скачать книгу бесплатно
. Три ее старшие сестры, подрастая, неизбежно отдалялись от нее, и Аликс инстинктивно стремилась к своей младшей сестре. Они стали всегда играть вместе. Со временем принцесса Алиса стала находить большое утешение в своих «двух малышках». Они были «такие прелестные, такие милые, веселые и хорошие. Я даже не знаю, какая из них милей, – писала она королеве Виктории, – они обе такие очаровательные»
. Аликс и Мей действительно были утешением матери, но после смерти Фритти глаза Алисы уже не сияли, как раньше, а ее здоровье пошатнулось. Временами, когда они с мужем испытывали отчужденность, Алиса пребывала в состоянии неизбывной тоски и физического истощения. «Я сейчас ни на что не гожусь, – писала она матери. – Я целыми днями лежу на диване и ни с кем не вижусь»
. Ее супруг, герцог Людвиг, стал великим герцогом Гессенским в 1877 году, а сама Алиса получила титул великой герцогини, но это не принесло ей ничего, кроме огорчения новыми тягостными обязанностями, которые будут на нее возложены. «От меня требуется слишком много, – делилась она с матерью. – Мне придется во многом принимать участие. Я не смогу долго это выносить»
. Только вера и преданность своим горячо любимым детям поддерживали в Алисе огонь жизни, однако состояние обреченности, в котором пребывала мать, не могло не повлиять на впечатлительную Аликс.
В ноябре 1878 года эпидемия дифтерии не обошла стороной и семью герцога Людвига Гессенского. Первой заболела Виктория, затем Аликс, за ними – все остальные дети, кроме Эллы, затем заболел и отец. Алиса самоотверженно ухаживала за каждым из них по очереди, но даже ей с превосходными сестринскими знаниями и умениями не удалось выходить маленькую Мей, которая умерла 16 ноября. Провожая на похоронах гроб с телом дочери, Алиса была на пределе своих сил. Однако в течение двух следующих недель она изо всех сил старалась уберечь других детей от известия о смерти сестренки. Однако когда эта страшная новость все-таки стала им известна, Алиса, утешая, поцеловала Эрни. Этого оказалось достаточно для передачи инфекции, и Алиса заразилась дифтерией. Дети уже начали выздоравливать, но у Алисы не было сил сопротивляться болезни, и 14 декабря, в возрасте тридцати пяти лет, она умерла, воссоединившись наконец с обожаемым Фритти.
Это был страшный удар для шестилетней Аликс: в считаные дни потерять и мать, и свою любимую сестру и подружку. Аликс пришлось также расстаться со всеми любимыми игрушками и книгами: из опасения, что на чем-то могли остаться бациллы инфекции, все это было уничтожено. Ближе всего к Аликс по возрасту был Эрни, но теперь его воспитывали отдельно. Как наследник престола, он находился под постоянным присмотром наставников, и Аликс было совсем одиноко. Ее старшая сестра Виктория в письме бабушке вспоминала прежние счастливые времена: «Мне иногда кажется, будто это было только вчера – мы все играли, возились с Мей в маминой комнате после чая. А теперь мы вдруг стали взрослыми, все, даже Аликс. Она серьезна и разумна, и в доме теперь часто очень тихо»
.
Бабушке, а также надежной и умеющей утешить миссис Орчард (Аликс звала ее Орчи) и гувернантке Маджи (мисс Джексон) удалось в какой-то степени заполнить ту страшную пустоту в душе ребенка, которая осталась после смерти матери, но чувство невосполнимой утраты и одиночества было очень глубоким. Ее прежде лучезарный нрав стал постепенно меркнуть, вместо него появилась замкнутость, необщительность, погруженность в свои мысли. Позднее это проявилось в стойком недоверии к незнакомым людям, которое с годами лишь укоренилось. Королеве Виктории очень хотелось заменить девочке мать, ведь Аликс всегда была одной из ее самых любимых внучек. Аликс вместе со своими сестрами и братом каждый год бывала в Англии, особенно осенью в Балморале, это было большим утешением для королевы Виктории в ее одиноком вдовстве. Кроме того, эта постоянная близость позволяла бабушке следить за образованием Аликс: воспитатели девочки регулярно отправляли королеве отчеты о ее успехах. Да и сама Аликс, пожалуй, с удовольствием играла роль «очень любящего, преданного и благодарного ребенка», как так часто подписывала свои письма к ней. Девочка никогда не забывала поздравить бабушку с днем рождения или юбилеем, часто посылала ей вышивку или другие подарки, сделанные своими руками, причем весьма искусно
. После смерти матери Англия стала для нее вторым домом.
* * *
Принцессу Алису всегда глубоко волновало будущее ее дочерей, она хотела воспитывать их не только как будущих жен. «Жизнь имеет смысл и без замужества», – сказала она как-то своей матери. Выходить замуж только ради того, чтобы не остаться незамужней, было, по ее мнению, «одной из величайших ошибок, которую может совершить женщина»
. Принцесса Аликс Гессенская подрастала, стала красивой юной девушкой. Однако лучшее, на что могла бы рассчитывать небогатая невеста, чтобы избавиться от беспросветно скучной жизни в провинциальном Дармштадте, был брак с каким-нибудь второразрядным европейским князьком.
