скачать книгу бесплатно
Итак, «признак Амюсса». Так называют надрывы поперечной оболочки сонных артерий от их натяжения при свободном висении тела в петле. Надрывы эти образуются на стороне, противоположной петле. У Ивасюка «признак Амюсса» отсутствовал. В принципе, этому есть неплохое объяснение, поскольку этот признак наблюдаются далеко не всегда даже в тех случаях, когда факт умерщвления повешением сомнений не вызывает (например, в случае смертной казни). По статистике, накопленной за большой исторический период, «признак Амюсса» фиксируется примерно в 18% случаев повешения в петле за шею или голову. Кроме того, сам по себе признак отнюдь не свидетельствует о прижизненности повешения, это просто следствие висения тела в петле. Другими словами, человека могут задушить гарротой, потом повесить в петле и у него проявится данный признак. Поэтому к случаю Владимира Ивасюка наличие или отсутствие данного признака ничего не добавляет и не прибавляет.
«Признак Бруарделя». Так называют точечные кровоизлияния (экхимозы) в клетчатке заглоточного пространства. Иногда «признак Бруарделя» проявляется очень ярко и можно видеть обильные кровоизлияния, но известны случаи, когда такие кровоизлияния имеют единичный характер. В рассматриваемом нами случае кровоизлияния в слизистых глотки и рта экспертами не упомянуты, зато имеется запись о «бледно-розовом цвете» слизистых рта, гортани и пищевода. Это даёт нам основания считать, что судмедэксперты данный признак не наблюдали.
«Признак Вальхера». Речь идёт о появлении тёмно-красных кровоизлияний в районе крепления к грудине грудино-ключично-сосцевидных мышц. Этот признак наблюдаются обычно у грузных людей, а Владимир Ивасюк к таковым очевидно не относился. Тем не менее на его груди можно видеть кровоизлияния, отвечающие «признаку Вальхера». Эксперты, однако, на этом акцент не сделали и несложно понять почему. Дело заключается в том, что данный признак не свидетельствует о повешении живого человека, т.е. он проявляется и в случае повешения трупа (имитации самоубийства). То, что Ивасюк висел в петле, сомнений не вызывало – он был найден висящим, поэтому с точки зрения проводимой экспертизы этот признак не являлся значимым (вот если бы тело оказалось найдено лежащим в траве, то тогда бы судмедэксперты вставили бы указание на то, что существуют признаки висения в петле).
«Признак Мартина». Этот признак, как и «признак Амюсса», связан со специфическим повреждением сонных артерий. «Признаком Мартина» называют кровоизлияние в наружную оболочку (т.н. адвентицию) сонных артерий и причина его возникновения та же, что и для «признака Амюсса». Как и последний, «признак Мартина» в ходе судебно-медицинской экспертизы также не наблюдался.
Что же это такое? С чем мы имеем дело? Почему картина повешения или самоповешения Владимира Ивасюка выглядит такой «размытой» (отсутствие рефлекторного мочеиспускания, замкнутая странгуляционная борозда, не выражены классические признаки механической асфиксии и пр.)?
Немалое искажение картины смерти связано, скорее всего, с тем обстоятельством, что труп не висел в собственном значении этого слова. Вспомним, что труп касался ногами земли и часть веса тела приходилась на ноги. Даже когда произошло полное расслабление мышц, всё равно ступни принимали на себя нагрузку и передавали её на опору. После первоначального затягивания петли потерпевший имел возможность переносить вес на ноги и, возможно, даже предпринимал попытки ослабить петлю. Именно этими движениями можно объяснить перемещение петли из первоначального положения (у основания шеи, ближе к плечам) в конечное (узел за правым ухом).
То, что у умирающего не наблюдалось рефлекторное опорожнение мочевого пузыря (хотя тот не был пуст), можно объяснить индивидуальной особенностью его нервной системы. В принципе такого рода рефлекторные акты (мочеиспускание, дефекация, а у мужчин, кроме того, и семяизвержение) наблюдаются довольно часто в агональном состоянии, но это вовсе не значит, что они имеют место всегда и со всеми. Надо понимать, что это явления очень индивидуальны, проявление упомянутых рефлекторных актов не является безусловным. В данном случае процесс умирания происходил так, во многих других – иначе… само по себе подобное несовпадение ещё ничего не доказывает. Хотя нам важно помнить о данной детали, принимая во внимание, что смерть Владимира Ивасюка оказалась окружена большим числом легенд и басен.
Завершая разбор судебно-медицинской экспертизы, остаётся упомянуть о том, что в ходе вскрытия тела была обнаружена фиброзная бляшка венечной артерии. Потенциально это было довольно опасное образование, но никакой непосредственной угрозы жизни и здоровью фиброзная бляшка не представляла. Учитывая молодой возраст Владимира Ивасюка, можно предположить, что тот даже не подозревал о её наличии. Если говорить о физическом состоянии покойного, то фиброзная бляшка являлась, пожалуй, его единственным физическим дефектом.
Теперь остановимся на тех выводах, к которым пришли специалисты после обработки всех результатов судебно-медицинских исследований:
– Причина смерти: механическая асфиксия, обусловленная сдавлением шеи петлёй, затянувшейся под тяжестью собственного веса. Отмечен признак, характерный для данного вида асфиксии – циркулярная (т.е. опоясывающая) косо-восходящая странгуляционная борозда на шее. Констатировано отсутствие другой причины смерти.
– Повреждений, свидетельствующих о борьбе или самообороне, на трупе не найдено. Единственное телесное повреждение, имеющее причинную связь со смертью – это странгуляционная борозда на шее.
– Характер странгуляционной борозды: косо-восходящая, циркулярная, вдавленная, не рельефная, узел петли располагался сзади справа. Подобное расположение петли (за ухом) характерно для случаев самоповешения, т.к. самоубийцы обычно не оставляют узел под нижней челюстью.
– Характер странгуляцонной борозды соответствует материалу петли. Этот вывод означает, что для повешения использовался именно пояс плаща, а не бельевая верёвка, буксировочный тросик, проволока или иной, впоследствии кем-то замененный, предмет.
– Повешение могло произойти в результате наложения на шею петли, направленной на судебно-медицинскую экспертизу, которая была изготовлена из пояса плаща.
Гистологическое исследование кожи, взятой из странгуляционной борозды, подтвердило прижизненность повешения.
– Алкоголь в крови и моче не обнаружен.
– В полости желудка обнаружено около 50 мл грязно-фиолетовой жидкости. Желудок от пищевых масс пуст. Последний приём пищи имел место не менее, чем за 5—6 часов до смерти.
