Черные крылья

скачать книгу бесплатно

Черные крылья
Сьяман Рапонган

Лучшая проза Тайваня
История дружбы и взросления четырех мальчишек развивается на фоне необъятных просторов, окружающих Орхидеевый остров в Тихом океане. Тысячи лет люди тао сохраняли традиционный уклад жизни, относясь с почтением к морским обитателям. При этом они питали особое благоговение к своему тотему – летучей рыбе. Но в конце XX века новое поколение сталкивается с выбором: перенимать ли современный образ жизни этнически и культурно чуждого им населения Тайваня или оставаться на Орхидеевом острове и жить согласно обычаям предков.

Дебютный роман Сьямана Рапонгана «Черные крылья» – один из самых ярких и самобытных романов взросления в прозе на китайском языке. Он был опубликован в Тайбэе в 1998 году и удостоен нескольких литературных премий, включая Литературную премию У Чжо-лю. Автор исследует тему столкновения двух культур и обращается к своему родному языку тао, создавая параллельные диалоги на двух языках. В этом издании у читателя есть возможность впервые познакомиться с текстами на языке коренного народа тао: диалоги сохранены в оригинальном авторском написании и даны в фонетической транскрипции на русском языке.

Сьяман Рапонган

Черные крылья

© Syaman Rapongan, 2009, 2022

© В.И. Андреев, перевод, предисловие, 2022

© ООО «Издательство АСТ», 2022

Литература далеких островов

Литературный процесс на Тайване последние семьдесят лет обходили стороной революции и гуманитарные катастрофы. Зато в дискуссиях и общественных движениях недостатка не было. Нельзя сказать, что это особенно благоприятно повлияло на литературу, но уж точно не мешало ей развиваться. Расцвела она в эпоху запоздалого (по европейским меркам) модернизма 1960–1970-х годов, пережила эксперименты постмодернистской эпохи 1980–1990-х и вот теперь продолжает двигаться дальше, радуя читателя жанровой полифонией и бесконечной сменой нарративов. С каждым новым десятилетием в литературу приходит новое поколение, еще более независимое и свободное в своих поисках.

Стоит упомянуть о списке ста главных произведений художественной литературы XX века на китайском языке, опубликованном в 1999 году. В нем авторы с Тайваня составляют почти четверть имен. Откликнувшись на предложение редакции гонконгского журнала «Asiaweek», лучшие произведения отбирали литераторы и критики из китаеязычных стран, без учета изменчивых интернет-рейтингов и статистики продаж, исключительно на основе литературных достоинств. На седьмом месте – сборник рассказов «Тайбэйцы» тайваньского писателя-модерниста Бай Сянь-юна, продолжающего активно участвовать в литературном процессе и по сей день. Интерес к тайваньским авторам в России становится все заметнее, однако к началу 2022 года из более чем сотни известных тайваньских писателей на русский язык переведены лишь несколько и сосчитать их можно по пальцам одной руки. При этом на английский, французский, итальянский или чешский тайваньских авторов переводят так же часто, как и японских. К таким авторам относится и Сьяман Рапонган – писатель, принадлежащий к коренному народу тао.

Народ тао, очевидно, самый особенный из всех шестнадцати официально признанных коренных народов Тайваня. В сущности, тао родственны филиппинским народам больше, чем австронезийским. Многие слова языка тао близки иватанскому диалекту филиппинских языков. Изолированный образ жизни на острове у восточного побережья Тайваня позволил им дольше, чем другим коренным народам, избегать назойливого цивилизаторского влияния сначала японцев, а потом китайцев. На момент выхода этой книги насчитывалось всего около пяти тысяч человек, принадлежащих к народу тао.

Социальная хроника Тайваня 1970-х и 1980-х сохранила свидетельства того, что коренные жители – аборигены – считались отсталыми и даже дикими людьми. Для выходцев из коренных народов Тайваня многие пути в жизни, в том числе и литературное поприще, были практически закрыты из-за языковой дискриминации: в учебных заведениях десятилетиями запрещалось разговаривать на любом языке, кроме китайского. Лишь после отмены закона о военном положении в 1987 году ситуация стала стремительно меняться. Появились авторы, которые полностью или частично создавали произведения на родных языках (амис, бунун и др.). Прежде стеснявшиеся признавать свою идентичность, люди все смелее и даже с гордостью заговаривали о том, что они родом из удаленных горных селений или с далеких островов. Старое название «аборигены» или «горные соотечественники» постепенно сменилось на более политкорректное – «коренные народы».

Человеку сложно откреститься от своей идентичности. Интерес Сьямана Рапонгана к океану и традициям своего народа не угасал даже во время жизни на чужбине и скорее даже усилился в процессе культурной адаптации на тайваньском «континенте», куда он отправился получать образование. В своих эссе он часто вспоминает молодость, когда в поисках лучшей жизни покинул свой родной Орхидеевый остров (в европейских языках известный также как Ботель Тобаго, а на языке тао именуемый Островом людей – Понсо Но Тао). В конце семидесятых Сьяман Рапонган поступил на факультет французского языка и литературы Тамканского университета, одного из лучших частных университетов северного Тайваня, предлагающего субсидии талантливым представителям коренных народов. Позднее он продолжил изучать антропологию и литературу. Но жизнь в Тайбэе, Синьчжу и других мегаполисах Тайваня была ему не по душе. Во многих своих произведениях он так или иначе заводит разговор об этих автобиографических деталях. Присутствуют они и в художественной прозе на уровне мотивов. Он рассказывает о самобытности, о не всегда взаимном диалоге культур, о дискриминации, с которой сам сталкивался как коренной житель. С годами этот опыт заставил его пересмотреть ценность культуры своих предков и, наконец, вернуться на Орхидеевый остров, чтобы создавать литературу на родном языке и бороться за права своего народа.

