скачать книгу бесплатно
Удалив из ямы мусор, рабочий попробовал дно ямы лопатой – оно показалось необычно мягким. Это выглядело так, словно обнажившийся грунт не являлся истинным дном – он лишь маскировал нечто, находившееся ниже. Аккуратно сняв слой земли толщиной примерно в штык лопаты, рабочий на глазах изумлённого шерифа и Элси Хелгелейна поднял наверх сначала человеческую руку, отделённую от торса в области плеча, затем мужскую голову, потом ногу… Рабочий в одиночку не смог поднять на поверхность человеческий торс, поэтому пришлось звать на помощь людей, работавших в это время на развалинах дома.
Поднятую из ямы мужскую голову Элси Хелгелейн опознал сразу же – она принадлежала его пропавшему брату.
Во многих американских источниках утверждается, что мужская голова на этой фотографии является той самой, что была найдена 5 мая 1908 года в мусорной яме на территории фермы Белль Ганес. У автора есть некоторые сомнения в справедливости этого утверждения. Дело заключается в том, что в начале XX-го столетия американские власти крайне негативно относились к фотографированию трупов, прежде всего тех, которые могли быть опознаны по фотографиям. Считалось, что такие фотоснимки не имеют криминалистической ценности и являются грубым вторжением в частную жизнь потерпевшего и его близких. Кроме того, на руке, удерживающей голову в вертикальном положении, можно видеть резиновую перчатку, в то время как в начале XX-го столетия патанатомы такими аксессуарами не пользовались. И вообще, первые резиновые перчатки были толстыми и грубыми, очень похожими на те, которыми сейчас пользуются электрики, работающие под напряжением. Тем не менее снимок этот даёт, в общем, правильное представление о том, как выглядела голова Эндрю Хелгелейна сразу после извлечения на поверхность земли – грязь в волосах, во рту и ушах, черты лица почти неразличимы. Перед официальным опознанием головы надлежало провести определённую подготовку, но Элси заявил, что опознал черты лица брата безо всякой подготовки, едва посмотрев на отрубленную голову.
В течение четверти часа из мусорной ямы были извлечены все части человеческого тела – руки, ноги, торс – но под ним оказались фрагменты второго трупа! Это тело также было расчленено на крупные части. Когда их подняли наверх и сложили приблизительно так, как они располагались при жизни, стало ясно, что в яме находился труп девочки-подростка в возрасте 12—15 лет. И хотя до официального опознания требовалось провести определённые подготовительные работы, у присутствовавших в тот момент возле ямы людей практически не было сомнений в том, что обнаружен труп Дженни Олсен. Той самой падчерицы Белль Ганес, что должна была стать её наследницей и по всеобщему мнению находилась на обучении в католическом пансионе для девочек в Калифорнии.
А ведь легенду об отъезде Дженни Олсен «запустила» сама же Белль Ганес! И она рассказывала об этом на протяжении нескольких месяцев, зная, что девочка никуда не уехала и её расчлененное тело находится на дне мусорной ямы на удалении 70 метров от дома… Что же это всё могло значить?
Шериф Смутцер немедленно отправил одного из своих помощников в Ла-Порт с задачей оповестить о чудовищных находках коронера Чарльза Мэка (Charles S. Mack), окружного прокурора Ральфа Смита, мэра Лэмюэля Дэрроу (Lemuel Darrow), а также губернатора штата Фрэнка Хэнли (Frank Hanly) и кого-нибудь из местных газетчиков, неважно даже, кого именно. Газетчикам было достаточно бросить кость, а дальше они безо всяких понуканий оповестили бы всю страну самостоятельно.
Шериф желал максимальной огласки истории, приключившейся на ферме Белль Ганес, и определённый резон в выборе подобной стратегии, безусловно, имелся. Чем больше людей будут осведомлены о подозрениях, связанных как с самой владелицей фермы, так и её любовником Лэмпхиаром, тем больше окажется вероятность появления ценных свидетелей. Они-то и помогут пролить свет на все загадки непонятного криминального клубка! Кроме того, если Белль Ганес действительно жива и где-то скрывается от Закона, то именно бдительность сограждан поможет её изобличению – так что максимальная огласка была не просто желательна, а прямо-таки необходима.
Однако выбранная шерифом тактика имела серьёзный изъян, который проявился неожиданно быстро – уже в первые часы с момента обнаружения двух расчленённых трупов. К вечеру 5 мая на ферму Белль Ганес явилось несколько сотен жителей округа Ла-Порт, желавших лично понаблюдать за проведением расследования и, выражаясь метафорически, своими руками прикоснуться к рождающейся общенациональной сенсации. Причём все эти люди явились лишь потому, что услышали информацию, передававшуюся покуда из уст в уста. А вот когда 6 мая вышли утренние газеты…
Одно из первых газетных сообщений в утреннем номере от 6 мая, уведомлявшее читателей об обнаружении на ферме Белль Ганес новых трупов. В этот и последующие дни информация о возможной причастности исчезнувшей хозяйки фермы к убийствам собственных детей и женихов заполнила американскую прессу. Начиная с 6 мая в Ла-Порт потянулись тысячи жителей соседних штатов и крупных соседних городов – Чикаго, Индианаполиса, Детройта и других – рассчитывавших лично увидеть сгоревшие руины «дома смерти».
А вот когда вышли первые газеты, всё стало стократ хуже.
На следующий день – то есть 6 мая – счёт зевакам пошёл на тысячи. С поездов, приходивших в Ла-Порт со всех направлений – юга, востока и запада – вываливались толпы совершено ошалевших мужчин и женщин, бросавшихся к местным жителям с единственным вопросом «как пройти на ферму Ганес?» и мчавшихся в указанном направлении буквально бегом. Ажиотаж возник совершенно немыслимый – в городе за несколько часов оказались сданы все комнаты, чуланы, чердаки и летние кухни, после чего настала очередь отдельных углов и раскладушек. 6-го мая число зевак, явившихся на ферму, по оценкам газетчиков, составило 7—8 тысяч, на следующий день их количество превысило 10 тысяч, а 8 мая – уже 15 тысяч! От центра Ла-Порта к ферме и обратно циркулировал непрерывный человеческий поток, словно на демонстрации 1 мая. Людской вал был таков, что работы на ферме 8 мая пришлось остановить – шерифу и его людям просто невозможно было заниматься своим делом на глазах огромной толпы.