Все круто изменилось после первой поездки Аликс в Россию в 1884 г. на свадьбу своей сестры Эллы и великого князя Сергея Александровича. Троюродный брат Аликс, Николай Александрович, наследник российского престола, увлекся ею. Ему было шестнадцать, а ей тогда было только двенадцать лет, но после этой встречи Ники, как она впоследствии называла его, остался навсегда ею очарован. Пять лет спустя, когда великий герцог Людвиг снова привез Аликс на полтора месяца в Россию, Ники был по-прежнему полон упрямой решимости добиться, чтобы Аликс стала его женой. К тому времени застенчивая школьница превратилась в стройную, утонченной красоты девушку, и Ники влюбился в нее без памяти. Но в 1889 году, незадолго до поездки в Россию, Аликс прошла конфирмацию в лютеранской церкви. Она ясно дала понять Ники, что, несмотря на глубокие чувства к нему, об их браке не могло быть и речи. Христианская добродетель была превыше всего. Она не могла и не хотела менять свою религию, но все-таки согласилась втайне отвечать на его письма. Посредником в этой тайной переписке была Элла.
Для девушек-невест в королевских браках в то время многое было поставлено на карту, и выбор был небольшим: если не успеть воспользоваться подвернувшейся блестящей возможностью, второго такого случая могло и не представиться. Как писала тогда одна из газет, «любовь в королевских кругах – это не внезапно вспыхнувшее чувство»
. Казалось, что несгибаемость Аликс в вопросе веры могла лишить ее того, что многие из ее молодых современников королевских кровей так жаждали, – брака по любви, а не по расчету. Несчастный отвергнутый Ники считал, что пропасть между ними непреодолима, и позволял себе на время увлечься другими хорошенькими личиками. Аликс, в свою очередь, наслаждалась статусом в известной степени важной персоны у себя в Гессене, как крупная рыба в маленьком пруду. Ее овдовевший отец, которого она обожала, все больше и больше доверял ей как единственной незамужней дочери исполнение различных официальных придворных обязанностей Гессенского герцогского двора. Аликс постоянно сопровождала его, а то немногое время, которое она не находилась при нем, она посвящала учебе, занималась живописью и графикой, шила и чинила свои скромные платья, играла на фортепиано (и достигла в этом большого совершенства) и много времени проводила в тихом, глубоком религиозном созерцании. Поэтому «дорогая Алики» была в «ужасном» горе, как сообщала Орчи королеве Виктории, когда в марте 1892 года Людвиг внезапно умер в возрасте всего лишь пятидесяти четырех лет. Хуже всего была эта «безмолвная тоска, которую Аликс держала глубоко внутри, не давая ей выхода», как и многому другому
.
Обеспокоенная бабушка взяла на себя заботу об осиротевшей внучке и поклялась: «Пока я жива и Алики будет еще не замужем, я больше, чем когда-либо, буду заботиться о ней, как о моем собственном ребенке»
. Аликс приехала к ней в замок Балморал в глубоком трауре, и они провели вместе несколько недель в тихой женской скорби. Однако пресса в это время, не выказывая излишнего почтения к горю в королевской семье, с жаром обсуждала совсем другие темы.
Принцессe Аликс исполнилось двадцать лет, пора было подумать и о замужестве. Появились слухи о ее возможном браке с молодым герцогом Георгом, вторым сыном Берти, принца Уэльского. За три года до этого юная Аликс на удивление решительно пресекла попытки королевы выдать ее замуж за другого наследника Берти – Эдди, герцога Кларенса. Виктория была весьма раздосадована тем, что Аликс, тогда уже влюбленная в Ники, отвергает возможность в будущем стать королевой Великобритании. Аликс осталась последней не выданной замуж из четырех дочерей Гессенского семейства, и ее шансы были далеко не блестящими. «Вероятно, ее можно будет убедить выйти замуж за Георга», – думала королева, особенно после того, как Эдди, к несчастью, умер от пневмонии в январе 1892 года. Однако этому не суждено было совершиться – Аликс была непреклонна.
Вскоре после того как Георг посватался к Марии (Мей) Текской, безутешной бывшей невесте Эдди, стало также совершенно ясно, кому безраздельно принадлежит сердце Аликс. Она ни о ком не желала слышать, кроме русского царевича. Королева Виктория с нарастающим беспокойством следила за тем, как вероятность этого брака укреплялась. Королева со времен Крымской войны крайне недоверчиво относилась к России, считая бывшего противника Великобритании «ненадежным» и «недружелюбным», а его многочисленное население «наполовину азиатским». Россия была «коррумпированной страной, где никому нельзя доверять»
. Виктория писала увещевательные письма старшей сестре Аликс, Виктории, требуя, чтобы они с братом Эрни вмешались и предотвратили этот брак: «Нельзя допустить, чтобы ваша младшая сестра вышла замуж за сына императора – это неудачный выбор, который не приведет к счастью… Состояние государства Российского настолько ужасно, настолько отвратительно, что в любой момент может произойти нечто непоправимое»
.
