скачать книгу бесплатно
Дед не мог удержаться от смеха.
– Возможно, ты и прав, но в моем возрасте не очень-то практично менять учителей. – И посмотрев на бабушку, добавил: – Ведь так?
Нани была верна себе:
– Никогда не поздно что-то менять. Если видишь, что принял неверное решение, выбери другое. Правда… поторопись, ты ведь уже не молод. Только не говори, что ты слишком стар. Это у молодых вагон времени, а у стариков его нет. Ты ведь не мальчик уже.
Дедушка умер лишь несколько лет спустя, но так и не решился найти нового гуру. Все шло как прежде. Бабушка часто подтрунивала над ним, говоря:
– Когда же ты поменяешь своего гуру и свои взгляды?
А он отвечал:
– Скоро, конечно, уже скоро.
Однажды бабушка сказала ему:
– Прекрати нести чушь! Если не изменишься прямо сейчас, то не сделаешь этого никогда. Хватит с меня пустых обещаний. Ты либо меняешься, либо нет. Только не нужно врать.
Эта женщина могла бы стать невероятно влиятельным человеком. Роль домохозяйки была явно не для нее. Она не должна была жить в этой маленькой деревушке. Весь мир мог бы слушать ее, затаив дыхание. Возможно, я делаю то, что предназначалось ей. Может быть, я стал ее продолжением. Она любила меня так сильно, что была мне роднее матери. Я всегда считал нани своей настоящей мамой.
Только ей я мог сознаться в каких-то дурных поступках. Только ей, больше никому. Я безмерно ей доверял. Я мог поведать ей все свои тайны, потому что однажды я осознал одну вещь: нани меня понимает.
Мне кажется, что в тот день, когда я задавал монаху-джайну странные, неприятные, раздражающие вопросы, я не делал ничего плохого. Возможно, ему это было даже полезно. Может быть, в один прекрасный день он все поймет. Если бы у него хватило духу, он понял бы все уже тогда, но он оказался трусом и попросту сбежал. С тех пор это стало для меня привычным. Так называемые махатмы или святые – все оказываются малодушными лжецами. Еще ни разу я не встречал махатму – индуистского, исламского, христианского или буддийского, – про которого можно было бы сказать, что он обладает по-настоящему мятежным духом. Но если ты не бунтарь, ты не религиозен. Мятеж – вот истинная основа любой религии.
* * *
Нана был для меня не просто дедушкой, отцом матери. Трудно объяснить, кем он для меня был. Он называл меня «Раджа», что значит «царь». И в течение семи лет он делал все, чтобы я действительно жил по-царски. На мой день рождения он приводил из ближайшего города слона… В те дни в Индии слоны были только у двух сословий – у царей и священнослужителей, – потому что содержание слона, корм и уход за ним стоили очень дорого. Священники могли себе это позволить, так как у них было множество прихожан, которые жертвовали средства не только для них самих, но и для их животных. Неподалеку от нашей деревни жил один такой святой, у которого был слон. Дедушка договаривался с ним, и на мой день рождения слона приводили к нам. Нана усаживал меня сверху, а по бокам вешал два мешка с серебряными монетами.
Когда я был маленьким, в Индии не было бумажных денег. Вместо рупий люди расплачивались серебром. Дедушка набивал деньгами два огромных мешка, вешал их на слона, и я катался по деревне, разбрасывая монеты во все стороны. Так мы отмечали мои дни рождения. Однажды я ехал впереди, а он сзади на телеге, запряженной буйволом. Телега тоже была полна денег. Он ехал и кричал: «Не скупись. У меня еще много. Бросай, не жалей».
Он всеми силами пытался внушить мне мысль, что я королевских кровей.
* * *
В разлуке есть своя поэзия. Человеку просто нужно выучить ее язык и однажды испить эту чашу до конца. Тогда горечь сама по себе превратится в радость… невероятно, но факт. Я понял это, когда умер мой нана. То была окончательная разлука. Мы больше никогда не встретимся, но в этом есть особая прелесть. Он был стар. Похоже, у него не выдержало сердце. Он болел, но мы не знали чем, потому что в деревне не было ни врача, ни аптеки, ни хотя бы просто лекарств. Мы так и не узнали, от чего он умер, но думаю – от сердечного приступа.
Когда он уходил, я наклонился к нему и спросил:
– Нана, может быть, ты скажешь мне что-то на прощание? Каким будет твое последнее слово? Дай мне что-нибудь, что напоминало бы мне о тебе.
Он снял с пальца кольцо и вложил в мою руку. Сейчас то кольцо у кого-то из саньясинов[2 - Обычно саньясином считается духовный искатель, отрекшийся от мира, но Ошо называет этим словом тех, кто остается в мире и пытается привнести в жизнь медитацию и просветление. – Примеч. ред. англ. изд-я.], я его кому-то подарил. Оно всегда было для меня мистическим. Дедушка никому не разрешал его рассматривать, хотя сам частенько это делал. Кольцо было с боковыми стеклышками, чтобы заглядывать внутрь. Сверху был бриллиант, а по бокам – прозрачные стекла, как будто окошки.