Вероятно, Сьяман Рапонган – самый известный дауншифтер в новой тайваньской литературе. Сам он любит называть себя писателем-рыбаком. В начале девяностых, повинуясь «зову предков», он отказался от навязанного ему китайского имени Ши Ну-лай и принял решение вернуться домой на родной Орхидеевый остров. Там, в селениях на берегу моря, он успел застать стариков, еще помнящих народные песни, древние традиции и ритуалы, связанные с ловлей летучей рыбы и постройкой шитых лодок татала. Он стал учиться, как выходить в море на сделанной своими руками лодке, научился ловить рыбу, как настоящий рыбак тао. Связав свою жизнь с океаном, он начал работать научным сотрудником Центра океанологических исследований Национальной лаборатории прикладных исследований.

Слава писателя пришла к нему в 1992 году с выходом сборника эссе «Мифы бухты Бадайвань». Это образец этнической прозы, в которой доминантой звучит мотив сохранения коллективной памяти, традиционных обрядов и верований народа тао. Важная часть этой островной культуры связана с наступлением сезона летучей рыбы, продолжающегося с февраля по июнь. Это время считается священным, так что каждый представитель народа тао должен соблюдать установленные правила благочестия, чтобы ни в коем случае не нарушить табу и не навлечь тем самым проклятие на всех соплеменников. В предисловии к опубликованному в 2012 году роману «Глаза Неба» Сьяман Рапонган пишет: «Наверно, я из тех, кому нравится слушать истории и рассказывать их. Я рассказываю истории себе, рассказываю их людям, от которых пахнет рыбой так же скверно, как и от меня». Благодаря произведениям Сьямана Рапонгана тайваньские и зарубежные читатели узнали об особом культурном опыте сосуществования с природой, прежде остававшемся в тени. На полках книжных магазинов в Тайбэе в разделе «Литература коренных народов» можно найти не меньше десятка его произведений, выдержавших не одно переиздание за последние два десятилетия.

В дебютном романе «Черные крылья» слышится критика культурной китаизации коренного населения Тайваня. Однако более всего Сьямана Рапонгана интересует тема преемственности поколений, и сам текст представляет собой попытку рассказать о формирующих характер и определяющих жизнь мужчины традициях, связанных с ловом летучей рыбы. Эпическое начало романа сменяется рассказом от лица старого рыбака, вспоминающего о минувших днях. Напрашиваются аллюзии: «Старик и море» Хемингуэя. Затем следует новая смена перспективы, и перед нами – почти сказочные детские диалоги, в наивном просторечии которых таится мифическая красота.

Отдельно необходимо упомянуть о необычном художественном приеме – билингвальных диалогах. Надстрочники представляют собой фонетическую транскрипцию речи на языке тао. Романизированная транскрипция оригинала передана по-русски. Задача переводчика состояла в том, чтобы как можно точнее перенести звучание языка тао, создать зеркальный эффект, позволяющий прикоснуться к тайным смыслам древнего языка островного народа. Этнокультурная экзотика? Да, но еще и лингвистическая экзотика. Наличие таких надстрочников в диалогах означает, что персонажи общаются на языке тао. Отсутствие оных сообщает читателю, что звучит китайская речь. Авторские пояснения сохранены в тексте в оригинальном формате, то есть даются в скобках в тексте. Примечания переводчика даются в постраничных сносках.

Творчество Сьямана Рапонгана можно отнести к новой литературе об океане, одному из ответвлений набирающего силу направления – новой литературы о природе. Самым известным из зрелого поколения тайваньских писателей этого направления считается У Мин-и, чей роман «Человек с фасеточными глазами» переведен на русский язык и опубликован первым в серии АСТ «Лучшая проза Тайваня».

Благодарю за помощь в работе над переводом эксперта по рыболовству и бывалого путешественника Максима Филиппова, известного под ником «mefik».

Виталий Андреев

1

Летучие рыбы плывут друг за другом, идут косяк за косяком, окрашивая морскую гладь черным то здесь, то там. Стайками по три-четыре сотни, на расстоянии десятков метров друг от друга, они растянулись примерно на морскую милю, точно могучая рать выдвинулась в поход строгим строем по древнему пути – течению Куросио – и теперь приближается к водам у северной оконечности филиппинского архипелага Батанес.

Такая тьма летучей рыбы привлекает разных крупных хищников: вот барракуды, махи-махи, черные марлины, вот меч-рыбы, желтоперый каранкс и стая тунцов… Они следуют неотступно, закатывая глаза и выжидая идеальный момент, чтобы приступить к большой охоте. Летучие рыбы, робея, жмутся друг к другу, несмело поглядывая на своих злейших врагов, повисших у них на хвосте.

