скачать книгу бесплатно
Тут мама с работы пришла.
– Смотри, – кричу ей, – какой у меня жук большой!
Мама посмотрела на жука и печально так говорит.
– Зачем же ты его в банку посадил? Он ведь живой, на волю хочет. У него, наверное, где-то домик есть, детки. А ты его мучишь.
Мама вздохнула и ушла на кухню. А я сижу и на жука смотрю. И жук тоже на меня смотрит, мохнатой лапкой усики наглаживает. Интересно, о чём думает? О детках, наверное. И до того мне жука жалко стало, что аж слеза выступила.
Я даже рассердился на себя. Что я, маленький что ли? Распустил тут сопли! Вытер я слезу. Да только следом за ней тут же вторая появилась.
Посидел я немного, подумал. А потом открыл банку и выпустил жука в окно.
Тут в дверь звонят.
– Костя, к тебе Саша пришёл! – кричит мама из прихожей.
«Ну, всё! – думаю. – Хана! Прибьёт меня Санёк. Что я ему скажу? Жук-то наш общий был».
Санёк стоит у порога, смущённо с ноги на ногу переминается.
– Слушай, – говорит, – я тут подумал насчёт жука… Он ведь живой, на волю хочет. У него, наверное, домик есть, детки. Знаешь, давай его выпустим, а?
Давай меняться!
Мы с Саньком страсть как любили меняться. Целыми днями меняться могли.
Увидит Санёк у меня новую марку и тут же.
– Меняться будешь?
– На что?
– На три гильзы от охотничьего ружья!
– По рукам!
Или я прихожу к Саньку и вижу у него на стене коровий рог.
– Давай меняться! – кричу.
– На что?
– На значок с жирафом!
– Не-е-е! Не пойдёт!
– Ну, тогда на катушку от спиннинга и пять стеклянных шариков!
– Вот это другое дело! – радуется Санёк. – Согласен!
Так мы менялись, менялись и не замечали даже, что очень часто вымениваем туда-сюда одни и те же вещи по десять раз. Но нам это было не важно. Важен был сам процесс.
И вот однажды случилось так, что Санёк меняться не захотел.
Мы сидели на большом бревне, служившим в нашем дворе скамейкой. Мелкий дождь оставил на бревне первые тёмные точки. Этих точек становилось всё больше и больше. Похоже, скоро придётся идти домой. Санёк вдруг извлёк из кармана большой раскладной нож.
– Видал? – с чувством превосходства спросил он и помахал ножом у меня перед носом. – Дядя подарил.
Глаза у меня загорелись от зависти.
– Дай посмотреть!
– Держи. Аккуратнее только, – Санёк протянул мне нож.
Я с трепетом сжал отполированную рукоятку в виде застывшего в прыжке волка, взмахнул ножом в воздухе.
– Настоящий, охотничий, – прокомментировал Санёк.
Я воткнул нож в бревно. Лезвие вошло в дерево, как в масло.
– Острый, хоть что разрежет, – добавил Санёк.
Чем дольше я разглядывал ножик, тем больше восхищался им. Мне захотелось во что бы то ни стало получить его.
– Давай меняться! – предложил я.
– Нет, ты что! Самому нужен! – замотал головой Санёк и поскорее отобрал у меня ножик.
– На губную гармошку! – не задумываясь, предложил я самое ценное, что у меня было.
Гармошку эту папа привёз мне из Германии, и я знал, что Санёк на неё давно глаз положил. Но в этот раз при упоминании о гармошке мой друг и ухом не повёл.
– Не буду, – упрямо твердил он.
– На гармошку и все мои марки!
– Нет.
– На гармошку, марки, янтарный брелок и настоящий патрон от мелкашки! – не унимался я.
– Нет, не проси даже. Говорю же, самому нужен, – Санёк поспешно сунул нож в карман.
Долго я ещё Санька уговаривал, но он меняться ни в какую не хотел. Понемногу уже начинало темнеть. Осенью всегда рано темнеет. Дождь становился сильнее.
– Ну, всё, мне пора, – сказал Санёк. – Бывай, до завтра.
– До завтра, – угрюмо буркнул я.
Санёк пошёл домой, а я ещё остался немного посидеть на бревне. И уже собирался уходить, как вдруг спрыгнул с бревна и замер. В осенней грязи среди мокрых жёлтых листьев что-то вдруг тускло сверкнуло. Ножик! Складной, с рукояткой в виде волка! Точь-в-точь такой, как у Санька! Точнее, это и был, конечно же, его ножик. Двух таких одинаковых здесь оказаться не могло.
Я хотел окликнуть Санька, но он уже был далеко. А ножик – совсем рядом, только руку протяни. И я протянул. Сперва я думал, что лишь немного подержу его у себя и завтра же отдам Саньку. Но стоило мне вновь почувствовать под пальцами его гладкую рукоятку, ощутить в ладони его вес, как я понял: ножик я Саньку ни за что не верну.
В тот вечер я долго не ложился спать. Всё ножик разглядывал. Радовался, что он теперь мой. И на всём-то мне хотелось его испытать. Карандаши им заточил, колбасу на кухне нарезал и всю мебель в доме истыкал.
В конце концов, мне даже наскучило с ним играть. И тут только я о Саньке вспомнил. Каково-то ему сейчас? Расстроился, наверное, когда обнаружил, что ножик потерял. И так мне вдруг от этих мыслей тоскливо стало, что я уж и ножику не рад был.
