скачать книгу бесплатно
– Корку не угрызу, а вот занюхать – святое дело, – и он протянул руку за мякишем. – Максимка, дай-ка ножик, лучку покрошим.
Ну вот, сейчас глаза жечь будет, да луком вонять, но делать нечего. Максим нехотя протянул нож Иванычу. Тот ловко почистил луковицу, отвергнув Любину помощь, словно хлопотать по столу и не женское вовсе дело. Нарезал луковицу дольками, бросил себе рот пару штук и, насадив на нож одну, протянул Максиму. Он в ужасе замотал головой.
– Шо, паря, лук не уважаешь? Кто лук не уважает, тот хворый будет! Все витамины в ём! Мы знашь, как в войну за лучком охотились! Витаминоз у всех был.
– Авитаминоз.
– А ты не встревай, коли Иваныч говорит. Кака разница? Мне всё едино, шо витаминоз, шо авитаминоз. Кабы не лук, то и энтих зубов мне не видать. Ну, по второй!
Водку допили и по стаканам разлили лимонад. Максим сначала не хотел брать курицу и хлеб, побывавшие в руках Иваныча, но тот так аппетитно чавкал, а курица была такая поджаристая, что Макс решил плюнуть на гигиену, которую клятвенно обещал матери соблюдать в дороге, и стал есть наравне с остальными. Допили лимонад, и Максима опять послали отнести стаканы проводнику и сказать, чтоб принёс чай. Вскоре появился проводник, изрядно подобревший после выпитой водки. Принёс поднос с парящими стаканами, проворно составил их на столик, деньги, однако, попросил отдать тут же, на месте, и все полезли к своим кошелькам. Потом мужчина вернулся вновь за стаканами и принёс постельное бельё, положил его на нижнюю полку и опять аккуратно собрал со всех деньги. Пересчитал, сунул в карман, из другого достал тесьму и завязал, протянув её между верхними полками, раскрыл длинную простыню и накинул на неё:
– Ну вот, у вас теперь купе по цене плацкарты, – и засмеялся, довольный своей шуткой.
И действительно, стало как-то уютней. Теперь проходившие по коридору, не могли заглядывать к ним в ячейку и смотреть, что они пьют и едят. И Любаня, попросившая мужиков на минуту выйти в проход, смогла переодеться в самодельном купе и предстала перед ними в лёгком домашнем халатике. Она повеселела от выпитой водки и была очень даже соблазнительной. Но куда там Максиму за тётками ухаживать, вон, Николай сразу приободрился и начал комплименты выдавать. Любаня зарделась, но видно было, что приятно ей мужское внимание. И Максим переоделся в спортивное, только Любу не просил выйти. Отвернулась к окошку и достаточно. Потом он сообразил, что наверняка весь отражался в окне, да что там рассматривать, что она, трусов семейных не видела, в самом деле?
Максим запрыгнул на свою верхнюю полку. Иваныч сидел под ним, Максим видел его ноги. А Николай с Любой расположились напротив. Иваныч обстоятельно рассказывал свою историю, после которой он в бога уверовал.
– А немец по нам ка-а-ак жахнет! И трындец! Вот я туточки сидел в окопе, а глаза открыл на другом конце. Мать моя женщина! Это что ж творится, ни одного человека со взвода не уцелело, токмо я один. Тут тебе и руки, и ноги оторванные, а я цел. Башкой только двинулся. Тут ещё и мины стали залетать. И рвутся, гадины, одна за одной, а я хоть бы хны, ни царапины. Командир потом сказал, что если б наверняка не знал, что я со всеми в окопе сидел, то как дезертира бы велел расстрелять, потому как не бывает такого везения. А я цел и невредим. Во как, с тех пор я в боженьку и уверовал. Ну ладно, чегой-то меня на сон сморило. Ща как улягусь, и могёте поверх меня с пушек по немцам палить, всё одно до утра не проснусь.
Николай встал и переключил свет на ночной, оставив гореть лишь дежурную маленькую лампочку. Иваныч вскоре захрапел и стал пускать газы. Николай с Любой хохотали, а потом перешли на шёпот, и Макс услышал чмокание. Он приоткрыл глаза, Николай с Любой целовались, прижавшись друг к другу. Внезапно Николай бросил взгляд на Максима, и он не успел отвести глаза. Тихонечко отстранив Любу, Николай встал, опёрся одной ногой о полку, где мирно посапывал Иваныч, приподнялся и придвинулся в Максиму.
– Слышь, пацан, ты бы к стеночке повернулся, а то дама стесняется. Ну ты же всё понимаешь, а? Будь другом.
– Ладно, – буркнул Максим, поворачиваясь к стенке, а про себя подумал, вот ведь как подфартило Николаю. Ну, ничего, недолго осталось, он доберёт ещё пару годов, сходит в армию, а уж потом… потом, держись, девки! Такого шороху наведёт, только не со старухами, типа Любани, хотя она ничего так, и он бы сам за неё подержался, а подберёт себе, конечно же, помоложе. Николай с Любаней ещё возились какое-то время на нижней полке, и хотя воображение Максима рисовало разные сценарии, он наверняка так бы и не сказал, было между ними что-то более серьёзное, чем просто объятия и поцелуи, или нет. Поворачиваться из мужской солидарности Максим больше не стал и вскоре заснул.
