скачать книгу бесплатно
– Разве могут люди жить так долго? – спросила, наконец, Прасковья.
– Могут. Я тебя всему научу.
Прасковья растерялась.
– Не бойся, – успокаивал ее старец.
– Хорошо, – нерешительно согласилась девушка. – Мне сейчас с тобой идти?
– Нет. Скоро свидимся. Жди. Ты сама все поймешь, – старец выжал свою льняную рубаху и скрылся в чаще.
После этого случая Прасковья оправилась и на вид стала прежней – доброй и мягкой. «Мать» не могла нарадоваться ее выздоровлению. Слава Богу, беда миновала – девка не тронулась умом. А вот Мстислав стал более жестоким и диким, будто в него вселились новые бесы. Ночью девушки старались не попадаться ему на глаза. Если уж так случалось, прятались куда могли. Пьяный Мстислав ни за кем не гнался, возвращался в дом и требовал еще водки. А ту девку, что подносила, бил и насиловал.
– Купава, неси чарку! – потребовал он однажды из спальни.
Бедная девушка четырнадцати лет отроду чуть в обморок не упала.
– Кому сказал – неси! – топал ногами Лютый.
– Она белье стирает, – в один голос вступились за нее бабы.
– Нечего стирать – пусть водку несет, – не унимался помещик.
Прасковья схватила серебряную чарку и пошла к нему в опочивальню. Все бабы пооткрывали рты и лишь перекрестили ее. Прасковья повелительно махнула рукой: не переживайте – все будет хорошо.
– Не тебя я звал, дурка. Хочу Купаву!
– Какая разница?
– Как ты смеешь мне перечить? – вскипел помещик.
– Для вас стараюсь.
Бабы слышали сначала тяжелые шаги Мстислава и звон упавшей чарки, а потом все в спальне загрохотало.
– Бьет, – шептались бабы.
Поникнув, Купава винила в случившемся себя. В следующий раз она не испугается и гордо снесет свою участь. Шум прекратился резко, на самой грозной ноте. Бабы долго прислушивались, но сквозь шелест сарафанов и биение сердец так ничего и не услышали.
– Приоткрой дверь, – сказала одна баба другой. Но открывать дверь не пришлось, Прасковья вышла сама.
– Храпит, – сказала она.
– Не причинил вреда?
– Нет.
Бабы выдохнули. Даже Купава воспряла и восхищенно глядела на свою спасительницу.
– Умрет он скоро, – вдруг вырвалось у Прасковьи.
– Бог с тобой! Что будет этой роже окаянной?! – никто не поверил в пророчество.
Помещик же после этого стал пить еще больше и вскоре захворал. Несколько дней он стонал в постели. А на третий – преставился.
– Правду Парася сказала! Ведьма!
– Поделом ему, – с чувством плевалась Прасковья.
– Побойся Бога! Лучше никак о покойниках не говорить, чем плохо.
– Никого бояться не буду!
Вотчина перешла во владение старшего Мстиславского племянника Святослава по прозвищу Могучий – человека служилого. Был он высоким и статным – при взгляде на него ничто не выдавало его родственных связей с Лютым. Говорил он ровно и красиво. Девки как увидели его, так рты и пораскрывали. Был он с ними обходителен и ни разу ни на кого не замахнулся. С таким хозяином только жить и не тужить.
А Лютого положили в хорошую деревянную домовину. И, некогда жестокий, выглядел он в ней маленьким и жалким. Никто из крепостных не помянул его добрым словом, никто и слезинки не уронил. Даже священник отпевать не хотел, ссылаясь на то, что помещик крепко пил и сам себя до могилы довел. К тому же перед смертью не исповедался. Место ему выделили за церковной оградкой. Такие проводы – позор.
Но Святослав обо всем договорился – похороны дяде устроил пышные.
Утро выдалось очень пасмурным. Во время отпевания неожиданно ухнул гром, вся процессия вздрогнула, а священник с каменным лицом продолжал церемонию. Тут прогрохотало еще раз, неожиданно опрокинулась лампадка. Деревянная церковь мгновенно вспыхнула, началась суматоха. Провожавшие выбежали на воздух, за ними следом – испуганный и взмокший священник.
– Говорил же, нельзя отпевать! – плюнул он в сторону Могучего.
– Где же покойник? – заозирались все.
– В церкви! – крикнул священник.
Четверо крепостных нырнули в клубы дыма. Встревоженный Святослав пытался хоть что-то в нем разглядеть. Слышались брань и кашель:
– Чертов барин. Жил скотиной – так и помер.
– Нехорошо это все, нехорошо, – поник священник.
Домовину с трудом выволокли наружу. Уже успели опалиться саван и венок. Руки усопшего упали по швам, а на лице выступила глубокая скорбь. Даже священнику стало его жалко, но хоронить Мстислава батюшка все же был намерен за церковной оградкой.
– Видите, что творится, – начал он извиняющимся тоном. – Нельзя его хоронить при церкви. Плохой знак, плохой….
