скачать книгу бесплатно
Золотая струна для улитки
Лариса Райт
У нее необычное для русского уха имя – Андреа. Она испанка, но живет в России. Она настоящий, большой музыкант, но играть больше не может: нельзя исполнять фламенко, если в твоей душе поселилась боль, из-за которой все потеряло смысл.
Теперь ее существование похоже на страшный сон.
В сказке Спящую царевну разбудил один-единственный поцелуй любящего человека. В жизни все, конечно, иначе: чтобы проснуться и вновь начать жить, Андреа понадобятся долгие дни, много терпения и – любви. Любви, которую она будет не только принимать, но и дарить.
Лариса Райт
Золотая струна для улитки
…Все погибло,
Одно молчанье со мною
Оставьте в поле меня, среди мрака —
Плакать…
Ф. Гарсиа Лорка
В несчастии судьба всегда оставляет дверцу для выхода…
М. Сервантес
Часть первая
1
Андреа превратилась в улитку. Не в ту, которой японские хокку пророчат «тихо-тихо ползти по склону Фудзи, вверх, до самых высот». А в самого обыкновенного слизня, что прячется в капустных листьях и робко высовывает голову только в случае крайней необходимости. Такой Андреа наверняка нашлось бы достойное место в центре Готического квартала Барселоны. В интерьере «Los Caracoles»[1 - «Улитки» (исп.) – известный ресторан в Барселоне.] спиральки ее волос прекрасно смотрелись бы на фоне витражных, резных и мучных улиток. Там можно было бы обрести спокойствие: никуда не ехать, ни с кем не разговаривать, не выползать из раковины. Очевидно, где-то очень глубоко в ней теплится желание жить, поэтому она занимает отдельный кабинет в «Декоре Испании». Там неплохо платят, тем более носителю языка. Сама она, конечно, никогда туда не попала бы. В то время она уже стала капустной улиткой, которая ничего не может и не хочет – только покорно спрятаться под листочками, свернуться в тепле и не шевелиться.
Андреа знает, что бывают другие улитки: морские, большие и сильные. Они с удовольствием дрейфуют в штормовых волнах и присасываются к скользким соленым валунам. Их можно оторвать, положить на ладонь – и буквально через секунду закрученный домик поползет, появятся рожки, упорно ощупывающие новое пристанище, мокрое тельце заскользит по руке, пытаясь найти самое выгодное, самое лучшее место на этом странном, мягком и теплом камне. Андреа сама была когда-то такой. А теперь нет лучшего примера для улитки, чем Алла. Алла живет в постоянной борьбе: за чистоту в подъезде, за успеваемость студентов, за своего мужа, потом за чужого, за большие гонорары, за светлое будущее всего человечества в целом и за будущее Андреа в частности.
Пару лет назад она остановилась в переходе и долго разглядывала странную молодую женщину иностранного вида. Пальцы маленькой незнакомки виртуозно бегали по струнам гитары, инструмент заходился в пронзительных ритмах латинос, исторгал жгучие страсти Хосе, плакал над безумием Дон Кихота. Перед Аллой мелькали дамы и кавалеры де Веги, простолюдины Кальдерона, лила слезы донья Соль, а Кармен прощалась с Марио[2 - Донья Соль – героиня романа Висенте Бласко Ибаньеса «Кровь и песок»; Кармен – героиня романа Мигеля Делибеса «Пять часов с Марио».]. Алке хотелось рыдать и смеяться одновременно. Музыка проникала в кровь, щипала сосуды, сводила нутро. А лицо гитаристки оставалось безучастным. Они будто существовали отдельно: женщина и гитара. Но это ее тонкие пальцы заставляли инструмент проживать тысячи жизней, а сама музыкантша казалась мертвой. Нет, она не была изможденно-худой или болезненно-бледной. У нее были пустые, невидящие глаза. Гитара жила в этом мире, питалась энергией, дышала воздухом. Гитара дразнила, ненавидела, требовала, восхищалась, а женщина ничего не чувствовала. Алка огляделась – сосуда для денег не было. Музыка кончилась, незнакомка собралась уходить. Алла рванулась за ней.
– Кто вы?
– Андреа. – Едва уловимый иностранный акцент.
– Зачем вы играете?
– Не знаю. – Делано равнодушное пожатие плеч.
– Вы чудесно играете.
– …
– Вы… Я… Может, вам нужна помощь? – Алка сама не знала, почему задала этот вопрос. Она была практичной и отнюдь не сентиментальной, а тут будто что-то перевернулось в ней и заставляло семенить за упорно удаляющейся музыкантшей и спрашивать, спрашивать…
– Кто вы?
– Гитарист. – Простая констатация факта.