Утром, когда солнце заглянуло в их импровизированное купе и стало пробиваться прямо в глаза, каким-то образом огибая заслоняющие их руки, Максим проснулся. Было тихо, все ещё спали. Вдруг зашевелилась Любаня, откинула одеяло и стала спускаться вниз. Максим прищурил глаза, глядишь, не заметит, что он проснулся.
Он успел увидеть её ляжку и кусочек голубого нижнего белья. Максу стало неудобно подсматривать, и он сомкнул глаза. Через пятнадцать минут все проснулись, сходили в уборную, умылись и приступили к завтраку. После завтрака Макс залез к себе на полку и занялся чтением. Беспроигрышный, затрёпанный «Робинзон Крузо», прочитанный от корки до корки раз пятнадцать, всегда был готов выручить хозяина.
– Во, Николай, посмотри! Максимка-то наш молодца! Книжки читает, не то шо мы с тобой. Нам бы только водочки накатить под огурчик и на красавиц полюбоваться! – Иваныч многозначительно посмотрел на Любу.
– Ты это, Иваныч, давай тут без намёков. Люди все свободные, никто никому ничем не обязан.
– Дык, я ж, мил человек, про то же. Вот, к примеру, я хочу и любуюсь. Да и ты любуйся. Потому как имя её Люба. И любить её надобно и любоваться ею.
Максим слез с полки и отправился пройтись. Старенький вагон потряхивало и раскачивало, казалось, ещё сильнее, чем вчера. Через приоткрытые окна в вагон врывался свежий мягкий ветер, иногда принося с собой горстку степной пыли. В переходе между вагонами его поманил пальцем мужчина лет сорока. Он что-то промычал и сунул в руку Максиму какую-то пачку, выжидательно посмотрев на него. Максим сначала отдёрнул было руку, но мужчина промычал что-то ещё. В его виде не было ничего угрожающего, он явно не пытался ограбить, а предлагал ему на что-то взглянуть. Макс опустил глаза и увидел колоду игральных карт, перетянутую чёрной тонкой резинкой. Отрицательно помотав головой, он протянул мужчине сверток назад. Тот опять помотал головой и что-то промычал. И тут Макса осенило, он понял, что мужчина немой. Он слышал от людей, что глухонемые нашли себе прибыльное занятие: путешествовать железной дорогой и предлагать пассажирам разные непотребные картинки и игральные карты. Максим поднял руку, снял с колоды резинку и пролистал несколько карт. Взгляду его предстали молодые женщины, абсолютно нагие. Вот одна выходит из воды, другая загорает в одной шляпе, лёжа на животе, ещё одна качается на качелях. Распахнулась дверь в тамбур, и Максу пришлось опустить руку с картами, чтобы не показать их проходящему в соседний вагон мужчине. Немой покрутил вопросительно рукой перед носом Максима. Словно вопрошая, берёт он его товар или нет. Максим вопросительно крутнул рукой в ответ.
– Уба, уба!
Рубль, понял Максим. Он посомневался, стоит ли держать при себе такие карты. Попадись они на глаза кому, то замучают вопросами, где взял и лекциями о безнравственности и распутстве. С другой стороны, красотки в колоде так и ждали, чтобы он рассмотрел их одну за одной, медленно, до самых подробностей женского строения. Благо, они и не думали от Макса ничего скрывать, совсем ничего. Немой смотрел на Максима, поняв его нерешительность, протянул руку, забрал колоду, перетянул её резинкой и уже начал убирать в карман. Максим словно вышел из оцепенения. Ещё мгновение, и красотки расстанутся с ним навсегда. Сомнения отброшены, Максим вытащил из кармана трёшку. Немой всучил ему колоду и сдачу – два железных рубля. Теперь Максу было чем заниматься, он должен вернуться на свою полку и потихоньку рассмотреть добычу.
Макс уединился наверху и стал листать колоду. Боже, какие красавицы! Неужели они вот так вот запросто, согласились позировать без одежды? Или их сфотографировали тайком? Не похоже, так непринуждённо, не скрываясь, они смотрели на него с фотографий. Максим даже не представлял, как он мог бы сам раздеться вот так вот догола и дать себя сфотографировать, чтобы потом кто-то в поездах рассматривал его наготу. Нет, решиться на такое он явно был не в состоянии. Блондинки шли вперемешку с брюнетками, молоденькие и чуть постарше, от каждой у Максима захватывало дух, он обнял бы любую, до того они были хороши. Внезапно Максим почувствовал чужое дыхание за спиной. Он обернулся. Позади него, встав одной ногой на нижнюю полку, где сидел Иваныч, возвышался Николай.
– Та-ак, что это у нас тут? Что ж ты, пионер, нехорошо. Ну, чего ты переполошился, давай, показывай, что там у тебя?
Максим нехотя протянул Николаю колоду. Тот спрыгнул и сел рядом с Иванычем.
