скачать книгу бесплатно
– Так тебя в телефоне и подпишу.
– Смотри, а то жена решит, что ты на доярок перекинулся, – это слетает прежде, чем я успеваю подумать. Атмосфера беззаботности и смеха моментально улетучивается.
– Ну, а твоя эта сакура с иероглифами хоть что-то означает или так – для красоты? – пытается Серёжа сделать вид, что все окей. Но я понимаю, что больше отмахиваться от реальности с её проблемами и вопросами не получится, поэтому, соскользнув с его колен, втягиваю с шумом воздух, и отвечаю тихо, зная, что он все поймёт:
– Она означает «Будь верна себе».
Мы встречаемся взглядами, Серёжа недовольно поджимает губы и откидывается на спинку дивана, видимо, настраиваясь на нелегкий разговор.
– Может, все-таки обсудим, как мы будем дальше? – предлагаю я. Долгов тяжело вздыхает и, скрестив руки на груди, соглашается:
– Ну, давай обсудим. Только предупреждаю сразу: никаких психов и истерик! Иначе разговаривать будешь сама с собой.
После таких предупреждений мне, естественно, хочется послать Серёженьку, куда подальше. Но вовремя торможу себя, напоминая, что это ни к чему не приведет.
– Окей. Только это не «психи», Серёжа.
Долгов вполне себе красноречиво хмыкает и, взяв пачку сигарет, подходит к окну напротив стола.
– И что же тогда? – закурив, устремляет на меня насмешливый взгляд сквозь пелену дыма.
То, как он стоит, прислонившись к подоконнику, скрестив ноги в этом немного маловатом ему, махровом халате с леопардовым принтом, выглядит настолько горячо, что я начинаю чувствовать себя нимфоманкой.
Вспоминаю, как он двигался во мне; как стонал от удовольствия, кончая в меня, и хочу ещё. Меня бросает в жар, а между ног вновь становится влажно, но, к счастью, тут же отрезвляюще щипет.
Блин, это вообще нормально, настолько сходить с ума по мужику? Или внутри каждой однажды просыпается одержимая больнушечка?
Делаю глоток вина, чтобы приглушить смешок, и возвращаюсь к нашему разговору.
– Это меры предосторожности, – признаюсь нехотя.
Сережа недоуменно приподнимает бровь. Втягиваю с шумом воздух и поясняю:
– Папа Гриша – человек советской закалки и живёт с оглядкой на то, кто и что о нём подумает. Если мы будем встречаться раз в две недели, то проблем нет. Я смогу придумать, почему не ночевала дома, и это не будет выглядеть, как загулы, бл*дство и так далее. В противном случае нужна причина, которая не будет вызывать у него вопросов и…
– И поэтому использовать влюблённого мальчонку кажется тебе отличной идеей, – сделав затяжку, с ухмылкой бросает он и смотрит таким взглядом, что я чувствую себя какой-то сукой. Щеки, будто хлесткой пощечиной, опаляет стыдом.
– Я не собираюсь его использовать. Просто приведу на ужин, покажу раз и… Не надо так на меня смотреть! – взрываюсь, понимая, что мои объяснения не выдерживают никакой критики. Долгов начинает смеяться, чем окончательно выводит из себя. – Нет, а что ты смеешься? Как я, по-твоему, должна каждый раз объяснять Можайскому, что не ночевала дома?
– А почему ты вообще должна ему что-то объяснять? – вводит он меня в ступор. Довольно странный вопрос. Особенно, от мужчины, у которого есть взрослая дочь.
– Может, хотя бы потому, что я живу в его доме?
– Так не живи и не придется выдумывать всякую херь. Тебе восемнадцать лет. Вольна уйти и строить свою жизнь так, как тебе хочется, тем более, что материальных проблем у тебя не будет. Дом, машину я тебе куплю, учебу оплачу, счет на твое имя открою, ну, и всякая мелочевка – это само собой, – все это он говорит таким тоном, словно я какая-то недалекая дурочка. Что меня естественно, задевает. Но я проглатываю обиду и, как можно спокойней, произношу:
– Деньги, Сережа, меня волнует в последнюю очередь. Я тебе уже говорила, у меня есть кое-какие накопления. Я работала в тату-салоне плюс папины алименты, так что если бы дело было только в этом, то ушла бы и без твоих щедрых предложений о содержании.
– Настюш, я знаю, что тебе не нужны мои деньги, – снисходительно улыбнувшись, заверяет он. – Ты же понимаешь, что я имею в виду…
– Понимаю, – смутившись, спешу свернуть эту тему.
