скачать книгу бесплатно
Вожди этих вчерашних люмпенов – якобинцы Марат, Робеспьер, Дантон. С ними сотрудничали самые крайние радикалы, прозванные «бешеными».
Пришедший в Коммуну командующий Национальной гвардией маркиз Манда в Тюильри не вернулся. В новой повстанческой Коммуне маркизам. С ним поступили по-якобински – маркиз Манда был убит.
А командовать Национальной гвардией назначили верного человека – человека из повстанческой Коммуны. С этого момента гвардия находилась в руках повстанцев.
И встало солнце десятого августа.
В Париже стояла невероятная жара. В этот день и солнце было кровавым…
Накануне Антуанетта попросила короля вдохновить защитников.
(Похоже поведет себя наша императрица… Когда Царское Село потонуло в восстании, последняя царица ночью обошла считаных защитников Александровского дворца – ободрила их перед возможным штурмом.)
И король обошел защитников дворца. Но лучше бы он этого не делал. Король был жалок, он вызывал только презрение…
На рассвете начался несмолкаемый набат. Ударили колокола церквей. Неисчислимая толпа надвигалась на дворец.
События понеслись стремительно.
Законодательное собрание непрерывно заседало в здании Манежа – совсем рядом с дворцом, в конце парка Тюильри.
Оттуда во дворец явились посланцы жирондистов. Королю и семье предложили покинуть дворец – укрыться в Законодательном собрании. Перейти под защиту законодательной власти.
Но это означало конец власти короля. Она – в ужасе… Но он…
Людовик колебался недолго. Он сказал только одно слово: «Пойдемте».
И они пошли через парк Тюильри.
В последний раз они шли по своему парку – парку королей. Швейцарцы в красных куртках с ружьями образовали коридор через весь сад.
Людовик обходит верные войска. Гравюра XIX в.
Сквозь этот живой (пока живой) коридор двигалась процессия. Впереди – толстый человек – король! Держась за его руку, шаловливо подпрыгивал мальчик – дофин. Очень рано опала листва в том году… Опавшие листья были собраны в кучки, и мальчик, смеясь, вырывался из отцовской руки, шалил – ударом ножки разорял собранные садовниками кучи.
За мужем и сыном в белом платье, перехваченном высоким поясом, в шляпе с перьями, грациозно, будто танцуя, шла Антуанетта под руку с молодой красавицей. Это – герцогиня Ламбаль…
А где же остальные «наши»? Госпожа Полиньяк с лазоревыми глазами, граф д’Артуа и прочие успешно бежали за границу. Герцогиня Ламбаль тоже благополучно уехала в Лондон. Но не смогла оставить в одиночестве любимую королеву. И вернулась!
За ними – молодая женщина, державшая за руку дочь короля. Это сестра короля Елизавета…
– Очень много листвы разбросано на дорожках. Когда мы вернемся во дворец, надо непременно сделать замечание садовникам, – сказал король.
А сестра Елизавета ответила:
– Мы никогда сюда не вернемся, сир…
Они вошли в Собрание, и председатель объявил:
– Король и семья перешли под защиту Законодательного собрания. Власть короля приостановлена.
В Собрании не знали, где их посадить. По Конституции король не имел права присутствовать на заседаниях Собрания. Пришлось отправить их в комнату протоколиста. Это была крошечная душная комната. И в жаре, в страшной духоте королевская семья слушала, как решалась ее судьба.
В это время бой шел уже в самом дворце. Король запретил стрелять в толпу из орудий. Толпа теснила швейцарцев, а они, тысяча человек, очень метко и очень успешно отстреливалсь из ружей. Наступил момент, когда казалось, что они отобьют атаку. Швейцарцы уже оттеснили толпу из дворца на площадь Каррузель и захватили пушки, брошенные нападавшими…
Мадам Елизавета. Аделаида Лабиль-Жиар. 1788 г. Лувр
Но в этот момент подошли марсельцы. Это был полк, который пришел из революционного Марселя. И с песней, которая станет гимном Франции – «Марсельезой», – они двинулись в решающую атаку.
В Законодательном собрании напомнили королю, что во дворце идет бой… Забывчивый монарх написал на клочке бумаги: «Король приказывает своим верным швейцарцам сложить оружие и вернуться в казармы».
Но было поздно. У швейцарцев заканчивались патроны… Они попытались отступить через дворец в парк. Однако там их ждали и рубили конные жандармы. Некоторые хотели сдаться, но толпа не знала пощады, убивала сдававшихся. Озверевшие победители насаживали головы на пики, рвали на сувениры мундиры мертвецов, украшали ими штыки…
Марсельцы наступают. Гравюра XIX в.
