Со.Зависимость

скачать книгу бесплатно

Со.Зависимость
Радмил Мукминов

Повествование в книге идёт от лица Гарика (Игоря) – человека, чья жизнь не наполнена яркими красками. Его обыденность проходит в серых тонах, но тем она и прекрасна, если это можно так назвать. События происходят стремительно, но яркость только убавляется. Размышления и чувства приводят главного героя к тому, что он хочет отказаться от предыдущей жизни и начать новую. Но не всё так просто. Прошлое не отпустит сразу, будет держать до последнего. И к чему это приведёт, покажет лишь время. Гарик – человек, зависимый от многого. И в новой жизни он будет искать созависимость, ведь по-другому он не умеет. Но нужна ли созависимость кому-то, кроме него?

Радмил Мукминов

Со.Зависимость

Со.Зависимость – остросюжетный роман, в котором все события происходят стремительно. Нить повествования ведется от лица разсказчика.

В первую очередь, Со.Зависимость – это книга про людей. Описание жизни в провинции России в период начала первого десятилетия двадцать первого века.

Предисловие.

Как часто мы задумываемся о том, что можем повлиять на чужое мнение, восприятие мира и жизнь в целом? Наверно, такие думы поступают не часто, ведь для внушительного большинства людей бытие идёт по – накатанной. Обыденностью становится вся окружающая среда, и некоторые её стороны перестают нуждаться в трактовке и понимании. Например, принятие и смирение утаивают постепенное угнетение личной свободы, а вместо неё появляется зависимость. Это может показаться мелким, несущественным, абсолютно незначительным. Но, всё же, зависимость в социуме является одним их главнейших аспектов сосуществования. Нарушая истинную свободу личности, мы ведём созидательный образ жизни. Зависимость рушит границы, сжигает дотла свободу, заставляет сбрасывать крылья, как змеи сбрасывают кожу.

Свобода – великий дар. Каждый день человек примеряет на себя огромное количество свобод. Именно так, ведь свобода не одна и не является постоянной величиной. Она весьма изменчива и измеряется только личным выбором. Бестактность и решительность может нарушить чужую свободу, но таков главный парадокс жизни. Примерив на себя новую свободу, она может оказаться по размеру, да и сядет хорошо, как новенький пиджак. Но вокруг появляются люди, которые говорят, что она тебе не подходит, да и веянья моды совсем изменились. Приходится мириться, снимать свою обновку и выбрасывать её в дальний угол вещевого шкафа. Так появляется зависимость от чужого решения, которое нарушило твою свободу, а она быстро забывается, в угоду компромиссу.

«Со.Зависимость» – это повествование от лица свободолюбивого человека, верному своим убеждениям и выбору. Он честен перед собой, окрылённый созависимостью. Как эти два аспекта уживаются вместе в одном человеке, покажет время. Сейчас Я только хочу поблагодарить тебя, Читатель, за то, что ты обратил своё внимание на мою попытку погрузить тебя в увлекательный мир художественной литературы. Возможно, в ней будет что – то поучительное, но такой цели Я не ставил. «Со.Зависимость» – это всего лишь собирательный образ нескольких жизней далёкой русской глубинки в период первого десятилетия двадцать первого века, со своими прелестями и ужасами. Преодолев этот исторический временной отрезок, Я хочу поделиться с тобой своими переживаниями, и, не побоюсь этих слов, всей болью, которая сформировалась после долгого осознания происшедших наблюдений. Родившийся в моей фантазии роман «Со.Зависимость» поможет мне донести до тебя описание жизненного уклада прошедшего периода времени, но, есть предпосылки к его актуальности, так как история ничему не учит. Человечество совершает одни и те же ошибки на протяжении всего своего существования.

Сейчас, ещё чуть – чуть, и начнём. Хочу ещё раз поблагодарить Вас за то, что держите перед глазами моё творение. Я старался только ради этого момента! Спасибо!

P.S: с наилучшими пожеланиями и огромным уважением, Радмил Мукминов!

Глава 1.

Рим мой пал, но на рассвете будет Рим второй.

