скачать книгу бесплатно
Великая сила гонит его по разным странам, ввергает в преступления, заставляет шулерничать, подделывать векселя, драться на дуэлях. Страсть к ней — тысячеликой Женщине.
Голодная страсть, вечный поиск, гон – ради мелькнувшего личика, чувственного рта, женского смеха, обнажившейся груди, наконец, просто ради контура женского тела! Его самое прекрасное приключение – с красавицей Генриэттой – начинается с полуоткрытой двери. Он видит в проем только контур женского тела, накрытого простыней. И все! И этого достаточно – он уже загорелся! Собравшийся уезжать Казанова велит распрячь лошадей, багаж возвращен обратно – он остается…
Только не забудьте подставить главное слово – новое.
Ради нового личика, ради нового смеха, ради нового контура нового тела… Женщина может его остановить, но не может удержать, никакая женщина не стоит свободы, хотя бы потому, что свобода – это новые женщины, счастье нового тела… Вечный гон за новым, в конце которого его, улыбаясь, поджидали две подруги – старость и смерть.
Свою жизнь этот отпрыск комедиантов описывает как театральную пьесу в трех актах. Первый он заканчивает, приближаясь к своим сорока годам. Второй должен был завершиться, приближаясь к шестидесяти. И третий акт пьесы он предполагал окончить в замке в Дуксе. Акт, после которого и должен был окончательно опуститься занавес.
«Коль мою пьесу освищут, – с усмешкой прибавляет он, – я об этом… ни от кого уже не услышу…»
Старая идея «Жизнь – театр» стала расхожей банальностью после знаменитой шекспировской фразы. Но обожатель Античности Казанова пьет из другого источника. Это император Август, умирая, спросил с улыбкой: «Хорошо ли я сыграл комедию жизни? Если хорошо, то похлопайте и проводите меня туда добрым напутствием».
Первый акт пьесы написан им целиком – в нем тесно от поверженных женских тел и от самых невероятных приключений. Побег из страшной венецианской тюрьмы Пьомби, куда он на пять лет был заточен судом инквизиции, – чудо изобретательности. Он умудрился бежать ночью через свинцовую крышу… Каждый раз, приехав в Венецию, я шел на площадь Святого Марка. И, глядя на Дворец дожей (там находилась его тюрьма), все представлял, как, отогнув свинцовые пластины, вылезает он на крышу и под луной сидит на ее коньке… чтобы уже вскоре, едва избавившись от страшного заточения, лезть под юбку к «донельзя хорошенькой девушке», имя которой он узнал мгновение назад. И хотя излюбленная стремительная атака в тот раз была безуспешна, и очаровательный противник дал достойный отпор, уже вскоре он смог написать привычное: «Познал счастье в объятиях мадемуазель Терезы де ла М-р…»
…В тридцать девять лет, перед самым концом первого акта, с ним происходит нечто ужасное. Он встречает в Англии молоденькую шлюху и моментально загорается – обычный пожар Казановы.
И действует он по обыкновению: приступает к решительной атаке. А вот дама поступает необычно: к предмету вожделения Казанову не допускает. В неистовстве страсти он пускает в ход деньги, даже насилие – на войне как на войне! Деньги она принимает, но… Обобрав Казанову, негодница ускользает. Более того, дарит предмет неистового вожделения Казановы жалкому ученику парикмахера, и совершенно даром, и на глазах у Казановы! И все потому, что тот – молод.
Звонок прозвенел – акт заканчивается при первой встрече со старостью. Впервые Воин терпит поражение. Казанова описывает это, как крушение Рима. Он жалок, он рыдает, он готов покончить с собой, он не знает, что делать.
История безнравственная? Удивительно нравственная! Более того – поучительная. Весь первый акт Казанова безудержно соблазнял, обманывал мужей, женихов, обирал всех этих простофиль. И главное оружие его распутства – сверкающая молодость, неутомимая в любовных битвах. И вот накануне сорокалетия грешник получает возмездие: его бьют его же оружием. Чужая молодость обманула его, обобрала, повергла в прах!
Так нравоучительно падает занавес после первого акта.
Второй акт стал последним в книге. Свою комедию жизни Казанова бросает на его середине – не дойдя даже до своих пятидесяти лет. Жаль. Акт обещал быть весьма любопытным…
Кто этот пожилой господин, опирающийся на трость с золотым набалдашником, разгуливающий по грязным кабакам и по литературным салонам? Говорят, он недавно вернулся в Венецию. Но и в кабаках, и в салонах при нем побаиваются говорить. Рассказывают, что прежде за ним водились грешки перед инквизицией. И будто теперь, доказывая свою лояльность, испытывая нужду в деньгах, он сам доносит инквизиции о чтении запрещенных книг, о вольных беседах..