Семьсот шестьдесят швейцарцев погибнут на поле боя и потом – в парижских тюрьмах…
В Люцерне в скале стоит памятник – умирающий лев со страдающими человеческими глазами. На нем посвящение: «Верности и отваге». И цифра 760.
На разграбленном, разгромленном дворце Тюильри повесили веселую надпись Революции:
«Сдается внаем».
Законодательное собрание должно было решить судьбу короля.
Новая Парижская коммуна тотчас потребовала арестовать королевскую семью.
Как тотчас после отречения Николая потребовал арестовать царскую семью недавно созданный Петроградский Совет.
Царь и царица были арестованы Временным правительством, судьбу России и царя должно было решить Учредительное собрание, избранное всеобщим голосованием.
Судьбу короля должен был решить Национальный конвент, избранный всеобщим голосованием.
Королевскую семью отвезли в Тампль – очаровательный дворец принца Конти. Здесь устраивались концерты, балы, здесь играл мальчик Моцарт…
Но Законодательное собрание, опасавшееся вооруженной Коммуны, поселило их не во дворце, а в башне Тампля, которая стала их первой тюрьмой…
Тампль, как и многое, связанное с кровью Великой французской революции, больше не существует. От древнего замка остался только силуэт, начертанный на асфальте мостовой, и сквер, разбитый на месте дворца.
Марат сказал очень важные слова о народе: «Народ должен быть все время возбужден, чтобы им легче было управлять».
И «Друг народа» продолжал ежедневную компанию ненависти. Он писал о том, что отечество в опасности. Но когда патриоты-санкюлоты уйдут на фронт драться с врагом, сидящие в тюрьмах Парижа заговорщики-роялисты вырвутся на свободу и освободят проклятую семью.
«Они будут убивать ваших детей. Они будут насиловать ваших жен!»
Королевскую семью ведут в Тампль. Гравюра XIX в.
Марат призывал патриотов не уходить на фронт, «не свершив народного суда над врагами Отечества, затаившимися в тюрьмах».
Народ откликнулся на кровавый призыв Марата.
Второго сентября семья в башне Тампля услышала набат.
В этот день в Париже началась новая Варфоломеевская ночь. Во всех тюрьмах столицы сто двадцать часов убивали роялистов и священников.
Были образованы самозваные народные суды, быстро решавшие судьбы заключенных. После коротких вопросов раздавалась команда народного судьи: «Отвезти в аббатство».
Сентябрьская резня. Неизвестный художник. 1793 г.
Несчастный шел к выходу. Его выводили за ворота тюрьмы, а там его ждала обезумевшая от крови, ревущая толпа черни с пиками, топорами и камнями… Они забивали жертву, раздевали догола, делили одежду, снимали перстни, обыскивали карманы…
У тюрем выросли горы трупов, текли ручьи человеческой крови.
Герцогиню Ламбаль разбудили ночью. Суд был обычный, краткий. Последовала команда: «В аббатство».
Как только она вышла за ворота… озверевшая толпа поработала на славу. Ее били камнями, насиловали умирающую. Потом резали тело – вырвали сердце, отрезали голову и отрубили кусок плоти.
Голову с завитыми волосами, испачканную навозом, вырезанное сердце и кусок плоти с половыми органами понесли на пиках к Тамплю – «радовать австрийскую шлюху».
Антуанетта увидела в окно ее голову и упала без чувств.
Пока шли выборы в Конвент, в Законодательном собрании разгоралась борьба. Это была обязательная борьба революционеров друг с другом. Жирондисты сражались с якобинцами. Они обвиняли Марата и Дантона в подстрекательстве к убийствам беззащитных людей. Из двух тысяч восьмисот сидевших тогда в тюрьмах половина была убита…
Дантон отвечал: «Мы будем убивать священников и аристократов не потому, что они виновны, а потому, что им нет места в будущем».
Робеспьер сказал: «Кто посмеет упрекать в беззаконии народ? Кто посмеет указать точную границу, о которую должны разбиться волны народного насилия? Насилие равновелико самой революции. Оно столь же незаконно, как и сама революция, как свержение трона и взятие Бастилии! Оно столь же незаконно, как и свобода!»
Что ж, Робеспьер был прав – великая Революция порождает великое насилие.
Двадцатого сентября в Тампле вновь услышали набат, крики толпы и бой барабанов.
Разутая, нищая республиканская армия под началом генерала Дюмурье разбила победоносную армию герцога Брауншвейгского.
Гете, присутствовавший при сражении, сказал: «Мы видим рождение нового мира».
Двадцать первого сентября собрался избранный Национальный конвент, который провозгласил: «Король низложен». Франция была объявлена республикой.
И опять непрерывно били колокола и кричала толпа…
Нация хоронила монархию.