– При судебно-химическом исследовании органов каких-либо ядов не обнаружено, что служит основанием для исключения возможности наступления смерти от отравления.
– Болезненных изменений внутренних органов и физических недостатков судебно-медицинская экспертиза не выявила.
– От момента смерти до времени проведения экспертизы прошло около 3-х недель, на что указывает степень развития поздних трупных явлений.
– Смерть насильственная, механическая асфиксия, повешение.
При оценке вероятности совершения человеком самоубийства всегда встаёт вопрос о наличии у него суицидальных намерений. Для выяснения связанных с этим деталей опрашиваются родные и близкие умершего, его коллеги по работе, изучается его его личная переписка, а также медицинские документы, способные пролить свет на его физическое, психическое и эмоциональное состояние.
И вот тут мы подходим к очень важному моменту. Дело заключается в том, что Владимир Ивасюк высказывал прежде суицидальные намерения и в связи с этим был даже помещен в Львовскую областную психиатрическую больницу (ЛОПБ). Факт этот скрыть невозможно – о лечении Ивасюка в этом учреждении знали во Львове если и не все, то многие. Сейчас его оценивают диаметрально противоположно: кто-то считает, что лечение в ЛОПБ доказывает факт тяжёлой болезни Ивасюка, сторонники же «версии заговора» утверждают, будто Ивасюк на самом деле был полностью здоров и лишь имитировал расстройство психики, имея в виду последующее восстановление в консерватории (откуда он тогда был отчислен).
Понимая всю деликатность этой темы, следует признать необходимость её внимательного анализа. Поскольку не разобравшись в этом вопросе, мы ничего не поймём в истории жизни и смерти композитора Владимира Ивасюка.
Госпитализация 1977 года
За два года до смерти, в середине апреля 1977 г, Владимир Ивасюк попал на лечение во Львовскую областную психиатрическую больницу (ЛОПБ). История его пребывания там не может быть обойдена вниманием или проигнорирована ввиду того, что события той весны в последующие годы пересказывалась разными «свидетелями» и «очевидцами» очень по-разному. И неудивительно, что эти россказни породили весьма несхожие, порой прямо противоречащие друг другу объяснения произошедшего.
Дабы не быть превратно понятым, объяснюсь.
Кто-то склонен объяснять лечение Ивасюка его намерением добиться восстановления в консерватории. По этой версии композитор был совершенно здоров, лечение было фиктивным и преследовало цель обеспечить его необходимой справкой, располагая которой он мог бы убедительно объяснить провалы в учёбе, послужившие причиной его отчисления из консерватории весной 1976 г. Версия, кстати, учитывая реалии той поры, должна быть признана весьма дельной; «заехать в дурку полечиться» – это отличная возможность избавиться от назойливого внимания социалистического государства к собственной персоне. Мало кто знает, что практически все «воры в законе» времён «развитОго социализма» официально числились шизофрениками – это давало им массу весьма любопытных юридических преференций. Лично знаю человека, с которым вместе учился в ленинградском Военмехе, избавившегося от угрозы отчисления из института удачной имитацией самоубийства и последующим лечением в психбольнице. Он по пьяному делу искромсал предплечье куском оконного стекла, нанеся около 30 порезов, отправился на лечение в «юдоль скорби» и обзавёлся там замечательной справкой, позволившей получить «белый» «военный билет» (негоден к строевой воинской службе). После чего счастливо закончил институт, поныне жив и здоров, владеет собственным бизнесом и очень успешен в материальном отношении.
Некоторые склонны объяснять пребывание Владимира Ивасюка в ЛОПБ прямо противоположно, дескать, он был очень серьёзно болен, но диагноз «шизофрения» ему поставлен не был, поскольку врачи пожалели всенародного любимца и не захотели ломать ему жизнь. Версия эта тоже по-своему логична, поскольку диагностирование серьёзного психиатрического заболевания закрывало в то время перед человеком все дороги, о телевидении, международных конкурсах и поездках за границу с диагнозом «шизофрения» можно было забыть сразу и навсегда.
Помимо этих основных гипотез, или точнее говоря, догадок, существуют и разного рода их промежуточные вариации, не станем сейчас на них останавливаться, ибо нам в рамках предпринятого повествования достаточно обозначить крайние точки зрения. Поэтому, несмотря на всю деликатность затронутой темы, нам невозможно будет обойти молчанием обстоятельства пребывания Владимира Ивасюка в Львовской ОЛБ.
Итак, из приобщенной к следственным материалам истории болезни Владимира Ивасюка, мы знаем, что всё началось с его госпитализации 18 апреля 1977 г по вызову «скорой помощи». Что именно послужило причиной обращения родных Владимира в «скорую помощь», понять из медицинских документов нельзя. Сейчас известны воспоминания медицинских работников, которые в тот день якобы принимали Владимира в больнице, но честно говоря, во все эти «откровения задним числом» углубляться не хочется ввиду их коньюктурности и малой достоверности. Здесь можно провести очевидную аналогию с историй группы Дятлова – чем больше проходит времени, тем больше свидетели тех событий вспоминают бредовых деталей и откровенной чепухи. Эти люди смотрят глупости по ТВ, проникаются увиденным и услышанным, а потом, творчески переработав старческим умом журналистские бредни, выдают их за собственные воспоминания и умозаключения.
Поэтому будем держаться документов, хотя автору, ещё раз повторю, известны рассказы как о том, что «скорую» для Ивасюка вызывала мать, так и о том, что именно послужило причиной для вызова. Но – это без комментариев. 18 апреля 1972 г бригада №4 (старший – врач Кручек Евгений Михайлович) прибыла по вызову по адресу ул. Маяковского, д. 106, кв. 13 для оказания помощи Ивасюку Владимиру Михайловичу, 28-ми лет. Анамнез был описан в следующих выражениях: «Более двух лет тому назад появилась бессонница, упала работоспособность, ранее мог что-то делать в послеобеденное время, сейчас полностью нетрудоспособен, лечился у неврологов – безрезультатно. Последнее время всё чаще думает о самоубийстве. Обследовано: в глазах глубокая тоска, на вопросы отвечает замедленно, неохотно. Жалуется, что не может ничего делать, нет ясности в работе, пропал интерес к жизни. Сейчас думает о том, что вероятно, нужно уйти из жизни. Отмечает некоторое изменение отношения окружающих к нему в худшую сторону.»