– Сам виноват! – сердито сказал я воображаемому Саньку. – Нечего машей-растеряшей быть. Я ножик не украл, а честно нашёл.
И поскорее спать лёг, чтобы нехорошие мысли отогнать. Но мысли ещё долго меня мучили, почти до самого утра. Совесть, наверное…
На следующий день Санёк пришёл в школу как пыльным мешком пришибленный. Рожа – кислее и не бывает. Ни с кем не разговаривает. Сел за парту, подбородок рукой подпёр, в окно уставился и молчит. И я тоже молчу.
Санёк тяжело вздохнул.
– Знаешь, Костян, – говорит он вдруг мне, – а я ведь его потерял.
– Кого потерял? – спрашиваю я, хотя и без того прекрасно знаю, о чём речь.
– Ножик. Везде обыскался – нет. Похоже, на улице посеял. Теперь ищи-свищи. Эх! – Санёк безнадёжно махнул рукой и шмыгнул носом.
Тут совесть, унявшаяся было за ночь, вновь принялась за своё. «Вот ведь ты какой! – твердит. – А Санёк-то тебя другом считает!». И до того совесть меня достала, что спасу нет.
Сунул я руку в карман, сжал ножик в кулаке. И как только дотронулся до него, снова расхотелось мне отдавать его Саньку. Но тут совесть кольнула меня в бок посильней, достал я тогда ножик и выложил на парту перед Саньком. А Санёк и не видит, всё в окно смотрит, словно окаменевший.
– Держи, – говорю, – вот твой ножик!
Очнулся Санёк, глянул вниз, и глаза его тут же загорелись. Схватил он ножик и разглядывает, словно ещё не до конца верит, что тот нашёлся.
– Ты его возле бревна вчера уронил, – говорю я ему. – Не теряй больше.
– Спасибо! – Санёк покрутил ещё немного ножик в руках и вдруг говорит. – А знаешь что, я тут подумал насчёт губной гармошки. Давай меняться, если ты не передумал! Вот, на ножик. Идёт?!
Самоотверженный
На столе у Анжелики Валерьевны стоял микроскоп. Самый настоящий. Наверное, она приготовила его для занятий в старших классах. И ушла. Очень неосмотрительно с её стороны.
Мы со всех сторон обступили учительский стол. Каждому хотелось заглянуть в микроскоп.
– Что там?
– Крыло от бабочки!
– Дай гляну!
– Я первый!
– Уйди!
– Сам уйди!
Я пробился через толпу одноклассников и заглянул в микроскоп. Какие-то чёрные полоски и точечки. Я даже толком и разглядеть их не успел. Меня тут же отпихнули.
Санёк тоже заглянул в микроскоп. И его тоже быстро оттолкнули. Всем ведь хотелось посмотреть.
Санёк, похоже, как и я, ничего не успел разглядеть. Он сердито махнул рукой.
– Подумаешь, крыло от бабочки! Тьфу! Сопли девчачьи! Пускай пялятся! Да разве мужское это дело – бабочек разглядывать?! Наше дело – ух!
Санёк с силой провёл в воздухе кулаком.
Уж не знаю, что означало это «ух», но я сразу понял, что точно не бабочек разглядывать.
Я согласно кивнул. Мол, действительно. Подумаешь, крыло от бабочки! Эка невидаль! Но на самом деле мне очень хотелось ещё хоть раз глянуть в микроскоп.
Девчонки и в самом деле больше мальчишек крутились возле микроскопа. Наверное, прав Санёк – девчачье занятие. Они толкались и визжали. А звонче всех визжала Юлька Изюмина. Она об этом, может, и не догадывалась, но мы с Саньком оба были тайно влюблены в неё.
Санёк посмотрел на Юльку и вздохнул.
– Нет, – сказал он. – Бабочки – это не мужское дело. Нам надо характер закалять, а не в микроскопы глазеть.
Санёк хлопнул меня по плечу.
– Вот ты, Костик, – спросил он, – ты, например, готов на самоотверженный поступок?
– На само что? – не понял я.
– На самоотверженный поступок.
– А что это?
– Ну, это, как тебе объяснить… – Санёк почесал затылок. – Это когда поступаешь очень смело и благородно и не думаешь при этом о себе. Вот, например, кричишь: «За Родину!» – и с гранатой под танк бросаешься. Или вот ещё, представь… Дикий Запад. Ты – ковбой. Скачешь. Вдруг видишь – фургон. В нём – красивая женщина. И её окружили полсотни злобных индейцев. Ты кидаешься на них в одиночку. Бабах! Укладываешь десятка два, остальные в панике разбегаются. Ты подходишь к ней и говоришь: «Ради вас я…» И она смотрит на тебя так… как… Ну, в общем, как в кино. Понял теперь, что такое самоотверженный поступок?
– Ага! – кивнул я.
Санёк снова посмотрел на Юльку.
– Вот ради неё я готов на любой самоотверженный поступок. Хоть пятьдесят, хоть сто индейцев уложу!
Санёк сжал кулак, так что жилки набухли и костяшки побелели.
Я посмотрел на полное решимости лицо моего друга и понял: индейцу, который вздумает обидеть Юльку, не поздоровится.
Хорошо Саньку. Он вон какой смелый! А я? Я задумался. Нет, я, пожалуй, так не смогу. Я, чем с индейцами драться, лучше бы ещё раз в микроскоп глянул.
– Эх! – вздохнул Санёк. – Жаль только, в наши дни индейцев не осталось.
«И хорошо, что не осталось», – подумал я. А вслух ничего не сказал.