– Делайте, как приказал, – перебил его Святослав. – Между прочим, это мой дядя помог возвести эту церковь.
– Сначала потушим, – сказал священник. – Я помолюсь.
Крестьяне, не успевшие откашляться от угара, схватились за ведра с водой и снова нырнули внутрь.
Набежавшие тучи разродились обильным дождем, и мужики быстро одолели пламя.
Священник тяжело вздохнул, глядя на закоптившуюся церковь.
– Можете проститься с усопшим, – сказал он.
Дождь скрыл равнодушие лиц. От непогоды холопы поникли, и можно было подумать, что они и вправду скорбят о своем хозяине. Святослав первым прикоснулся к холодному мокрому лбу покойника. Потом с некоторым отвращением с ним простились крестьяне, спасшие домовину от пожара. Гроб опустили в освященную землю церковного кладбища. И все с радостью пошли на поминальную трапезу. Ни один крепостной не остался без водки и краюшки хлеба. К вечеру поминки закончились веселыми народными танцами.
– Ухожу я, – сказала Прасковья «матери».
– Куда же? Тебя поймают и притащат обратно, – повеселевшая от хмеля женщина изобразила поимку руками.
– Все будет хорошо, – Прасковья поцеловала «мать» на прощанье.
Старец по прозвищу Луч ждал Прасковью у реки на том же месте, где они впервые увиделись. На этот раз, быть может, из-за лунного света, он показался Прасковье моложе и приятнее. От одной мысли, что ему триста лет, девушку пробирал озноб. «Столько не живут», – по-прежнему не верила она.
Старик крепко взял Прасковью за руку и повел. На высоком небе почти не было звезд. Проступал холодный тусклый месяц. Зрение подводило. Прасковья чувствовала себя слепой. Ноги, цепляясь за коряги, все еще болели от ушибов. От неизвестности сердце временами замирало, а временами бешено стучало.
Община располагалась примерно в трех верстах от реки. Удивительно, что никто ее не обнаружил.
– Мы – невидимые, – улыбнулся старец.
Среди деревьев раскинулось с десяток шалашей. Угольки кострища еще пускали легкий невысокий дым. Скрытники спали, но как только явилась гостья, вышли ее встречать. Они ничем не отличались от нее, от всех крестьян. Были здесь и дети. Настоящая семья, потерянный рай. Поэтому и жили, и молились они по-другому, по-забытому.
Ярило, Велес, Сварог, Дажбог, Род, Лада – образы, которые наполняют каждого человека. Это истоки человеческого сознания, к которым Прасковья вернулась с воодушевлением и без сожаления сразу же утопила свой крест. Она усомнилась лишь однажды…
Из Пскова до общины добралась черная смерть. Страшное было зрелище: люди становились одутловатыми, мрачные круги скрывали глаза, тело покрывалось бубонами и язвами. На вече было решено принести жертву грозному Велесу. Развели несколько огромных костров и снесли туда еще живых, но немощных зараженных. Поднялись такие крики и смрад, что Прасковья запомнила их надолго.
Чума отступила, и община, как прежде, зажила мирно и счастливо. Обряд принесения человеческих жертв укоренился, и вера в то, что он дарует процветание, стала непоколебимой. Жертв находили в деревнях, сначала приводили выпивох и распутниц. Потом волхвы решили, что богам нужно отдавать только лучшее. И большую часть времени община занималась поиском особенных людей, чьи способности после приношения в жертву распределялись поровну между всеми членами общины.
Вера была насколько крепкой, что сектанты и вправду изменились – обрели нечто невиданное и потаенное. Прасковья, к примеру, стала видеть будущее и исцелять. Луч мог изменять ход событий и влиять на действительность. Много всего происходило удивительного. Даже те, кто раньше прикасался к богам только посредством произношения их имен, теперь видели их воочию.
– Все традиции сохраним, – наказывали волхвы, и никто не мог ослушаться.
Прасковья оказалась одной из немногих, кто смог донести до потомков свой дар и обряды. Только следовать им становилось все сложнее, и ритуалы постепенно приобрели капиталистический характер. Никто не искал и не похищал людей. Сотрудничество велось с мастерами, готовыми продать своих способных и талантливых учеников.
Благовы из Лопатихи вели бедное существование. Выживали за счет натурального хозяйства и донашивали оставленные при храме вещи. Все самое ценное они берегли для другого… Благовы владели состоянием, которое успели сколотить их предки. И оно непрерывно пополнялось. Никто не догадывался, что деревенское семейство – миллионеры. Да и среди своих Благовы не обсуждали богатства земные. Самый лучший вклад – это энергия, невидимая, но ощутимая. Ее правильный переток дарил здоровье, предвидение и все прочее, о чем мечтает всякий живой человек. И Благовы не скупились на ее приобретение.
Все члены семьи могли видеть прошлое и будущее, исцеляли и воздействовали на реальность. Так, по крайней мере, уверяла Татьяна. Однако ничего особенного в отце и брате Сашка не подмечал и часто ловил последнего на вранье.