Я очнулся от сильного запаха хлорки и жужжания старого светового прожектора на потолке. Голова раскалывалась и немного тошнило. Это было далеко не первое моё сотрясение мозга. На больничной койке я лежал, очевидно, весьма внушительное время, так как пошевелить пальцами ног я не мог, настолько мои нижние конечности затекли. Последнее, что помню с того вечера в баре – это то, как я толкался с каким – то скинхедом, а потом… Темнота, и вкус крови во рту. Но, даже учитывая частичную потерю памяти, я понимал, что к чему. Вообще, в моей ротовой полости привкус крови был заядлым постояльцем: то вперемешку с алкоголем, то с переливающимся купажом отколовшегося зуба, иногда я ощущал чистейший, благороднейший вкус первой группы с положительным резусом. По лицу я получал очень часто. Не знаю, что было основной причиной моей разбитой физиономии, ведь это всегда случалось в тот момент, когда я переставал отвечать за свой разум и язык. Постоянное употребление алкоголя так и не выработало у меня иммунитет к горячительным напиткам, и, в определенный момент, я терял контроль над сознанием. По рассказам, я был сам виновником своих травм, так как за помелом не следил. Возможно, это и так, но что поделаешь, такие последствия.

Бездвижно я пролежал еще около часа, до того момента как мои попытки пошевелить пальцами ног увенчались успехом. Головная боль немного спала, на жужжание от прожектора я перестал обращать сильное внимание. Да, я начал приходить в себя. Высохшая ротовая полость требовала воды, но прикроватная тумба была пуста. В предыдущие мои посещения больничной койки мама успевала приходить ко мне и приносить провизию до того момента, как я приходил в сознание. Возможно, в этот раз я успел прийти в себя быстрее, чем ей сообщили о моём очередном визите. Да, скорее всего так. Да и удар по моей голове был не такой уж и сильный. В этот раз мне повезло, и меня бил слабый скинхед. Вот, помню, полгода назад меня пинали такие огромные шкафы, что я в реанимации провалялся три дня, не подавая ни намёка на восстановление. За эти три дня мама поседела полностью. Её густые чёрные волосы стали абсолютно белыми, а бледно серые глаза – ярко красными. Много она пролила слёз за те дни, а как только я всё – таки пришёл в себя, она не пролила ни слезинки. Мне кажется, что ей было бы лучше один раз выплакать всё горе на моих похоронах, чем каждый день ждать, когда я помру. А вот как бы не так мама, я гад живучий. Вообще, если не задумываться о смерти, можно и прожить гораздо дольше и ярче. Думы о смерти заставляют тебя быть терпилой, не жить на полную катушку, остерегаться чего-то неизведанного. А такие мысли приводят только к суициду. Так себе перспектива.

Дверь в палату наконец – то открылась и в неё вошёл врач. Его я знал, так как пересекались мы уже не раз. Старый дядя с густыми усами и бровями, но с полным отсутствием волос на голове. Застиранный белый халат у него не менялся годами, всё – таки это государственная больница, и на внешний облик врачей тут наплевать, как и на уровень их квалификации, наличие нужных медикаментов, санитарные нормы, человеческое отношение к пациентам, нормы этики и морали. В общем, на всё тут наплевать. Тем не менее, иногда, люди выходят отсюда более – менее здоровыми. Что только не делает вера животворящая!

– Как вы себя чувствуете? – резко спросил врач.

– И вам здравствуйте. В пределах нормы, бывало и хуже. – Ответил я.

– Голова не кружится? Не болит? Не тошнит? – Без единой эмоции спросил врач.

– Завязывай док! Хватит делать вид, будто тебя волнует мое состояние. Когда меня выпишете? – Ответил я.

– Сегодня ещё посмотрим за состоянием, и, завтра утром, если, конечно, состояние будет стабильное, то выпишем. Хотя, всё равно выпишем, на тебе как на собаке всё заживает.

– Вот это другой разговор. Когда мои вещи складывали в камеру хранения, там в кармане сигарет не было? Курить хочу очень.