В это время впереди идущие навигаторы прокладывают курс – более крупные летучие рыбы с черными крыльями. Они знают, что надвигается страшная беда, и проворно сгоняют по три-четыре стайки вместе, пока наконец разрозненные группы рыб не объединяются в пять больших стай.

Все ближе момент, когда солнце скроется за горизонтом. Летучие рыбы с черными крыльями делаются все более беспокойными, и некоторые время от времени выплывают за границу стаи, опасаясь, что их более мелкие собратья, Лок-Лок или Калалау, отстанут и окажутся вечерним лакомством для хищников. C высоты птичьего полета стаи летучих рыб похожи на потерявшие опору массивные рифовые плиты, плывущие по необъятному океану.

Преодолев три, потом четыре морских мили, косяки рыб достигают акватории к северо-востоку от островов Батанес. Преследующим их голодным рыбам не под силу так долго плыть против течения на столь дальние расстояния, к тому же близится ночь, поэтому они пробуют подобраться к большой стае с разных сторон. Их хвосты извиваются то быстро, то медленно, они то погружаются глубже, то поднимаются к поверхности, расправляя грудные плавники. Очень быстро крупные хищники окружают каждую стаю, держась всего в нескольких метрах. Это недоброе предзнаменование для летучих рыб. Они прижимаются друг к другу хвостом к хвосту, но неминуемой беды уже не избежать, коль скоро вступает в силу проклятье – «сильный поедает слабого».

Нетерпеливые махи-махи, разгоряченные погоней, первыми стремительно врываются в хвост стаи, во все глаза нацелившись на добычу. Вжик! – и с ошеломляющей быстротой они настигают своих жертв, проглатывая сразу по две-три рыбешки. Завидя переполох в стае жертвы, остальные хищники, не теряя времени даром, присоединяются к чудовищному кровопролитию, открывая сезон весенней охоты.

И в одно мгновение, трепеща от ужаса, рыбешки выскакивают из воды и скользят над морской гладью в отблесках заката, словно радужные облака, что низко проносятся над горными хребтами. К северу от островов Батанес поверхность моря искрится ослепительно белым серебром. Рыбы планируют метров шестьдесят или семьдесят, а затем исчезают под водой, чтобы практически без передышки вновь расправить крылья и полететь, поднимаясь и опускаясь вслед за волнами. В этих прозрачных крыльях, без сомнения, заключена их воля к жизни.

Теперь махи-махи, отстающие метров на восемьдесят от перепуганных больших стай, сотнями выпрыгивают из моря по три-четыре раза. Они пронзают поверхность океана и принимают героическую позу в нескольких метрах над водой, готовые с довольным видом настигнуть и проглотить свою добычу. Запрокидывая головы, они триумфально машут хвостами, подтверждая железный закон природы: большие обижают маленьких.

Этим массовым убийством открывается занавес ежегодной кровавой охоты на летучих рыб. Страх усиливается с той же скоростью, с какой махи-махи переваривает одну рыбешку. Хотя их и десятки тысяч, с каждым непродолжительным полетом летучие рыбы теряют нескольких братьев и сестер. Но стоит им только вернуться в родной мир, под воду, ужасная сцена охоты продолжается и там, вынуждая их снова и снова повторять скользящий полет. Такой способ спасения бегством, хотя и отнимает много физических сил у преследующих их злобных хищников, по сути всего-навсего трюк, единственный способ избежать беды. Счастливчики остаются в живых, остальных ждет неминуемая гибель.

Наконец море снова темно-синее, снова спокойное. Набив свои желудки, хищники опять сделались кроткими и послушными, и в их глаза вернулась нежность ранней весны. Только во взгляде до смерти перепуганных летучих рыб, продолжающих движение, остается все тот же неизжитый страх. Им суждено плыть дальше, на север, по древнему и неизменному водному пути, следуя воле небесных богов (богов народа тао[1 - Один из 16 коренных народов Тайваня, также известный как «ями». Здесь и далее – прим. перев. Авторские примечания приводятся в скобках.]).

Север. Далеко ли до него? Об этом не ведают даже те, кто прокладывает курс, – летучие рыбы с черными крыльями. Правда, с незапамятных времен их предки рассказывали: «Хозяева родного края каждый год в конце зимы или ранней весной проводят, как наказали им духи предков, Манаваг Со Амом Но Район (День моления духам предков летучей рыбы, или Ритуал призыва рыбы). Только хозяева родных мест поклоняются нам с самым набожным сердцем и самой священной церемонией. Только доплыв до родных мест, мы сможем по-настоящему ощутить, что равны с людьми, видящими в нас добрых божеств. Однако же доплыть до родных мест нелегко. Чтобы нас приняли как божеств, нам приходится пережить не одно страшное бедствие, вызванное охотой. И бедствия эти год от года случаются в разных водах».