– Да, конечно. Вы… Вы сейчас работали?
– Я сейчас играла. – Беззлобно, но слегка утомленно.
– Ах, ну да! – (Идиотка, ведь не было же тары для денег!) – А где, где еще можно вас послушать?
– …
– Ладно, извините. Простите, я не хотела докучать.
Алла отстала. В душе заклокотала обида. Такая угрюмая, нелюдимая женщина умела восхитительно играть, а Алка не умела совсем. Ни на чем. Начинала и бросала. Не хватало ни терпения, ни таланта, ни времени, ни желания.
Странная гитаристка, которую звали каким-то иностранным, мужским, по Алкиному мнению, именем, внезапно остановилась, обернулась и, не поднимая на Аллу стеклянных глаз, скороговоркой пробормотала:
– Играть я больше не буду, не хочу, уеду.
– Куда?
– В Испанию.
– Домой?
– Дом здесь.
– Тогда зачем уезжать?
Через неделю Андреа оставила третьесортный квартет, который, превратившись в трио, продолжал с тем же неуспехом выводить заунывные рулады на сценах подмосковных санаториев. Двоюродный брат одного из знакомых младшего племянника мужа подруги Алкиной троюродной тетки владел мебельным салоном. У него только что переманили переводчика, и появление странной испанки стало просто спасением. Андреа вышла на работу, залезла в раковину и заснула. Алка иногда тормошила, пыталась разбудить. Андреа честно пыталась встряхнуться, вылезти из обид и воспоминаний, но неизбежно соскальзывала обратно в спираль и молчала. Алла стучала, но не могла достучаться. Может, стучала несильно, может – нечасто, но у нее же были борьба и ворох других проблем.
Еще была Зоя. Зоя была давно. Почти всегда. И у Зои проблем практически не было. Но Зоя была помолвлена. Тоже почти всегда. Уже десять лет. И это была ее единственная проблема, которую она называла на иностранный манер «long distance relationship[3 - Отношения на дальнем расстоянии (англ.).]». У Зои были письма, звонки и сообщения. У Андреа была пустота. У Зои – любовь, ненависть, ревность, мечты. У Андреа – вакуум. У Зои – восемь раз в год Стокгольм, но за десять лет были и Париж, и Лондон, и Рим, и Токио, и Мехико, и заветный Рио-де-Жанейро. У Андреа – восемь остановок от «Беляево» до «Юго-Западной».
Раньше, еще до своего падения в небытие, Андреа слегка завидовала подруге. У той было столько возможностей увидеть и узнать новое, неизвестное.
– Линдгрен придумала человечка с пропеллером?
– Что? – не понимает Зоя.
– Ну, – смущается Андреа, – у вас вроде печатали. Я видела в книжных ее повести.
– Какие повести?
– Про Карлсона.
– А… – радуется подруга, – так это ты про мультик, что ли? А при чем тут какой-то Линдгун, Линдгвин, как ты там сказала?
– Неважно. Значит, крышу Карлсона ты в Стокгольме не видела…
Зоя качает головой, крутит пальцем у виска и красноречиво молчит. В другой раз Андреа спрашивает:
– Ты ведь была в Лувре, правда?
– Была, – важно кивает Зоя.
– Как? Как тебе Ватто? Там большая коллекция? – Андреа с юности восхищается этим художником. Ей близки печаль и меланхолия его персонажей и вместе с тем буйство цвета, простота композиции и сложность мотивов. Андреа могла часами простаивать у его картин и пытливо искать и находить забавное в грустном, серьезное в смешном.
– Какое отношение Виттон имеет к Лувру? И почему его коллекции должны выставляться в музее?
И Андреа завидовать перестала.
А после того, как она очутилась в раковине, общение с Зоей и вовсе стало односторонним. Зоя щебечет об очередной встрече со своим шведом, который никак не хочет переезжать в «ужасную, неевропейскую страну».
– Ну а я что? Должна похоронить себя в Стокгольме в компании его полоумной матери-шведки?!
Андреа не понимает, почему в Стокгольме обязательно надо себя хоронить и какой должна быть мать шведа, если не шведкой. Андреа молчит. А Алка не может. Алка спрашивает:
– А почему она полоумная?
Зоя взмахивает ресницами, кривит губки.
– Сейчас, сейчас. – Она погружается в хаос своей супермодной клетчатой сумочки от «Шанель» и выуживает оттуда конверт с фотографиями.
– На, сама посмотри.
2
– На, сама посмотри! – Мать трясет перед лицом Андреа приглашением. – О чем я мечтала? О чем говорила? Я все уши прожужжала тебе, я просила, я умоляла, чтобы это была Франция, или США, или Болгария, или даже, ладно, пусть даже Москва, но тогда конкурс Чайковского. А это? Это что, я тебя спрашиваю?