Врач засунул руку в карман своего старого халата, достал пачку сигарет, вытащил из неё две сигареты и протянул мне.

– Только давай не в палате, как в прошлый раз. Имей совесть.

– Да имел я твою совесть. – Смеясь, ответил я. – Ладно, всё равно надо пройтись, и воздухом свежим подышать не мешало бы.

Убедившись, что я в порядке и иду на поправку, этот «заботливый» старикашка неспешно вышел из палаты. Каждое моё посещение больницы в качестве бездыханного куска мяса он не старался делать вид, что его волнует моё физическое состояние, ведь, такие как я, умирали пачками каждый божий день. Тем не менее, где – то в глубине его врачебной души, я уверен, он, хотя бы чуть – чуть, самую малость, но всё же переживал за меня. Ну, если не за меня, то тогда за мою маму. Ведь, если я помру, именно ему придётся сообщать ей о моей кончине. А это, хоть он и на опыте, тяжело. Плюс к этому, этот врач, чьё имя я никогда не запоминал, был знаком с моей мамой со школы. Возможно, годы работы в государственной больнице не до конца убили человеческие качества в этом мужчине почтенного возраста, и ему было бы тяжело сообщать своей давней знакомой о кончине её единственного сына.

Я повалялся в койке ещё минут двадцать, и всё это время я дико хотел пить и курить. Как решить эти две проблемы я понимал, нужно было только осилить свою лень и встать с кровати, взять те две сигареты, которые врач положил на мою прикроватную тумбу, дойти до туалета, напиться вдоволь ржавой воды из крана, и спуститься к выходу, чтоб накуриться. На самом деле, меня ещё немного подташнивало, но я не стал придавать этому особого значения. Резко встав с кровати, меня потянуло вбок, видимо, всё – таки я ещё не до конца восстановился. Ну и ладно, завтра всё будет хорошо, я надеюсь. Не хочу пролежать в больнице ещё несколько дней, поэтому буду делать вид, что чувствую себя превосходно.

В туалете воняло дерьмом, хотя все кабинки были свободными. Этот аромат человеческих экскрементов впитался в стены государственной уборной с такой силой, что никакая бытовая химия с ним справиться уже не в силах. Что поможет, это только полный снос этой конченной больницы. Скорее всего, так и произойдёт через какое – то время. Снесут подчистую эту больничку, и построят на её месте большой и современный жилой комплекс. Ну конечно, место в палате государственной больницы продать невозможно, а вот свежую квартирку в новом ЖК – пожалуйста.

Я спустился к выходу, вышел на крыльцо, чтобы покурить. Выпросил у какой – то еле живой курящей бабки зажигалку, она небрежно протянула мне свой почти дотлевший до фильтра окурок, чтобы я прикурил от него. Ой, как же было страшно держать эту обсосанную сигарету в своих пальцах. Я сразу напридумывал себе, что эта бабка – переносчик всех самых страшных болезней, которые только известны человечеству, тем не менее, желание курить взяло верх над брезгливостью. Что только не делает с человеком сила зависимости, можно закрыть глаза на устрашающие обстоятельства. Сигареты я курил уже лет десять, и отказываться от них мне совсем не хотелось. Даже в самые сильные дожди и снегопады я выходил на улицу, чтобы высмолить свои лёгкие путём всасывания одной или двух сигарет, так как в нашей с мамой квартире был установлен запрет на курение. Понятное дело, установила его мама, я бы с удовольствием обкурил наше жилище.

Какой же всё – таки это кайф. С первой же тяжки меня немного ошарашило. Сигареты, которые дал мне врач, были дешёвыми и невкусными. Ещё бы, какие ещё сигареты этот нищий старик мог себе позволить со своей маленькой зарплатой. Я же привык потреблять более качественное курево, хоть и с деньгами, чаще всего, я был не в ладах. Тем не менее, я лучше пренебрегу количеством, нежели чем качеством.