В избранном Конвенте большинство было снова у жирондистов, но они становились безвластны. «У кого ружье, у того и сила». Национальная гвардия подчинялась парижской мэрии – то есть якобинцам.
Конвентом теперь открыто управляло вооруженное меньшинство – Якобинский клуб…
Скамьи депутатов-якобинцев в Конвенте располагались наверху, поэтому их фракция получила название «Гора». Сверху, с этой Горы, теперь будут лететь смертельные молнии, которых страшились депутаты, не примкнувшие ни к тем, ни к другим. Их называли презрительно – «болото». Жалкие болотные лягушки.
События шли предсказуемо. Революция спешила повторяться. Как английские революционеры осудили Карла Первого, так республиканский Конвент решил осудить короля.
Суд над бывшим королем Людовиком Шестнадцатым (именовавшимся теперь гражданином Капетом) символически проходил во дворце королей – Тюильри. Как и Тампль, откуда привозили короля на суд, этот дворец ныне не существует.
Это был процесс, который, по выражению одного из адвокатов короля, стал «процессом целой Нации против одного человека».
Законники-жирондисты снова заявили о «неправомочности судить короля». «Особа короля, согласно действующей Конституции, была неприкосновенна и неподсудна». «Если сегодня осудить незаконно короля, завтра можно осудить незаконно простого гражданина»
Робеспьер возражал: «О ирония судьбы! Казнь тирана, которая должна нас объединить, является яблоком раздора… Здесь много говорят о законах… Но тиран Цезарь был зарезан двадцатью ударами кинжала без всякого закона. Точнее, на основании высшего закона – закона свободы. Я хочу обратиться к депутатам Жиронды. Как радуются наши враги, увидев, как дрожит в наших руках секира Революции. Называя его неприкосновенной особой, вы чтите воспоминание о своих цепях. Король – призрак прошлого. Призрак должен исчезнуть!»
Жирондисты попытались включить в обсуждение народ: «Но вопрос идет о казни главы государства. Должно быть всенародное голосование… Это голосование поставит наш приговор под охрану Нации… Вспомните урок английской Революции. Там не было народного плебисцита. И что же? Прошло не так много лет после казни Карла Первого, когда английский народ вернул монархию… И обвинил казнивших».
Тогда к трибуне бросился Камиль Демулен: «Нас смеют пугать непостоянством. И кого? Нашего великого народа? Это оскорбление Нации. Я не допускаю мысли, чтобы честная Нация, пославшая нас на штурм тирании, нас же потом преследовала! Никогда французы не будут так несправедливы! Никакого обращения к Нации. Решим здесь и сейчас!»
И состоялось голосование. Вожди якобинцев – Марат, Робеспьер, Дантон, Демулен – естественно, голосовали за казнь.
Ближайший родственник короля герцог Орлеанский – глава младшей ветви Бурбонов… Все были уверены, что он воздержится, он имел на это право. Но герцог сказал: «Я убежден: всякий, кто посягает на самодержавие народа, заслуживает смерти. Я голосую за смерть».
Гражданин Капет был приговорен большинством голосов.
Король попросил три дня, чтобы проститься с семьей. Ему дали двадцать четыре часа.
Ночью он написал завещание. Я видел его в парижском архиве. Завещание написано поразительно ровным, совершенно бесстрастным почерком.
В завещании король просил прощения у жены за то, что стал причиной ее бед. Он обращался к своему сыну и просил никогда не мстить за его смерть…
То же завещает и наш последний царь. Как писала великая княжна Ольга: «Государь просил не мстить за него. Он всем простил».
Составив завещание, остаток ночи король спал. Как расскажет камердинер, он спал спокойным и крепким сном.
На рассвете в карете вместе с духовником король Франции отправился на гильотину.
Карета была окружена двойным строем кавалеристов…
Гильотину установили возле все того же дворца королей Тюильри, на месте, где прежде стояла статуя Людовика, возлюбленного народом, и рядом с новой, революционной статуей Свободы.
Площадь затопили тысячи парижан.
Эшафот был плотно окружен Национальной гвардией.
На эшафоте король вел себя достойно. Он подошел к краю и обратился к народу: «Французы, я умираю невинным. И прошу Господа…»
Но тут, по знаку командующего Национальной гвардией, раздался грохот барабанов. Король пытался еще что-то сказать, но палач с помощниками потащили его на доску.
Палач дернул за веревку, и лезвие гильотины полетело на голову короля Франции. Голова упала в корзину…
Вначале хотели, чтобы при падении королевской головы раздался пушечный залп. Но Робеспьер сказал: «Голова короля не должна производить больше шума, чем голова простого смертного».
Казнь Людовика XVI. Гравюра XIX в.
И выстрел отменили.