– Тогда в чем проблема?
– В том, что папа Гриша не позволит мне так просто уйти и жить самостоятельно. Я уже пыталась, и он тогда высказался предельно ясно.
– И что же предельно-ясного этот мудак сказал? – уточняет Сережа вкрадчиво. Он вроде бы стоит все в той же расслабленной позе, но я чувствую исходящие от него волны гнева. Пусть они направлены не на меня, но мне все равно не по себе. Никогда не забуду, с какой жестокостью он избивал ударившего меня мужика. Я тогда отчётливо поняла, что он вполне способен убить, а может и убивал… Поэтому любая его агрессия пугает меня.
– Настя, – окликает он, отчего я вздрагиваю, все ещё находясь во власти своих жутких размышлений. Он же продолжает. – Если этот старый хрен угрожает тебе чем-то…
– Ничем конкретным он мне не угрожает, просто я знаю, если уйду, двери моей семьи закроются для меня.
– Семьи? – вырывается у Сережи смешок, а я вся внутренне подбираюсь, догадываясь, что он сейчас скажет. – Это, Настюш, той «семьи», из-за которой тебе, как бездомной, приходится перекантовываться в отеле и искать защиту у мимо проходящих мужиков?
– Не надо так, Серёж, – прошу тихо, отводя взгляд. Я знаю, что он прав, и мне очень стыдно за пофигизм родных, но у меня больше никакого нет. – Как бы там ни было, они – моя семья…
– Я тебя умоляю, Насть, не неси эту клишированную муть. Какая это, нахрен, семья?! – скривившись, как от зубной боли, тушит он сигарету. Я же, втянув с шумом воздух, чтобы не сорваться и не наговорить лишнего, прошу:
– Серёжа, пожалуйста, давай ты не будешь в это лезть, иначе мы поругаемся. У меня есть сестра, я к ней очень сильно привязана и хочу участвовать в её жизни. Я и так уже потеряла подругу, выбрав тебя, не ставь меня ещё и перед таким выбором.
– Насть… – собирается он что-то возразить, но встретившись со мной взглядом, лишь поджимает с досадой губы и, тяжело вздохнув, берет свой бокал. Несколько долгих минут он, молча, потягивает вино, глядя, будто сквозь меня, а потом все же устало сообщает. – Выбирать рано или поздно придётся. Решить конфликт полюбовно у нас с твоим папкой Гришкой не получится.
От его слов по коже пробегает озноб, а в груди поселяется тяжесть. Сглатываю тяжело и тихо отзываюсь:
– Пусть лучше поздно. Мне тоже, Серёжа, как и тебе, нужно время.
– Тогда о чем мы здесь говорим?
– О том, что ты не будешь вмешиваться в то, как я решаю вопросы со своей семьей! – произношу твердо, хоть и боюсь в очередной раз нарваться на вспышку гнева, но Серёжу, похоже, веселит мой ответ.
– Ну, решай, Настюш, – с ухмылкой дает он добро, и закинув в рот горсть кешью, добавляет. – Только учти, если мне что-то не понравится, не плачь и не проси за своего додика.
Хочу возмутиться, но тут у Сережи начинает звонить телефон. Смотрю на него с беспокойством. В такой час вряд ли могут быть хорошие новости, и чутье меня не подводит. Сережа, взглянув на дисплей, рывком поднимается с места и уходит в спальню. Через несколько минут раздается его мат.
– Что? Какая еще свадьба? – цедит он на повышенных тонах. От угрозы и бешенства в его голосе у меня внутри все обмирает. На автомате убираю со стола, а сама не могу не вслушиваться в довольно странный разговор.
– А ты куда смотрел? – орет Долгов.
Естественно, бабка Клава вновь начинает стучать по батарее, но Сереже хоть бы хны, продолжает в том же духе.
– Слушай сюда, если этот олух женится, я лично приеду и оторву башку и ему, и его певичке, и тебе заодно! Вы че там, ох*ели совсем?! У него все четко прописано, пусть два года сидит на жопе ровно, иначе его из Лас Вегаса вперед ногами вывезут. Мне вот щас только с вами возиться не хватало…
Дальше он говорит тише, и не разобрать, но того, что я услышала, хватает, чтобы загрузиться. Пока мою посуду, пытаюсь понять, в чью жизнь можно столь беспардонно вмешиваться, и выводы приходят сумасшедшие. Господи, неужели у Долгова есть сын на стороне?
Эта мысль ошарашивает, хотя удивляться в общем -то нечему, но для меня все равно, как обухом по голове.