Он никому не позволял смотреть через них, и никто не знал, что он там видит. Оказывается, внутри было изображение Махавиры, джайнского тиртханкары, очень красивая крохотная статуэтка. Стеклышки были увеличительными, и сквозь них статуя казалась огромной.
Со слезами на глазах дедушка сказал:
– Мне нечего тебе больше дать, потому что все остальное когда-нибудь станет тебе не нужно. Я могу оставить тебе только мою любовь к тому, кто познал себя.
И хотя кольца у меня уже нет, но я выполнил его желание. Я тоже познал себя… самого себя. Какая разница, кто там, в кольце, и познал он себя или нет? Но мой бедный дедушка любил своего Учителя, Махавиру, и передал мне свою любовь. Я с огромным почтением отношусь к его любви к Учителю и ко мне. Последними его словами было:
– Не волнуйся, я не умру.
Мы все ждали, скажет ли он еще что-нибудь, но он больше уже ничего не произнес. Его глаза закрылись навсегда.
Я все еще помню, какая наступила тишина. Было слышно, как телега, запряженная буйволами, катится вдоль реки и тихонько поскрипывает. Я помню каждую мелочь. Я ничего не сказал, потому что не хотел тревожить бабушку. А она тоже молчала. Через некоторое время я стал волноваться за нее и произнес:
– Скажи что-нибудь, не молчи. Это невыносимо.
Можете себе представить – она запела! Так я понял, что смерть может стать праздником. То была песня, которую она пела, когда влюбилась в моего дедушку.
И это тоже очень много значит. Тогда, девяносто лет назад, в Индии она осмелилась влюбиться. Она вышла замуж в двадцать четыре года. Большая редкость!
Однажды я спросил у нее, как ей удалось так долго не выходить замуж. Она была очень красивой… Как-то я пошутил, что сам царь Чхаттерпура, правитель того штата, в котором находится Каджурахо, мог бы предложить ей руку и сердце.
А она улыбнулась и произнесла:
– Удивительно, что ты говоришь об этом, потому что так оно и было. Но я ему отказала, и не только ему, но и многим другим.
В те дни девочек выдавали замуж, когда им было семь лет, самое большее девять. Просто потому что люди боялись любви… Еще совсем немного, и девочка может влюбиться. Но отец моей бабушки был поэтом, его песни до сих пор поют в Каджурахо и в его окрестностях. Он сказал, что выдаст дочь замуж только тогда, когда она сама этого захочет. Судьбе было угодно, чтобы она влюбилась в моего дедушку.
Тогда я спросил:
– Странно, что ты отказала самому царю и вышла замуж за бедняка. Ради чего? Он не был таким уж красавцем или каким-то выдающимся человеком. Что ты в нем нашла? За что ты его полюбила?
А она сказала:
– Тут ты не прав. Влюбляются не «за что-то». Я просто увидела его и все. Я увидела его глаза и ощутила внутри глубокую веру, которая ни разу не пошатнулась.
Потом я спросил дедушку:
– Нани сказала, что влюбилась в тебя. Это я понимаю, но ты, почему ты решил жениться на ней?
– Я не поэт и не мыслитель, – ответил он, – но я умею ценить красоту.
В жизни я не видел женщины прекраснее моей нани. Я сам был влюблен в нее и любил ее всю жизнь. Она умерла в восемьдесят лет. Когда это случилось, я вошел в дом и увидел ее лежащей на постели, мертвой. Все ждали только меня: перед смертью она велела не сжигать ее тело до тех пор, пока я не приеду. Она хотела, чтобы именно я разжег погребальный костер. Вот меня и ждали. Я вошел и приподнял простыню, покрывавшую ее лицо… она была такая красивая! Еще прекраснее, чем в жизни, потому что теперь ее лицо озарял покой. Покой, который не могли нарушить ни дыхание, ни какие-либо земные страдания. Она была сама безмятежность!
Разводить огонь под ее совершенным телом стало для меня настоящей мукой. Мне казалось, что я сжигаю неземное творение Леонардо или Винсента Ван Гога. Бабушка была для меня важнее самой Моны Лизы и прекраснее Клеопатры. Я нисколько не преувеличиваю. Для меня она была воплощением красоты! Благодаря ей я стал тем, кто я есть. Она всеми силами пыталась мне помочь. Без нее я сейчас был бы, наверное, лавочником, врачом или инженером.