– Поглянь-ка, Иваныч, что тут пионер рассматривает.
– Дык он же комсомолец, ядрёна корень, он мне сам сказал.
– Ну комсомольцем он был до тех пор, пока его комсомольская организация не знала, чем Максим в поезде занимается. А теперь, он из комсомола опять в пионерию вернётся. Поглянь-ка, Иваныч.
– Да я, сынок, без очков-то и не вижу. Погодь, глаза обую. От же ж вертихвостки. От же ж оторвы, это где ж их так угораздило голышом фотографироваться! Ох, не мои то дочки, уж я бы ремнём-то задницы их разрисовал бы. Ишь, титьки развесили, бесстыдство одно.
– Зато какие красотки! Где ты таких взял, а?
– У немого купил.
– Я заберу у тебя их. А то нарвёшься на кого, и вправду из комсомола турнут.
– Чего это ты у меня заберёшь? Иди и купи себе. Что, у тебя рубля нет?
– А ты борзый, а, пацан?
– Борзый-не борзый, а твоего не трогал. Попросил посмотреть, я тебе дал. Посмотрел – верни.
Неожиданно Люба пришла Максиму на помощь.
– Да ладно тебе, Николай. Поди сам мальчишкой был. Ему же хочется знать, как женщины устроены. Правда, Максим?
Максим смутился, он был готов ругаться с Николаем, но отвечать на такой интимный вопрос Любе…
– Отдай, Коля, давай мы с тобой лучше до вагона-ресторана прогуляемся, может, у них вино есть какое.
Николай с явным сожалением протянул Максиму колоду и вышел вслед за Любой. Максим сунул карты во внутренний карман, туда, где уже лежал новенький паспорт. Он твёрдо решил до конца поездки их больше не доставать. Ещё не хватало ругаться с Николаем. После обеда в вагоне пошло оживление, люди выходили, и их места занимали новые пассажиры. Поезд зашёл в пригородную зону, и вагоны заполняли возвращающиеся дачники. Прошёл проводник, предупредил, что через полчаса Полоцк. Максим уже сидел внизу, жадно ловя глазами новые пейзажи. Они были очень похожи на родные оренбургские и на остальные, по всему пути следования поезда. Но всё равно это было далеко от дома, а, следовательно, для Максима почти заграница. Поезд замедлил ход, мягко подкатил к перрону, остановился. Все, кому нужно было сходить, поднялись со скамеек и двинулись по проходу. В этот момент поезд дёрнул вперёд, люди попадали друг на дружку, и вагон наполнился матом. Охая и собирая выпавшие из котомок редиску, зелёный лук и укроп, возились в проходе дачники, мешая протиснуться выходящим. Максим легко перепрыгнул через них и увернулся от пары чемоданов, почти ледоколами пробивавших себе путь в проходе. Вот и перрон, как же хорошо после душного вагона вдохнуть свежего воздуха. Чуть скошенная вывеска гласила, что Максим прибыл в Полоцк. Он вышел на привокзальную площадь и огляделся.
Санаторий «Солнечный»
На остановке полтора десятка людей, Максим поставил свой чемодан и обратился к стоящим.
– Вечер добрый. Кто-нибудь может мне подсказать, как проехать в санаторий «Солнечный»?
– Отсюда в санаторий автобусы только до обеда ходят. Опоздал ты, парень.
Максим даже растерялся. И что ему теперь делать? Все эти люди точно знали, куда им нужно попасть и на чём туда доехать, и только он беспомощно озирался, словно выброшенный на улицу котёнок.
– Погодь, парень. Я знаю, где в городе пункт сбора для тех, кто в санаторий отбывает. На четвёртом автобусе ехать нужно. Спросишь у водителя остановку «Заводская». Как выйдешь с автобуса, поверни налево, дойдёшь до угла и там увидишь площадку. Ежели ты везучий, то попадёшь сегодня в свой санаторий.
– Спасибо большое.
Пятнадцать минут нервного ожидания, и Макс втиснулся в четвёртый автобус. Ещё двадцать минут тряски по ухабистой дороге, и водитель объявил:
– «Заводская». Следующая остановка: «Старый сад».
Максим сошёл с автобуса, выдернул свой чемодан и пошёл налево, как ему было сказано. От площадки отъезжал старенький потрёпанный автобус КАвЗ с табличкой: «Санаторий Солнечный». Максим побежал, что было силы ему вдогонку, догнал и забарабанил по заднему стеклу. Автобус остановился, дверь открылась, и Максим быстро заскочил в автобус.
– Мне в «Солнечный».
– А, ну садись. Повезло тебе, парень, последний рейс.
Максим прошёл чуть вперёд и уселся на свободное место. Чемодан разместился в проходе. Это последнее место словно ждало его. Есть же везение в жизни.
