сколько-то, человеческим усилием в глубину Вселенной, человеческим поиском истины, человеческим братством.
Глеб, в отличие от остальных, недавно с Земли, но и его захлестнуло этой волной. По целому ряду незначительных примет ему показалось, что гости не совсем с Земли. Ну да, много путешествовали по закоулкам галактики, прежде чем прилететь сюда. Частный звездолет не для челночных рейсов, пусть даже таких уникальных как «Земля – Земля второй попытки».
Аврора Браун при всех своих слезах радости быстрым, цепким, натренированным взглядом оценивала корпуса лабораторий, будто запоминала расположение. Или это Глебу лишь показалось? Да, конечно же, показалось.
– Не обращайте внимания, Глеб, – рассмеялась Аврора Браун. – Это у меня профессиональное, точнее, профессиональная аберрация, ха-ха.
Глеба кольнуло, как это она перехватила его, в общем-то, случайное недоумение? И зачем этот ее комментарий? Кстати, почему у генетика именно такие аберрации? Но всё это было так, всё неважно, когда столько счастья и радости.
В доме профессора Снайпса самый разгар банкета. Они, увлекаясь, сбиваясь, мешая друг другу, пытаются пересказать гостям свои годы, свою жизнь здесь, сам этот открытый ими, ими созданный мир. И вот, в счастии, в радости этой минуты то, что не удалось им, то, что мучило, давило, лишало воздуха, вдруг показалось не столь уж и страшным, не столь уж значимым. Профессор сам поразился, усмехнулся, но…