Не знаю, сколько я сижу на кухне, переваривая свои домыслы. По полу тянет от приоткрытого окна, и у меня замерзают ноги. Иду в спальню, чтобы взять носки. Серёжа, повернувшись лицом к окну, все еще говорит по телефону, поэтому на цыпочках пробираюсь к своей цели.
– Выйди отсюда! – останавливает меня раздраженный голос.
Замираю и не мигающим взглядом смотрю в искаженное злостью лицо.
– Я.. носки хотела…
– Выйди, сказал! – нетерпеливым взмахом руки снова указывает Долгов на дверь. А мне так обидно становится. До слез.
Выскакиваю в коридор.
Первым делом хочется собраться и уйти, показать характер. Но тут же одергиваю себя.
Куда я, во- первых, ночью пойду? А, во-вторых, чего своей выходкой добьюсь?
Однозначно, ничего хорошего. Только в очередной раз докажу, что вздорная, малолетняя дура, с которой можно не считаться и обращаться, как вздумается.
Оно мне надо?
В конце концов на скандалах отношения не построишь. Да и не время сейчас: у Долгова, судя по всему, какие – то серьёзные проблемы, раз срывается. С другой стороны – почему я должна думать, что ему тяжело, а он может позволить себе любые выходки? Не позиция ли это той же Ларисы, об которую он без зазрения совести вытирает ноги?
Блин, как же сложно…
Всё-таки зря я пропускала мимо ушей мамины лекции. Может, если бы слушала, было бы проще понять, что правильно, а что-ошибка?
В итоге, так и не придя ни к чему, иду варить себе кофе. Несмотря на то, что окно давно закрыто, мне холодно.
Забравшись с ногами на угловой диван, натягиваю толстовку по самые щиколотки и, обхватив обеими руками кружку с кофе, пытаюсь согреться.
Такой озябшей и задумчивой меня, и застает Долгов. Ничего не говоря, он проходит на кухню и, присев на корточки у моих ног, надевает на них те злосчастные носки, а после касается губами моих колен, глядя мне в глаза. Несколько долгих секунд мы смотрим друг на друга.
– Обидел тебя, маленькая? – не столько спрашивает он, сколько извиняется на свой лад.
Качаю головой, а сама сглатываю подступившие слезы. Не знаю, почему я такая нюня. Вроде и обиды уже никакой нет, а все равно не могу сдержаться. Смотрю на него такого уставшего с этой виноватой улыбкой, и внутри что-то сжимается. Особенно, когда он прижимает меня к себе и целует в щеку, шепча:
– Прости, что сорвался, Настюш. Я когда на нервах, лучше мне под горячую руку не лезть. Стараюсь, конечно, контролировать себя, но ты все равно в следующий раз подожди, пока я угомонюсь.
– Я -то подожду, но ты старайся, а то брошу, – погладив его по щеке, обещаю с улыбкой. Серёжа усмехается. – Что-то серьезное случилось?
– Да так… – тяжело вздохнув, отмахивается он и, поднявшись, делает жадный глоток из моей кружки. Наверное, сейчас не самое лучшее время, чтобы спрашивать про свои догадки, но, если не спрошу, с ума потом сойду.
– У тебя еще есть дети помимо Оли и Дениса?
– С чего вдруг такой вопрос? – удивлённо смотрит на меня Долгов. Я прикусываю губу, не зная, стоит ли говорить, что слышала обрывки его разговора. Не зря же он меня из комнаты выпроваживал.
– Показалось из того, что услышала, – все же решаю сказать и тут же добавляю, заметив, как он нахмурился. – Ты очень громко кричал.
– Понятно, – заключает Сережа и делает очередной глоток кофе. – Нет, Насть, у меня больше нет детей. Но чтобы эта тема больше не поднималась, скажу сразу: был сын. Он умер.
– Как…умер? – ошарашенно выдыхаю, сама даже не понимая, что спрашиваю. Такого поворота событий я уж точно не ожидала.
– Ну, вот так, Насть. Когда трахаешься по "большой любви" без резинки с таким же малолетним дурачком, как ты – когда вы не то, что ребенка содержать, а от мамки с папкой уйти не в состоянии, – потом случаются разные, страшные вещи. Иногда даже маленькие дети умирают. Подумай об этом в следующий раз, когда будешь предлагать мужику кончить в тебя.