Господин тихо живет с белошвейкой, скромной простолюдинкой Франческой Бускини, и если иногда посещает бордели, то редко, и ходит только к дешевым, немолодым проституткам. Господин экономен.
В архиве инквизиции будут найдены доносы ее штатного сотрудника, подписывавшегося «Антонио Пратолини». Это ужасно, но в 1780–1781 годах под этим именем доносил пятидесятипятилетний Казанова…
Может быть, поэтому он не смог дописать второй акт?
И все-таки не прожить ему долго на одном месте: он опять в опале. Не дожидаясь худшего, этот Вечный Жид бросает Венецию, продолжает скитания по Европе: Вена, Париж, Франкфурт, Берлин, Прага… Он мечется в поисках денег, работает жалким секретарем у венецианского посла. Тот умирает – и снова безденежье. Казанова даже решает… уйти в монастырь и стать монахом!
Наконец в 1785 году его подбирает граф Вальдштейн и дает ему место библиотекаря в своем замке Дукс в Богемии.
В замке Казанова услаждает хозяев бесконечными рассказами о юном Казанове.
Их начинают пересказывать в салонах. И другой блистательный рассказчик, принц де Линь, придает им все новые и новые подробности. Слава о жизни Казановы, о его эротических подвигах распространяется в Праге и в Вене. Граф начинает привозить гостей в замок, угощать их рассказами Казановы. Пристойными (о побеге из тюрьмы, о дуэли с гетманом Браницким) и непристойными, которые приводят в такой восторг де Линя и всех столичных сибаритов. Казанову даже вывозят в Прагу – потешить тамошних друзей графа. Как он был счастлив после скуки Дукса!
Именно тогда и произошла эта встреча.
В то время ди Понте – либреттист Моцарта – писал либретто для оперы «Дон Жуан». И директору театра, заказавшему оперу, пришла в голову мысль: устроить встречу с Казановой. Кому, как не Казанове, «специалисту по донжуанизму», объяснить Моцарту и этой продувной бестии ди Понте, что такое Дон Жуан!
И встреча состоялась.
Казанова, который за деньги учил когда-то даже горнорудному делу, естественно, надавал много полезных советов. Но представляю – с какой улыбкой! Уж он-то знал: нет более далеких друг от друга типов, чем Казанова – герой его «Истории» – и Дон Жуан. И об этом напишут все исследователи.
Дон Жуан – образ, созданный в отсветах инквизиции. Главная задача Дон Жуана, цель его обольщения – сдернуть с женщины лживый покров невинности, доказать ей самой, что под ним – одно сладострастие, одна жажда греха. И завоевывая женщину, и разоблачая ее похоть, Дон Жуан повергает ее в отчаяние и раскаяние.
За похождениями Дон Жуана мерещится охота за ведьмами.
Недаром женщины Дон Жуана так его ненавидят. Недаром стараются предупредить друг друга об этой смертельной опасности, об этой проказе по имени Дон Жуан, которая надвигается на несчастных дам!
А Казанова – это совсем другое. Это приглашение к галантному приключению, к плотской радости: «Четыре пятых наслаждения заключались для меня в том, чтобы дать счастье женщине».
Казанова может с полным правом повторить слова принца Филиппа Орлеанского: «Запрещено все, что мешает наслаждению!»
Казанова – лишь сон, который не может стать обыденной жизнью. Может ли Казанова стать мужем? Может ли дождь принадлежать одному полю? Пчела – одному цветку? Его удел – радовать всех женщин, он их общее достояние. И женщины Казановы радостно передают его друг другу, они делятся им друг с другом. Его никто не ревнует, ибо нельзя ревновать облако. Он нереален, как счастье… Впрочем, в одной стране его все-таки приревновала женщина. И так безумно, что чуть не убила. Женщина эта жила в России.
Я все представляю, как, заканчивая беседу, ди Понте поведал ему о возмездии Дон Жуану, о том, как этого развратника утягивает в ад рука Командора. И как усмехнулся Казанова. Нет, Казанова знал – страшен не Командор, есть нечто пострашнее. Это – старость.
И в старости, глядя на свой портрет, он напишет горчайшие слова: «Я не существую. Я лишь существовал когда-то…»
Тайна
Но кто это все написал?
Какой странный вопрос, не правда ли? Это написал Казанова.