А тем временем в России другая сестра Аликс, Элла, втайне противодействовала планам королевы расстроить этот брак. Она лично видела, как страдает безнадежно влюбленный Николай, и, несмотря на то что его отец Александр III с супругой также не поддерживали идею этого семейного союза, Элла его полностью одобряла. В разгар всех этих закулисных обсуждений ее будущего Аликс хранила упорное молчание. Ее связывал обет, данный ею отцу перед смертью, – никогда не менять своей веры. С тех пор, как умер герцог Людвиг, она еще более преданно, чем когда-либо, исполняла обязанности хозяйки Гессенского двора для брата Эрни. При внешней непроницаемости и холодной величавости Аликс, ее внутренний мир был основан на самостоятельно установленных высоких этических стандартах, среди которых – сердечная чистота, самостоятельность мышления и верность своим моральным принципам.
«Конечно, иногда я весела, иногда бываю, пожалуй, приятной, – призналась она как-то в разговоре с гостьей из Румынии. – Однако, скорее всего, я – вдумчивый, серьезный человек, который внимательно всматривается вглубь любого источника – не важно, прозрачны или темны его воды»
. Но в этой высокой моральности и добродетельности был существенный изъян: Аликс еще не знала, что «добродетель должна быть располагающей»
. Она слишком серьезно относилась к себе и к жизни. А жизнь приготовила для нее много глубоких темных вод, в которые ей придется всматриваться в последующие годы.
* * *
В 1894 году еще одна королевская свадьба снова свела Аликс и Ники вместе. Ее брат Эрни наконец-то нашел себе подходящую невесту – свою двоюродную сестру Викторию Мелиту, дочь второго сына королевы Виктории, принца Альфреда, и многочисленная королевская семья Европы почти в полном составе собралась в апреле в Кобурге по случаю свадебного торжества. Именно здесь, после долгих искренних признаний и слезных уговоров Ники, Аликс дала согласие на брак с ним – при поддержке Эллы, которая незадолго до этого была обращена в православную веру. Возможно, была и другая причина: Аликс понимала, что после женитьбы Эрни ее положение при Гессенском дворе изменится. «Жизнь действительно будет для меня совсем другой, я буду чувствовать себя лишней», – говорила она королеве
.
Следующие несколько месяцев показали, что ей и в самом деле не очень нравится играть вторую скрипку при новой невестке в роли великой герцогини, но брак с Ники был не только удачным выходом из этого положения. Аликс наконец смогла позволить себе быть счастливой. Она забыла про «все ужасные доводы против браков между двоюродными братьями и сестрами» (они с Николаем были троюродными) и запретила себе беспокоиться о «той страшной болезни, которой страдал бедный Фритти». «А за кого еще выходить замуж?» – спросила она подругу. По крайней мере, ей выпала великая удача выйти замуж по любви
.
Любовь победила и бабушкину безапелляционность при выборе пары для Аликс. Королева Виктория быстро сменила свое прежнее недовольство, смирилась и со значительной личной потерей и неизбежным отдалением той, которую она считала своим ребенком, без сомнения, вспомнив, что и сама она когда-то, в далеком 1840 году, тоже вышла замуж по любви. Королева спрятала в дальние тайники души свои инстинктивные страхи о внучке, о том, что «трон, на который она восходит, очень шаток», о вероятности политических волнений и даже убийства, и сосредоточилась на том, что предстояло сделать
. Ее любимой Алики следовало приготовиться к обременительным общественным обязанностям, которые ждали ее в новой роли, и Виктория сразу же повелела, чтобы Алики провела с ней некоторое время в полном спокойствии в Англии.
Так и прошло лето: за мирным вышиванием, чтением, игрой на фортепиано и поездками с бабушкой для прогулок. Аликс также начала брать уроки русского языка у бывшей учительницы Эллы, Екатерины Шнейдер, которую специально прислали для этого из России. Кроме того, Аликс вела серьезные дискуссии с доктором Бойдом Карпентрером, епископом Рипонским, о том, как примирить ее лютеранскую веру с обращением в православие.
Между тем со здоровьем у нее все было не так уж благополучно. Аликс уже страдала от приступов ишиаса, эти боли будут преследовать ее всю жизнь. Это не могло не тревожить бабушку и других родных девушки. «Аликс опять хромает и не может ходить, ей пришлось даже ехать к церкви, – писала герцогиня Саксен-Кобургская[5 - Речь идет о бывшей великой княгине Марии Александровне, дочери Александра II, которая вышла замуж за сына королевы Виктории, принца Альфреда. Она приняла титул герцогини Эдинбургской и носила его до тех пор, пока Альфред в 1893 году не унаследовал трон герцогства Саксен-Кобургского и Готского после отречения его старшего брата Берти от престола (здесь и далее примечания автора приводятся без специального указания на авторство).] своей дочери, увидевшая Аликс во время своего визита в Англию. – Какое слабое у нее здоровье!»
Ходили также слухи, что Аликс унаследовала болезненность и нервность матери.