Мой отец был бедным, и у него не было денег на мое обучение. Но когда настала пора сдавать вступительные экзамены, он настоял на том, чтобы я поступил в университет. Он был готов одолжить любую сумму, лишь бы я учился. Я тоже хотел учиться, но только не на врача и не на инженера. Я попросту отказался поступать на медицинский или технический факультет. Я так и сказал отцу:
– Если честно, я хочу быть странствующим саньясином.
– Кем!? Бродягой? – воскликнул он.
– Да, – сказал я. – Я хочу поступить на философский, чтобы стать странствующим философом.
Отец был категорически против.
– В таком случае я не стану занимать для тебя денег. Все равно никакого толку, – заявил он.
Бабушка же сказала:
– Не волнуйся, сынок. Давай, учись, чему хочешь. Я, слава богу, еще жива. Я продам все, что у меня есть, только бы ты оставался самим собой. Мне все равно, куда ты поступишь и чему будешь учиться.
Она действительно ни разу не спросила меня о моей будущей профессии, а только посылала мне деньги, даже тогда, когда я стал преподавателем и сам начал зарабатывать. Мне пришлось убеждать ее, что теперь уже я должен помогать ей деньгами.
Но она настаивала:
– За меня не волнуйся, мне деньги ни к чему. Ты уж лучше потрать их на что-нибудь стоящее.
И я тратил их на книги. Все вокруг удивлялись, откуда у меня столько денег. Я покупал книги кучами. Даже когда учился в старших классах, мой дом был завален книгами. Их было полно, и все только и гадали, где я беру деньги. Но бабушка меня предупредила:
– Никому не говори, что эти деньги от меня. Если твои родители узнают, то тоже начнут просить, а я не смогу им отказать.
И она давала деньги только мне. Представляете, даже в тот месяц, когда она умерла, я получил от нее очередную сумму. Утром, в день ее смерти, она подписала чек. Самое удивительное, что это были последние деньги на ее счету. Похоже, она знала, что «завтра» для нее никогда не наступит.
Я счастливый человек во многих отношениях, но больше всего мне в жизни повезло с бабушкой и дедушкой… у меня было по-настоящему золотое детство.
Мятежный дух
Сколько я себя помню, я любил только одну игру – спор. Я спорил по любому поводу. Мало кто мог со мной тягаться, а уж понять – об этом и вовсе речи не было.
Учеба в школе меня никогда не интересовала. Школа для меня была худшим местом. В конце концов, меня заставили туда ходить, но я сопротивлялся, как мог. Моим одноклассникам было неинтересно то, что волновало меня, а их увлекало то, что меня вообще никак не трогало. Я чувствовал себя чужим.
Меня по-прежнему интересовало одно: я стремился познать истину, смысл жизни, понять, для чего я живу. Что если бы вместо меня жил кто-то другой? Я знал, что не успокоюсь, пока не найду ответы на свои вопросы и не дам покоя никому вокруг.
1939–1951. Гадавара, Мадья-Прадеш, Индия
Смерть дедушки стала моей первой встречей со смертью. И не просто встречей, а чем-то неизмеримо большим. Если бы это было просто первым столкновением, я упустил бы ее истинный смысл. Но я увидел не только смерть, а и то, что никогда не умирает. Оно парило над телом, медленно покидая его… то была чистая стихия. Этот опыт определил всю мою дальнейшую жизнь. В тот день я обрел свой путь или, скорее, открыл для себя пространство, о котором прежде ничего не знал.
Я слышал, как другие говорили о смерти, но сам ее никогда не видел. Даже если бы и видел, то это ничего бы для меня не значило. Только если теряешь любимого, очень близкого человека, то можешь понять, что такое смерть на самом деле. Я хочу это подчеркнуть: смерть можно познать только тогда, когда умирает тот, кого любишь.
Когда любовь соединяется со смертью, происходит трансформация, такое невероятное преображение, словно рождаешься заново. И тебе уже никогда не стать прежним. Но люди не умеют любить. Они не способны воспринимать смерть так, как ощутил ее я. Без любви смерть не раскроет перед тобой тайну бытия. Но если любишь, и любишь по-настоящему, то смерть станет для тебя ключом ко всему сущему.
Моя первая встреча со смертью была не простым событием. Во многих отношениях. Умер человек, которого я любил всем сердцем. Я считал его своим отцом. Он воспитал меня в духе абсолютной свободы. Он меня никогда не сдерживал, никогда не осуждал и не наказывал…
Любовь и свобода! Если они у тебя есть, ты чувствуешь себя на вершине мира. Вот настоящий рай – любовь и свобода одновременно. Обладая любовью, ты крепко стоишь на земле. Свобода же дает тебе крылья.
Дедушка дал мне и то, и другое. Он любил меня больше всех на свете. Он никого так не любил, ни свою дочь, ни даже мою бабушку. И он давал мне свободу – величайший дар из всех. Умирая, он подарил мне кольцо и со слезами сказал:
– Мне нечего тебе больше дать.
