скачать книгу бесплатно
Музыка. Жизнь. Свет. Стихи 2004—2015
Рахман Кусимов
В книгу стихов петербургского автора Рахмана Кусимова «Музыка. Жизнь. Свет» вошли стихи, написанные им за период с 2004 по 2015 годы.
Музыка. Жизнь. Свет
Стихи 2004—2015
Рахман Кусимов
© Рахман Кусимов, 2016
ISBN 978-5-4474-4403-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
из-за штор
***
я бы мог и взахлёб, навзрыд, мне нашлось бы, о чём навзрыд,
чтобы строчка дала эффект пресловутого кома в горле,
потому что и впрямь – болит, ведь у всех что-нибудь болит,
но, сдержавшись в который раз, я зачем-то пишу другое.
нет бы выглянуть из-за штор, нет бы, выглянув из-за штор,
заявить, что неважно – как, что могу хоть глагол с глаголом;
ведь и вправду неважно – как, но гораздо важнее – что
/эй, трубите во все концы, что король оказался голым/.
мир печален, но он красив, улыбнись, он же так красив,
ничего не хочу писать, я тобой хочу любоваться,
потому что люблю тебя, разрешения не спросив;
потому что уходят дни, и не двадцать уже, не двадцать.
я в словесной тону воде, но когда не тону в воде —
я стою. подо мной земля. неизбежное небо – выше.
так стоят поезда порой на пустых полустанках, где
никогда б не вошёл никто и никто не вышел.
переводчик
в ночь, когда
сонный город застыл,
огорошенный
снежным драже,
переводчик
наводит
мосты
на высоком
своём
этаже;
он не спит, потому что привык,
и, касаясь бумаги едва,
на живой переводит язык
ненаписанных текстов слова.
нрзб
…жизни всё меньше, и, кроме прочего,
не попросить запасной.
это потом я стану пробелом, прочерком,
именем в памяти, голосом в записи,
цифрами в записной.
в праздник ли это, в разгаре ли дня рабочего, —
выпадет время лингвистики:
птичий, латынь, санскрит.
это потом я
[далее неразборчиво:
кто невзначай услышит – не повторит]
крепкие
Какого б ни был ты роду-племени, хоть церемонься, хоть оборзей, – такое время, что мало времени и у знакомых, и у друзей. И не с кем выпить, и не с кем ссориться, и на двенадцатом этаже ты всё лелеешь свою бессонницу, не изгоняемую уже. Луна плывёт бригантиной по небу сентиментального сентября, а ты выдумываешь кого-нибудь, напоминающего тебя. Ты называешь героя Гришкою, представив, с музами сообща, как он с классической ходит стрижкою и курит крепкие натощак. Он пробавляется скромным ужином, аскет аскетом во всей красе, и нет сомнений в его недюжинном таланте быть не таким, как все. И всё отчётливей с каждой фразою его проглядывают черты. Вы с ним похожи, как было сказано, но он разборчивее, чем ты. И вот, иных забывая начисто, почти прозрев к двадцати восьми, он скажет: «в людях важнее качество, а не количество, чёрт возьми». Красив и молод – живи и радуйся, вставай с улыбкою поутру… Но он печален. Но он под градусом. Он курит крепкие на ветру. А город манит своими видами, и что с того, что ночной порой себе зачем-то героя выдумал такой же выдуманный герой…
magnum
I
Мало радости ждать трамвая в одиночестве на кольце. Всё, что медленно забываешь – отпечаталось на лице. Связь пропала – смени тарифы, абонентам иным под стать. Наплевать на стихи и рифмы. И на прочее наплевать. Дни туманны, и воздух горек. Нет бы всё по-другому, но – перед взором всё тот же город, с той же улицей, где темно. И когда б соблюдать обычай, то, чем жил, в дневнике храня, вряд ли много б нашлось отличий одного от другого дня. И уже не понять, где правда невзначай переходит в ложь, и от жизни в режиме «авто» до смертельного устаёшь.