Этот факт не стоило бы предавать широкой огласке, ведь жена будущего наследника российского престола должна была, паче всего остального, отличаться крепким здоровьем, чтобы произвести на свет здоровых детей. Аликс также страдала хроническим отитом, у нее бывали частые головные боли на нервной почве, переходящие в мигрень. Кроме того, у нее было плохое кровообращение. Но настоящей проблемой для девушки был именно ишиас, который часто причинял такую боль, что Аликс не могла ходить, ездить или играть в теннис. Аликс редко жаловалась на свои «несчастные ноги», однако из-за болей в ногах ей часто приходилось часами лежать или полусидеть на диване
.
Европейская пресса прознала о ее проблемах со здоровьем и уже некоторое время муссировала слухи об этом, пока летом 1894 года не было сделано официальное заявление о том, что сообщения о слабом здоровье принцессы «абсолютно беспочвенны и не имеют никаких оснований».
Но королева Виктория не хотела рисковать. Она всегда внимательно относилась к своему собственному здоровью и свято верила в несомненную пользу соблюдения постельного режима при каждой возможности. Королева глубоко сожалела, что «строгий режим дня, а также диета» не были прописаны Аликс раньше (в этом она винила семейного врача в Гессене, «глупого человека», по ее мнению), а также о том, что ей не удалось взять с собой внучку в Балморал осенью предыдущего года для отдыха и лечения – ведь в Балморале был «лучший воздух на свете».
Однако Аликс еще некоторое время назад поняла, что в Шотландии ей чуточку «тесновато»
. У королевы не вызывало сомнений, что все эмоциональные перегрузки и напряжение, пережитые юной принцессой до и во время помолвки с Ники, «очень подорвали ее нервную систему», поэтому 22 мая, как только Аликс приехала из Дармштадта, она была немедленно отправлена на курорт Харрогит на воды.
Аликс прибыла туда инкогнито, под именем «баронессы Штаркенбург», однако это никого не ввело в заблуждение. Информация скоро просочилась в прессу, дав новую пищу для спекуляций. «Будь принцесса Аликс в полном здравии, с чего бы ей запереть себя в глуши, на водах в Йоркшире, в самый разгар лондонского сезона?» – так комментировала новость о поездке Аликс на курорт газета «Вестминстер баджет».
«Стремление двора опровергнуть сообщения прессы о слабости здоровья принцессы Аликс, несомненно, свидетельствует об опасениях, что подобная информация может привести к разрыву помолвки. Поскольку непременным условием брака с наследником престола России является крепкое здоровье будущей супруги, то правилами семьи Романовых запрещается заключение брака с невестой, не отличающейся хорошим здоровьем»
.
Однако, несмотря на назойливое внимание прессы к пребыванию Аликс на водах, те четыре недели, которые она провела там, оказались приятными. Принцесса поехала в Харрогит в сопровождении фрейлины Гретхен фон Фабрис. Ей удалось с домашним уютом обустроить просторную виллу с террасой на Проспект-Плейс в Верхнем Харрогите, респектабельной и популярной части города.
Тем не менее, каждое утро принцессе приходилось проезжать на инвалидном кресле сквозь строй посторонних любопытных глаз (некоторые даже рассматривали ее в бинокль). Они неотрывно смотрели, как она спускалась с холма в своей каталке и ехала в купальню «Виктория», где принимала серные или грязевые ванны или пила сернистую, с резким запахом, воду.
Днем, завершив процедуры, в специальном инвалидном кресле «Ковентри», представлявшем собой кресло-каталку и велосипед одновременно, Аликс ездила на экскурсии полюбоваться местными красотами и подышать бодрящим йоркширским воздухом. Следом за ней на подобающем расстоянии ехал на велосипеде детектив
.
Вскоре, однако, Аликс придумала способ «уходить от преследования», как она рассказывала Ники: «Они стоят скопом и ждут, чтобы посмотреть, как я выеду и буду пробираться сквозь толпу. Тогда я выхожу и сажусь в коляску на заднем дворе; они следят за парадной дверью, потом они вдруг видят меня – и все устремляются за мной, чтобы поглазеть на меня… Когда я захожу в магазин, чтобы купить цветы, девушки-продавщицы встают у окна и разглядывают меня»
.
Все это смущало Аликс и лишало ее душевного равновесия, потому что в инвалидной коляске она чувствовала себя вдвойне уязвимой. Почти все то время, что она провела в Харрогите, шли сильные дожди, поэтому боль в ногах к концу лечения на водах почти по-прежнему мучила ее. Но Аликс была неизменно весела и приветлива и со своими слугами, и с местными людьми, которых она встречала. Все они запомнили ее «улыбчивой и скромной, без тени холодности или высокомерия»
.
Вскоре после прибытия в Проспект-Плейс Аликс с восторгом узнала, что у хозяйки этого дома, миссис Аллен, только что родились двойняшки, мальчик и девочка. Она решила, что это хороший знак, и попросила разрешения взглянуть на детей.