Высохшая бабка докурила, взяла старый грязный медицинский халат, который висел на периле, нехотя накинула на себя, и поплелась ко входу в больницу. Я даже не мог представить себе, что она тут работает врачом, а не доживает свою долгую и мучительную жизнь. Хотя, может, это одно и тоже. На крыльце остался я и какой – то парень с перемотанной головой и загипсованной правой рукой. Очевидно, вчерашний вечер у него тоже не задался. Идти в свою палату я не хотел, поэтому решил завести разговор с перебинтованным бедолагой.

– Друг, есть зажигалка? – Спросил я, чтобы прикурить свою вторую сигарету.

– Да, держи. – Парень засунул свою оставшуюся рабочую руку в карман спортивных штанов, достал зажигалку и протянул мне.

– Спасибо. – Я стиснул сигарету между губами и поджёг её. Сделав первый затяг, меня уже не так прибило. – Весёлый вечер задался? – Кивнув в сторону его переломанной руки спросил я.

– Видать, немного веселее, чем у тебя. – Усмехнувшись, ответил парень, намекая на то, что, прошлым вечером, мы оказались с ним в одинаковой ситуации, и ему досталось больше.

– Это точно. – Я протянул ему его зажигалку. – Что произошло?

– Да так, залетели вечером с друзьями в один бар, хорошенько выпили. Парни отошли ненадолго, а я остался за баркой один. Тут то я и попался. Двое бритоголовых меня начали толкать. Я, долго не думая, по голове одному дал, но, видимо об его голову руку то и сломал. Дальше не помню.

– А друзья твои где были? – Спросил я.

– Да пошли они нахер. Обоссались наверно, когда увидели, что меня пинают, и свалили. – В гневном тоне ответил парень.

– Так себе ситуация, конечно. – В сочувствовавшем тоне ответил я.

– С тобой что? – Спросил парень.

– Примерно такая же история, только я один пошёл в бар пиво попить, ну и скинхед был один. Вот он то мой бокал с пивом об голову мою и разбил.

– Опрометчиво это ты, конечно, поступил. Кто же по одному ходит? – Удивившись, спросил парень.

– Ты, вот, с друзьями пошёл, а досталось тебе больше, чем мне. – Усмехнувшись, ответил я.

– Тоже верно! – Обратив внимание на мою правоту, рассмеялся парень. – Олег. – Представился парень, и, с улыбкой на лице, протянул мне свою левую руку.

– Гарик. Ну, то есть, Игорь. – Я пожал ему руку.

Мы простояли ещё около сорока минут в полном молчании, периодически пересекаясь сочувствовавшим взглядом, но оба не проронили ни слова. Говорить уже было нечего. Мне показалось, что мы поняли друг друга настолько сильно, что разговоры были уже не нужны. Да, таких как мы, спортивные ребята часто использовали в качестве объекта, на котором можно выплеснуть свой накопившийся тестостерон. Сначала, меня это очень сильно напрягало, ведь получать по голове далеко не самое приятное занятие. Но, к сожалению, это прилагающее обстоятельство моего образа жизни и времени, в котором я живу. Так устроено моё общество. Сильный обижает слабого, слабый получает от сильного. Я же никогда не был сильным, я это понимаю. Но, моя слабость проявляется только в физическом состоянии тела и неспортивном образе жизни. Зато я силён в своём выборе и поведении, не иду на поводу у общества, стремлюсь получать удовольствие от каждого прожитого дня. Иногда, дни омрачались красками крови, ударами по лицу, и, как следствие, больничной палатой. Но хорошая генетика, наплевательское отношение к болячкам и худое медицинское вмешательство в критических ситуациях стирали эти краски.

Курить было нечего. За два часа, которые я простоял на крыльце больницы, так никто и не спустился, и стрельнуть сигарету было не у кого. Ничего не оставалось, как только подняться на второй этаж, где находилась палата, в которую меня определили, лечь в койку и ждать завтрашнего дня, когда меня, скорее всего, отпустят домой. Сон пришёл не сразу. Я провалялся час в неудобном положении, потому что матрац был очень жесткий. И всё же мне удалось провалиться в стадию глубокого сна, где мне приснилась какая – то большая синяя птица в клетке, которая клевала что – то большое и красное, похожее на кусок сырого мяса. Клетка была ей явно не по размеру, и доклевав свой обед, она начала клевать маленький замок, желая выбраться из оков. И вот клетка пустая, птице удалось выбраться. Что было с ней дальше, я не увидел. А клетка осталась на месте, со сломанной дверкой и разбросанными сырыми объедками. Бред какой – то.