II
Мало радости быть заплатой на отрепье дурных времён. Не труби о беде, глашатай, – будешь проклят и заклеймён. Век суров: мы живём и дышим, а другие, презрев табу, променадом по скользким крышам искушают свою судьбу. Но покуда на дне колодца видно небо, что над тобой – сердце бьётся, как прежде, бьётся, а, верней, продолжает бой. Это значит, что я не сгину, как бы ни был резон высок – оттого ли, что выстрел в спину предпочтительней, чем в висок; оттого ли, что жизнь прекрасной предстаёт ещё вопреки прозорливцам, которым ясно, что случится в конце строки.
сон
потом приходит сон, где он парит
и тихо неземное говорит:
смотри, смотри, я тень, я дым, я свет,
я тот, кого на свете больше нет,
не бойся, говорит, я дождь, я снег,
я небо навсегда, я сон навек,
смотри, смотри, теперь, когда я здесь,
я тот, кто я на самом деле есть,
теперь я весь о том, что всё пройдет,
язык без слов и музыка без нот,
и вот теперь, когда я тишина,
я больше жизни, выше, чем она;
теперь я весь о небе и любви,
а ты – живи.
туда
туда, где нет рабочего режима,
и всё потом, пожалуйста, потом;
туда, где лето неопровержимо, незыблем дом,
ещё все живы;
где в школьном своевременном трамвае
забрезжит контролер, того гляди;
где первый снег, приставка игровая, жизнь впереди
как таковая;
где чайник со свистком монументален
и чуть расплывчат гость к шести часам;
где сладки шоколадные медали (виновен сам —
других не дали);
там диск на телефонном аппарате
вращается, и ждешь, и ждёшь ответ,
но дозвониться времени не хватит за столько лет.
(за сколько, кcтати?).
там лес, река, и солнце к ним впридачу,
там лишнее творим и говорим,
там бабушкин пирог на светлой даче неповторим.
теперь – тем паче.
теперь, когда все те, кто стали светом,
отчалив к неизбежным берегам,
назад не приплывут (по всем приметам), —
что делать нам?
жалеть об этом.
«всё ходишь, всё ждешь подвоха, даром что стал большим…»
всё ходишь, всё ждешь подвоха, даром что стал большим,
всё чудится, будто кто-то скажет, пальцем грозя:
«что ты живёшь неправильно, кто тебе разрешил,
становись немедленно в угол, ведь так же нельзя».
прислушиваешься – тихо. эй, хандра, отвяжись:
всегда есть на что посетовать да забыть о чём,
но кажется, что ещё чуть-чуть, – и начнется жизнь,
зазвенит, встрепенется, проснется, забьёт ключом.
жизнь, в которой все счастливы, найдены, прощены,
все друг с другом в расчёте и даже легче дышать.
память дурная, слово зыбкое, чувство вины:
всё, что мешало прежде, впредь перестанет мешать.
добрыми станем, светлыми, всё понимать начнём,
выберемся, отречёмся от мышиной возни,
настанет иное время, помни, помни о нём,
а что не здесь, не теперь, – так всё тебе объясни.
день победы
Весенний вечер, утки на пруду,
Покой воды, прохожий с сигаретой.
Мне б надышаться прежде, чем уйду,
Пронзительной размеренностью этой.
Здесь время не вперед идёт, но вспять,
А запахи из прошлого и ветер
Дурманят так, что кажется – опять
Мне десять лет, я знаю всё на свете.
Мне б наглядеться вдоволь в эту даль,
Один ли час понадобится, два ли.
Как удержать всё это, очень жаль,
Учителя нам не преподавали.
кукушка
и вот ты стоишь и видишь перед собой
большое озеро, лес, облака,
притом
кукушка тебе предсказывает отбой,
и ты считаешь, а это уже симптом.
не верь кукушке, да где ж ей, кукушке, знать,
и всё же порой поглядывай на часы:
пока ты здесь прохлаждаешься допоздна,
с тебя, между прочим, дерево, дом и сын.