а кто он был, этот Казанова? Кто был этот восхитительный боец, победивший полки красавиц? Старик, который умер в замке Дукс, написав «Историю моей жизни»? Или…
Или всего лишь литературный персонаж – герой «Истории моей жизни», в которого старательно играл жалкий нищий старик по имени Казанова? Обольстительный персонаж, из-за широкой спины которого лишь на мгновенье вынырнул совсем иной образ – пожилого осмотрительного господина, отправлявшего в тюрьмы людей ради спокойной жизни в достатке…
Образ автора?
Читая книгу, написанную Казановой о его жизни, я все чаще ловил себя на странных мыслях. Они появились не потому, что, согласно его словам, он уже в двенадцать лет учился в падуанском университете и в восемнадцать защитил диссертацию. Не потому, что вся история его побега из тюрьмы упоительно фантастична; не потому, что французский посланник де Бернис, которого Казанова уложил в постель вместе с М. М. и К. К., никакого отношения к ним не имел; не потому, что маркизе де Юфре было вовсе не семьдесят лет, а всего лишь пятьдесят с хвостиком, да и умерла она на десять лет позже, чем схоронил ее Казанова в своей книге; не потому, что множество его любовных приключений являются попросту пересказами анекдотов XVIII века (мы их найдем и в «Хромом бесе», и в эротических романах). Но потому, что однажды я внимательно перечел его биографию.
И некое обстоятельство в ней меня поразило.
Именно тогда мне еретически стало казаться, что тот фантастический авантюрист, которого он изобразил в своей книге, и тот, кто писал эту книгу, – весьма разные люди… Все дело в том, что среди многочисленных своих профессий, которые указывает Казанова, он лишь вскользь говорит об одной, хотя она проходит через всю его жизнь.
Однако венецианский стукач, который в 1755 году написал донос на тридцатилетнего Казанову, называет ее вполне определенно: «Говорят, что он был литератор…»
И ведь, действительно, не зря Казанова будет обращаться в Дрезден к премьер-министру графу Марколини, прося напечатать его «Историю». Именно в Дрездене началась (и с блеском!) его карьера литератора.
В 1752 году, когда ему было двадцать семь лет, в дрезденском Королевском театре итальянская труппа поставила трагедию, переведенную им с французского. В том же году вместе с соавтором Казанова пишет комедию, поставленную в том же театре. И тогда же его комедию «Молюккеида» вновь ставит все тот же Королевский театр в Дрездене.
Три пьесы за год – в Королевском театре! И две из них явно имели успех, иначе не ставили бы последующие. А вот третья, скорее всего, провалилась. Ибо более Казанова не тревожил Королевский театр своими пьесами.
Но мы знаем об этих – осуществленных творениях. А сколько должно было быть неосуществленных, пропавших во тьме, в безвестности?
Когда, помирившись с инквизицией, он возвращается в Венецию – он возвращается к перу. Пишет «Опровержение „Истории Венецианского государства“», написанной Амело де ла Уссе, где в нужном для властей духе изложена история республики, и бесконечно переводит…
В 1771 году в Риме его принимают в литературные академии Аркадия и Инфеконди.
И в Триесте он занимается литературным трудом – из-под его пера выходят три тома «Истории смуты в Польше» и роман «Бестолочь».
Он снова в Венеции – и переводит «Илиаду», пишет антивольтеровский трактат, издает сборник «Литературная смесь», где печатает свой рассказ о дуэли с Браницким. И опять переводит множество французских романов – идет постоянная работа литератора!
И с Венецией Казанова рассорится из-за литературных занятий: он перевел роман, который имел успех, но венецианский аристократ Карло Гримальди не выплатил ему гонорар. Как мстит Казанова? Как истинный литератор – пишет язвительный памфлет, после чего и попадает в опалу.
В 1786 году он напишет трактат против Калиостро и Сен-Жер-мена и пять томов скучнейшего фантастического романа «Изока-мерон».
Он работает непрерывно – но бесславно.
Принц де Линь говорит о его сочинениях, написанных до «Истории моей жизни»: «Его писания напоминают старинные предисловия – многоречивые и тяжеловесные».
Видимо, как литератор он и был представлен Вольтеру. Отсюда его фраза:
– Вот уж двенадцать лет, как я ваш ученик. И отсюда вопрос Вольтера:
– Какой род литературы вы избрали?
А ответ свой Казанова явно приписал позже:
– Пока я только читаю, изучаю людей, путешествую… Время терпит.
И вот, оказавшись в замке Дукс приживалом, старый литератор придумал, как услаждать хозяев. Он рассказывает им истории своей жизни – бесконечные истории про любовь.