Вообще, Аликс чувствовала и вела себя в этом доме очень просто, без всякого официоза, настаивая на том, чтобы все домашние обращались с ней, как с простым, обычным человеком. Она то «пела и порхала по дому, как счастливая английская девушка, приехавшая из школы домой, то появлялась в своей спальне и, всполошив прислугу, помогала ей застилать кровать, то вдруг возникала на пороге кухни, мягко постучав, и деликатно спрашивала: «Позвольте войти» – миссис Аллен от неожиданности вздрагивала – и с удовольствием укачивала сулящих счастье близнецов. Иногда Аликс, повернувшись спиной к очагу, стояла, как настоящий йоркширец, и разговаривала о том о сем, глядя, как идет приготовление еды, или вела продолжительные беседы с баронессой Фабрис о том, как лучше одевать и обучать детей»
.
По просьбе Алленов Аликс согласилась стать крестной близнецов. Крещение состоялось 13 июня в церкви Святого Петра в Харрогите. Детям были даны имена Николас Чарльз Бернард Гесс и Аликс Беатрис Эмма. После крещения принцесса Аликс, кроме щедрых подарков из золота, преподнесла детям свою фотографию и фотографию своего жениха, чтобы, когда дети вырастут, они смогли посмотреть, в честь кого они были названы[6 - Год спустя, когда близнецам исполнился год, Аликс прислала им в подарок российские золотые столовые приборы с эмалью тонкой работы, кольца для салфеток и солонки с императорским гербом и инициалами детей, а также два одинаковых детских платьишка: одно розового, а другое голубого цвета, которые для них Аликс сшила сама. Позже близнецы получили подарки из России в 1910 году по случаю конфирмации и в 1915 году, когда им исполнился двадцать один год.].
Это было счастливое, преисполненное надежд вступление к собственной будущей жизни в новом качестве жены, в окружении детей, о которых она так мечтала. И это было время, когда принцесса Аликс была самой собой – открытой, любящей и щедрой к тем, кто был значим для нее в ее частном, домашнем мирке.
В середине июня в Англию к Аликс приехал Ники, который, как он писал своей матери, наконец с восторгом оказался «в объятиях моей суженой, которая показалась мне еще прекрасней, еще дороже, чем раньше»
. Они провели три дня в полной идиллии в замке Уолтон на берегу Темзы в гостях у сестры Аликс, Виктории, и ее мужа Людвига Баттенберга. Ники и Аликс гуляли или сидели в тени каштанов, Николай читал вслух, а Аликс шила; или катались (в это время, в виде исключения, их никто не сопровождал).
Затем они поехали в Виндзор к королеве и вместе с ней отправились в замок Осборн. В это время к ним присоединился духовник Николая, отец Янышев, специально приехавший из России для подготовки Аликс к принятию православной веры. Ему пришлось нелегко: Аликс была взыскательной и пытливой ученицей. Благодаря своему евангелическому воспитанию Аликс не воспринимала религиозное учение как догму и категорически отказывалась официально отрекаться от лютеранской веры при переходе в православие, считая такой поступок еретическим. Необходимо было найти компромисс.
Свадьбу планировали устроить весной 1895 года, поэтому Аликс рассчитывала провести еще несколько спокойных месяцев у себя дома в Гессене, чтобы подготовиться. Но эти планы пришлось срочно изменить, когда из России пришло известие, что Александр III тяжело болен и вряд ли проживет долго. Теперь он больше не возражал против брака своего сына с Аликс и пожелал, пока жив, повидаться с ней.
Аликс спешно покинула Гессен и поехала на юг, в Крым, в Симферополь. В этой дальней поездке ее сопровождала верная Гретхен. После того как Аликс прибыла во дворец Романовых в Ливадии и встретилась там с Ники, умирающий царь благословил молодую чету.
Александр умер 20 октября[7 - Все события, происходившие в России до февраля 1918 года, даются по старому стилю (по юлианскому календарю). Там, где может возникнуть разночтение, в скобках добавлены даты по новому стилю.], а на следующий день Аликс официально приняла православие. После смерти отца царем стал Николай. Необходимо было определить время и место бракосочетания царской четы. Им хотелось бы провести эту церемонию в домашней обстановке Ливадийского дворца без лишней шумихи
. Но российские великие князья возражали: в соответствии с протоколом императорского двора торжественная церемония бракосочетания правителя России должна была состояться в столице. И вот в пронизывающем холоде Санкт-Петербурга, после изнурительного траура по скончавшемуся императору, который соблюдался при дворе в течение трех недель, 14 ноября в присутствии сотен приглашенных гостей в церкви Зимнего дворца произошло венчание Николая II и Александры Федоровны.
В этот день Аликс выглядела прекрасной и спокойной, как никогда: высокая и статная, в белом платье из серебряной парчи. Накинутая на плечи золотая императорская мантия с длинным шлейфом, богато отороченная горностаем, подчеркивала красоту ее фигуры, а сияние усыпанного бриллиантами свадебного венца усиливало прозрачность голубых глаз и переливалось в рыжеватом золоте волнистых волос. Ее вид произвел глубокое впечатление на английского посланника лорда Каррингтона. «Она выглядела именно так, как должна, по общему мнению, выглядеть русская императрица, идущая к алтарю», – написал он королеве Виктории
. Другие свидетели этого торжественного события отмечали, что принцесса с ее величавой фигурой оказалась выше своего низкорослого и более хрупкого на вид супруга и удивительным образом производила впечатление физически более сильной и духовно более цельной женщины – «в этом было ее значительное превосходство над привычным образом великой княгини»
.