Дабы исключить какие-либо облыжные обвинения в том, что автор выпячивает одни детали и игнорирует другие, имеет смысл привести запись врача Кручека полностью (см. фотокопию талона вызова бригады «скорой помощи»).
Копия талона вызова и госпитализации Владимира Ивасюка, приобщенная к материалам уголовного дела.
Итак, врачу «скорой помощи» сам Ивасюк ясно и недвусмысленно сказал о собственных размышлениях на тему добровольного ухода из жизни. Кручек дважды (sic!) упомянул о суицидальных размышлениях Ивасюка, причём, сделал это явно с подачи последнего. Запись Кручека сделана очень близко к тому, что говорил сам Ивасюк; согласитесь, что фразу» (…) упала работоспособность, ранее мог что-то делать в послеобеденное время, сейчас полностью нетрудоспособен (…)» мог произнести только сам Ивасюк, сложно представить, чтобы нечто подобное произнесли мать или сестра.
В ходе следствия врач Кручек было допрошен. Об апрельском 1977 г вызове к Ивасюку он рассказал в таких выражениях: «Вызов я получил на выезд к больному через центральную диспетчерскую. Кто именно звонил (…) я в настоящее время не помню. Когда я приехал по указанному адресу, то больным оказался Ивасюк Владимир Михайлович. Кроме больного Ивасюка в квартире находился мужчина около 50 лет и женщина примерно 30 лет. Когда я вступил в беседу с Ивасюком, то на вопросы он отвечал замедленно, неохотно. У Ивасюка было подавленное состояние, в глазах тоска. В беседе со мной Ивасюк намекнул, что жить стало ему неинтересно и он даже мог бы покончить с собою. Когда я спросил Ивасюка, не пытался ли он что-то сделать с собою, то Ивасюк мне ответил, что такие мысли у него всё время возникают и уже пора кончать с собою. Всю беседу я отразил в карточке вызова.» Т.о. по прошествии двух с лишком лет Кручек Евгений Михайлович полностью подтвердил точность записи в талоне вызова, сделанной 18 апреля 1977 г.
Подпись доктора Кручека Е. М. под протоколом допроса.
Что происходит далее? Выслушав Владимира, врач «скорой помощи» ставит ему диагноз «астено-депрессивный синдром» (написан на лицевой стороне талона вызова) и в графе «повод к вызову» пишет: «психбольной». Всё логично, комар носа не подточит! Если пациент жалуется вызванному врачу «скорой помощи» на суицидальные настроения, то это серьёзно, отмахнуться от таких слов нельзя, такого пациента надо отвозить в психиатрическую больницу и оказывать профильную помощь.
Что Кручек и сделал.
Сопровождала Владимира в этой поездке старшая из сестёр, о чём имеется соответствующая запись в медицинских документах. Врач в приёмном покое при первой беседе с Ивасюком записал следующее: «3 недели назад без видимой причины появилась упорная бессонница, в дальнейшем стал подавленным, мрачным, высказывал мысли о бесцельности жизни. (…) Жалобы на упорную бессонницу, слабость, утомляемость, потому отмечается общая медлительность. Говорит тихим голосом, темп мышления замедлен. Бреда, галлюцинаций нет. Фон настроения снижен. Диагноз: астено-депрессивный синдром.» (Документ в виде фотокопии представлен в конце этой книге, см. «Приложение 2»).
В сделанной врачом записи особого внимания заслуживает следующая фраза: «По рекомендации доц. Слободяника поступает на лечение в больницу». Т.о. заявление Ивасюка врачу «скорой помощи» о попытке амбулаторного лечения получает убедительное подтверждение, он обращался к некоему доценту Слободянику и тот, видимо, убедившись в бесполезности таблеток, рекомендовал композитору отправиться в стационар.
Почему эта деталь важна? Ранее подчеркивалось, что лечение Владимира Ивасюка окружено рядом мифов, один из которых, в частности, гласит, будто «скорую помощь» вызывала мать композитора, а тот её намерению противился. Как видим, всё обстояло совсем иначе: Владимир отдавал полный отчёт в тяжести своего состояния, пытался лечиться, консультировался, назвал при поступлении в больницу фамилию специалиста, который с ним работал (скорее всего, доцента Слободяника хорошо знали в Львовской ОПБ), т.е. действовал разумно и добровольно.
Т.о. миф о принудительной госпитализации оказывается всего лишь мифом, городской легендой. Именно по этой причине чтение документов гораздо важнее обсуждения воспоминаний всевозможных «друзей», «подруг» и «очевидцев». Не зря же родилась пословица: врёт, как очевидец!
Первичный осмотр, проведенный специалистами по месту госпитализации на следующий день, т.е. 19 апреля 1977 г, зафиксировал состояние композитора в следующих выражениях (особенно важные по мнению автора места выделены жирным шрифтом): «Предъявляет постоянные жалобы на упорную бессонницу, сниженное настроение, лёгкую утомляемость, слабость, раздражительность, суицидальные мысли, головные боли, снижение работоспособности. (…) В течение последних двух лет отмечает творческий спад, появилась упорная бессонница, имел ряд неудач во время работы над новыми произведениями. Стал больше работать, однако продуктивность от этого не повысилась (…). Тяжело переживал свои неудачи, постепенно стал очень легко утомляться, появилась раздражительность и вспыльчивость. (…) Стал несостоятелен, провалил несколько репетиций на радио. За месяц до настоящего поступления (т.е. в марте 1977 г. – прим. А.Р.) заявил сестре, что „исписался и лучше покончить с собой, чем так жить“. Позже эти мысли приходили в голову всё чаще. (…) Совершенно перестал спать, настроение резко упало. В таком состоянии был госпитализирован во Львовскую психиатрическую больницу.»
В этом документе нашло объективное отражение то чудовищное состояние, в котором находился Владимир Ивасюк на момент госпитализации. Любой психиатр знает, что сон имеет огромное значение для психической устойчивости человека. Если на протяжении многих недель или даже месяца, как в случае Ивасюка, человек не может нормально спать, то рано или поздно он предпримет попытку покончить с собою. И с большой долей вероятности попытка эта окажется успешной. Слова Владимира Ивасюка о полном расстройстве сна и суицидальных мыслях являлись индикатором серьёзного неблагополучия, требовавшего самого пристрастного внимания и специального лечения.
Фрагмент протокола первичного осмотра Владимира Ивасюка в Львовской психиатрической больнице. Документ датирован 19 апреля 1977 г.