Глава 2.

Проснулся я в отличном самочувствии. Как минимум, мне хотелось так думать. Возможно, я ещё не совсем пришёл в норму, а может, совсем не пришёл и даже состояние головы только ухудшилось, но желание не оставаться в больнице преобладало гораздо сильнее, чем забота о здоровье. В моей свободе не было места для переживаний о физическом благосостоянии. И сейчас моё освобождение зависело только от одной подписи врача в моей амбулаторной карте, а поставит он её только тогда, когда убедиться в том, что я проживу ещё хотя бы пару дней, когда он выпустит меня за пределы его ответственности, поэтому надо было его убедить в том, что со мной всё хорошо.

Никогда не понимал, почему медсёстры заставляют пациентов, у которых нет никаких процедур с утра, всё равно вставать с кровати очень рано. Типа в качестве солидарности к пациентам, которые посещают процедурку? Это странно. Сегодняшний день не был исключением. Дверь в палату открылась, и медсестра растянуто выкрикнула слово «Встаёёём». Со мной в палате лежали ещё два деда, которые, как послушные малые дети, по команде быстро вскочили с постели и начали елозить в своих шкафчиках в поиске зубной пасты и щётки. Забавные молчаливые дедушки. Лишь один из них болтал сегодняшней ночью, и то во сне. Весьма жутко выглядит, честно сказать. Интересно, если он живёт не один, как его родственники относятся к его ночным ликбезам с самим собой?

Мои старые соседи по палате умылись, почистили свои оставшиеся зубы, накинули тапки на ноги, и поплелись на утренние процедуры. Чем и от чего их лечили, я не вдавался в подробности. Скорее всего, если начать копаться в их болезнях, можно надолго погрязнуть с головой. А, так как я не их лечащий врач, делать я этого не стал. Да и врачи, наверняка, тоже не с большим энтузиазмом лечили их. Так, только для галочки. Более – менее деды на ноги встанут, так их сразу из больницы выпрут, пусть дома помирают.

Я остался один, в ожидании лечащего врача и с надеждой на то, что он меня отпустит домой. Прошёл час, в палату зашла медсестра, которая раздавала завтрак. Я взял только кофе, который был холодный и отвратительный. Возможно, это был даже не кофе, а уличная пыль с окна, которую ветер надул в кофейную банку, перемешанная с небольшим количеством сахара и разбавленным водой молоком. Но, выбор был не велик. Утреннюю жажду можно было утолить либо этим кофе из старого чайника, либо водой из ржавого крана в туалете, в котором запах дерьма окутывает с ног до головы. Из двух зол я выбрал наименьшее. Оставалось только лежать в койке и ждать, пока придёт врач, чтобы показать ему, как потрясающе я себя чувствую.

Врач пришёл только после обеда. Надежда на то, что сегодня я окажусь дома, и мне не придётся жрать местные деликатесы, а можно будет отобедать тем, что приготовит мама, позволила мне вновь отказать местной поварихе в её рвении отравить меня и всех пациентов этой больницы. Пустой желудок требовал максимального вливания в роль здорового человека, чтобы врач отпустил меня на обед к маме.

Дверь в палату открылась, и в неё вошел усатый доктор.

– Добрый день! Оу, ты вновь один в палате. Где твои соседи? – Любезно поинтересовался врач.

– Здравствуйте. Не знаю, может в ритуалке, венки себе подбирают? – Рассмеявшись, ответил я.

– Хорошее настроение? Выписывать тебя можно значит? – С ехидной улыбкой спросил меня врач.

– Конечно, чувствую себя замечательно. Давай не будем друг другу надоедать, и я пойду домой. – Предложил я.