Истории и вправду с ним случившиеся, а также услышанные от других, бесчисленные анекдоты, которые хранит его невероятная память, реальные и нереальные имена, которые соединяются с его фантазиями, – все сваливает он в один котел, все передает ему – герою своих рассказов, молодому Казанове.
Именно тогда он с горечью понимает: зачем изучать историю Польши, Венеции, размышлять и философствовать в «Изокамероне»? Вот что им нравится, вот за что они готовы платить… И он решает записать свои рассказы.
Уже приближаясь к могиле, старый литератор нашел себя. Работая по двенадцать часов в сутки, он открыл законы будущего успеха. Герой должен быть удачлив, публика любит истории о Победителе. О молодом Победителе.
Именно поэтому он вовремя остановился на середине своего повествования. Не потому, что боялся своих шпионских дел – кому они были известны! Он просто понял: Победитель не может быть стариком.
Вот откуда фраза в его письме: «Я решился бросить мемуары… ибо, перевалив за рубеж пятидесяти лет, я смогу рассказывать только о печальном…»
И был еще один закон, тоже им открытый.
Казанова-старик хорошо знал людей: если рассказывать им о себе вещи низкие – только тогда они поверят и в высокие. Чтобы люди верили во все его фантастические любовные победы, он решает открыть им «преисподнюю любви», как назовет ее кто-то из исследователей… И он описывает свои бесконечные венерические болезни, мочу в ночном горшке, пот любовного труда – тайную физиологию любви.
Правда, он немного перестарался.
«Остановило меня в моих набегах лишь недомогание, каковым наградила меня одна красавица венгерка… было оно седьмым по счету», – так Казанова пишет о времени, когда ему было только двадцать пять лет. А впереди была еще целая «эротическая Илиада»!.. Нет, не создать бы ему эту книгу, не осилить, приближаясь к семидесяти годам, труда по двенадцать часов в сутки, требовавшего физической мощи и главное – памяти, если принять на веру такие сообщения…
Все была игра, все была – литература!
Но, рассказывая о Победителе, литератор Казанова не забывал о морали, как не забывали о ней создатели Дон Жуана, отправляя своего героя в преисподнюю. Порок – пусть самый обольстительный – должен быть наказан! И оттого в конце первого акта книги и появилось то самое наказание героя – коварной шлюхой.
Итак, он был сочинен, молодой Казанова, как был сочинен молодой д'Артаньян.
Д'Артаньян побеждал на полях битв, и Казанова – на полях битв (в бессчетных постелях). Великие истории о Победителях!
Но «тикали часы», и «весна сменяла одна другую». Закончился XVIII век. И те, кто отрубил голову королю в Париже, уже успели порубить головы и друг другу. И все это время в столице Франции сбрасывали статуи – сначала королей, потом революционеров, потом корсиканца, сменившего этих революционеров… А потом все статуи возвратили на место.
К двадцатым годам ХIХ века эта скучная карусель сменилась мифом. Мифом о Золотом Времени, об утерянном Галантном XVIII веке… Так что книга Казановы, начавшая печататься в 1822 году, поспела вовремя.
И Казанова шагнул в этот новый век, век рантье, в великолепии своих бессчетных любовных приключений, заставив печально вздыхать все будущие поколения женщин.
Юный Казанова в книге старого Казановы сумел соблазнить сто двадцать две женщины.
Старик Казанова своею книгой сумеет соблазнить их всех!
Несколько встреч с покойным господином Моцартом
Дневник барона Готфрида ван Свитена
Из письма ко мне пианиста К.
«Я никогда не верил, что Сальери отравил Моцарта. Люди искусства склонны к завышенной самооценке… Если попросить любого из нас чистосердечно ответить на вопрос: „Кто самый-самый?“ – почти каждый ответит: „Я!“
Сальери был такой же эгоцентрик, как все мы. Тем более что, в отличие от нас, он имел все основания считать себя первым. Его превосходство было закреплено уже в его титуле: Первый Капельмейстер империи… Его обожали – и публика, и двор. Его признала Европа. Его опера „Тарар“ шла при переполненных залах. А поставленный следом моцартовский „Дон Жуан“ – провалился. И т. д. Неужели этот самовлюбленный музыкант, да к тому же итальянец… и музыка тогда считалась профессией итальянцев… мог признать первым какого-то неудачника и к тому же немца – Моцарта?.. Да еще настолько позавидовать ему – что отравить? Слухи об отравлении были после смерти Моцарта. Но только безумец мог их связывать с Сальери! Недаром сын Моцарта после смерти отца стал учеником Сальери.