Ситуацию лишь немного разрядил сильный циклон, обрушившийся на округ Ла-Порт 9 мая. На следующий день непогода усилилась, а 11 мая начался настоящий шторм. Теперь работу пришлось остановить уже не из-за присутствия людей, а в силу буйства природы.
Впрочем, сейчас мы очень сильно забежали вперёд, а делать этого не следует ввиду того, что до 11 мая произошёл ряд весьма важных событий, о которых нельзя не сказать.
Прежде всего необходимо остановиться на описании ситуации, в которой оказался Рэй Лэмпхиар после продолжительного и изнурительного допроса 28 апреля. Вкратце о сути сделанных им тогда заявлений упоминалось выше, однако этим рассказ Лэмпхиара не ограничился. По крайней мере на этом впоследствии настаивал помощник шерифа Уилльям Анстисс (William E. Anstiss), находившийся при подозреваемом почти безотлучно. Помощник нёс ответственность за жизнь и безопасность Лэмпхиара, а потому вместе с ним принимал пищу и иногда даже оставался ночевать в окружной тюрьме. В течение первой недели пребывания Рэя под стражей Уилльям много общался с задержанным. Анстисс сообщил шерифу Смутцеру о том, что Рэй «почти признался» в убийстве бывшей любовницы Белль Ганес, но от официального заявления его удерживает лишь то, что подобное признание расстроит его – Лэмпхиара – горячо любимую матушку. Однако этим откровения подозреваемого не ограничились. Если верить помощнику шерифа, то Лэмпхиар рассказал ему, будто видел, как Белль Ганес убила ненавистного ему Эндрю Хелгелейна, причём рассказ этот якобы прозвучал ранее 5 мая, то есть до того, как расчленённое тело богатого фермера из Южной Дакоты было найдено.
В этом месте автор сразу считает нужным заметить, что россказни Анстисса об откровениях Лэмпхиара, считает совершеннейшей небылицей, не заслуживающей доверия. Помощник шерифа старательно делал карьеру и, уж простите автору ехидство, стремился быть святее Папы Римского. Всего 6-ю годами ранее Анстисс занял совершенно незначительную должность городского маршала Ла-Порта, затем оставил её и записался в службу шерифа, после чего сделался помощником Альберта Смутцера. По прошествии нескольких лет Уилльям занял должность шерифа – это случилось как раз после ранения Альберта в марте 1914 года, о чём упоминалось ранее. На посту окружного шерифа Уилльям Анстисс отметился летом 1922 года совершенно нелепейшей историей с разрешением, отменой, новым разрешением и новой отменой боксёрского поединка между Бенни Леонардом (Benny Leonard) и Роки Канзасом (Rocky Kansas). История бокса нас сейчас совершенно не интересует, но скандальная возня вокруг поединка, в которую был вынужден в конечном итоге вмешаться губернатор штата, весьма показательна как пример неспособности Уилльяма Анстисса работать тихо и эффективно.
У автора сложилось впечатление, что помощник шерифа был человеком себялюбивым и склонным выпячивать собственные заслуги по поводу и без повода. Между тем таким людям работать в правоохранительных органах противопоказано. Анстисс, быстро сообразив, что «дело Ганес» станет сенсацией и может прославить всех причастных к нему, постарался выпятить собственную роль в расследовании, которая на самом деле была более чем скромной.
Помимо личности помощника шерифа – человека малосимпатичного и не внушающего доверия – есть и другое соображение в пользу того, что Рэй Лэмпхиар не изливал душу Уилльяму Анстиссу и, по-видимому, вообще говорил с ним очень мало. Если вообще говорил. Дело заключалось в том, что Рэй попал в окружную тюрьму в очень плохом физическом состоянии. Уже 28 апреля бедолага был сильно не в себе, в ходе допроса он просил налить ему виски, дать морфия, чтобы он мог уснуть, разрешить выкурить «косячок», чтобы прийти в себя… Ему ничего не давали и ничего не разрешали, а потому дальше стало только хуже. У Рэя началась «ломка». А человек в таком состоянии не может есть омлет с беконом – даже если это вкусный омлет и вкусный бекон и угощает его помощник шерифа!
Наркоман или алкоголик, находящийся в состоянии «синдрома отмены», к продуктивному взаимодействию с окружающими неспособен. Именно по этой причине россказни Анстисса о том, будто Рэй Лэмпхиар расслабленно болтал с ним после сытного ужина, выглядят совершенно недостоверно. Скорее всего, он пил воду, ничего не ел, метался по камере из угла в угол и не мог уснуть. И разговоры «за жизнь» он с помощником шерифа не вёл точно. В своём месте мы приведём цитату журналиста, видевшего Рэя в день ареста и через несколько месяцев – это очень хорошее свидетельство, подтверждающее правоту сказанного выше.
Наконец, существует ещё весьма здравое возражение против возможности неких признаний Рэя Лэмпхиара помощнику шерифа Анстиссу. Мать и родная сестра задержанного озаботились поиском адвоката, и таковой очень быстро нашёлся. Им стал молодой адвокат Генри Уорден (H. W. Worden), который ввиду бедности женщин и очевидной сенсационности предстоящего дела согласился принять на себя защиту без гарантийного письма и предоплаты. Решение всех денежных вопросов с родственниками подозреваемого адвокат согласился перенести «на потом», то есть на время после суда, если таковой состоится, или освобождения Рэя Лэмпхиара из-под стражи и снятия с него обвинений. Нельзя не признать того, что Уорден предложил весьма щадящие и даже милостивые условия.
Адвокат Уорден был молод и не успел заработать себе имя на профессиональном поприще. Но, как это часто бывает с молодыми юристами, он принялся за дело добросовестно и с полной самоотдачей.
Уорден, явившийся в окружную тюрьму 1 мая, потребовал предоставить доступ к Рэю Лэмпхиару. Ему в этом было отказано со ссылкой на плохое самочувствие последнего – речь шла о той самой «ломке», что упоминалась чуть выше. На протяжении недели адвокат ежедневно являлся в тюрьму, добиваясь допуска к Рэю, и всякий раз ему в этом отказывали. По-видимому, отказы эти выглядели достаточно убедительно, во всяком случае мы знаем, что поначалу Уорден не угрожал шерифу вызовом в суд по «хабеас корпус».