Было, однако, что-то в настороженном, нерадостном выражении глаз невесты и в напряженной линии тонких губ, что говорило о другом – о том, что сильная, волевая личность пытается бороться с природной застенчивостью, и о яростном нежелании пребывать на всеобщем обозрении после стольких лет по-домашнему простого и приватного образа жизни при Гессенском дворе. Аликс выдержала эту пытку, но под конец дня свадьбы, так же, как когда-то ее бабушка Виктория, она рано ушла спать, мучаясь головной болью. Тем, кто принимал участие в торжествах в тот день, например княгине Радзивилл, это событие запомнилось как «одно из самых печальных зрелищ, что доводилось видеть».
Во время правления властного императора Александра III русская аристократия жила спокойно, чувствуя себя в безопасности, но это чувство защищенности исчезло после его безвременной смерти, взамен появилось «ощущение надвигающегося бедствия»
.
Молодые пробыли еще несколько дней в довольно тесных холостяцких апартаментах Николая в Аничковом дворце в Санкт-Петербурге. В их помещениях в Зимнем дворце еще шел косметический ремонт. Затем молодожены отправились в Александровский дворец в Царском Селе. Они устроились в апартаментах вдовствующей императрицы в восточном крыле, где в 1868 году родился Ники, и провели там четыре чудесных дня в полном уединении, «рука об руку и сердце к сердцу», по словам Ники из письма его шурину Эрни
. Аликс тоже написала брату незадолго до свадьбы, заверяя его: «Я так счастлива и никогда не смогу возблагодарить Господа в полной мере за то, что он даровал мне такое сокровище, как мой Ники»
. Скромная и серьезная Аликс Гессенская, которую даже ее собственная бабушка называла «маленькой немецкой принцессой», не знавшая ничего, кроме тесного мирка небольшого немецкого княжества, выиграла самый большой приз в королевской гонке невест и получила в мужья самого богатого человека того времени
.
Но спешно прибывшая из Дармштадта в Россию новая царица пребывала в полном неведении об обычаях и поверьях страны, плохо знала русский язык и только что совершила резкую перемену своих религиозных воззрений, перейдя от воинствующей строгости благочестивого лютеранства в мир мистических и пышных обрядов русского православия. Культурный разрыв был огромным. Принцесса Аликс Гессенская столкнулась с теми же проблемами, но в гораздо большей степени, что и ее мать, когда та впервые оказалась в Дармштадте, и – в какой-то степени – ее дед, принц Альберт, который одиноким и тоскующим по дому юношей из Кобурга вошел в чуждый мир английского двора пятьдесят четыре года назад. Новая для Аликс страна относилась к ней настороженно, как к немке и незваной гостье, пятой в череде принцесс немецкой крови, ставшей русской императрицей за какие-то сто лет. Так и Англия когда-то отнеслась к Альберту, безвестному князьку из Саксен-Кобурга.
При всей искренности, с которой Аликс восприняла православие, она, тем не менее, по-прежнему оставалась, по сути, англичанкой, мыслила и чувствовала как англичанка. Английский серьезный и прагматичный подход к семейной жизни был привит ей с детства, воспринят ею от матери, а той, в свою очередь, от своей матери. Такое переданное по наследству воспитание очень пригодилось бы ей, если бы дальнейшая жизнь Аликс протекала в знакомой обстановке западноевропейской культуры. Но Россия, известная своей бурной историей и чрезмерным богатством и пышностью императорского двора, несмотря на завораживающую красоту этой страны, уже полюбившуюся молодой царице, была ей по-прежнему неведома. Обстановка в имперском Санкт-Петербурге конца XIX века разительно отличалась от милого уюта жизни в Сан-Суси и идиллии розовых садов Дармштадта.
И все-таки ради любви «нежная и простодушная Алики» собрала все свое мужество и покинула тихий и мирный кров своего брата в Дармштадте, чтобы стать «великой императрицей России»
. С настороженностью воспринимая непривычный уклад придворной жизни, с которым теперь пришлось столкнуться, Аликс решительно закрыла доступ в свой маленький домашний мирок любым проявлениям этого враждебного внешнего мира и всего того, что ее в нем пугало. Вместо этого она еще больше привязалась к тому, что оставалось близким и привычным, в чем она черпала утешение, и с удовольствием вживалась в роль «преданной женушки» Николая. А весь мир и Россия могли пока подождать.
Могли подождать во всем, кроме одного. Вскоре после смерти Александра III Николай издал указ, в котором повелевал всем своим подданным принести присягу на верность своему новому царю. Этим же указом император возложил на своего младшего брата, великого князя Георгия Александровича, титул цесаревича, «пока Бог не благословит наш будущий союз с принцессой Аликс Гессен-Дармштадтской рождением сына»
. По заведенному порядку вещей, основным и самым насущным долгом Аликс перед династией Романовых было родить наследника российского престола.