Первые дни композитор находился на обследовании в карантине (его проверяли на наличие сифилиса, тифа, сделали общий анализ крови и пр.). С 21 апреля 1977 г Владимир Ивасюк стал получать полноценное лечение, что хорошо видно из «листа врачебных назначений». В ход пошла классическая «тяжёлая артиллерия» советской психиатрии. Имеет смысл подробнее присмотреться к тому, какими лекарствами лечили Владимира.
Итак:
– Галоперидол – этот препарат назначается для поддерживающей терапии при хроническом и затяжном течении психозов с галлюцинаторно-бредовой симптоматикой, сочетающейся с аффектами тревоги и страха. Имеет выраженный седативный эффект. Кстати, термин «седативный» обычно используется в качестве синонима «успокаивающий», но к галоперидолу, как кажется, намного лучше подойдёт другой эпитет – «оглушающий». Это тяжёлый препарат, который даже в минимальных дозах оказывает сильное действие на людей, принимающих его впервые: человек проводит многие часы в состоянии полнейшей апатии, то засыпая, то просыпаясь, но оставаясь в прострации и абсолютном безразличии к окружающему. Особенностью галоперидола является выработка высокой толерантности (переносимости) у лиц, регулярно его получающих. Суточная доза «больных со стажем» может достигать 60 мг. Ивасюку была назначена начальная дозировка 0,5 мг с ростом до 15 мг в сутки, т.е. дозировку повышали аккуратно, наблюдая за состоянием пациента. Начиная с 14 мая галоперидол принимался Владимиром Ивасюком 3 раза в сутки – в 10, 14 и 19 часов – при этом даже на максимуме суточная доза оставалась в 4 раза ниже максимально допустимой.
– Тизерцин – данное лекарство назначается при депрессивно-параноидных и тревожных состояниях помрачения сознания с возбуждением, страхом. Вызывает сонливость, мышечную релаксацию, как следствие – нежелательные побочные явления вроде тахикардии (учащенного сердцебиения), паркинсонизма (мерцательной дрожи конечностей или головы), гипотонии (пониженного давления крови). Дозировки могу достигать 600 мг в сутки. Владимир Ивасюк получал 50 мг тизерцина на ночь.
– Седуксен – это классический транквилизатор, назначаемый при состоянии тревоги, беспокойства, раздражительности, а также эмоциональном напряжении и нарушениях сна. Седуксен даёт миорелаксирующий, седативный, противосудорожный и снотворный эффект. Разовая доза для взрослых не должна превышать 10 мг, а суточная – 80 мг. Владимиру Ивасюку был прописан двукратный приём седуксена по 5 мг (утром и вечером). Желаемого улучшения, однако, не последовало. 23 апреля в истории болезни появилась запись: «Состояние больного улучшилось незначительно: стал несколько спокойнее, сон короткий (2—4 часа), но достаточно глубокий. Отмечает постоянную слабость, снижение настроения, говорит, что временами испытывает „оклики“, при этом испытывает страх, особенно по вечерам. Критичен к своему состоянию (т.е. понимает, что нездоров и нуждается в лечении – прим. А.Р.). В отделении держится в стороне от больных, не может подобрать себе „соответствующую компанию“. В контакт с врачом вступает очень охотно (…)».
Фрагменты «Листа врачебных назначений» больного Ивасюка В. М., палата №5 Львовской ОПБ.
В последующие дни перелома в течение болезни также не произошло. 28 апреля в истории болезни отмечено: «За истёкшее время перемен в психическом и соматоневрологическом состоянии больного не произошло. Лечение принимает охотно и очень аккуратно.»
Ввиду малой результативности лечения Ивасюку с 28 апреля были сделаны дополнительные назначения: трифтазин и циклодол. Показанием для назначения трифтазина является бредовая и галлюцинаторная симптоматика (т.е. самые «оклики», которые пугали Владимира по вечерам), психомоторное возбуждение, отвлеченные навязчивости, тревожные состояния психотического и невротического уровня. Дозировка может достигать 60 мг в сутки, но в случае Владимира Ивасюка она оказалась много меньше: первоначально 2,5 мг с последующим повышением до 10 мг. Циклодол назначается при наличии у пациента выраженной паркинсонической симптоматики – ригидности мышц, треморе, снижении общей двигательной активности (т.н. гипокинезии), неконтролируемого слюнотечения и пр. Видимо, подобные симптомы проявились у Ивасюка к концу первой недели лечения, потому и было сделано такое назначение. Это отнюдь не означает, что у Владимира развилась болезнь Паркинсона – нет, этой болезнью он никогда не страдал! – но «паркинсоническое состояние» часто становится следствием интенсивного лечения психотропными препаратами. При этом после назначения трифтазина и циклодола никаких отмен назначенных ранее лекарств не последовало. Очевидно, врачи считали, что все назначения сделаны правильно и ничего в лечении менять не нужно.
Прошло ещё несколько дней и, наконец, 3 мая история болезни зафиксировала первые обнадёживающие результаты лечения: «Состояние больного улучшается: постепенно нормализуется настроение, улучшается сон, стал физически крепче, начал работать в клубе больницы. Продуктивной психопатологической симптоматики не выявлено. Рассказывает, что в прошлом очень тяжело переносил периоды ночной бессонницы, резко падало настроение, не хотелось жить.»
Записи в истории болезни Ивасюка за подписью лечащего врача Веселовского, относящиеся к разным дням госпитализации (23 апреля, 3 и 26 мая 1977 г).
Последнее предложение выделено не случайно, поскольку представляется очень важным. В нём мы видим, что в который уже раз – спустя 2 недели с момента поступления в больницу – Владимир Ивасюк признаётся в существовании у него суицидальных мыслей и их связи с бессонницей. Для психиатров в этом нет тайны, скорее, напротив, связь между длительной бессонницей и суицидальными настроениями известна им хорошо, но в рамках нашего повествования важно отметить, что клиническая картина заболевания Владимира Ивасюка довольно тривиальна. Особых загадок в пережитых композитором страданиях нет, они обыденны и знакомы не понаслышке многим творческим людям. Как, впрочем, и врачам, их лечащим…
Подводя промежуточный итог, можно сказать, что лишь 3 мая, т.е. на 12 день активного лечения психотропными препаратами, в состоянии Владимира Михайловича Ивасюка был зафиксирован позитивный сдвиг. Всё это время его пичкали серьёзными лекарствами, причём с нарастающей дозировкой, и это не давало никакого результата. Ни на первый день… ни на второй… ни на пятый… Лишь на 11—12 день лечения обозначились перемены к лучшему.