«Хабеас корпус» – это довольно любопытная юридическая норма, восходящая к английскому средневековому праву. Смысл её заключается в том, что адвокат в случае незаконного удержания клиента под стражей может обратиться к дежурному судье с жалобой на действия представителей исполнительной власти. Судья, получив соответствующий запрос, немедленно вызывает должностное лицо, обвинённое в превышении власти, и требует обосновать законность лишения человека свободы. Если объяснения должностного лица будут сочтены неубедительными, либо таковое лицо вообще не явится в суд, судья своей властью оформляет судебный приказ об освобождении задержанного. Приказ этот безусловен и обязателен к исполнению, и начальник тюрьмы, получив его на руки, немедленно обязан освободить задержанного.
«Хабеас корпус» – это хорошая и весьма действенная норма, направленная за защиту личной свободы граждан, и в начале мая Уорден, если бы только обратился в окружной суд, с большой вероятностью смог бы добиться освобождения Рэя Лэмпхиара. Этого, однако, не случилось – начальнику окружной тюрьмы Риду и помощнику шерифа Анстиссу удалось заморочить адвокату голову какими-то правдоподобными объяснениями, и время было упущено. Начиная с 5 мая, то есть со времени обнаружения останков Хелгелейна и Дженни Олсен, адвокат, по-видимому, начал понимать, что его дурят.
8 мая Уорден заявил журналистам, которые к тому времени уже бегали по Ла-Порту несметными роями, что до сих пор так и не получил возможности увидеться со своим клиентом и служба шерифа, препятствуя этим контактам, грубо нарушает гражданские свободы. Развивая свою мысль, Уорден пообещал в ближайшее время подать в окружной суд требование о «хабеас корпус», и после того, как Рэй Лэмпхиар выйдет на свободу, журналисты получат возможность узнать историю его отношений с Белль Ганес из первых уст.
И действительно, на следующий день адвокат явился в здание окружного суда, где столкнулся в прокурором Ральфом (имя его обычно сокращалось до Роя) Смитом. Последний явился в суд с целью оформить ордер на арест Лэмпхиара, который до этого времени содержался в окружной тюрьме без ордера и формально имел статус задержанного, а не арестованного. Таким образом, судье не потребовалось вызывать должностное лицо, руководствуясь нормой «хабеас корпус» – это должностное лицо [в данном случае прокурор] явилось в суд по собственной инициативе.
Судья, ознакомившись с мотивировочной частью прокурорского прошения, тут же его удовлетворил, в результате чего подавать требование о «хабеас корпус» стало попросту бессмысленно – судья оценил доказательную базу правоохранительных органов и принял процессуальное решение.
В первые дни мая Лэмпхиар несколько раз допрашивался шерифом Смутцером. Рэй не отказывался отвечать на вопросы и не настаивал на вызове адвоката, он тогда, по-видимому, вообще не знал, что у него уже есть адвокат [а шериф ему об этом, разумеется, говорить не стал]. Подозреваемый продолжал отрицать свою причастность к пожару и объяснял своё появление на ферме стечением обстоятельств – он, кстати, от этой линии никогда не отходил и объяснений своих не менял.
Рассказывая о своём расставании с Белль Ганес, подозреваемый припомнил интересную деталь, о которой нельзя сейчас не сказать. Лэмпхиар не мог вспомнить точную дату расставания, но уверенно заявил, что в тот январский день он отправился выполнять поручение владелицы фермы, а именно – забрав из конюшни старую лошадь, он отвёл её на бойню в городе Мичиган-сити, расположенном в 15 км северо-западнее Ла-Порта. Владелец бойни хорошо знал Белль Ганес и рассчитывался с нею напрямую, он принял старую клячу, сделал об этом запись в журнале, но денег Лэмпхиару на руки не дал [строго говоря, он ничего ему давать и не должен был]. Оставив лошадь на бойне, Рэй возвращаться на ферму не стал, поскольку весь свой нехитрый скарб забрал с собою.
Разумеется, Лэмпхиару был задан вопрос о том, где в это время находились Белль Ганес и Эндрю Хелгелейн. Подозреваемый ответил, что не знает этого, поскольку «парочка голубков» куда-то уехала с самого утра. Именно перед отъездом хозяйка фермы и поручила Лэмпхиару отвести лошадь на бойню, что тот и сделал.
Этот рассказ люди шерифа попытались проверить. Они отыскали владельца колбасного цеха, занимавшегося забоем скота, и тот припомнил январский визит Лэмпхиара. Сверившись с записями в своём журнале, мужчина заявил, что Рэй появился примерно в 2 часа пополудни 14 января 1908 года, во вторник. То есть он подтвердил слова подозреваемого.
Разумеется, следствие интересовали вопросы, связанные со временем появления мусорной ямы, в которой были обнаружены останки Эндрю Хелгелейна и Дженни Олсен, а также тем, кто её выкопал. Представить женщину с лопатой в руках было сложно, даже для мужчины выкапывание ямы длиной 1,8 метра, шириной 0,9 метра и глубиной 1,2 метра представляло задачу не очень простую. Рэй Лэмпхиар категорически отверг своё участие в этой работе, и тогда интерес шерифа оказался обращён на Джозефа Мэксона – того самого батрака, что работал у Белль Ганес после ухода Рэя.
Джозеф Мэксон, работник на ферме Белль Ганес, нанятый после ухода Рэя Лэмпхиара 14 января 1908 года.
Спрошенный о происхождении ямы Мэксон спокойно признал, что именно он её и выкопал. Причём сделано это было не сразу по его приходу на работу, то есть не в середине января, а сравнительно недавно – в конце марта или даже в начале апреля, точную дату Мэксон назвать затруднился. Сказанное прозвучало неожиданно для «законников», поскольку это означало, что трупы Эндрю Хелгелейна и падчерицы хозяйки фермы не сразу попали в то место, где были найдены – некоторое время, причём довольно продолжительное, они хранились в ином тайнике. Но не это открытие оказалось самым удивительным в показаниях Мэксона. На вопрос о том, выкапывал ли он по поручению Белль Ганес другие ямы, подобные мусорной на пригорке у ручья, Мэксон, не раздумывая, ответил утвердительно. И сколько же? Аж 9!