Глава 2
Маленькая княгиня
С первых же дней в России принцесса Аликс Гессенская приготовилась противостоять всему, что воспринималось ею как угроза спокойной семейной жизни с Ники, какой она ее себе представляла. Семья была ее единственным оплотом, когда смерть забрала самых дорогих ей людей. Теперь, когда Аликс была далеко от дома, одинокая и настороженная, ее очень пугала необходимость и перспектива становиться объектом всеобщего любопытства. Аликс пыталась защитить свою тщательно скрываемую уязвимость, при каждой возможности скрываясь из поля зрения общественности. Однако это выглядело как холодная отстраненность, уже подмеченная всеми, что было совсем не в ее пользу. Александра Федоровна, как ее теперь звали, оказалась под прицелом враждебных взглядов русской аристократии, которая была критически настроена по отношению к ней, к ее английским манерам и воспитанию, к плохому знанию французского (о ужас!), все еще преобладавшему в то время в кругах русской элиты
. Хуже того: эта малоизвестная немецкая принцесса, по мнению двора, вдруг отодвинула на задний план всеми обожаемую, светскую и приятную бывшую императрицу Марию Федоровну (которая была в то время все еще очень энергичной вдовой около пятидесяти лет) и заняла центральное положение при дворе.
С самого начала исполнение обязанностей на придворных церемониях было для Александры почти непереносимо. Так, в январе 1895 года во время церемонии целования руки на новогоднем балу перед ней выстроились в ряд 550 придворных дам, каждая из них должна была поцеловать императрице руку. Признаки видимого дискомфорта и судорожное желание отодвинуться, когда кто-нибудь пытался подойти слишком близко, были сразу превратно истолкованы как свидетельства трудного характера. Ее новая невестка, великая княгиня Ольга Александровна, позже вспоминала: «Даже в тот первый год, я это хорошо помню, стоило Алики улыбнуться – это называли насмешкой. Если же у нее был серьезный вид – говорили, что она сердита»
. Так что ее реакцией на все это было укрыться в своем домашнем мирке. Но ее главной заботой было понести ребенка, все от нее ждали этого, старались подметить явные признаки беременности. Великий князь Константин Константинович многозначительно отметил в своем дневнике через несколько недель после свадьбы, что «молодой императрице опять сделалось дурно в церкви. Если это происходит от причины, желанной всей Россией, то слава Богу!»
. Совершенно точно, что к концу февраля Александра призналась в письме к брату Эрни (его жена в Дармштадте должна была вот-вот родить своего первого ребенка, Александра отправила к ней придворную акушерку мадам Гюнст): «Думаю, что теперь я могу надеяться – больше нет некоторых обычных явлений, и мне так кажется… О, просто не могу в это поверить, это было бы слишком хорошо и слишком большое счастье». Она велела Эрни сохранить это в тайне. Сестра Элла и так уже «проявляла любопытство на этот счет в декабре», и другая сестра, Ирэна, тоже, но им она скажет тогда, когда сочтет нужным
. Что же касается старой няни, которую Александра привезла с собой из Дармштадта, то «Орчи ухаживает за мной все время самым назойливым образом». Спустя неделю после этого письма Александра «ежедневно чувствовала такую слабость», что не смогла присутствовать на похоронах молодого великого князя Алексея Михайловича, который умер от туберкулеза. Да и позже Александра часто была прикована к постели, ее мучила сильная тошнота
. Иногда Орчи уговаривала ее съесть хоть кусочек бараньей отбивной, но чаще всего это заканчивалось тем, что Александра стремительно выбегала из-за стола и ее рвало. Она боялась, что за ней следят, выискивая признаки ее пресловутого слабого здоровья, и снова умоляла Эрни никому не рассказывать о том, как ей утром было плохо
. До самого окончания срока беременности царская официальная служба охраняла здоровье и благополучие Александры стеной цензуры, в российской прессе не было никаких объявлений и бюллетеней по данному вопросу, и простые люди вообще ничего не знали о состоянии императрицы.
В то время молодые еще жили в Аничковом дворце в Петербурге. Александра намеренно проводила все свои дни здесь, сидя в большом кресле в углу за ширмой, наполовину скрывавшей ее от посторонних глаз. Она читала «Дармштадтер цайтунг», занималась шитьем и живописью, пока ее обожаемый муж вел дела своего «несносного народа». По утрам ей было тяжело переносить отсутствие Ники по присутственным делам даже всего пару часов (отголоски солипсизма ее бабушки Виктории, которая не выпускала своего дорогого Альберта из поля зрения). Но днем ничто не мешало ей наслаждаться его обществом: «Обычно, пока он читает кучи документов от своих министров, я просматриваю прошения, которых бывает немало, и вырезаю марки» (вырезать марки было данью ее врожденной немецкой бережливости)
. Государственные дела казались надоедливым занятием – «ужасная скука»
. Вечера она проводила, слушая, как Ники читает ей вслух, а затем, когда он уходил к себе в кабинет еще поработать с документами, Александра коротала время, играя в настольную игру «уголки» со своей свекровью до тех пор, пока Ники не возвращался, чтобы еще почитать перед сном. Те немногие официальные обязанности, которые Александра все же должна была выполнять (встречи иностранных депутаций или приветствие выстроившихся в ряд министров), были ей теперь особенно тягостны, потому что ей в целом ужасно нездоровилось и ее мучили постоянные головные боли.