Это означает, что в середине апреля 1977 г, т.е. на момент госпитализации, состояние Владимира Ивасюка объективно было очень и очень серьёзно. Если бы не экстренная госпитализация в ЛОПБ, скорее всего, самоубийство композитора произошло бы уже тогда, за 2 года до фактической смерти. Своевременно оказанная специализированная помощь продлила жизнь Владимира на этот срок.
Что последовало далее? Позитивные тенденции постепенно нарастали, врачам удалось вырвать композитора из лап мучившего его стресса, восстановился сон, вернулись силы, воля к жизни. Владимир опять стал демонстрировать интерес к музыке, принялся играть на фортепиано в больничном клубе – благо, это поощрялось! – сочинил 2 песни. Дело пошло явно на поправку. 2 июня 1977 г в истории болезни появляется запись: «Состояние больного удовлетворительное. Жалоб не предъявляет. Настроение ровное, активен, жизнерадостен. Физически окреп, поправился. Много работает, однако „не испытывает усталости, а только удовольствие“. Отмечает улучшение процессов припоминания. (…) Полностью критичен к своему состоянию. Тяготится больничной обстановкой. (…) Спит достаточно, сон освежающий.»
Владимир Ивасюк был выписан из больницы 6 июня 1977 г, т.е. его пребывание в стенах специализированного учреждения растянулось на 49 суток! Изрядный срок, насыщенный как физическими страданиями, так и тяжёлыми эмоциональными переживаниями. Можно не сомневаться, что после выписки Владимир постоянно возвращался в мыслях к опыту своего пребывания в ЛОПБ.
Обложки пластинок – гигантов с записями песен Владимира Ивасюка. К середине 1970-х гг композитор добился общенародной любви и фантастического для своего возраста творческого успеха. Казалось, перед ним были открыты все пути, в принципе, он мог бы заниматься чем хотел, например, сосредоточиться на композиторской работе или создать собственную музыкальную группу, или напротив – гастролировать с уже сложившимися коллективами… Но у молодого успешного композитора обнаружился враг, в наличие которого сложнее всего было поверить – его собственное здоровье. Не будет ошибкой сказать, что главным врагом Ивасюка оказался сам же Ивасюк…
Он получил очень редкий жизненный опыт: будучи дипломированным врачом, Владимир имел возможность профессионально изучать нервные и психические заболевания, а став пациентом психбольницы, смог посмотреть на мир глазами обитателя «психушки». Не зря же говорится, есть правда начальника, а есть правда подчиненного… Есть правда доктора, а есть – больного. По мнению автора, этот необычный опыт очень обогатил Владимира Ивасюка и подспудно влиял на логику его поведения в последние 2 года жизни. Совершенно неважно, знали об этом его близкие и друзья или не нет, вполне возможно, что сам Владимир никогда никому не признавался в том, насколько же пребывание в больнице его изменило. Но изменения его личности, безусловно, произошли. Автор нисколько не сомневается в том, что Владимир Ивасюк, будучи человеком талантливым, богато одарённым Природой, чувствовал и понимал происходившее с ним и вокруг него гораздо острее абсолютного большинства людей. И анализируя события 1979 г, нельзя забывать, что опыт специализированного лечения Владимир к тому времени уже получил… В «Приложении 3» к этой книге приводится фотокопия выписного эпикриза Владимира Ивасюка, каждый желающий может самостоятельно с ним ознакомиться без купюр.
Подводя итог истории пребывания Владимира Ивасюка в Львовской психиатрической больнице, имеет смысл высказать несколько соображений с ней связанных. Прежде всего, хочется обратить внимание на длительность госпитализации – более 1,5 месяцев. Одна только эта деталь убедительно ставит крест на домыслах о «покупке медсправки» для восстановления в консерватории. Так справки в Советском Союзе никто не покупал – это делалось намного проще. Советский Союз был весь пронизан коррупционными связями, рука мыла руку, блат решал всё, везде и всегда. Нынешние малолетние обличители «коррупции» даже близко не представляют, что значило жить в обществе всеобщего дефицита, в котором для приобретения благ и услуг непременно требовался «свой» человек – «свой» стоматолог, чтобы лечить зубы, «свой» гинеколог, чтобы сделать аборт, «свой» кассир в кассе «Аэрофлота», чтобы купить билет на самолёт в летний сезон, «свой» продавец в мебельном магазине, а также в «мясном», в «радиотоварах», в «галантерее»… В те времена почти обо всём можно было «договориться» в обход существующих правил и законов. Во всяком случае, о медицинских справках договориться можно было точно! Для человека, известного на всю страну, обласканного властью и не имеющего никаких материальных проблем, незачем было «заезжать в дурку» на 49 дней, чтобы получить заветный «больничный лист»!
Кроме того, если и был у Ивасюка резон покупать медсправку, то уж никак не из психлечебницы. Сам факт лечения в учреждении подобного профиля мог стать серьёзной проблемой при вступлении в ряды Союза композиторов. Ивасюк, будучи человеком неглупым, прекрасно понимал потенциальную опасность для своей будущей карьеры факта пребывания в психиатрической больнице.
То, что за 2 года до гибели Владимир Ивасюк столкнулся с серьёзным расстройством здоровья, спровоцировавшим суицидальные размышления и подавленное настроение, является серьёзным доводом в пользу того, что смерть талантливого композитора в петле явилась следствием добровольного выбора. Депрессии имеют свойство возвращаться и творческие личности обычно демонстрируют стрессоустойчивость куда ниже, чем рядовые обыватели. Сам образ жизни и род занятий творческого человека является следствием его особой ранимости и необычной эмпатии. Равнодушные люди не пишут стихи и не сочиняют музыку! Просто потому, что им это не дано…
«Он шёл в направлении автобусной станции (…)»
Однако, если на этом автор остановит сейчас своё повествование, то поступит необъективно и не вполне честно, поскольку обстоятельства последних дней жизни Владимира Ивасюка рождают определенные вопросы и должны быть, безусловно разобраны. Существуют некоторые странности в рассказах о его последних днях и именно это обстоятельство превратило смерть композитора в городскую легенду и объект манипулирования общественным мнением.
Чтобы понять, что же именно и почему произошло в Брюховичском лесу, надлежит проанализировать чем занимался Владимир Ивасюк в последние дни своей жизни и куда, как и почему он исчез в апреле 1979 г?