Подозревая нечто очень нехорошее, шериф Смутцер попросил Мэксона показать места работы. Батрак сначала привёл шерифа и его людей к огороду, находившемуся рядом со сгоревшим домом, и показал 3 участка у ограды, где он около 6-ти недель назад выкапывал ямы. Теперь там находился ровный грунт, и ничто не указывало на то, что его некоторое время назад потревожили.
Но это было не всё! Кроме 3-х участков в огороде, Мэксон выкапывал ямы и на значительном удалении как от жилого дома, так и от той мусорной ямы, в которой были найдены расчленённые тела падчерицы и жениха Белль Ганес. Таких ям было 6, они находились западнее или северо-западнее сгоревшего жилого дома на удалении от него несколько более 100 метров.
Во всех местах, указанных Мэксоном, земля выглядела непотревоженной, однако проверив её плотность посредством втыкания лезвия ножа, шериф понял, что на самом деле дёрн снимали, а потом возвращали на место. То есть ямы должны были быть, но… кто-то явно озаботился их сокрытием! И это не могло не тревожить…
На вопрос шерифа Смутцера, видел ли Мэксон, что именно Белль Ганес помещала в эти ямы, батрак невозмутимо ответил, что несколько раз он подходил к ним и видел там всевозможный мусор – пустые бутылки, картофельную шелуху, рваные мешки, негодные для сжигания гнилые доски, ржавые гвозди, разное тряпьё и всякие иные отходы жизнедеятельности. По спокойной реакции Мэксона на этот вопрос можно было понять, что свидетель действительно не видел ничего подозрительного и явно не понимал причину необычных расспросов «законников».
Спокойная и даже незамутнённая реакция Джозефа Мэксона на обращённые к нему вопросы шерифа и его помощников очень помогла батраку. Если бы допрашивавшие заподозрили в его ответах некую недоговорённость или лукавство, то Мэксон с большой вероятностью мог бы превратиться во «второго Лэмпхиара». Ну, в самом деле, Рэя подозревали в поджоге, но кто доказал непричастность к этому Мэксона? Он утверждал, будто спал той ночью, но откуда это известно? Кто-то же должен был помогать Белль Ганес переносить части тел в яму, выкопанную Мэксоном. А откуда известно, что не сам же Мэксон этим и занимался? В общем, вопросов можно было задать множество, но батрак оказался до такой степени убедителен в своей бесхитростности, что Смутцер махнул рукой и… поверил ему.
Итак, к утру 6 мая «законники» узнали о существовании по меньшей мере 3-х ям в огороде и 6-ти – в дальней части территории фермы. Для их вскрытия была приглашена большая группа рабочих – до 15 человек – работа которых оплачивалась из бюджета округа. Около 10 часов утра землекопы приступили к своей работе. В это время жители близлежащих районов и округов, прочитавшие в утренних газетах об обнаруженных накануне расчленённых трупах Дженни Олсен и Эндрю Хелгелейна, уже подходили к ферме. Представьте только это шоу – люди только подходят к ферме и видят группу землекопов, выкапывающих 3 ямы в огороде! Там же трупы, наверное, иначе для чего эти ямы копать?! Можно прожить всю жизнь и не увидеть такого чуда, верно?!
Сенсации, однако, не приключилось. Ямы в огороде оказались пусты. Понятно было, что они явно существовали – на это указывало состояние грунта, но в земле ничего не оказалось… То есть вообще ничего.
Рабочий во время раскопки одной из ям, указанных Джозефом Мэксоном. Фотография сделана во второй половине дня 6 мая 1908 года.
Но сенсация произошла в другой части фермы – там, где находились 6 ям, указанных Мэксоном. Их раскапывали одну за другой на протяжении 6 и 7 мая. В 4-х из них были найдены человеческие останки. Часть из них были фрагментированы, то есть разделены на части, но имелись и целые. Не подлежало сомнению, что эти люди были убиты куда раньше Хелгелейна и Дженни Олсен, визуально опознать их было невозможно. Это были ещё не скелеты, а то, что современная судебная медицина определяет словосочетанием «скелетированные останки» – на них оставались куски плоти, сухожилия и у некоторых присутствовал даже волосяной покров головы.
Когда начались эти находки, коронер Мэк поручил врачам Уилкоксу и Осборну, уже работавшим в рамках проводимого расследования, отложить все дела и мчаться на ферму. Однако, посчитав, что 2-х специалистов будет недостаточно, коронер привлёк к работе третьего врача – Уилльяма Майера (J. William Myer). Тот считался одним из лучших практикующих врачей штата и признавался большим специалистом по патанатомии. Авторитет Майера в учёных кругах весьма выразительно демонстрирует тот факт, что в ноябре 1905 года он был включён в состав делегации от Индианы на съезде американских врачей в городе Сан-Антонио, штат Техас, где выступал с докладом и оглашал приветственную речь высокому собранию.
Для начала коронер поручил Майеру изучить расчленённые останки Эндрю Хелгелейна Дженни Олсен и высказаться о причине и времени наступления смерти. Майер отметил его относительно хорошую сохранность, которая, скорее всего, объяснялась тем, что тело почти всё время после наступления смерти находилось в холодном месте. Правда, Майер сразу же оговорился, что хорошая сохранность плоти могла объясняться высоким содержанием в тканях металлических ядов – к таковым относились мышьяк, сурьма, соединения свинца. В своём заключении Майер констатировал, что» (…) сердце, лёгкие, кишечник могут быть охарактеризованы как находящиеся в полном порядке или почти в полном порядке» (дословно:» (…) the heart, lungs, intestines and other parts of the dismembered corpse, all of which were found to be in a state or almost perfect preservation». ). В слизистых оболочках трупа Майер обнаружил точечные кровоизлияния (так называемые «пятна Тардье») – их присутствие соответствовало клинической картине смерти от асфиксии.
Однако Майер не стал настаивать на том, что смерть Эндрю Хелгелейна явилась следствием удушения, поскольку знал, что некоторые яды, воздействующие на дыхательный центр человека, приводят к появлению схожих признаков. Поэтому эксперт посчитал правильным рекомендовать службе коронера озаботиться проведением токсикологической экспертизы.