Максим потихоньку осматривал попутчиков. Ну и контингент, одни бабки да старые хрычи. Что он будет делать в санатории, умрёт со скуки, наверное. Ладно, всего восемнадцать дней. Он как-нибудь выдержит, но больше никаких санаториев для старичья, уж лучше ездить на турбазу «Не-жинка» в двух десятках километров от Оренбурга. Вот в «Нежинке», которую многие ошибочно называли «Неженкой», было настоящее раздолье, особенно если попадёшь в старые деревянные корпуса. Пусть все удобства не в комнате и до туалета и общего душа нужно идти вдоль асфальтированных аллей, зато никто тебя не может запереть после одиннадцати, как в новом кирпичном корпусе. Как будто после одиннадцати человек только и должен что ложиться спать. Нет, после одиннадцати и начиналось самое интересное. Молодёжь с гитарами выходила на берег Урала, к лодочной станции, и начинались песни. Вот это жизнь! Даже из нового корпуса приходили. Бедолаги, им приходилось вылезать через балконы первого этажа. А утром можно было сходить на бережок, потаскать на удочку пескариков, а потом засолить, и они с отцом удовольствием разгрызали их через несколько дней под пиво. Пиво, конечно же, пил отец, но Максиму всегда перепадало втянуть немножко горьковатой пены, и поэтому считалось, что пиво они пили вдвоём.
Максим вздохнул, наверняка в этом санатории ничего такого и в помине нет. Ну кто из этого старичья будет петь песни Высоцкого под гитару? А кто-нибудь знает группу «Машина Времени» и знаменитую песню про поворот? Максим невольно стал мурлыкать про себя про ревущий мотор и неизвестность. А здесь… Всё уже известно наперёд. Скука-скукотища, и никаких надежд. Будут, поди, на танцплощадке крутить какой-нибудь «Белый вальс» или Лещенко с Кобзоном. «Бони М» и «АББА» от них не дождёшься.
Солнечный день угасал, и Макс подумал, что ему действительно повезло сегодня. Где бы он ночевал? Автобус провёл в пути, подвывая мотором на подъёмах, минут сорок. За это время все пассажиры не по одному разу подпрыгнули, когда он плюхался в ямы на дороге. Группа людей, высыпавших из автобуса, сладко потягивалась, а после моментально подхватила чемоданы и засеменила к административному корпусу на оформление. Уже темнело, поэтому Максим не мог разглядеть как следует территорию. У административного растянулась очередь, получившие ключи расходились, сверяясь по указателям. Максим подошёл к стойке регистрации и протянул паспорт и путёвку.
– Та-ак, Максим Дмитриевич Учитель. Ну что ж, добро пожаловать, Максим Дмитриевич. Ого! Из самого Оренбурга! Платочек нам не привезли? Нет? Ну и ладно, сами к вам приедем. Вы не возражаете? Так, Максим, на выбор, два последних места. Первое во взрослой палате, там режим посвободней, но в палате одни пенсионеры. Или в молодёжный блок, но у нас там прикреплённый воспитатель и в одиннадцать отбой.
Ну вот, здесь тоже как в «Нежинке». И чего им всем неймётся людей спать загонять. Идти в стариковскую палату? А что он тут по вечерам будет делать? Нет, уж лучше молодёжный блок, хотя бы будет с кем поговорить. Максим получил карточку с указанием корпуса и места в столовой и отправился на поиски. Навстречу двигалась группа подростков, и Макс обратился с вопросом, где седьмой корпус. Один из подростков вызвался его проводить, и они вдвоём пошли по асфальтированной дорожке. Обогнули два строения и подошли к корпусу. Здесь Максим поблагодарил провожатого и отправился разыскивать коменданта. Наконец его разместили на первом этаже в четырёхместной палате за номером три. Четыре койки, четыре тумбочки, четыре стула, стол и шкаф – вот и всё убранство. Ему досталась кровать в дальнем углу у окна, Макс положил на неё чемодан и достал свежую рубашку на завтра. Ужин уже прошёл, но в десять часов для желающих у столовой, по случаю заезда, выставлялся стол, где можно будет взять стакан чая, кусок хлеба с вареньем, галеты, сахар и карамельки. Так Максу объяснила комендант, и ему не осталось ничего другого, как отправиться к корпусу с надписью: «Столовая». Где-то недалеко играла музыка, по всей видимости, там была танцплощадка, но Максим был уже изрядно голоден и с нетерпением поглядывал на часы, решив знакомство с танцплощадкой оставить на потом. Ближе к десяти начал собираться народ. Оказалось, что желающих подкрепиться на ночь было более чем достаточно. На стоящем перед входом в столовую столе медленно закипал большой, ведра на три титан. Ровно в десять открылась дверь в кухню, и грузная, потная женщина в мятом чепчике вынесла поднос со стаканами, которые были моментально разобраны очередью отдыхающих. Вынесли ещё поднос со стаканами, следом заварной чайник, плошку с вареньем, сахар, хлеб и карамельки. Люди толкались, переругивались за право первыми налить немного заварочки или ухватить корочку с вареньем. Карамельки были немедленно пристроены по карманам и сумочкам, несмотря на возмущённые крики задних, что брать надо по одной, чтобы всем хватило.