Стая рыб миновала остров Итбаят (самый северный из обитаемых островов на Филиппинах) и теперь идет дальше на север, мимо четырех островов Миятован а Токоун (остров Двух вершин), Дзимавулис (Плоский остров), Дзималаван а Понсо (Белый остров), Иями (Северный остров), – и все они необитаемые. Когда стая достигает острова Иями, наступает ночь, и ласковый свет луны и звезд серебром льется с высокого небосвода. Пришло время для привала в маленькой бухте, обращенной к северу, где течение поспокойнее. Чтобы большие рыбы не преследовали их, летучие стараются держаться поближе к приливной зоне, где чувствуют себя более безопасно. Восстановив силы и собравшись духом, утром второго дня они отправятся в путь к своему родному краю – Понсо Но Тао (Остров людей[2 - Так народ тао называет Орхидеевый остров, кит. Ланьюй.]), Дзимагавуд.

Но от острова Иями до острова Дзимагавуд больше сорока морских миль. Это значительное расстояние, к тому же самая трудная часть пути: им не только нужно в любой момент быть готовыми к внезапному нападению преследующих их крупных рыб, но и придется, не жалея сил, преодолевать сопротивление мощного течения, устремившись к родному краю. Они знают, что год от года в этих водах гибнет от двадцати до тридцати процентов их братьев и сестер. Но, даже зная это, летучие рыбы с незапамятных времен никогда не меняли выбранного предками маршрута. Быть может, так предопределено судьбой! Быть может, потеря своих близких – естественный отбор, а гибель для рассекающих по океанским просторам рыб есть та самая абсолютная величина, которой нет начала и нет конца.

Как следует отдохнув ночью в маленькой бухте, летучие рыбы продолжат свое путешествие. Пускай у них нет конечного пункта, но самой радостной, самой окрыляющей для них становится остановка на полпути – Остров людей. Во время отдыха предводитель Черных Крыльев думает о том, что в этом дальнем плавании – от самых Гавайских островов, мимо островов Рюкю, восточного побережья Тайваня, островов Батанес, мимо Острова людей и Маршалловых островов, где живут такие разные народы, – больше всего любви и уважения к ним проявляют хозяева их родного края – люди тао. Черные Крылья думают о том, как славно было бы окончить жизнь в том краю!

На морском горизонте наконец-то забрезжила заря: наступает самое лучшее время для того, чтобы отправиться в путь. Вся стая еще раз делится на три больших – в каждой от двух до трех тысяч рыб – и в стройном порядке покидает маленькую бухту на северной стороне острова Иями. Маленькие летучие рыбки, появившиеся на свет меньше года назад, с перерывами выпрыгивают из центра стаи, тренируя скользящий полет. Вид у них такой восторженный, такой радостный. Но крупные рыбы, их заклятые враги, тоже успели набраться сил и теперь с неколебимой решительностью следуют за ними по пятам, с нетерпением ожидая новой большой охоты, очередного приема пищи.

Во время выхода из бухты летучие рыбы и крупные хищники связаны друг с другом так, как весенние лилии и люди в утренний час: дивные раскрывающиеся бутоны испускают приятное для человека благоухание, и потому противостояние между теми и другими сведено до минимума. Но когда солнце взойдет достаточно высоко, к девяти или десяти часам большие рыбы сделают первую вылазку, выйдут на охоту. А пока у рыбьей стаи одна забота: все их помыслы сосредоточены на том, чтобы добраться до места встречи духов предков с предками народа тао – до бухты острова Дзималамай.

На рассвете второго дня волны на северной стороне острова Иями мерцают на солнце, и рыбья стая спокойно и уверенно плывет на север. Маленькие летучие рыбки, которые вскоре после рождения без конца виляют хвостами и плавниками, чтобы укрепить свое телосложение, вместе всплывают и погружаются. Движения их такие же единообразные, как у колосьев, когда их обдувает сильным ветром. У края стаи рыбы с черными крыльями иногда играют с мелюзгой, теребя их за хвосты. От испуга те выстреливают из воды, попутно упражняясь в парящем полете, учатся расправлять крылья и низко планировать. Друг за другом стайки рыбьей молоди плюхаются, шлепаются, и все эти звуки позволяют старшим забыть о прежних печалях, ведь какое умиротворение испытываешь, когда так проводишь время вместе с себе подобными!

Но где-то недалеко от внешней границы стаи грозные хищные рыбины слышат «бултых!.. бултых!..», – и от этих звуков непроизвольно (а может, по воле инстинкта) начинают скрежетать зубами, водя ими во все стороны. Маленькие рыбки радостно взмывают ввысь в скользящем полете, некоторое время в лучах солнца их туловища серебрятся, прозрачные крылья раскрываются веером от основания грудных плавников до кончиков крыльев, а в момент касания с водой прижимаются к туловищу. Это красивое движение отрабатывается раз за разом, безо всякой оглядки на находящихся неподалеку крупных хищников. Когда группа маленьких рыбок падает в море, виляя хвостами то вправо, то влево, образуются пенные водовороты, такие же чарующие, как и на горном ручье, когда бурное течение белой пеной омывает поросшие мхом камни. Даже хищники нет-нет, да и улыбнутся, глядя на это, ведь в желудках у них еще не до конца переварилась прежняя добыча, так что они пока не спешат устраивать новые зверства.

Все животные становятся кроткими, когда насытятся, поэтому какое-то время под водой царит перемирие – сохраняется светлая полоса взаимного ненападения. Проплыв следом за стаей восемь-девять морских миль, крупные рыбины, из-за своих размеров быстрее теряющие силы, чувствуют, как стенки желудков начинают содрогаться, и через отверстия под брюшком выходят экскременты с остатками переваренных рыбьих костей. Выхлопы эти похожи на газы, испускаемые соплом самолета, и струйками рассеиваются в воде одна за другой.