Что касается времени наступления смерти, то эксперт определил таковую в широких пределах от 2-х до 4-х месяцев, указав на невозможность более точной датировки из-за неопределённости в вопросе, касающемся условий сохранения расчленённого тела. Говоря же о времени расчленения, доктор Майер уверенно заявил, что разделение трупа на фрагменты производилось спустя некоторое время после наступления смерти. Фрагментирование осуществлялось без использования каких-либо особых инструментов, по-видимому, все манипуляции были проделаны обычным топором и они не потребовали от преступника каких-либо специальных знаний или затраты больших усилий. Потеря крови, имевшая место при разрубании тела, объективно способствовала лучшей сохранности мягких тканей, хотя преступник явно этого не желал.
Уилльям Майер являлся одним из 3-х врачей, исполнявших обязанности судмедэкспертов во время расследования убийств на ферме Белль Ганес в Ла-Порте. Хотя он присоединился к следствию уже после проведения судебно-медицинских вскрытий тел, найденных на пожаре, все вопросы по судебно-медицинской части пресса обычно адресовала именно ему.
В одной из рук Хелгелейна судмедэксперт обнаружил зажатый между пальцами клок коротких каштановых волос, которые цветом и длиной соответствовали волосам Рэя Лэмпхиара. Это открытие было сочтено важным доводом в пользу виновности арестованного батрака, хотя, если рассуждать объективно, ценность данной улики осторожный следователь должен был поставить под сомнение [волосы могли быть умышленно вложены в ладонь для наведения следствия на ложный след].
Ну, подумайте сами – убийца провёл довольно много времени с трупом Хелгелейна. Он не просто убил фермера, бросил тело на дно безымянного болота и забыл о нём думать – нет! – он действовал совершенно иначе. Он убил Хелгелейна, раздел его и озаботился полным уничтожением одежды, которая никогда не была найдена. Убийца расчленил труп и спрятал его части в некоем тайном месте, где они оставались до марта месяца – то есть того времени, когда Джозеф Мэксон выкопал мусорную яму. Затем убийца извлёк фрагменты тела из тайного места и перенёс их в яму, замаскировав сверху слоем земли и мусора. Неужели осторожный и склонный к детальному планированию преступник не удосужился раскрыть кулаки жертвы, дабы удостовериться, что там не зажата ценная улика – пуговица, кольцо, да та же самая прядь волос…
Подобная неосмотрительность выглядела несколько неправдоподобно, а потому прядь каштановых волос сильно смахивала на фальшивую улику, умышленно подброшенную с целью запутать правоохранительные органы [если только те доберутся до останков Хелгелейна]. Преступники, конечно же, ошибаются и бывают невнимательны – потому их обычно и ловят! – но в данном случае невнимательность убийцы выглядела совсем уж нарочитой.
Выводы Майера о причине смерти Дженни Олсен оказались во всём схожи. Время наступления смерти Хелгелейна и Олсен разделял незначительный интервал, возможно. часы или считанные дни, но не недели. Никаких свидетельств того, что в отношении Дженни имели место сексуальные посягательства, Майер не обнаружил. Расчленение трупа девочки также было посмертным.
После этого небольшого, но необходимого отступления, связанного с работой Уилльяма Майера, вернёмся к раскопкам на ферме, полным трагических и в высшей степени неожиданных открытий.
Работа на месте обнаружения останков 6 и 7 мая позволила сформулировать несколько предварительных выводов, имевших важное ориентирующее значение для следствия.
Во-первых, общее количество убитых равнялось 9-ти, из них 5 человек подверглись грубому расчленению с использованием топора, а трупы 4-х остались не тронуты.
Во-вторых, все останки принадлежали взрослым мужчинам белой расы [расовая принадлежность легко определялась по пропорциям и особенностям строения черепов]. Сохранность останков была плохой, ввиду утраты кожных покровов их невозможно было опознать по чертам лица, татуировкам, родимым пятнам или иным легко определяемым визуально признакам и приметам.
В-третьих, давность наступления смерти 9-ти человек, чьи останки были найдены в ямах, относилась к весьма протяжённому интервалу времени, границы которого составляли не менее 8-и месяцев и не более 3-х лет до момента их обнаружения в начале мая 1908 года.
В-четвёртых, часть черепов либо имела остатки волосяного покрова головы, либо принадлежавшие им волосы находились в грунте. Но у части черепов принадлежащих им волос в грунте не оказалось. Это могло объясняться тем, что данные останки прежде уже были преданы земле и в дальнейшем подверглись перезахоронению, при этом принадлежавшие им волосы остались в старой могиле.
Один из черепов, найденных при раскопке ям, указанных Джозефом Мэксоном.
В качестве пояснения к последнему пункту следует отметить то, что волосы представляют собой неживую ткань и потому разлагаются намного дольше мёртвой плоти – их полное уничтожение растягивается на многие годы в зависимости от условий пребывания [кислотность почвы, наличие солнечного света, температурный режим и т.п.]. По этой причине волосы остаются в захоронениях возле черепов их владельцев даже спустя многие годы после того, как в результате разложения будет уничтожена органическая ткань. Отсутствие волос обычно указывает на перемещение черепа, произошедшее после того, как волосяной покров отделился от черепа в результате гниения кожного покрова. Это, разумеется, не математический закон – такое наблюдение может иметь определённые исключения – но это общее правило, справедливое в большинстве реалистичных ситуаций. Для интересующего нас времени – то есть для начала XX столетия – оно было тем более справедливым ввиду того, что мужчины того времени обычно имели довольно богатую растительность на голове – бакенбарды, пышные усы и бороды отпускали даже облысевшие представители сильного пола.
Поэтому врачи коронерской службы вполне разумно предположили, что черепа, найденные без принадлежавшего человеку при жизни волосяного покрова, попали в землю не сразу после умерщвления этого человека, а были перенесены из другого захоронения. Этот вывод довольно неочевиден обывателю, вряд ли задумывавшемуся над такого рода вопросами, но с точки зрения современных судебно-медицинских представлений его следует признать совершенно справедливым.
И подводя итог сказанному, можно отметить следующее: открытия, сделанные 5 мая [обнаружение расчленённых тел Эндрю Хелгелейна и Дженни Олсен] и в последующие дни [обнаружение 9-ти трупов, из которых 5 – расчленённые], заставили посмотреть на пожар жилого дома Белль Ганес под неожиданным ракурсом. Стало ясно, что на ферме длительное время – приблизительно с начала 1906 года или даже ранее – осуществлялось систематическое убийство лиц мужского пола, тела которых затем помещались в некое тайное укрытие, возможно, не одно. Часть тел после умерщвления была разделена на фрагменты – это делалось, очевидно, для удобства их транспортировки и сокрытия. Однако другая часть оказалась помещена в тайное укрытие целиком, и это указывало на то, что в какой-то момент времени убийца перестал испытывать затруднения с транспортировкой трупов. Возможно, у него появился помощник, но этот вывод требовал отдельного доказывания.