Утром 30 мая 1979 г зампрокурора Шевченковского района г. Львова Гнатив провёл допрос Софии Ивановны Ивасюк, матери композитора. Это один из важнейших документов следствия, поскольку София Ивановна, как мы увидим, была хорошо информирована об обстоятельствах жизни сына и её следовало считать одним из важнейших свидетелей. Допрос начался в 10:30, а закончился в 14:00, т.е. продолжался он около 3,5 часов. Это немало, Софии Ивановне было что сказать и её показания заняли 15 листов. Этот текст очень насыщен информационно, воспроизвести который полностью в формате даже документального повествования никак не получится, но остановиться на его важнейших фрагментах совершенно необходимо. Любопытные открытия начинаются прямо с первого листа протокола, приведём его целиком, дабы никто не упрекнул автора в неверном прочтении написанного рукой следователя Гнатива Е. И.
Первый лист протокола допроса Софии Ивановны Ивасюк.
Из анкеты можно видеть, что мама композитора вступила в коммунистическую партию в возрасте 20 лет. Случилось это в 1942 г, во время Великой Отечественной войны. То есть, это советский человек до мозга костей, ибо в военное время люди вступали в ВКП (б) не за карьеру. Время было военное, тяжёлое и страшное даже в тылу. По партийной мобилизации можно было и на фронт внезапно уехать, и на завод, и на стройку народного хозяйства… Особых «плюшек» в ту суровую годину рядовые члены партии не получали, а вот спроса с них было много больше, чем с рядовых обывателей. Так что София Ивановна, уверен, пошла в ВКП (б) не за доппаёк и не за толстый бутерброд, а за идею, за братство народов, за интернационализм, за победу Советского народа над фашистской Германией – именно за это, а не за что-то иное… Думается, что и воспитание будущему композитору она дала соответствующее.
Это очень интересно, поскольку её муж – Михаил Григорьевич, отец Владимира – был судим советским судом и некоторое время провёл в лагерях. Сейчас некоторыми жителями Украины сие трактуется как свидетельство некоей «оппозиционности» Советской власти всей семьи Ивасюк, дескать, не мог настоящий украинец, сознающий собственную «украинскую идентичность», быть советским человеком. Это, конечно, посыл очень лукавый и даже вздорный. «Ходка» в ГУЛАГ не помешала отцу композитора стать официально признанным писателем, членом творческого союза, и работать преподавателем истории в университете. Да и мама Владимира тоже работала преподавателем до тех самым пор, пока не вышла на пенсию. Если бы у Советской власти имелись претензии к родителям Владимира Ивасюка, то его мама не была бы членом КПСС с более чем 30-летним стажем, а папа не издавал бы свои книги и не читал бы лекции в университете. Когда Советская власть хотела подавить инакомыслие, то поступала просто и без особых затей – изгоняла неугодного из общества. Примерно так, как это было проделано с Бродским, Даниэлем, Солженицыным и многими другими диссидентами…
С Ивасюками, как видим, ничего подобного не случилось. Случилось прямо обратное – люди работали, реализовывали себя, причём делали это показательно успешно. Перед нами достойные члены Советского общества. Можно даже сказать, образцовые!
Дальше становится только интереснее. Читаем самое начало протокола, посвященное юности Владимира: «Ивасюк Владимир родился в г. Кицман (так в протоколе, в современной Украине город называют Кицмань, а в досоветские времена название города записывалось как Kocman или Kotcman – прим. А.Р.) Черновицкой области, где окончил 10 классов. В августе 1966 года семья переехала в г. Черновцы. Володя после окончания школы работал один год на заводе „Легмаш“ слесарем. В 1967 году Володя поступил учиться в Черновицкий мединститут. В г. Кицмане он закончил детскую музыкальную 8-летнюю школу. Вся учёба у него проходила на отлично.»
Очень интересный текст, но не тем, что в нём написано, а тем, что в протокол не попало. А отражения в нём не нашла весьма любопытная история, связанная с исключением Владимира из комсомола во время его обучения в 10 классе. Причиной для столь сурового по тем временам наказания явилась дурацкая выходка группы школьников, в числе которых был и Володя, сбросивших с постамента бюст Ленина в городском парке. При падении от бюста откололся нос. Получилось хулиганство, сопряженное с вандализмом. Или, наоборот, вандализм с хулиганством.
Пока тянулось разбирательство, Владимир закончил школу и поступил в мединститут. Но к 1 сентября за своё участие в опрокидывании бюста «вождя мирового пролетариата» он оказался исключён из рядов ВЛКСМ, о чём не поставил в известность ректорат. Видимо, надеялся, что о приключившейся с ним неприятности никто в ВУЗе не узнает. Ан нет, узнали! Поэтому 1 сентября его с позором отчислили из института. Ибо советский студент обязательно должен был быть комсомольцем, точнее говоря, у «не комсомольцев» документы в советски ВУЗы попросту не принимали. Если быть совсем точным, то автору известен всего 1 случай (!), когда у выпускника школы, не ставшего членом ВЛКСМ, приёмная комиссия ВУЗа приняла документы и допустила к вступительным экзаменам. Речь идёт о хорошем спортсмене, призёре юниорского чемпионата Ленинграда, о котором ходатайствовали на весьма высоком уровне. Поэтому к экзаменам его допустили, но с категорическим условием его вступления в ВЛКСМ сразу же после поступления. Так и получилось – в институт он поступил и буквально в сентябре или октябре записался в комсомол. История, кстати, совершенно исключительная для Советской поры…
В Сети можно отыскать фотографию постамента, на котором стоял бюст Ленина, сброшенный Ивасюком с сотоварищами. Самого бюста, понятное дело, давно нет, хотя именно его сохранить как раз имело бы смысл, ибо памятник был с историей. Впрочем, наши «небратья» идут столь самобытным путём декоммунизации, переиначивая историю, выдумывая басни и насаждая мифы, что мы вряд ли поймём когда-либо подлинную логику их поступков.
Возвращаемся к истории жизни Ивасюка. Именно после отчисления из медицинского института Владимир пошёл работать на завод «Легмаш». Думается, одна из причин, почему он стал рабочим – это необходимость добиться восстановления в рядах ВЛКСМ. Считалось, что рабочие коллективы – это кузницы кадров Партии и комсомола. Коммунисты искренне верили в собственные догматы о «пролетариате, как передовом классе» и всячески вовлекали рабочих в политическую работу. Прямо скажем, получалось это у идеологов КПСС не очень хорошо, авторитет Партии в обществе неуклонно падал на протяжении 1960-1980-х гг, что и привело в конечном итоге к её буржуазному перерождению. Тем не менее, следует признать, что партийно-комсомольская карьера выходцев из рабочих коллективов была максимально облегчена (чего нельзя сказать о представителях творческой и технической интеллигенции – последних в Коммунистической партии не очень-то жаловали). Владимир Ивасюк, отработал на «Легмаше» менее года, вновь вступил в ряды ВЛКСМ и повторно поступил в медицинский институт.