– Нана, ты уже подарил мне самое ценное, что может быть, – ответил я.
Он открыл глаза и спросил:
– Что же?
– Разве ты не помнишь? – улыбнулся я. – Ты подарил мне любовь и свободу. Наверное, ни одному ребенку не давали столько свободы, как мне. Чего же еще мне хотеть? Мне больше ничего не нужно. Благодарю тебя от всего сердца. Ты можешь уйти спокойно.
* * *
Моя первая встреча со смертью была прекрасной. Для большинства детей во всем мире смерть – это что-то ужасное. Я же воспринял ее совершенно иначе. К счастью, я много времени проводил у дедушкиной постели, когда он болел. Он медленно угасал. Я чувствовал, как смерть постепенно окутывает его – я слышал поступь ее величественного безмолвия.
Мне повезло еще и в том, что рядом была нани. Возможно, без нее я упустил бы всю красоту момента, ведь любовь и смерть всегда рядом… может, это вообще одно и то же. Она любила меня. Я купался в ее любви. И в то же время мы ясно ощущали приближение смерти. До сих пор слышу скрип той телеги, запряженной буйволами… Эти звуки так глубоко запечатлелись в моей памяти, что, кажется, они останутся со мной навсегда. Может быть, когда я буду умирать, я вновь услышу этот скрип.
Нани держала меня за руку, я затаил дыхание. И хотя я не понимал, что происходит, я чувствовал, что вот-вот случится что-то очень важное. Я держал голову дедушки на коленях, а руками касался его груди и ощущал, как медленно, очень медленно угасает его дыхание. Когда его грудь стала совсем неподвижной, я сказал бабушке:
– Нани, кажется, он не дышит.
Она ответила:
– Все в порядке, не бойся. Он прожил хорошую жизнь. Лучшего и желать нельзя.
И добавила:
– Запомни: никогда не желай большего. Всегда достаточно того, что есть. Прошу тебя, не забывай об этом.
* * *
Первые семь лет – самые важные в жизни. Никогда больше у человека не бывает стольких возможностей. В эти семь лет решается, какими станут остальные семьдесят. В этом возрасте закладывается самая основа личности. И по странному стечению обстоятельств судьба уберегла меня от моих родителей. Когда я вновь переехал в их дом, я уже был самостоятельным и независимым. Я научился летать. Я знал, что у меня есть крылья, и чтобы взлететь, мне не нужна ничья помощь. К тому времени в моем распоряжении было все небо.
Я никогда с ними не советовался, и даже если они и учили меня чему-то, я никогда их не слушал. Я говорил: «Это оскорбительно. Неужели вы считаете, что я сам не справлюсь? Я понимаю, что нет ничего плохого в том, что вы хотите меня чему-то научить, за это я вам благодарен, но вы не понимаете одного: я могу это сделать сам. Дайте мне возможность себя проявить. Просто не мешайте».
В те семь лет я стал настоящим индивидуалистом. Никто не мог навязать мне свое мнение.
Лавка моего отца находилась на первом этаже дома, в котором мы жили. В Индии так всегда: дом и магазин располагаются в одном месте, чтобы легче было управлять. По дороге домой я проходил лавку, закрыв глаза.
Отец как-то сказал:
– Странный ты какой-то. Все время проходишь лавку, зажмурившись. Здесь идти-то нечего, метра четыре от силы. Это что, ритуал какой-то особый?
– Что-то в этом роде, – ответил я. – Не хочу, чтобы эта лавка погубила меня так же, как тебя. Вот я и закрываю глаза. Мне вообще все равно, что здесь происходит, абсолютно неинтересно!
Надо сказать, что это была одна из лучших суконных лавок в городе. Там продавались самые красивые ткани. Но я никогда не смотрел по сторонам. Просто зажмуривался и шел дальше.
– Но тебе не обязательно закрывать глаза, здесь нет ничего плохого, – возразил отец.
– Кто его знает, – ответил я. – Все это отвлекает, а я не хочу отвлекаться.
Я был старшим сыном, и отец, естественно, хотел, чтобы я ему помогал. Он мечтал о том, что я выучусь, вернусь обратно и возьму управление лавкой на себя. Сам он справлялся неплохо. Постепенно лавка становилась все больше и больше.
– Кому я все это оставлю, как не тебе? Я уже не молод. Что же, мне вечно стоять за прилавком? – порой говорил он.
А я отвечал:
– Нет, я не стану управляющим. Ты ведь можешь передать дела кому-нибудь другому. У меня есть младшие братья. Они уже давно положили глаз на твой магазин, вот только боятся, что ты все оставишь мне. Я уже говорил им, что меня опасаться не нужно. Я им не конкурент. Отдай лавку им.