После короткой борьбы в очереди Максим получил стакан, с позволения сказать, чая, ибо чаем это было только на словах, несмотря на несколько крупного размера чаинок. Вкуса эти чаинки не добавляли и только мешали пить подслащённый кипяток. Пару раз Максиму приходилось пальцем доставать их из стакана. Он даже удостоился осуждающего взгляда одной дамы с высоким шиньоном. Впрочем, это его не остановило, ведь даже взрослые мужчины делали то же самое, иначе просто было невозможно нормально допить эту горячую сладкую жидкость. Молодёжь тоже была, но никого интересного Максим не приметил. Через несколько минут всё убрали, но Максим уже не был голоден, пару кусков хлеба с вареньем и стакан горячего сладкого чая сделали своё дело. Нормальной сытостью это назвать было нельзя, но и противное чувство голода уже отступило. Максим встал, отряхнул крошки и пошёл в сторону доносящейся музыки.
Люди встречаются,
Люди влюбляются,
женятся.
Мне не везёт в этом так,
Что просто беда.
Ну да, а что ещё могли гонять здесь на допотопном магнитофоне, выдавливавшем звуки через хриплые колонки. Разве это музон? Вот у Саньки Курочкина, бывшего одноклассника Максима, родители недавно вернулись из Адис-Абебы, кажется, это Эфиопия. И привезли Саньке небольшой, прямоугольный, компактный магнитофон, облачённый к тому же, в красивый чёрный с дырочками защитный кожаный кожух с ремешочком. И кассеты там не такие огромные бобины, а прямоугольные, пластмассовые, лёгкие и маленькие. Машинка та носила надпись: “Panasonic”. Вот это аппарат! А какой музон! Санёк нажал на клавишу, и полилось что-то неземное. Он и сам не знал, что это, да и Макс никогда прежде ничего подобного не слышал ни на «Голубом огоньке», ни в «Утренней почте», ни в «Сопоте». Одно верно в этой песне: с любовью у Максима была полная невезуха, вроде и внешность нормальная, и язык подвешен, всегда в компании мог пару анекдотов не то что рассказать, а даже изобразить, но вот, поди ж ты, так и не сумел обзавестись подругой. Не считать же подругой очкастую худющую Ленку из его группы в техникуме, которая вечно находила предлог пообщаться с ним. Максим уже давно прекратил обращать внимание на насмешки со стороны соучеников. Ленке вечно нужно было что-то списать или объяснить, правда, взамен его объяснений и предоставленной тетради с конспектами Ленка щедро одаривала его разными домашними печеньями, которые, по её утверждению, она пекла сама. Как-то раз она даже притащила билеты на концерт. Максим нехотя согласился, хотя впоследствии нисколько не жалел, на сцене были прекрасные исполнительницы арфистки. Это было необычно для их уральского города. Максим с удовольствием погрузился в прекрасную музыку, правда, будь на месте Ленки кто-то другой, он получил бы большее наслаждение. Зато Ленка вся сверкала и светилась, разоделась так, что Максиму в его простенькой, но чистой одежде было немного не по себе. Но Ленка, казалось, не замечала ни его заношенных отцовских ботинок, ни полупальто, перешитого из бабушкиной шубы, со следами отпоротых пуговиц на женской стороне. Её в Максиме устраивало всё. Да и девчонка она была неплохая, добрая и отзывчивая, но не лежала у Максима душа к ней, хоть убей. На знакомство с кем-то в санатории он вообще не рассчитывал. Неужели сюда, в эту глушь, поедут поправлять здоровье настоящие красавицы, которые к тому же и не больны вовсе какой-нибудь язвой желудка, как сам Макс, а идеально здоровы и прибыли с одной единственной целью – стать идеальными ему подругами. Ладно, он отбудет это восемнадцатидневное заключение и уедет к себе, в Оренбург. Главное, немного подлечиться, а то уже достали эти голодные боли по ночам. Это ж надо было, прямо накануне шестнадцатилетия угодить в больницу и отваляться там три недели. Его уже с души воротило от протёртых больничных кашек, которыми потчевали всех язвенников. А эти болючие уколы всевозможных витаминов дважды в день. Хорошо хоть, что глотать таблетки он мог запросто, хоть горстями, хоть по одной.
Макс присел на лавочку, глядя на пяток сорокалетних старух, что-то изображающих из себя на танцплощадке. Ну куда они лезут со своими старомодными движениями? Сидели бы дома и не позорились. Внуков бы нянчили, чего в таком возрасте на танцплощадку переться? Ну всё, пошёл съём, подкатил к ним полулысый хрен лет сорока пяти, тоже из себя весь вихляется, словно его рак за одно место клешнёй прихватил. Они даже не понимают, как смешно выглядят. И эти тоже, разулыбались ему. Ну как же, единственный кавалер. И вот среди этих старпёров ему предстоит провести время?