Настя была намного опаснее, и Сашка ее побаивался. Дурной глаз, как заряженное ружье, мог выстрелить в любой момент. И пользовалась она им умело – била метко и нередко на поражение. Членов семьи, как правило, это не касалось. Но за посторонних людей волноваться стоило. Тому примером стала смерть восьмидесятилетней соседки. Зинаида Николаевна более полувека жила в доме напротив, который после ее кончины пришел в запустение. К Благовым она относилась приветливо, но потом, как понял Сашка, заподозрила что-то неладное, и между ними пробежал холодок.
– Настя, а чем вы по ночам занимаетесь?
– Спим, Зинаида Николаевна. Почему вы интересуетесь?
– Ну-ну. Бог – не Тимошка, все видит. Господи Иисусе, Матерь Божия…
Зинаида Николаевна обладала недюжинным для своего возраста здоровьем. Ее ничего не беспокоило, кроме редких головных болей. Ходила она быстро, работала в огороде усердно, в церкви молилась каждое воскресенье. А после разговора с Настей старушка скончалась во сне.
Местные ничего не заподозрили, только отметили на похоронах, что седина, как саранча, за несколько дней сожрала свежую баклажанную краску волос.
Сашка сразу догадался, от чего на самом деле умерла соседка. А довольное Настино лицо послужило тому неоспоримым подтверждением.
Но самой могущественной в семье была Татьяна. Умело распоряжаясь своей энергией, она не тратила дар на мелкие козни. Бытовые вопросы решала с помощью житейской хитрости, чему и пыталась научить дочь.
3
Целый день Татьяна украдкой вела на кухне переговоры. Дверь была плотно затворена. Под скворчание масла шипела и сама Татьяна.
Сашка подслушивал. В горле стоял ком. Как бы мать не почуяла предательства. Но она ничего не подозревала. Ее дрожащий голос набирал силу, и Сашка отчетливо услышал:
– Как он тебе?
Динамик на китайском смартфоне был хороший. На другом конце мужчина говорил громко и разборчиво, но иногда в растерянности переходил на шепот.
– Зуб даю, не прогадаете. У него очень сильная энергетика.
– Сколько возьмешь за него? – по-деловому спросила Татьяна.
– Милл…
– Чего?! Слишком круто берешь!
– Никогда тебя не подводил. Тем более не забывайте, что я – сообщник прест… Если вас повяжут, мне несдобровать.
– Мне кажется, Афоня, он не стоит таких денег.
– Стоит, стоит! Приглядись получше.
– Не вижу в нем ничего особенного. Красная цена – сто тысяч!
– У него хорошая интуиция.
– Пф-ф-ф! Ну и что?! Ты же знаешь, меня сложно провести. Мы всегда хорошо платим, когда оно того стоит.
– Сто пятьдесят!
– Сто! Только за то, что у этого парня отменное здоровье.
– Ладно, уговорила.
– Подожди секунду… – мать резко открыла дверь.
От неожиданности Сашка вздрогнул. Мать обожгла его взглядом. Сашка почувствовал себя маленьким и беззащитным и понуро поплелся на чердак. Мать вернулась к разговору.
Сашка уже имел представление о человеке, которого должны были привезти. Это был юноша лет двадцати. На голове топорщилась копна черных волос. Такого же цвета были глаза. Нос не по-мужски изящный, а губы полные и чувственные. Романтик и идеалист. Таких Сашка уже встречал. И ничего в них не находил. Однако они были очень честолюбивы и считали, что постигли тонкие миры. И, подобно демиургам, научились вмешиваться в промысел Божий. Как же они были глупы и далеки от истины! Мелкая рыбешка, неспособная накормить даже одного человека. Приношение их богам и предкам, как правило, не даровало ничего особенного. Немного удачи, но разве это стоило такой мороки?
Глубокой ночью, после того как старики приняли снотворные и успокоительные, Лопатиху одолел крепкий безмятежный сон, к дому Благовых почти бесшумно прикатила «тойота». Возле калитки гостей встречала Татьяна. С чердака Сашка видел лишь силуэты, но этого было достаточно. Он знал, кто и зачем приехал.
Из иномарки, озираясь, вылез Афоня. Таких, как он, называют боровами. Несмотря на крепкое телосложение, он обладал кротким застенчивым нравом. Татьяна махнула ему рукой, мол, все в порядке – не беспокойся. И он широкими шагами поспешил миновать калитку. Татьяна прохладно его поприветствовала. Афоня нервно теребил дужки очков.
– Доброй ночи, – гость робко прервал молчание.
Татьяна отворила дверь, и он просеменил внутрь дома. На кухне ждал Витя, вальяжно прихлебывая из большой кружки сладкий кофе. Афоня поприветствовал его кивком. Виктор, как глава семейства, жестом пригласил присесть. Немая сцена продолжалась минуту: Афоня хватался за дужки очков, Виктор смотрел в кружку.