Отдельные меч-рыбы, самые многочисленные махи-махи, а еще черные марлины – у этих хищных рыб хвостовые плавники в форме повернутой набок буквы V, длинные лучи которой расходятся вверх и вниз. А вот у барракуд хвост скорее напоминает отрезанную половинку листа хлебного дерева. Их хвостовые плавники виляют то влево, то вправо, движения эти иногда замедляются, иногда ускоряются. Когда плавник учащенно виляет, большое количество экскрементов стремительно выбрасывается из заднего прохода в море. Одна за другой молочно-белые струйки переваренной пищи становятся как бы предупреждением летучей рыбе о том, что скоро снова начнется операция «Охота». После того как хищники несколько раз то ускоряются, то замедляют движения, маленькие летучие рыбки послушно прячутся в середине рыбьей стаи. Только что они резвились далеко друг от друга, но теперь собираются вместе, образуя нечто вроде дрейфующей черной ткани, и для мальков это лучший метод защиты.

Если смотреть со дна моря, брюшки хищных рыб напоминают сморщенные увядшие листья или совершенно пустые старческие животы, провисшие и болтающиеся под давлением морской воды. Самая большая из хищников меч-рыба длиной в морскую сажень, не в силах вынести муки голода, устремляется прямо к идущим впереди летучим рыбам, опережает их, а затем резко тормозит у внешних границ стаи, покачиваясь в толще воды и высматривая добычу левым глазом. Идущие косяком рыбешки, заметив ее, шарахаются в ужасе, мгновенно сбиваясь вместе, и всплывают к поверхности моря, чтобы предотвратить внезапное нападение. Между тем летучие рыбы совсем не настроены на сочувствие друг к другу, ведь единственное, что можно сделать здесь и сейчас, так это пуститься в полет. Улететь чем дальше, тем лучше – вот древнейший способ, навык выживания, выручающий в большой беде с древности и по сей день.

Меч-рыбы, махи-махи, барракуды и тунцы все как один заглатывают ртом побольше морской воды, промывая жабры с двух сторон, прочищая пищевод, опорожняя желудок от остатков пищи. Фью!.. – взмахнув один раз хвостовым плавником, меч-рыба стремительно врезается в рыбью стаю прямо по центру, разведя верхние и нижние зубы до предела, и проглатывает целиком одну большую и одну маленькую летучие рыбки. Затем вместе со стаей молоди она устремляется к поверхности, где летучие рыбы расправляют крылья в надежде улететь чем дальше, тем лучше. Вошедшая в азарт меч-рыба яростно пережевывает добычу, заглатывая ее глубже, от головы к пищеводу, прижимая грудные плавники к корпусу и ловко помогая зажатыми жабрами, чтобы запихать побольше еды в желудок. Вся ее серо-черная туша появляется на поверхности, кроме погруженного в воду раздвоенного хвостового плавника, и гладкое блестящее тело все время энергично извивается. А вот большие корифены выскакивают из воды на метр, на два, изгибаются всем телом и одним махом проглатывают добычу. Над водой разносится «шлеп!.. шлеп!..», когда большие рыбы выпрыгивают из воды и вновь ныряют, а стаи летучей рыбы в панике летят прочь от гибели, и все опять перемешивается и окрашивается в серебристо-белые тона. Лишь роли победителей и проигравших распределяются одинаково с незапамятных времен.

Старая как мир беда. Летучая рыба родилась, чтобы служить объектом для охоты крупной рыбы, тем самым показав бессердечие и несправедливость подводного мира. Стаи хищников продолжают вспенивать море – вот победители, а летучие рыбы продолжают удирать – вот проигравшие. Наши боги, они ведь тоже никогда не проявляли ни капли сочувствия.

Операция «Охота» по времени длится примерно столько, сколько нужно для совершения двадцати шагов. После этого сердца с обеих сторон бьются с одинаковой частотой, но у тех и у других переживания разные. С наступлением затишья мы и вправду можем понять, какие чувства испытывают побежденные.

Рыбьи стаи повторяют полет три-четыре раза. В дряблые брюшки хищников уже набилось по меньшей мере по две рыбы, и они раздулись, а потому хищники отстают от летучих рыб, плывя позади на удалении около полумили.

На этом долгом пути на летучих рыб охотятся по меньшей мере пять раз, и их ряды редеют на одну пятую, а располневшие большие рыбы по-прежнему следуют за ними по пятам. В конце концов косяк добирается до одного из родных островов, в маленькую бухту Ванва острова Дзимагавуд (Малый Орхидеевый остров). К этому времени прошло уже полмесяца после устраиваемого народом тао второго Ритуала призыва рыбы.

Дзимагавуд (как называют его на языке тао) расположен к юго-востоку от Понсо Но Тао (Острова людей), в трех морских милях. Этот маленький остров площадью всего четыре квадратных километра по форме напоминает ромб, на севере узкий, на юге широкий.