Раскопанные ямы, в которых были найдены человеческие останки (обозначены цифрами 1—4). По этой фотографии можно определить место расположения тайного кладбища Белль Ганес. Слева на фотографии – низина и протекающий по ней ручей, впадающий в озеро Клир. На заднем плане виден высокий сенной сарай. Сгоревший жилой дом находился именно за ним. Соотнеся эту фотографию с аксонометрической схемой, приведённой на стр. 8, можно сказать, что место сокрытия тел жертв Белль Ганес находилось приблизительно в 110 метрах западнее сгоревшего жилого дома.
В сентябре или октябре 1907 года расправы по какой-то причине прекратились. Однако в январе 1908 года последовало двойное убийство, жертвами которого стали Эндрю Хелгелейн и Дженни Олсен. Тела жертв теперь вновь оказались расчленены и помещены на дно мусорной ямы и засыпаны некоторым слоем земли, что привело к созданию «ложного дна». Мусорная яма после этого продолжала использоваться по первоначальному предназначению. Расчленение тел Хелгелейна и Олсен косвенно указывало на то, что убийца вновь стал испытывать затруднения с перемещением тел жертв. Означало ли это, что преступник остался без помощника?
Тогда же, то есть в январе 1908 года, Белль Ганес стала распространять слух, согласно которому её падчерица Дженни Олсен уехала в Калифорнию, где якобы живёт на полном пансионе в некоей школе для девочек. Это была ложь от первого слова до последнего – девочка никогда не покидала территорию фермы, и Белль Ганес не могла этого не знать. Тем не менее она целенаправленно лгала и для пущей убедительности даже демонстрировала фотографию падчерицы якобы в «школьной форме».
В марте 1908 года Элси Хелгелейн, старший брат убитого и расчленённого Эндрю, направил Белль Ганес несколько писем, в которых задал беспокоившие его вопросы о судьбе брата. Белль Ганес примерно в то же время поручила Джозефу Мэксону выкопать 6 ям в дальней части участка. Батрак выполнил данное ему задание. Ямы эти якобы предназначались для сброса мусора и в течение последовавших недель в некоторых из них мусор действительно появился. Всё это выглядело настолько обыденно, что Мэксон ничего не заподозрил.
Перенос останков в ямы, выкопанные Мэксоном, очевидно, преследовал цель получше их замаскировать. Стало быть, до марта 1908 года тела убитых находились в таком месте, которое преступник посчитал недостаточно надёжным или же слишком легкодоступным.
Представлялось совершенно очевидным, что убийства 11 человек [Эндрю Хелгелейна, Дженни Олсен и 9 неизвестных мужчин], расчленения тел 7-х из них, последующее сокрытие и перезахоронение останков никак не могли быть осуществлены без ведома владелицы фермы Белль Ганес. Но если женщина была причастна к этим чудовищным деяниям, то совсем в ином свете представал пожар на ферме, произошедший в ночь на 28 апреля! Если владелица фермы готовила собственное бегство и заметала следы – а судя по всему, так оно и было – то женский труп без головы принадлежал отнюдь не Белль Ганес, а ещё одной её жертве. Покуда ещё неназванной.
Ещё одна фотография, сделанная во время раскопок, проводившихся на ферме Белль Ганес в первой декаде мая 1908 года. Белыми знаками «звёздочка» показаны ямы, на дне которых были найдены человеческие останки.
Логично? На первый взгляд – более чем!
Работа землекопов и сотрудников коронерской службы и службы шерифа проходила на виду большого количества людей [не забываем, что со второй половины 5 мая на ферму Белль Ганес началось всё возраставшее паломничество зевак, которое не смогли остановить даже сильные дожди, зарядившие тогда в Ла-Порте]. Присутствие среди зевак большого числа журналистов, готовых заплатить за любую свежую новость, явилось надёжной гарантией мгновенного разглашения этих самых новостей. Впрочем, публика, вооружённая биноклями и подзорными трубами, могла сосчитать извлекаемые из земли черепа и крупные кости без помощи газетчиков.
5 мая Рэй Лэмпхиар во время свидания с матерью в окружной тюрьме передал ей для стирки пару носовых платков, которыми пользовался в камере. После окончания свидания бдительный тюремный охранник попросил женщину показать полученные вещи. Развернув один из платков, он обнаружил небольшую записку, которую изъял и чуть позже передал шерифу Смутцеру.
Содержание записки показалось шерифу чрезвычайно интересным. Автор уведомлял получателя о необходимости связаться с адвокатом Уорденом и сообщить последнему, что на ферме некоего Джона Уитбрука (John Wheatbrook), расположенной неподалёку от города Спрингвилля (Springville), находятся вещи, принадлежащие Лэмпхиару. Адвокату следует немедленно отправиться туда и эти вещи забрать.
Эта информация обещала расследованию новый поворот. «Законники» знали, что 14 января 1908 года Рэй Лэмпхиар покинул ферму Белль Ганес и назад более не возвратился. По крайней мере сам Лэмпхиар на этом настаивал, и «законники» были склонны ему поверить. Во всяком случае проведённая проверка вроде бы подтверждала это утверждение Рэя. Люди шерифа сумели довольно полно восстановить перемещения Рэя, и потому шериф Смутцер был уверен, что знает, где и когда Лэмпхиар работал и как проводил время. Но при этом никто из «законников» ничего не знал о Джоне Уитбруке и неких вещах Лэмпхиара, якобы хранившихся на его ферме.