Такая вот любопытная история, о которой София Ивановна на допросе в прокуратуре ничего не сказала. Почему? Неужели скрыла от допрашивавшего его следователя? Думается, нет, София Ивановна была человеком старой закваски, повидавшей и войну, и сталинские времена, такая женщина не стала бы в кабинете прокурора наводить тень на плетень. Не сомневаюсь, что она рассказала историю про отколотый у бюста нос и исключение Володи из комсомола со всеми необходимыми деталями, но… сага сия интереса у следователя не вызвала. И даже понятно почему: он посчитал, что события 1966 г никак не связаны со смертью Владимира Ивасюка весной 1979 г.
Почему это важно и почему на всех этих деталях сейчас сделан акцент? Да потому, что подобное поведение следователя ясно указывает на превалирование основной версии расследования, никак не связанной с возможным диссидентством композитора, над всеми остальными. Следует ясно понимать, что возможная оппозиционность Ивасюка позволяла прокуратуре очень правильно с идеологической точки зрения обыграть версию убийства. Например, в таком ключе: молодой, оппозиционно настроенный композитор разочаровался в местечковом национализме, попытался порвать с диссидентскими идеологами, но те расправились с ним! Логичная версия? Логичная, почему нет! Ведь убивали же украинские националисты представителей коммунистической интеллигенции, того же Ярослава Галана, писателя и публициста, убили же!
С точки зрения коммунистической идеологии обвинить в убийстве Владимира Ивасюка украинских националистов представлялось в высшей степени разумным. Однако, как хорошо видно из протокола допроса матери композитора, следствие в этом направлении вообще не «копало». Почему? Да потому, что к 30 мая 1979 г версия убийства прокуратурой всерьёз уже не рассматривалась.
Далее в протоколе допроса Софии Ивановны следует пересказ основных этапов жизни Владимира Ивасюка – перевод из Черновицкого мединститута во Львовский, творческие успехи, обучение в консерватории, поездка в польский Сопот в составе советской делегации и т. п. Все эти детали в той или иной степени читателю уже известны, кроме того, они с разной степенью полноты описаны различными ресурсами в интернете, так что не станем особо останавливаться на них.
Но всё же одна деталь заслуживает быть упомянутой. София Ивановна сообщает следователю Гнативу: «В 1973 г Володе была предоставлена квартира на ул. Маяковского».
По меркам советской эпохи квартира в областном центре – это серьёзный жизненный успех. Напомним, что Владимиру Ивасюку на тот момент было всего-то 24 года! Очень немногим в Советском Союзе в таком возрасте предоставлялась отдельная жилплощадь. Даже молодые офицеры с семьями, прибывая к месту службы, могли рассчитывать лишь на общежития или «коммуналки». «Коммунальная квартира» вообще считалась нормальным жильём, например, даже ко времени крушения Советского Союза в 1991 г в таких катакомбах проживало 43% жителей Ленинграда. И ничего – никому из Власть предержащих не приходила в голову мысль необходимости о расселении этого позорища и уничтожения самого понятия «коммунальной квартиры» как унижающей человеческое достоинство.
Булгаков как-то заметил. что квартирный вопрос испортил москвичей, так вот, на самом деле он испортил не только москвичей, но и весь советский народ. А совсем ещё молодой Владимир Ивасюк, как видим, получил от городских властей эту высшую по меркам того времени привилегию – отдельную квартиру вне очереди. Причём, вполне заслуженно – за свой талант, за выдающийся творческий успех…
Разумеется, следователя интересовал вопрос о состоянии композитора после лечения во Львовской областной психиатрической больнице. Ответ матери заслуживает полного цитирования: «Там (т.е. во Львове после лечения – прим. А.Р.) он работал, мы его часто забирали домой. Он мне рассказывал, что ему в больнице легче, т.к. он может спать, а дома у него была бессонница, т.к. он работал по ночам. В сентябре 1977 г я приехала к сыну (из Черновцов во Львов – прим. А.Р.) и жила с ним, чтобы он не был в одиночестве и помогать сготовить пищу, постирать, убрать квартиру. (…) Из друзей по учёбе к Володе заходил Саша Левкович, с которым они учились. С другими ребятами из консерватории он не дружил, хотя заходили к нему.»
Сказанное представляется очень важным. Из слов матери можно заключить, что после лечения в ЛОПБ бессонница к Владимиру опять вернулась. Сложно понять, идёт ли речь об эпизодических расстройствах сна или же каких-то системных сбоях, обусловленных погодными факторами, стресcами или чем-то ещё… Странно, что следователь не задал уточняющий вопрос, он прямо просится в этом месте! Тем не менее, сказано вполне достаточно, ясно, что образ жизни Владимира – «работал по ночам», по словам матери – действовал разрушающе на его нервную систему, что привело к повторному появлению проблем со сном. Нельзя не отметить и упоминания о Саше Левковиче, единственном друге Владимира. В принципе, дружба людей творческих профессий – явление довольно редкое, даже нетипичное, поскольку в той среде слишком много зависти и злобы. Люди могут в глаза говорить комплименты, пить вместе коньяк и фотографироваться в обнимку, но в душе при этом ненавидеть друг друга искренне и безгранично. Слова матери, а выглядит её оценка психологически достоверной, свидетельствуют об одиночестве Владимира и возможном недостатке психологической поддержки со стороны окружающих.
И вот тут мы плавно переходим к весьма важной теме отношений Владимира с женщинами, ибо для любого гетеросексуального мужчины эта сфера отношений исключительно важна. Вот как София Ивановна высказалась на сей счёт: «Первая любовь у Володи была с заслуженной артисткой УССР Шкуркиной Людмилой, солисткой Днепропетровского драмтеатра. (…) Прошлое лето они провели вместе в г. Черновцы. Всё шло к тому, что они поженятся.»
Людмила Шкуркина (фотография слева). Владимир Ивасюк с Людмилой Шкуркиной в Черновцах летом 1978 г (фотография справа).