Макс с досадой отвернулся от танцующих. В другом конце площадки собирались люди помоложе, но всё равно этой группке было в районе тридцати. Ну что он может делать в такой компании, даже если они его и примут? Нет, в этом санатории можно только умереть от скуки. Макс представил похоронную процессию с венками и оркестром, идущую по улице. И надписи на венках: «Умершему от скуки» от друзей, от педколлектива техникума, от Ленки. Да уж, пожалуй, она будет единственная, кто по-настоящему зальётся слезами. А эти придурки-друзья и на его похоронах стали бы дурачиться и идиотничать. Да и какие это друзья, вон, он в больницу попал, так кто к нему пришёл? Только Юрчик, да Ленка бегала, как заведённая. Ну ладно, в больнице деваться некуда, так он терпел её появление, к тому же она всегда притаскивала что-то вкусненькое. Полный неудобняк был, когда она столкнулась с его предками. Ну, конечно же, они знали, кто она. Мама сразу начала выяснять, насколько это серьёзно, кто её родители и где работают. Просто достала, Максим тогда ей наговорил всего. Папа только посмеивался в сторонке, хоть кто-то в семье понимает, что ему эта худобина нафиг не нужна. И вообще, он уже паспорт на днях получает, так что вполне сам может разобраться, с кем ему дружить и на ком, если надо, жениться. Всё! Отвяли все! Просто забодали своей заботой! А то ещё соседки у подъезда: чего такой симпатичный мальчик да без девочки? Да какое ваше собачье дело? Что вам всем от меня надо? Что, я должен со всеми крокодилами города дружить, только чтоб вы могли сказать, что не ту девочку выбрал? Ну что за жизнь?
– И последний танец на сегодня, уважаемые отдыхающие. И это будет белый танец. Дамы приглашают кавалеров!
Ну конечно, везде одно и то же. И белый вальс один и тот же.
– Молодой человек, можно вас пригласить?
– М-меня?
– Да, молодой человек, идёмте быстрее, это последний танец. Ну что же вы? Вставайте, даме нельзя отказывать!
Максим нехотя поднялся. Ну вот, удостоился внимания сорокалетней тётки. Браво! Аплодисменты! Вот за этим он сюда и приехал. И чего она его мотает, танцевала бы спокойно, нет, надо ещё дёргать из стороны в сторону. Мало того, что он на позор поднялся, даме, видите ли, не отказывают. И чего он согласился, скорей бы музыка закончилась. Ну вот, слава богу, отмучился.
– Спасибо вам, молодой человек! Как вас зовут? Максим? Чудесное имя, а меня Ольга, очень приятно. Спокойной ночи! Приходите завтра танцевать!
Ага, так он и попрётся старуху вытанцовывать! Размечталась, вон с тем лысым попляши, с вечера на него очередь займи, глядишь, к завтрашнему вечеру и дойдёт. Ну да, а он просто в центре внимания, ручки дамам расцеловывает. Терпеть не могу таких сладких подлиз. Чего крутиться тут перед ними? Мужиков всё равно нет, к любой подойди, так сразу вскочит и танцевать помчится. Ну только не он, он этих старушенций на дух не переваривает, с этой станцевал, так, не дай бог, остальные тоже решат, что его можно приглашать. Вон она, идёт, бёдрами виляет. Кому тут нужны её бёдра, Любаша с поезда и то лучше, помоложе, правда, чуть полнее, зато руки какие у неё мягкие и тёплые! А у этой какие-то жёсткие и холодные, и таскала она его своими руками по всей танцплощадке, а эти мымры, кому мужики не достались, ещё и хлопали им. Со стыда сгореть!
Максим дошёл до своей комнаты. Все соседи были на месте и готовились ко сну, разбирая кровати. На него с любопытством глянуло три пары глаз. Максим буркнул невнятное приветствие и прошёл к своему месту, разобрал кровать, разделся и залез под одеяло. Знакомиться с соседями после позора на танцплощадке ему совсем не хотелось. Вскоре послышался голос из громкоговорителя на улице.
– Уважаемые отдыхающие, через три минуты на территории нашего санатория наступает время отдыха. Мы желаем вам крепкого и здорового сна и приятных сновидений. Будем рады увидеть вас всех на утренней физзарядке ровно в семь утра. Спокойной ночи.
Ближайший паренёк выключил свет, и комната погрузилась почти в полную темноту. Где-то вдали одиноко светил фонарь, и частички его света с трудом пробивались сквозь зашторенное окно. Неудобная кровать, жёсткая подушка, а простыню обязательно нужно было заправлять в ногах под матрас? Теперь играй ею в футбол, пока не удастся вытащить. Противно запищал комар, и Максим полностью нырнул под одеяло, оставив на поверхности только лицо. Никак не удавалось найти удобное положение, и Максим весь извертелся. Минут через пятнадцать мышиная возня в комнате закончилась, все сколько-нибудь терпимо пристроились и начали отходить ко сну.
Поезд, плавно качаясь, нёс его по бескрайним уральским просторам домой. Максиму было нисколько не жаль оставить скучный санаторий, в котором из развлечений только глупые сорокалетние тётки, наперебой приглашавшие его танцевать. Оля, Катя, Полина Сергеевна, Светлана Ивановна, Антонина Константиновна – у него только и забот должно было быть на отдыхе, запоминать их идиотские имена и улыбочки. А здесь было уютно, внизу похрапывал Иваныч, на нижней полке напротив тискались Николай и Любаша. Жаль, конечно, что Любаша не с ним, уж он бы её обнял, не то что этот старикан Николай, но ничего не поделать. Максим поймал на себе недовольный взгляд Николая и отвернулся к стенке, пусть тискаются. Вдруг он почувствовал, что кто-то трогает его за плечо. Он обернулся и увидел улыбающуюся Любашу.