Интересно, что же это были за вещи, если задержанный так беспокоился об их местонахождении, что даже посчитал необходимым отправить за ними адвоката? И это притом, что с самим адвокатом Лэмпхиар не только ни разу не разговаривал, но даже ещё и не был знаком…
Шериф немедленно связался с окружным прокурором, тот озаботился получением ордера на обыск. 7 мая шериф Смутцер лично прибыл на ферму Уитбрука, предложил тому ответить на вопросы и выдать вещи Лэмпхиара. Фермер, немало озадаченный появлением официальных лиц, поспешил разъяснить, что в феврале 1908 года Рэй некоторое время работал по его поручению, совсем недолго, быть может, 3 или 4 дня. Получив расчёт, он попросил разрешения оставить на хранение небольшой рундук [ручной сундучок], каким обычно пользуются моряки. Предполагалось, что Рэй заберёт рундук лично, но этого не случилось, и тот до сих пор находится на ферме. Уитбрук поклялся, что никогда не открывал рундук и о его содержимом не догадывается.
Фермер отдал злосчастный рундук и, должно быть, с немалым облегчением перевёл дыхание. А вот у шерифа и окружного прокурора дыхание, должно быть, перехватило! Помимо разной мелочёвки вроде толстых носков, баночки с раствором морфия, сломанных серебряных часов и тому подобных сокровищ, представлявших ценность разве что для самого Лэмпхиара, в рундуке оказались золотые женские украшения с драгоценными камнями. Понятно было, что батрак-чернорабочий, алкоголик и наркоман не мог купить подобные вещи – он явно их украл! Но не они явились главной ценностью рундука. На самом его дне оказалась найдена… стопка писем Белль Ганес, адресованных Лэмпхиару!
Их содержание позволяло посмотреть на отношения Рэя и Белль под совершенно неожиданным ракурсом. Хотя письма Рэя отсутствовали, их содержание можно было в общих чертах представить из ответов Белль. Переписка охватывала период с сентября по декабрь 1907 года, за эти 80—90 дней Рэй получил 27 писем Белль и, очевидно, отправил ей примерно такое же количество своих посланий. Переписка начиналась с возмущённых, полных негодования текстов, из которых можно было заключить, что Лэмпхиар ранее шантажировал женщину, и та несколько раз выплачивала ему некие денежные суммы. Из писем невозможно было понять, что послужило причиной шантажа, кроме того, не указывались время выплат и размер денежных сумм – послания эти, вообще, содержали мало конкретики и, по-видимому, это была осознанная уловка автора, опасавшегося того, что письма попадут в чужие руки. Но Белль не скрывала своего негодования по причине не уменьшающихся претензий Рэя, требовавшего новых выплат. Она утверждала, что потратила на Лэмпхиара слишком много денег и уже не способна удовлетворить его денежные запросы, ну, а кроме того, весьма откровенно заявляла, что его молчание вообще не стоит тех денег, какие он желает получить.
Лэмпхиар, по-видимому, в ответных письмах смягчал свою позицию и обвинял в сложившейся ситуации Белль Ганес. Кроме того, он пытался объяснить своё далеко не джентльменское поведение тем, что сама же Белль его и оттолкнула – теперь, дескать, у него новая женщина, и он намерен построить своё счастье с нею. Белль Ганес в ответ начала смягчать свою риторику,. Она сообщила Рэю, что хочет возвращения прежних времён и позвала его вернуться жить на её ферму. При этом женщина довольно любопытно сформулировала свою мысль, написав дословно: «Вернись ко мне. Можешь прихватить с собой новую возлюбленную, если у неё окажется достаточно денег» (на языке оригинала: «Come back to me. You must come back. You may bring your new sweetheart with you, provided she has money enough.»)
Фразу можно было истолковать по-разному, но нельзя было не признать, что уточнение о наличии денег выглядело весьма подозрительно.
Впрочем, сам факт существования у Лэмпхиара некоей «новой возлюбленной» вызывал обоснованные сомнения, поскольку приличная женщина вряд ли связалась бы с таким опустившимся человеком.
Тем не менее факт остаётся фактом, Рэй Лэмпхиар в декабре 1907 года возвратился на ферму Белль Ганес и оставался там вплоть до 14 января 1908 года.
То, что правоохранительные органы заполучили в своё распоряжение письма, проливавшие свет на отношения подозреваемого и его предполагаемой жертвы, явилось для следствия огромной удачей. Правда, окружной прокурор Ральф Смит распорядился этой информацией не вполне оптимально – уже 9 мая он рассказал газетчикам и о перехваченном письме задержанного, и о содержании писем Белль Ганес, и это преждевременное открытие информации лишило в дальнейшем следствие фактора внезапности.
Но таковы были реалии того времени – газетчики гонялись за новостями и совали свои носы повсюду, а властные инстанции всячески раздували собственные успехи и искали расположения пишущей братии.
В те майские дни и часы всевозможные версии и новости, зачастую недостоверные, передавались по телефону в редакции газет и далее попадали в свежие номера, выходивших по всей стране – от Нью-Мексико до Аляски и от Калифорнии до Мэна. Потому не следует удивляться тому, что начиная с 7 мая уже все Соединённые Штаты обсуждали историю про женщину-убийцу из Индианы, последовательно расправившуюся с кучей своих женихов, а затем имитировавшую собственную смерть на пожаре. И потому нас не должно удивлять появление в самых неожиданных местах страны свидетелей, существование которых невозможно было предположить до тех самых пор, пока они не заявили о себе. В формате очерка невозможно рассказать обо всех таких свидетелях – счёт им идёт на десятки – но о некоторых лицах нельзя не упомянуть.
8 мая в полицию города Оклахома-сити, штат Оклахома, удалённого от Ла-Порта почти на 1,2 тыс. км, явились два брата – Эмиль и Фредерик Грининги (Emil Greening, Fred Greening) – которые сделали официальное заявление, согласно которому они стали свидетелями подозрительной деятельности Белль Ганес во время своей работы на её ферме. Братья утверждали, будто летом минувшего 1907 года на протяжении нескольких месяцев батрачили в Индиане. Около 10 недель они жили на ферме Ганес, где занимались починкой крыш сараев, а также иной работой, каковую им поручала хозяйка фермы. За это время они стали свидетелями того, как около дюжины мужчин приезжали на ферму и… никто из них так и не уехал!
Конечно, можно было допустить, что кто-то из гостей покинул ферму пешком, оставшись незамеченным, благо расстояние до железнодорожной станции не превышало 2,5 км, и мужчина с небольшим саквояжем мог его преодолеть без особых затруднений. Но вот чтобы все 12 или около того мужчин ушли пешком, и братья этого не заметили… Такое выглядело маловероятным, тем более что некоторые из гостей Белль Ганес имели при себе довольно солидный багаж.