По обе стороны небольшой бухты из моря выступают рифы длиной около тридцати метров, левый – в юго-западном направлении, а правый – с севера на юг. Волны накатывают круглый год, подводные течения сильные. Берег небольшой бухты шириной около пятнадцати метров заполнен светло-красной галькой. В дальнем левом углу есть пещера, уходящая на двадцать метров в глубину, в которой могут разместиться двадцать или тридцать воинов. Это единственное место на острове Дзимагавуд, где можно укрыться от ветра и дождя.

Тысячи летучих рыб наконец-то прибывают к Дзимагавуду, одному из родных островов. Как раз в тот самый час, когда закатное солнце садится в океан, все испытывают полное изнеможение от долгого путешествия. Вечером юго-западный муссон дует все тише, а волны становятся меньше, наступает лучшее время для отдыха. Когда небосвод уже совсем погас, они по привычке подплывают поближе к отмели, где на мелководье течение успокаивается. Там они кружатся, отдыхая. Предводитель Черных Крыльев поднимает глаза к небу и произносит с глубоким вздохом: «Наконец-то добрались мы до нашего родного края, к острову людей тао».

2

Под конец апреля стало намного теплее, волнение на море почти улеглось – точно как если бы духи всех божеств океана приглашали смелых воинов тао в гости, такие ясные деньки. Когда минуло полмесяца со второго Ритуала призыва рыбы, как-то раз после обеда, уже покормив свиней (где-то к пяти часам), люди друг за другом от Острова людей добирались до маленькой бухты острова Дзимагавуд, куда грести больше часа. Бухта эта обращена на юго-юго-запад, и только в этом месте можно пристать к берегу. Ночь, она ведь еще не настала, а пока мужчины один за другим вытаскивают свои лодки повыше на берег, отдыхают или чинят рыболовные сети. В этот час на горизонте немало лодок, которые еще только приближаются к Дзимагавуду.

* * *

Во время отдыха смотрел я на далекий юг и думал: может быть, это все потому, что я уже очень стар. А может, дело в том, что это последний раз, как я приплыл на лодке на остров Дзимагавуд, вот меня и посетили всякие мысли. О том, что мы сами можем превозмочь свой страх перед морем в определенных пределах; но что заставило наших предков более трех веков назад отправиться на острова Батанес, не боясь быть проглоченными волнами, разве только желание торговать? Или лодки, которые они делали, были настолько прочными? Были ли они сами такими высокими и крепкими, храбрыми и смелыми, как гласит предание? Я смотрю на чинящих сети молодых племянников, отцов внуков, одного зовут Сьяман Пойопоян, а другого – Сьяман Дзьявехай, смотрю на их стройные и сильные тела с выдающимися линиями мышц на руках, и на первый взгляд кажется, что они не знают слова «усталость». Насколько выше были люди в прошлом, чем мы теперь? Наверно, это предание рисует своих персонажей высокими и крепкими! Вот о чем я думаю.

Берег заставлен множеством лодок, и в маленькой бухте на волнах тоже полно лодок, которые пришли на лов летучей рыбы. Видать, все ожидают, что завтра будет ясный и солнечный день. Кроме шума набегающих волн на скалы, выступающие из воды по обеим сторонам бухты, в час заката все кажется таким мирным и спокойным. Всего шестьдесят или восемьдесят лодок, и почти все принадлежат деревням Имроку и Дзиратай, только несколькими управляют люди из селения Яйо. Им надо грести часа полтора, чтобы добраться сюда.

Хотя со дня Ритуала призыва летучей рыбы прошло уже полмесяца и за это время никто не нарушал никаких табу, связанных с летучей рыбой, но до сих пор улов почему-то был так себе. Все лодки прибывают на остров Дзимагавуд в надежде на хороший улов – сотни три или четыре летучих рыб. Мы с двумя моими племянниками тихо сидим у нашей лодки, наблюдая за теми, что качаются на волнах. Солнце вовремя опускается за горизонт, окрашивая облака в завораживающие взгляд цвета, к тому же облака принимают удивительные формы. Когда их яркие цвета блекнут, в сердцах людей заплетаются бесчисленные смутные надежды, рождаются фантазии о «хорошем улове». Разочарование и надежда раскачиваются в ритме волн в груди рыбака, ожидающего, когда поднимется занавес ночи.

Наконец от темно-красной зари не осталось и следа, а далекие звезды проявились еле заметным светом, лодки друг за другом вышли в море, и маленькая бухта стала казаться еще более тесной. Каждая лодка в длину метра три, даже больше, а самая широкая часть менее метра, середина широкая, нос и корма узкие. Сети занимают много места в лодке, поэтому люди садятся в центр, чтобы уравновесить ее.

Манга-нако, Кван Ко.

– Дети, – говорю я. (У народа тао принято так обращаться ко всем, кто младше, делается это из уважения.)

То тамо манзойо до тейрала.

Поставим-ка наши сети в том месте, где мелководье.

Та, мапо до Кавози, мангалпиран сира котван.

Тогда, если летучая рыба по левую руку пойдет, вдоль берега приплывет в маленькую бухту.

Новон, кван да нира мананьяпота.

– Хорошо, – так отвечают отцы внуков.

Все воины-рыбаки тихо сидят в своих лодках до полного наступления ночи. На первый взгляд, добрая сотня покачивающихся на волнах лодок все равно что плавучая древесина, потерявшая всякую ценность и бесцельно плывущая по течению. Но я понимаю, что сердца всех рыбаков горят молитвой о «хорошем улове».