– Зрачки у тебя бегают, наверно надо еще полежать. Выпишу направление тебе сегодня на рентгенографию, завтра утром пойдёшь. Можешь без очереди, если раньше всех придёшь. – Разулыбавшись, сказал врач.

Перспектива оставаться в больнице ещё хотя бы на минуту меня совсем не привлекала.

– Док, давай так. Сегодня меня выпишешь, а завтра я сам схожу на эту рентгенографию, только уже из дома. И, ничего страшного, посижу в очереди, не обломаюсь.

– Ну как я могу взять на себя такую ответственность? Я тебя сейчас выпишу, а ты дома вечером упадёшь без сознания, но уже летально. И я буду виноват. Мне перед собой стыдно будет, и перед мамой твоей. А ещё меня уволят. Мне оно надо? Нет, мне оно не надо.

– Док, да хорош делать вид, что тебе важно мое состояние.

– Вообще не хочешь больше лечение проходить?

– Вообще, не хочу.

– Подписывай тогда отказ от госпитализации, и свободен. Через полчаса подойдёшь на регистратуру. Там тебе бланк дадут, заполнишь.

– Да знаю я, не первый раз же. – Действительно, от госпитализации я отказывался уже раз шесть, и, скорее всего, врачу просто нравилось играть со мной в эти игры, типа кто кого сломает. Смогу ли я дотерпеть до того момента, как он сам меня выпишет, или же свалю из больницы под свою ответственность. В этой игре я проигрывал с огромным разрывом.

Врач вышел из палаты, а я пошёл в туалет, чтобы хоть как – то умыться и выглядеть чуть лучше. Из средств личной гигиены у меня не было абсолютно ничего, ведь маме сообщили только вчера вечером о моей госпитализации, и настоятельно рекомендовали не бежать ко мне сломя голову, а, хотя бы, дождаться завтрашнего дня, поэтому максимум, что я смог сделать для того, чтобы немного привести себя в порядок, это воспользоваться куском хозяйственного мыла в общем туалете. Да уж, как же тут воняет дерьмом.

Прошло ровно тридцать минут от того времени, как врач сказал мне дойти до регистратуры. Неторопливые медсёстры совсем не хотели меня отпускать, точнее сказать, они не хотели вообще что – либо делать, поэтому я еще двадцать минут ждал, пока они распечатают этот бланк, в котором мне надо поставить подпись, чтобы убежать домой как можно скорее. И вот, наконец – то, мне выдали этот бланк, который освобождает меня из заключения в государственной больнице. Теперь я свободен. Мне отдали мою верхнюю одежду и обувь. Куртку я надевать не стал, так как она была очень грязная, да и до дома идти было недалеко.

Глава 3.

Мамы дома не было, мне повезло избежать вопросов о моём самочувствии и жизненных нравоучений. Я знал, что она ещё на работе, поэтому бежал домой с ещё большим удовольствием. В холодильнике были остатки вчерашнего обеда, и я с огромным желанием умял их, даже не разогревая. Как же это было охуенно. Полтора дня отказа от больничных харчей сказались на моём голоде. Я убрал вылизанную сковородку в раковину с мыслью о том, что помою после того, как приму душ сам. Дошёл до своей комнаты, взял чистые вещи и полотенце, и направился в душ. Как же здорово стоять под горячей водой, и не ощущать аромат дерьма вокруг. Наша с мамой квартира была гораздо более стерильна, чем больница, из которой меня не хотели отпускать. Мама успевала и работать, и содержать жильё в чистоте. Вообще, вокруг неё всегда была благоприятная среда. Работала она преподавателем иностранных языков в местном колледже. Студенты отзывались о ней всегда положительно, да и коллеги тоже. Дома идеальная чистота, в общении с посторонними людьми всегда максимально любезна. В общем, идеальный человек. И лишь я один был её тёмным пятном в биографии. Наверно, она не очень была довольна, когда ей рассказывали, как видели её сына в компании пьяной потрепанной молодёжи, а какие слухи про меня ходили по нашему маленькому городу, просто жесть. Что – то из этого было правдой.