Вы скажете: „Но, говорят, через четверть века после смерти Моцарта сам Сальери признался священнику, что отравил Моцарта. После чего сошел с ума. И попытался перерезать себе горло“.
Если даже поверить в эти слухи, то все происходило совершенно наоборот: Сальери сначала сошел с ума, а потом уже объявил, что отравил Моцарта. Позвольте процитировать то, что писала тогда венская газета: „Нашему многоуважаемому Сальери никак не удается умереть. Его тело подвержено всем старческим слабостям. Разум покинул его. Говорят, даже в бреду больного воображения он винит себя в преждевременной смерти Моцарта. В этот вымысел не верит никто, кроме самого больного старика…“ Кстати, в разговорных тетрадях Бетховена записано обо всем этом: „Пустая болтовня“…
Но в биографии Моцарта был очень странный поворот. Некое стремительное, таинственное падение его карьеры. В 1785 году публика его обожает, и вдруг… все от него отворачиваются… Это был век коварных интриг. Вспомним сюжет „Свадьбы Фигаро“.
Так что вы поймете, что я почувствовал, когда нашел эту рукопись…»
Все началось в старой московской квартире. Было за полночь, когда старик К. – знаменитый пианист, друг Шостаковича и ученик Прокофьева – сел к роялю.
– Сейчас без четверти час, 5 декабря. Именно в это время 5 декабря 1791 года в Вене умер Моцарт. Я всегда отмечаю эту дату.
Но он не заиграл. Он молча сидел за роялем, потом сказал:
– Одна из таких годовщин стоила мне нескольких лет жизни. Естественно, посыпались вопросы.
– Пожилые люди еще помнят, – начал К., – те удивительные времена, когда в Ленинграде за гроши можно было купить фантастические ценности, награбленные в дни революции из петербургских дворцов. Именно так я приобрел в обычном букинистическом магазине две большие тетради в великолепных обложках красного сафьяна с пожелтевшей от времени бумагой, исписанной бисерным почерком. Рукопись была на немецком. Ее заглавие могло свести с ума любого почитателя Моцарта: «Подлинные размышления барона Готфрида Бернхарда ван Свитена»… Да, да, того самого барона ван Свитена!
Это была загадочная рукопись! В ней было множество фактических ошибок. И в то же время с совершеннейшей точностью цитировались бесчисленные письма Моцарта… Причем и те, которые опубликованы только нынче, только совсем недавно… Я мог часами говорить об этой рукописи, и я рассказывал тогда о ней многим… Но, видимо, слишком многим…
Вскоре я был арестован по совершенно невероятному обвинению… Причем взяли меня знаменательной ночью 5 декабря! Возможно, это был чей-то висельный юмор. Вместе со мной забрали и рукопись… Сразу после смерти Сталина меня освободили… Но рукопись исчезла!.. Мне сказали, что, скорее всего, ее забрал сам Берия… Он был страстный любитель подобных вещей… Возможно, она и была истинной причиной моего ареста… Я много ходил по инстанциям, писал письма – тщетно. И теперь, когда я совсем отчаялся, я дерзнул… Я пытаюсь по памяти восстанавливать текст… И, клянусь, «тень исчезнувшего начинает являться из – под жалкого пера».
Уже уходя, К. обещал показать мне «результаты дерзкой самонадеянности»… Он знал, что я давно пишу книгу о Моцарте.
К. умер через год, и – пусть это не покажется вымыслом – умер 5 декабря 1989 года. И вскоре его вдова переслала мне запечатанный конверт, на котором рукой К. была написана моя фамилия. В конверте была небольшая рукопись с неуклюжим названием «Моцарт – каким он был». В рукопись была вложена биографическая справка, написанная от руки: «Барон Готфрид ван Свитен (род. в 1734 г. в Голландии). Впоследствии переехал с отцом в Вену. Отец – лейб-медик при дворе Марии Терезии – имел огромное влияние на императрицу. Готфрид стал дипломатом, он был послом при многих европейских дворах. Но прославился не только на дипломатическом поприще. Он был великим знатоком музыки. И даже пытался сам сочинять. Автор двенадцати плохих симфоний. Был другом и покровителем Моцарта. На его деньги Моцарт и был похоронен в могиле для бедных на кладбище Санкт-Маркс».
Далее шел текст, дурно отпечатанный на машинке:
«Я, барон Готфрид Бернхард ван Свитен, закончил эту рукопись 5 декабря 1801 года, через десять лет после смерти Вольфганга Амадея Моцарта, императорского придворного композитора, счастливо развившего свой природный талант и достигшего величайшего мастерства в музыке.