Тем не менее, царица имела все основания с уверенностью рассчитывать на рождение долгожданного сына к концу года. Статистика показывала, что в семьях предыдущих трех царей династии Романовых рождалось много мальчиков. Наличие детей мужского пола имело решающее значение в стране, где законы наследования, измененные в 1797 году по указу царя Павла I, были основаны на преимущественном праве наследования престола по мужской линии
. Женщина могла взойти на российский престол только в случае смерти всех законных наследников престола по мужской линии. Но в то время в России, помимо Николая, было двое его родных младших братьев, Георгий и Михаил, они были бы следующими по праву наследования; кроме них, было еще несколько великих князей с многочисленными сыновьями.
С нетерпением ожидая рождения ребенка, Александра взялась за создание уютного семейного дома для себя, Ники и будущих детей, чего никогда не пыталась сделать ни одна русская императрица до нее. Обоим супругам нравился Александровский дворец в Царском Селе, удачно расположенный вдали от излишне любопытного санкт-петербургского общества. «Здесь чудесно: спокойно и тихо, – рассказывала Александра брату Эрни. – Чувствуешь себя совершенно другим человеком, чем в городе»
. Они с Николаем не захотели размещаться в семейных апартаментах Александра III в восточном крыле, вместо этого они выбрали несколько запущенное и скудно обставленное западное крыло – ближе к дворцовым воротам. Интерьеры этой части дворца предполагалось оформить безо всякой пышности, ни в коем случае не в имперском стиле. После проведения ремонта в соответствии с простым провинциальным вкусом Александры здесь должны были быть созданы, по ее представлению, идеальные условия для жизни домохозяйки и преданной матери семейства. Для этого дома была заказана простая современная мебель, похожая на ту, что была в Дармштадте, мебель, знакомая ей с детства. Ее заказали в Лондоне, в английской компании «Мейплз», которая занималась производством мебели и вела торговлю мебелью в магазине на Тоттенхэм-Корт-роуд. Атмосфера этого намеренно ориентированного на семейный быт дома, в котором Николай II и Александра Федоровна проведут большую часть своего времени, помимо обязательных зимних сезонов в Санкт-Петербурге с Рождества до Великого поста, должна была соответствовать уютному викторианскому стилю, быть такой, какая могла бы понравиться бабушке, королеве Виктории. Санкт-петербургское общество, безусловно, пришло в ужас от буржуазных вкусов новой царицы, поскольку она велела российскому дизайнеру интерьеров, Роману Мельцеру, перестроить их помещения во дворце в стиле модерн (ар-нуво), популярном в то время в Германии, а не в классическом стиле, в соответствии с расположением и внешним видом дворца.
Летом 1895 года стояла невыносимая жара. По мере течения беременности Александры усиливался и дискомфорт, который ей приходилось испытывать, поэтому она была рада оказаться на свежем морском воздухе Нижней дачи в Петергофе, расположенном в парке Александрия, одном из шести английских ландшафтных парков этого загородного дворцового ансамбля. На Нижней даче был особый, уединенный мир, вдали от золотых куполов дворца Петра Великого с его каскадом фонтанов и декоративных садов. Двухэтажное с башенками здание дачи в очаровательном, ненавязчивом стиле было выстроено из красного и кремового кирпича, выложенного чередующимися горизонтальными полосами. В период с 1883-го по 1885 год по указанию Александра III оно было надстроено до четырех этажей и приобрело при этом вид итальянского павильона с балконами и застекленными верандами. Но оно по-прежнему оставалось довольно высоким, с узкими небольшими комнатами и низкими потолками, что создавало впечатление приморской виллы, а не царской резиденции. Это место, однако, оказалось на редкость идиллическим: затерянное в дальнем северо-восточном конце парка, за рощей тенистых сосен и лиственных деревьев и с видом на усыпанной валунами берег Финского залива. Сам парк, где росли в изобилии дикие цветы и водилось много кроликов и зайцев, был отгорожен забором высотой 7 футов (2 м), на каждых 100 ярдах (90 м) вдоль него были выставлены солдаты с примкнутыми штыками, а внутреннюю территорию патрулировали конные казаки из царского конвоя, личная охрана Николая, которая следовала за ним повсюду
. Нижняя дача была окружена газонами и цветниками из лилий, мальвы, мака и душистого горошка. Это напоминало Александре прекрасные сады Вольфсгартена, охотничьего домика Эрни в самом сердце гессенских лесов, и она чувствовала себя в безопасности, как дома. Предвидя, что в дальнейшем здесь потребуется больше комнат, Николай приказал пристроить дополнительное крыло. Интерьер предполагалось сделать таким же, как в новой резиденции супругов в Царском Селе, только в более скромном масштабе, с простой, по большей части белой мебелью и знакомыми ситцевыми занавесками. И повсюду, как всегда – характерная черта домашнего обихода Александры: «на столах, на кронштейнах, на любой свободной поверхности… расставлены кувшины, вазы и чаши, полные свежими, только что срезанными, благоухающими цветами»