– Подвинься, я к тебе.
– А Николай?
– А он мне больше не нужен, и он сейчас сходит, его станция.
Максим подвинулся и очутился в мягких Любашиных объятиях. Он немедленно начал покрывать её лицо поцелуями. Боже, какая она вкусная и мягкая! И чего Николай не сошёл на пять станций раньше? Вот сейчас он перевернётся, очутится сверху Любаши, и она поймёт, что Николай и в подмётки ему не годится. Вот сейчас, почему не получается? Ах, да, Любаша не расстегнула свой халатик. Да, вот, уже близко, ещё секунда, и он сделает это с женщиной своей мечты… Любаша… А она пахнет совсем как Оля, с которой он танцевал. Что это? Как Иваныч смог подняться, чтобы заглянуть к ним? Старый развратник, он вздумал подсматривать? Нужно немедленно пнуть его ногой. Но что же делать, остаться на Любаше промеж её прекрасных ножек или пнуть Иваныча? А Иваныч, понимая всю пикантность ситуации, приблизился вплотную к Максиму, открыл свой вонючий полудырявый рот с железными коронками и заорал на Максима с Любашей:
– С добрым утром, дорогие товарищи! Сейчас семь часов утра, и мы приглашаем вас на зарядку на волейбольном поле возле библиотеки!
Какой гад этот Иваныч, влезь он своим противным ртом хоть на несколько секунд позже, Максим успел бы стать мужчиной. Уж он бы показал Любаше всё, на что способен. Максим попробовал подняться. Чёрт побери. ночное свидание с Любашей не прошло даром. Теперь он не мог подняться перед всеми, чтобы дойти до шкафа и взять чистое бельё. Вот так номер, может быть, соседи быстро убегут на зарядку? Но никто и не думал подниматься в такую рань. Внезапно дверь в комнату распахнулась, и в неё ворвался бодрый мужичок лет сорока пяти в спортивном костюме, с трудом сходящемся на его полнеющем животе.
– Доброе утро! Я ваш воспитатель, Юрий Николаевич. Пора подниматься на зарядку. Быстро, быстро, все встаём. Молодой человек, там, в уголочке, вас это тоже касается. Выход на зарядку обязателен для всех!
Обитатели комнаты один за другим потянулись на выход, шнуруя кеды на крыльце корпуса. Они остались в комнате вдвоём. Максим натянул на себя одеяло, и никакая сила сейчас не смогла бы его сорвать.
– Ну, я вижу, молодой человек, вы не намерены подчиняться распорядку. Как вас зовут?
– Никак.
– Ладно, сегодня у нас первый день, я не хочу начинать его с ссоры. Догоняйте, советую вам появиться на зарядке.
Слава богу, ушёл. Максим завернулся в одеяло, дошёл до шкафа, достал чемодан, вытащил бельё, переоделся, нацепил спортивную форму и побежал по аллее в сторону бодрой музыки. Теперь он знал, где находится библиотека. Четыре десятка людей разных возрастов и комплекций старательно повторяли движения за подтянутым физруком. Максим пристроился в конце, в самом последнем ряду, и медленно размахивал руками в такт с остальными. В другое время он с удовольствием бы позанимался, но приехать в санаторий, чтобы попасть в детскую группу, – такого он даже представить себе не мог. Нужно было соглашаться на взрослую палату. Уж тех-то никто на зарядку гнать не будет.
Через двадцать минут зарядка закончилась и все пошли в свои корпуса за умывальными принадлежностями, по пути вставая в очередь в длинный, каменный, выкрашенный в белый цвет туалет с неизменными буквами, разделяющими его на женскую и мужскую половины. Не очень чисто, уже натоптали, но выбирать не приходится, всё равно где-то нужно опорожниться. Стена, отделяющая мужскую половину от женской, была выложена, видимо, в целях экономии, не до самого верха, не доставая до шиферной крыши сантиметров тридцать, и поэтому на каждой половине было прекрасно слышно, что происходит у соседей. Каждый старался закончить то, что ему нужно, как можно быстрее и покинуть это не самым лучшим образом пахнущее заведение. Вернувшись на свежий воздух, Максим с удовольствием наполнил им лёгкие. Так, теперь взять полотенце и умываться. Но сначала побриться. Да, он уже начал бриться, несмотря на то, что отец не рекомендовал начинать так рано, поскольку потом придётся делать это постоянно, а на лице
у Максима ещё пушок, и поэтому можно было пока не трогать. Но Максиму уж очень хотелось выглядеть постарше. Для этой цели отец уступил ему свою старую электробритву, а сам распечатал новую, полученную на производстве в качестве премии за ударную работу.