Этим серьёзным намерениям ничуть не мешали иные интрижки. А именно: «Во Львове Володя дружил с Жуковой Таней. Эта дружба тянется (в настоящем времени, так в протоколе – прим. А.Р.) около 6 лет с перерывами. Перед его болезнью она оставила его. После его болезни они снова встречались. При мне она никогда не приходила домой к Володе. Когда меня не было, то она приходила и ночевала с Володей. Об этом говорила соседка Казимирская Стефания, которая живёт в 14 квартире. Володя и Жукова не говорили мне, что они хотят пожениться. Иногда звонила Светлана Федорченко – подруга Жуковой. Она интересовалась Володей. Я думаю, что Жукова использовала Свету для связей с Володей. О других девушках я не знаю, с которыми мог дружить Володя.»
Это, так сказать, установочная часть. Теперь ближе к событиям 1979 г: «4 марта 1979 г день рождения Володи мы отметили в семейном кругу в г. Черновцах. 5 марта позвали его девушки в г. Львове и в кругу 7 девушек отметил день рождения у Тани и Светланы дома. Об этом говорил Володя мне и даже принёс половину калача.» Странная немного компания – 7 девушек и 1 мужчина – ну да ладно, почему бы нет, собственно?
Далее допрос плавно переместился к событиям апреля 1979 г. С 18 по 23 число в г. Хмельницкий проходил конкурс молодых эстрадных музыкантов, на котором Ивасюк присутствовал в качестве члена жюри. Согласно показаниям матери, он благополучно возвратился во Львов. Итак, слово Софии Ивановне: «Володя приехал с конкурса поездом 24 апреля в 8 час. 30 минут, зашёл в квартиру. Он рассказал, что у жюри было много работы. Он побрился, помылся, позавтракал. Без 10 минут 10 часов Володя 24 апреля 1979 года вышел из квартиры. Он взял с собой портфель с нотами и тетрадями и ушёл. Одет он был в джинсовом костюме, рубашку типа кофточки и одел белый плащ. (…) Он сказал, что идёт в консерваторию. Настроение у него было нормальное, бодрое, никакого неудовольствия по поводу конкурса в г. Хмельницке он не высказывал. Говорил, что хорошо выступила (неразборчиво прим. А.Р.) Львовский ансамбль.»
Эта деталь очень важна и вот почему. Среди людей, интересовавшихся обстоятельствами гибели Владимира Ивасюка, укоренилось представление, будто Власть третировала и всячески ущемляла талантливого композитора. Но вот перед нами реальная ситуация – с 18 по 23 апреля в г. Хмельницкий запланирован конкурс молодых музыкантов и Владимир Ивасюк действительно выдвигается в члены жюри. То есть композитор априори признаётся авторитетным и высококлассным музыкантом, чей уровень был заведомо выше среднего уровня рядовых конкурсантов. Какое же здесь унижение?! Наоборот, перед нами проявление всеобщего признания его творческого успеха и компетентности! И слова матери о том, что настроение у сына после возвращения из Хмельницого «было нормальное», весомо подкрепляют сказанное выше. И сам Владимир отнюдь не чувствовал себя обиженным.
Что было далее? По словам Софии Ивановны события разворачивались следующим образом: «Около часа дня Володя пришёл домой. Я была дома. Я зашла в его комнату. Он, не раздеваясь, взял ноты, а какие – я не видела. Однако я видела, что он положил в портфель ноты. Мне он сказал, что идёт ещё в консерваторию, не раздеваясь. (так в оригинале – прим. А.Р.) Он не спешил. Володя не кушал и я ему не предлагал кушать, т.к. видела, что ему нужно идти. Я спросила у него, будет ли он через час дома? Он ответил, что будет. Дословно он сказал: „Да, буду“. Я не смотрела на дорогу, ушёл ли Володя пешком или уехал на чём-то». Фактически речь идёт о последней встрече матери с сыном. Более София Ивановна живым Владимира не увидит.
Итак, мы знаем, что при нём был портфель, а в портфеле – ноты. Неизвестно какие, но точно известно, что ноты были. Хорошо, а что с деньгами? Вот показания матери на сей счёт: «Утром, когда Володя уходил, то я видела как он брал из портмоне, в каком лежало 30 руб, 10 руб., а остальные 20 руб. остались. Когда Володя ездил в г. Хмельницкий, то брал с собой 50 руб, из которых, как я поняла, 30 руб привёз <обратно – прим. А.Р.>».
Понятно, с деньгами в первом приближении разобрались. Как развивались события далее?
Процитируем показания Софии Ивановны: «Как Володя ушёл около часа дня, так домой не возвратился. У Володи в 18:30 должна была быть вечерняя пара у профессора Сиковича (? – фамилия плохо читается, возможно, написана здесь с ошибкой – прим. А.Р.). Я подумала, что он остался в консерватории. Обычно он приходил с этой пары около 21 часа. В этот день он не пришёл домой и не позвонил. Это меня удивило, т. к. Володя всегда звонил и говорил, где он находится. На следующее утро 25 апреля я подумала, что он переночевал у Тани и пойдёт на занятия. Я подошла к консерватории, встретила у входа Марийку с 4 курса композиторского отделения и спросила за Володю. Она ответила, что 24 апреля она Володю не видела. Там я увидела Мазепу. Он сказал, что не видел его 24 апреля. Я тогда позвонила Гале и предложила <ей> позвонить Жуковой, чтобы она узнала у неё, был ли Володя у неё. Жукова ей ответила, что Володи <у неё> нет и что она сама ожидает его. 23 апреля во второй половине дня Жукова спрашивала, приехал ли Володя? Я ей ответила: „Кому это я должна отчёт давать?“, т.к. она не представилась. Таня больше не звонила. Зато 24 апреля звонила несколько раз Света, спрашивала несколько раз Володю.»
Далее она рассказала, как 26 или 27 апреля – точную дату позабыла – подавала заявление в отделение милиции и к ней на дом являлся сотрудник милиции для опроса. Далее протокол стал несколько «рваным», начались прыжки с темы на темы, обусловленные, видимо, тем, что София Ивановна принялась отвечать на строго конкретные вопросы следователя.
Некоторые уточнения, сделанные ею, довольно любопытны и заслуживают быть упомянутыми. Например, она сообщила, что ей «ничего не известно о том, что Володя не проходил на конкурс» (речь шла не о конкурсе молодых исполнителей в Хмельницком, а другом – республиканского уровня, приуроченному к 60-летию ВЛКСМ, о чём в своём месте ещё будет сказано). Интересно и другое уточнение: «В консерватории Володю готовили в партию». Это к вопросу о мнимом «диссидентстве» и «инакомыслии» Владимира. Никто бы диссидента в КПСС рекомендовать не стал бы!