Единственное дерево, которое способно выжить на Дзимагавуде, – это Пазопо, или подокарп крупнолистный. Легенда гласит, что злые духи больше всего любят прохладу под сенью его ветвей, к тому же для них это лучшее место, чтобы понаблюдать за сородичами, все еще живущими на этом свете, когда те приходят на лов летучей рыбы. Чем больше сородичи поймают, тем большее воздаяние им полагается. Когда очертания деревьев и самого острова становятся такими же темными, как небо, я говорю двум своим племянникам:

Си дзияста рана о мойин но тао ам, изойо нийо о таваз.

– Ставить сети можно только тогда, когда перестаешь различать лица.

Занавес ночи окончательно поднят. Удары весел о пенящиеся волны отчетливыми звуками достигают ушей, и все понимают, что настало время ставить сети. Шарообразные поплавки подвязаны по краям сети, и, когда сеть ставится, от последнего поплавка тянется веревка длиной около восьми морских саженей, она крепится к лодке, чтобы не потерять сеть. Все ставят сети, продолжая грести вперед, до тех пор пока сеть не кончится. Тогда небольшая бухта шириной всего от восьми до девяти полей батата (немногим более девяноста метров) внезапно делается тихой и спокойной. Люди про себя молят богов и духов предков и начинают считать каждую минуту, каждую секунду. То же самое творится и в моем сердце. Никто не смеет загадывать, ждет ли его хороший улов.

Двое братьев ждут, поравнявшись с моей лодкой на мелководье. Совсем стемнело, и вот уже не разглядеть ни одного поплавка от выставленных сетей. Тут каждому из нас только и остается, что смотреть на звезды на небе и набожно ждать, когда летучая рыба по воле небесных богов бросится в сеть.

Вспоминаю это же место, остров Дзимагавуд, только сорок лет назад. Тогда я сидел в десятиместной лодке, на носу, с обеих бортов и на корме которой горели факелы, а летучие рыбы, будто нити дождя, сами запрыгивали в лодку. Отсеки на носу и на корме, куда складывают улов, безо всяких лишних усилий до краев заполнялись серебристо-белыми рыбешками. В кромешной тьме обильное количество рыбы – лучшее лекарство, помогает избавиться от страха. Не зря говорили предки: тело отдай матери ребенка, а душу отдай океану.

А нынче руки мои болтаются у пояса, и нет у них той прежней силы, достаточной, чтобы бороться с волнами. Когда стареешь, только опытом и можешь еще перехитрить младших, а во всем остальном, кажется, приходится обнулять расчеты.

Месяц на ущербе постепенно тонет на западной стороне небольшой бухты, его сияние высвечивает морскую гладь, по которой, точка за точкой, движется почти сотня легких лодок, неторопливо покачиваясь в ритме океана, словно уснувшие на волнах черные чайки. Долгое время не было слышно ни звука рыбы, бросающейся в сеть. Сейчас мое сердце подобно луне, постепенно погружающейся в отчаяние. Когда я думаю о том, что этот последний лов не принесет ни одной рыбы, неизбежная печаль рождается и наполняет все мое существо.

Катван! Катван! Кван Ко.

– Рыбки! Рыбки! – повторяю я себе под нос.

Макарала Камна, та намен ипейпанлаг инйо, мангдей со ававан!

Спешите в родные края, ведь мы каждый год неизменно призываем вас!

Вот луна скрылась за облаками, я страшно разочарован и до крайности опечален, как будто боги бросили меня, старика. Я знаю, я самый старый человек в этой лодочной флотилии, но почему стаи рыб до сих пор не появились? Я молю об этом.

Два племянника рядом с лодкой, но не издают ни звука, кажется, как будто они исчезли. Наверняка они так же разочарованы, как и я. Чернильная лунная ночь – настоящее раздолье для неприкаянных духов. Я думаю, что эти злые духи смеются над нами, идиотами, сидящими в лодках и ждущих своего разочарования. Лунный свет наконец подчинился законам Вселенной, исчезнув в недосягаемом небе, и потому звезды теперь сияют особенно ярко.

В это время кто-то с лодок, отошедших подальше от берега, начал похлопывать веслами по воде, давая знак, что одна-две рыбешки ворвались в его сеть. Ну, думаю, меньше чем через время, нужное для двадцати-тридцати шагов, эти летучие рыбы, приводя в восторг рыбаков, покажутся в бухте.

По правде говоря, если смогу поймать больше сотни летучих рыб, то мне, старику, этого было бы более чем достаточно. А то как-то грустно, что ни полрыбешки нету. В конце концов, в старости становишься относительно слабым. Если в этом далеком плавании не будет никакого улова, интересно, смогу ли я набраться смелости и отправиться в следующий раз на остров Дзимагавуд, чтобы набрать полную лодку, а затем сушить весла и удалиться на покой? Возможно, воображаю я, и представляю, что будет хороший улов, что летучая рыба с черными крыльями сама запрыгнет в мою посудину. Вот это был бы самый прекрасный конец.