Недалеко от каменных туалетов, под открытым навесом, расположилась умывалка. По пять раковин с каждой стороны, над ними труба толщиной в руку, и от неё на грубо приваренных трубах потоньше отходили, возвышаясь над раковинами, десять одинаково залапанных латунных кранов. На краю каждой железной раковины, об которую с шипением и брызгами неровно била струя воды, имелся рифлёный выступ для мыла. На каждом таком выступе лежал мокрый обмылок, обязательно покрытый крупинками песка с одной из сторон, выковыривать и счищать которые с упавшего на землю куска было делом хлопотным. Полотенца умывающиеся вешали прямо на шею, а сдвинув в сторону обмылок, можно было получить немного места для тюбика с пастой и зубной щётки. Холодная вода немного пощипывала бритое лицо. Ничего, вернувшись в комнату, он помажет лицо кремом! Ничего себе водичка, как на Северном полюсе! Кожа моментально покрылась пупырышками, так не хочется мыть всё лицо и шею. Уф-ф! Здесь умывались все вместе, женщины и мужчины стояли в одной общей очереди. Кто-то был в спортивной одежде, а кто-то пришёл в мятой пижаме, женщины преимущественно в домашних халатах. Стояли у раковин на тёмных от воды скользких деревянных поддонах. Ну вот, умывание тоже закончено, теперь завтрак.
У входа в столовую улыбающаяся дежурная по залу. Смотрит карточку и показывает, где находится нужное место. Стол на шесть человек. Да уж, соседи не очень, двое мужчин почти пенсионного возраста, ну такие, около пятидесяти, и три женщины. Одна помоложе, но совсем несимпатичная, с выпуклыми глазами и двумя неровно заплетёнными косами, и ещё две, они возрастом старше матери Максима. Ну о чём здесь можно говорить? Ну вот как в этом санатории отдыхать? Ах, да, он приехал подлечиться, только это и останавливало от желания взять чемодан (который, кстати, после завтрака следовало отнести в камеру хранения, оставив в комнате только самые необходимые вещи) да уехать на вокзал.
В алюминиевой миске шесть варёных яиц, в корзиночке нарезанный хлеб, по два кусочка на человека. В эмалированной формочке кусок жёлтого масла, рядом тупой нож для намазывания. Три официантки неспешно плыли по столовой, качая полными бёдрами и разнося тарелки с пшённой подслащённой кашей. За чаем каждый вставал самостоятельно к столу в конце зала. Там с самого начала завтрака была очередь и слышались недовольные голоса спорящих. Горячие стаканы с чаем несли, спешно меняя руки, ибо долго никакая рука не могла выдержать прикосновение к раскалённому стеклу. Джентльмены, по незнанию предложившие сидящим рядом с ними дамам доставить им чай, на следующий день такую ошибку уже не совершали, памятуя об ошпаренных пальцах. Иногда кто-то не выдерживал и ронял стакан на пол, проходя мимо чьего-то стола. Несознательные дядьки и тётки недовольно морщили носы, вытирая ноги, облитые горячим чаем. Некоторые даже высказывали свои пожелания пролившему.
Максим решил эту проблему по-своему. Расстегнув рубашку и представив на обозрение общественности свой худой живот, он краем ткани обхватил стакан и таким образом донёс его до стола. Люди позавидовали молодости и бесшабашности, но никто так и не решился повторить его подвиг. Максим разомлел от оказавшегося довольно сытным завтрака и вышел из столовой. Так, сейчас чемодан в камеру хранения, потом в десять тридцать у него встреча с врачом для назначения курса лечения, а перед обедом сбор у библиотеки и беседа с воспитателем. Так, пиджак оставлять или в камеру хранения? Лучше оставить, кто его знает, как здесь будет вечерами. Зонтик пока на хранение, спортивную форму и смену белья в тумбочку, всё остальное можно относить. У камеры хранения очередь. Чёрт побери! Куда он попал? Здесь можно куда-нибудь попасть без очереди? Кладовщик нацепил бирку с написанными Максимом именем, фамилией и номером комнаты и исчез с его чемоданом. Возле кабинета врача, к которому определили Максима, тоже очередь. Правда, здесь никто не толкался, после завтрака все стали более приветливыми.
– Можно?
– Да. Проходите, садитесь. Та-ак, вот ваша карточка, давайте ваше направление. Так, язва двенадцатиперстной, дуоденит, повышенная кислотность. Как самочувствие? Нормальное? Хорошо, давайте я вас послушаю и пропальпирую. Дышите, ещё, хорошо. Сейчас наберите полную грудь воздуха и не дышите. Хорошо, можно выдохнуть. Ложитесь на кушетку. Здесь больно? А здесь? Напрягите живот, расслабьте. Можно одеваться.
Дверь открылась, и в кабинет вошла женщина в возрасте шестидесяти лет в белом халате.
– Здравствуйте, Валентина Олеговна, как идёт приём?
– Спасибо, Тамара Семёновна, всё по плану.
– А что это у нас тут за симпатичный молодой человек? Неужели сам Аполлон к нам на лечение приехал?