Андреа наконец получает возможность заглянуть в измятый листок. Заглядывает и ликующе улыбается.
Уважаемая сеньорита Санчес-Домингес,
Дирекция международного конкурса гитаристов «Фернандо Сор» просит подтвердить Ваше участие в конкурсе и приглашает приехать на заключительный третий тур…
– Чему ты улыбаешься? – вопит мать. – Ради чего все это? – Мать гневно распахивает дверь в комнату, где скучает благородный рояль. – Ради конкурса гитаристов? – Сеньора Санчес произносит слово «гитаристов» так, как будто это конкурс, по меньшей мере, работников тюремной столовой штата Кентукки. – Нет, не надо было покупать тебе эту бренчалку! У тебя были нормальные, понятные мне стремления…
– Почему если непонятные тебе, то сразу же ненормальные?
– Не перебивай и не возмущайся! – отрезает мать. – Тебе восемнадцать. Что ты можешь знать о жизни?! Какое будущее у гитариста?!
– А у пианиста, мама? Я же не Фредерик Кемпф![4 - Известный современный британский пианист.]
– Нет. Не все рождаются гениями. Но у тебя есть талант, а над талантом надо работать. А ты? Что ты делаешь? Что делают твои пальцы? У тебя исключительный, мощнейший охват, ты перебираешь октавы за считаные секунды. Клавиши созданы для твоих рук, а ты стираешь нежные подушечки железными струнами и неделями не подходишь к инструменту!
– Гитара – тоже инструмент. И, играя на ней, я чувствую себя гением.
– Ну и кем ты себя возомнила? Пепе Ромеро?
(И что она себе воображает, эта девчонка!)
– Андреа Санчес-Домингес.
Сеньора Санчес в сердцах швыряет приглашение на пол и спешит поставить точку в споре:
– Ты никуда не поедешь!
Через неделю Андреа сбегает в Италию, а еще через две в Мадрид отправляется копия диплома лауреата международного конкурса «Фернандо Сор».
3
– Сыграй, Ань, – Алка не признает официоза, а имя Андреа кажется ей именно таким, лишенным домашности. Зоя же, напротив, любит подчеркнуть иностранное происхождение подруги.
– Давай, Андреа. Порадуй девочек.
Андреа окончательно падает в свою скорлупу и еле уловимо мотает головой.
– Не сегодня, – вымученно улыбается она. – Я что-то устала.
Подруги уходят, а Андреа еще долго сидит без движения и смотрит сквозь конверт с фотографиями, забытый Зоей.
– На, сама посмотри, – раздраженно говорит ей соседка по комнате.
Девушку зовут Мари, она француженка, ей тридцать четыре, и это ее последний шанс добиться хоть какого-то признания среди гитаристов. Андреа знает, что у Мари ничего не получится. Она слышала, как та играет. Про таких в музыкальном мире обычно говорят «посредственность». Андреа жалко Мари. Она кажется ей практически древней старухой, напрасно растратившей жизнь на пустые мечты. Андреа берет ноты и вздыхает.
– Все, как я говорила. Здесь ре минор. – Она не слышит привычного «Не может быть!». Мари смотрит в окно и возбужденно машет ей рукой.
– Смотри, смотри скорей. Еще один третьетурник.
– Кто? – У Андреа не очень хорошо с английским.
– Ну, такой же, как ты. Приглашенный почти к финалу. Кажется, русский. Я видела фамилию в списке.
Андреа с любопытством выглядывает в окно.
– Симпатичный, правда? – толкает ее локтем Мари.
Андреа не знает, что ответить. Высокий черноволосый паренек в рваных джинсах и солнцезащитных очках вполне может оказаться симпатичным. Только на вид ему лет двадцать. Странно. Что Мари в нем нашла? Может, ковбойская шляпа ее привлекла?
– Похож на Дина Рида[5 - Американский певец, композитор и общественный деятель, известный в 1970 – 1980-е гг. в основном в странах Восточной Европы.], – лениво бросает она.
– Ну да, точно! Этакий красный ковбой! – радуется Мари, а Андреа проникается к соседке внезапным уважением. Удивительно. Она знает Дина Рида.
– You played fantastic![6 - Вы фантастически играли (англ.).]
Андреа с интересом оборачивается. Дин Рид собственной персоной. Уже без темных очков. «Надо же, – думает про себя девушка, – сходство действительно есть: густые изломанные брови сведены к переносице, взгляд какой-то пронзительный и удивительно честный, уголки полуоткрытых губ чуть опущены книзу, как на знаменитом портрете».
– Вадим, – представляется русский и протягивает руку, которую Андреа, смеясь, пожимает.