Рассказывать это долго, а на самом деле я был застигнут врасплох, услышав с ошеломляющей быстротой достигший моих ушей страшный грохот где-то рядом, позади меня – фью!.. бах!.. хлоп!.. хлоп! – это была стая крупных хищников, преследующих летучую рыбу, и спустя секунды, достаточные, чтобы сделать несколько шагов, воцарилось прежнее спокойствие. В это время души почти сотни воинов пробудились, и их пульс забился быстрее. Даже такого толстокожего бесстыжего старика, как я, прошиб холодный пот. И вдруг через время, достаточное для гребли по воде на расстояние каких-нибудь двух полей батата, такое началось! С дальней стороны бухты из-под воды одна за другой взлетают стаи рыбешек, взрывая всю поверхность моря, как будто обрушился сильный шторм. Летучих рыб видимо-невидимо, столько же, сколько песчинок на берегу, и в скользящем полете они напоминают потерянные души, повергающие в смятение отважных воинов. Сы!.. бум!.. сы!.. бум! – то одна, то другая стайка в беспорядочном полете пытается оторваться от преследователей, и звуки, похожие на удары волн о берег, захватывают спокойствие ночного неба. Похоже на тысячи случайных стрел, вонзающихся в лодку, причиняющих боль мышцам отважных воинов. Восклицания «Нга!», означающие боль, раздаются беспрерывно. Я тут же бросаюсь на дно лодки, крепко обхватив голову руками, и мою дряблую спину, казалось, плетьми терзают злые духи, причиняя страшную боль. Я терплю это, не смея произнести ни слова проклятия в их адрес. В конце концов, это рыбы, данные нам Небесными Богами. Тем более они спасаются бегством, пытаясь оторваться от крупных охотников. Вот дела, то нет и нет, а то все море заполнили. Спустя минуты, достаточные, чтобы съесть клубень таро, я, наконец, перевел дух и пришел в себя, как говорится, «небо прояснилось после дождя». Я касаюсь спины, в которую только что до боли врезалась летучая рыба, и медленно выпрямляю поясницу. Позвоночник звонко хрустнул, возвращаясь в исходное положение, отчего мне стало намного легче. А потом широко открытыми глазами гляжу в лодку: зрелище ну просто сказочное – в нее набилась почти сотня рыбешек. Я сделал еще один вдох, расслабил мышцы, потянул сеть, но она, казалось, зацепилась за рифы и ее нельзя вытащить. Ну а теперь что мне делать, спросил я в своем сердце.

После непродолжительной атаки «серебряных стрел, разящих без разбора», сердца отважных воинов наполнились радостью. Пусть рыбешки избежали гибели от зубов хищников, но они не смогли увернуться от сетей, которые расставили люди. В эти минуты они беспомощно трепыхаются в позе взмывающих в воздух летунов, оказавшись в сетях посреди поплавков, борются до тех пор, пока не выдохнутся. Хлоп!.. хлоп! – брызги серебристо-белой пены на темной морской глади, зрелище редкостное и захватывающее дух, настоящий серебряный мирок. Все усердно работают, чтобы вытащить улов из сетей. Когда ночь темна и дует сильный ветер, а все звуки мироздания стихают, люди не позволяют себе восторженного смеха, как будто переполняющая радость в груди гармонирует со спокойствием ночи, подавляя неуместные звуки. Видно только, как на смуглой коже то и дело появляются пятна от брызг, словно серебристо-белая чешуя. Когда деревянные лодки бросает на волнах то вверх, то вниз, из одной стороны в другую, они напоминают блуждающие огоньки душ, чье войско потерпело поражение, или белые глаза маленьких злых духов, явившихся на море.

На этот раз улов богатый – первая победная весть после Ритуала призыва рыбы. И теперь меня здорово беспокоит, что добычей завалена вся лодка, да еще и сеть собрана только наполовину, а в ней уже так много рыбы. Что же делать? Думаю. Обычно, если груз не такой тяжелый, борта лодки выступают над поверхностью воды где-то на Адва Ранган (сантиметров двадцать), а сейчас – на каких-то четыре пальца (четыре-пять сантиметров), того и гляди сравняются с уровнем воды, что равноценно затоплению. Гляжу на сеть, которая по-прежнему тянется в воде за лодкой. Летучие рыбы плотно заперты в сетях шириной всего три метра, но забитых доверху. Ну и дела, обалдеть, просто глазам своим не верю!

Маран, кван на ни Сьяман Дзьявехай

– Дядь, – зовет Сьяман Дзьявехай.

Иконго, Манга-нако, кван Ко.

– Чего, дитя? – отвечаю я

Канани матейка мамасбас дзира Катван?

– Всю ли рыбу достал из сетей?

Магза па о раракех.

– Старики все делают медленно.

Томангагом, мо маран.

– Дядь, не будь слишком жадным.

То галагал, манга-нако.

– Дитя, не говори глупостей, а то нарушишь табу.

Вообще-то грех жаловаться, я ужасно доволен тем, что поймал больше сотни рыб. Но кто же может ей препятствовать наловиться сверх меры? Сердца людские воистину непредсказуемы. Когда нету летучей рыбы, продолжаешь повторять «Катван, Катван»… (Слова молитвы: давай же, летучая рыбка, давай! приди скорее!) А когда ее столько, что девать некуда, то восклицаешь: умаялся! Люди, до чего же вы докучливый народ.