То, что мужчины приезжают к хозяйке, и никто из них не уезжает обратно, уже тогда показалось братьям Гринингам необычным и отчасти подозрительным. Эту странность они даже обсуждали между собой, пытаясь понять, как такое может происходить. В конечном итоге они заподозрили некую грязную игру, хотя, разумеется, о возможном убийстве увиденных ими людей никто даже не подумал.
Полицейский нотариус – а в штатах крупных полицейских подразделений того времени существовали такие должности – зафиксировал заявления Эмиля и Фредерика Гринингов. В тот же день из Оклахома-сити в Ла-Порт ушла телеграмма с кратким изложением их содержания, а заверенные копии заявлений были отправлены шерифу Смутцеру курьером.
Другим важным свидетельством явились показания некоего Андерсона, фермера из Миссури, данные 10 мая полиции Чикаго. Хотя Андерсон проживал в городе Сент-Джозеф (St. Joseph), Миссури, он специально прибыл в Чикаго, чтобы сделать официальное заявление полицейским органам и предъявить им свою переписку с Белль Ганес. В отличие от братьев Гринингов, этот свидетель во время общения с Белль Ганес выступал в роли не наёмного рабочего, а потенциального жениха. Его рассказ проливал свет на то, как женщина-убийца строила свои отношения с потенциальной жертвой.
Согласно официальному заявлению Андерсона, всё началось с того, что летом 1906 года он прочитал брачное объявление, которое, как выяснилось позже, разместила Белль Ганес. Тогда он проживал возле городка Монтейт (Monteith), штат Мичиган, где владел фермой площадью 320 акров [~130 гектаров]. Позже он продал ферму и переехал южнее – в Миссури. Прочитав объявление от имени хозяйственной женщины, самостоятельно управляющей фермой в округе Ла-Порт, написал в газету и, оплатив комиссионный сбор, получил интересующий его адрес. Мужчина быстро отправил потенциальной невесте письмо, получил ответ – так возникла переписка, впрочем, не очень продолжительная.
В конце концов, Андерсон собрал дорожный саквояж да и отправился в дорогу. Познакомиться, так сказать, посмотреть на дамочку да и себя показать.
Белль Ганес оказалась не совсем такой, какой он её представлял. Это была властная, сильная женщина, распространявшая вокруг себя ауру энергии и уверенности. Присутствовавшая при их общении девочка 10 или чуть более лет – это явно была Дженни Олсен – выглядела, напротив, обеспокоенной и запуганной. Она странно смотрела на Андерсона, и тот не мог понять её взгляда.
Владелица фермы явно не была склонна терять время на лишние реверансы. Уже в ходе первого разговора она довольно бестактно поинтересовалась, какой суммой располагает потенциальный жених. Андерсон в то время был на мели, кстати, поиск пары в разделе брачных объявлений во многом объяснялся тем, что мужчина искал женщину, готовую инвестировать в становление его бизнеса. Но признаться в этом Андерсон, разумеется, не мог, поэтому он солгал, будто имеет заначку в «несколько сот долларов». Это была вполне неплохая заначка для фермера тех лет, но к его удивлению ответ явно разочаровал Белль. Та ответила, что этого «недостаточно», дескать, пусть Андерсон продаст свою ферму и с вырученными деньгами возвращается.
Распрощавшись вежливо, но довольно холодно, Андерсон уехал. У него имелись кое-какие дела в Индиане, но после их окончания он решил ещё раз заехать к Белль Ганес. Тогда ему было 37 лет, он был полон сил и энергии и потому ценил себя довольно высоко. Ему не очень-то понравилось, что женщина, будучи намного старше него, демонстрировала слишком много строптивости, самоуверенности и даже гордыни. В общем, мужчина решил «воспитать» привереду, если можно так выразиться…
Спустя несколько дней после первого визита, уже поздним вечером, он опять появился на знакомой ферме – на этот раз без предупреждения. Однако попытка застать Белль Ганес врасплох привела совсем не к тому результату, на который рассчитывал Андерсон. К его удивлению в доме Белль Ганес оказался некий худой и довольно неприятный мужчина, который, как и Андерсон, был явно моложе женщины. Визитёр и неизвестный мужчина обменялись неприязненными взглядами. Хозяйка не представила их друг другу, поэтому имени этого человека Андерсон не узнал, хотя, по его мнению, это был Рэй Лэмпхиар, портрет которого он в мае 1908 года увидел в газете.
Рэй Лэмпхиар. В мае 1908 года жалкий батрак из Индианы стал известен на всю страну. В те дни, наверное, не было газеты, не опубликовавшей его фотографию или портрет на своих страницах хотя бы раз. Поэтому не следует удивляться тому, что Андерсон, фермер из далёкой миссурийской глубинки, заявил, что опознал Рэя и хорошо помнит о своей встрече с ним двумя годами ранее.
Белль Ганес довольно неприязненно поинтересовалась, привёз ли Андерсон с собой деньги. Этот деликатный разговор она завела в присутствии незнакомого мужчины, что выглядело крайне бестактным. Андерсон без лишних реверансов ответил, что денег у него с собой нет и сбережений, о которых он упоминал во время предыдущего приезда, также не существует. Признание это вызвало прилив гнева Белль, она даже в лице переменилась от услышанного. Казалось, сейчас последует какая-то крайне неприятная сцена, но… всё получилось иначе!
Женщина взяла себя в руки и после некоторой паузы сказала, что Андерсон может остаться в её доме до утра. Ну, в самом деле, не выгонять же путешественника из дома на ночь глядя!
Хотя предложение прозвучало не очень-то любезно и было больше похоже на одолжение, мужчина остался на ночь. Под утро произошла пугающая и не понятая тогда Андерсоном сцена. Он внезапно проснулся и, открыв глаза, увидел Белль Ганес, стоявшую подле его кровати и внимательно смотревшую ему в лицо. Он не знал, как долго женщина стояла так, но её беззвучное появление крайне напугало Андерсона. Он рывком сел в кровати, а Белль Ганес неожиданно закричала и… бросилась вон из комнаты.
Случившееся до того потрясло Андерсона, что он не смог более сомкнуть глаз. Оставшееся время он провёл в крайнем напряжении и с великим облегчением встретил восход солнца. Быстро собрав вещи, он покинул ферму, не увидев никого из её обитателей.