После такой отповеди задавать вопросы, хоть их и крутиться в голове тысяча, как-то страшно. Сережа тоже не торопится что-то рассказывать. Понятно, что о таком говорить нелегко, да и, наверное, нет никакого смысла, но меня все равно коробит, что он не посчитал меня достаточно близкой, чтобы поделиться своими переживаниями. А то, что там, где -то глубоко внутри все еще болит, я почему -то уверена. Пусть внешне это никак не проявляется. Долгов все так же спокойненько попивает мой кофе, устремив задумчивый взгляд в окно, но именно в этой затуманенной синеве я чувствую что-то очень горькое.
– Пойдем спать, – взяв его за руку, предлагаю тихо. Сережа кивает и, обняв меня, ведет в спальню.
Естественно, сна ни в одном глазу. Слишком много впечатлений, мыслей и слишком горячие объятия. Прижавшись сильнее, чувствую, что и Серже совсем «не спится». В итоге мы долго целуемся и ласкаем друг друга, но поскольку у меня по-прежнему саднит между ног, дальше ласк наше «не спится» не заходит.
Утро начинается очень рано и суматошно. Никаких предрассветных любований любимым, нежностей, приготовления завтрака и прочей романтики – ничего из того, что представляет каждая вторая девчонка в свое первое утро с мужчиной.
У Долгова разрывается то один телефон, то второй, поэтому, когда просыпаюсь, он уже весь в делах. Закутавшись с головой в одеяло, выползаю на кухню и, прислонившись к дверному откосу, с улыбкой наблюдаю, как, зажав между зубами сигарету, он пытается спасти убегающий кофе, попутно слушая кого-то по телефону. Это выглядит комично и вместе с тем очень мило.
– Разбудил тебя, Настюш? – закончив разговор, замечает он меня.
Качаю сонно головой и, зевая, сажусь на диван.
– Иди поспи, рано ещё, – перелив кофе из турки в стакан, садится Сережа рядом. Перебираюсь к нему на колени и, уткнувшись носом во вкусно пахнущую лосьоном после бритья шею, снова качаю головой.
– С тобой хочу, – шепчу хрипло.
– Мне надо ехать, котёнок, дел очень много. Ты отсыпайся, я часов в семь приеду, сходим куда-нибудь.
– М-м… вместе поедем, а то родители будут орать.
– Тогда давай, быстро пьем кофе и выдвигаемся.
– Угу, – взяв кружку из его рук, делаю обжигающий глоток.
Бодрости мне он отнюдь не добавляет, поэтому практически всю дорогу до «нашей» остановки, клюю носом. Правда, чем ближе мы к концу пути, в груди все сильнее нарастает неопределенность и тревога.
Вопрос «А что дальше?» тяжким грузом ложится мне на сердце, и я не могу ни отмахнуться от него, ни хотя бы сделать вид, что все в порядке. Представляю, как Долгов приедет вечером домой: как Лариса будет суетиться вокруг него; как они потом будут спать в одной постели, и меня начинает от злости, и бессилия наизнанку выворачивать. Поэтому, когда останавливаемся на привычном месте, берусь за ручку двери и, чтобы не повести себя, как дура, торопливо выдавливаю:
– Ладно, я пошла, созвонимся.
– Как-то вы, Анастасия Андреевна, некультурно сливаетесь, прямо, как вода в толчке. Что, даже не поцелуешь на прощание? – все поняв, спрашивает Долгов с усмешкой.
– Вообще-то нас здесь могут увидеть, – покраснев, замечаю вполне резонно и открываю дверь, но Серёжа не позволяет выйти.
– Нет, Настюш, так не пойдёт, – вдавив меня в сидение, впивается он в мои губы жадным поцелуем. И я не могу ему сопротивляться, впускаю его язык себе в рот.
Все, что мы сдерживали ночью, прорывается. Нас накрывает чем-то диким, необузданным. Целуемся так, словно расстаемся не на пару дней, а на годы. Сама не замечаю, как начинаю постанывать, требуя большего. Серёжа, жалит мою шею голодными поцелуями. Забравшись руками под толстовку, грубо ласкает грудь, сжимая до сладкой боли соски. Однако, когда я ныряю рукой ему в штаны и сжав его твёрдый член, прохожусь по нему вверх – вниз, останавливает меня.
Со страдальческим стоном, вспомнив, где мы, отрываемся друг от друга и, поправив одежду, откидываемся каждый на своем сидении.
– Вот поэтому я и не хотела целоваться, – резюмирую с умным видом.
– Ага, п*зди больше, – со смешком парирует Сережа.
– Не материтесь, Сергей Эльдарович, сами напросились.
– Иди уже, а то трахну тебя на заднем сидении.