Я сам понимал, что мой образ жизни действует маме на нервы, и от этого я не был в восторге. Иногда мне становилось стыдно смотреть маме в глаза, в частности после затяжного загула. Она учила меня быть хорошим человеком, жить правильно. То есть, жить так, как она считает правильным. Вот и получается, что её стереотипы, которые копируют устоявшиеся стереотипы общества, должны были полностью лечь в основу и моей личности тоже. Да, личность – это совокупность стереотипов, которые были заложены в процессе воспитания и созидания общества. Мне это не нравилось. Я любил свою свободу, ведь я жил для себя, наслаждался каждым днём и делал то, что мне нравилось. Самое основное право человека – это право на личную свободу, главное не посягать на свободу чужую. Но, вот дилемма: мою маму угнетало то, что я веду свободный образ жизни, а значит, я ограничивал её в праве на хорошее эмоциональное состояние, в угоду своей свободе. Так же она угнетала меня своими нравоучениями. Вот так мы нарушали свободы друг друга. Парадокс, но это так.

Я не захотел оставаться дома надолго, поэтому надел свежие вещи, вышел на улицу и направился по привычному маршруту. С друзьями мы редко созванивались, потому что каждый из нас знал, где будет проходить сегодняшний вечер для нашей компании. Обычно мы встречались на пятаке, позади заброшенного дома, и шли на квартиру к Сиду. Ну это мы его так называли, производное от его фамилии «Сиделкин». Весьма подходящая для Стаса фамилия, потому что мы всегда «сидели» у него дома. Жил он один, в квартире своей покойной бабушки. Угашивались мы там знатно. Днем члены нашей дружной компании работали. Кто – то таксовал на отцовской машине, кто – то мыл полы в барах, в которые мы потом и ходили пропивать заработанные деньги. Я часто мыл полы в баре «Салют». Мы были там постояльцами, и, иногда, случалось так, что утром я отмывал с пола свою кровь, которую пролил вечером от удара по челюсти. Меня это забавляло.

В общем, деньги всегда были, которыми можно было покрыть потребность в веществах. Совсем забыл сказать. Да, я употреблял, причём регулярно. Это и было тем предлогом, под которым я постоянно получал по зубам от скинов, которые пропагандировали здоровый образ жизни. Хотя всё это был огромной пиздёж. Днём эти бритоголовые обезьяны занимались в спортзалах, ходили на футбольные матчи, а вечером, так – же как и мы, «Торчки» (так они нас называли), встречались в одних и тех же барах с одной и той же целью – напиться. Только мы никого не трогали, а вот эти скоты пинали всех в округе: меня, моих друзей, пьяных старых женщин, не русских. Да всех, кто не с ними.

Глава 4.

Я нехило так напился пивом, что не понял, как оказался у Сида дома. Тут было много народа, половину из которых я не знал. Очень сильно пахло травой и сигаретами. Всяко лучше, чем хлоркой, как в больничной палате или дерьмом, как в больничном туалете. Хотя, местный туалет пах явно не лучше, но, так как я никогда не заходил в него в адекватном состоянии, меня это мало волновало. Сид находился на кухне, и в паническом треморе пытался открыть бутылку с водой. Самое удивительное, что это была бутылка без крышки, так как она выполняла роль водника. Меня немного осадило с первой хапки, видать выпитые два литра пива вперемешку с каннабиноидами дали о себе знать. Через какое – то время, не могу сказать какое, потому что под травой оно идет всегда по – разному, моё сознание немного посветлело. Начало попускать. Я лежал на диване в обнимку с какой – то незнакомой девахой, которой было явно хуже, чем мне. Как минимум потому, что это она, а не я, обнималась с незнакомым чуваком в облёванной футболке. А мне она показалась весьма симпатичной.

В этой квартире часто происходили непристойные вещи. В прошлый раз я лежал на полу в обездвиженном состоянии, а рядом на диване двое моих знакомых драли девку, причём она не издавала никаких звуков, и было непонятно, нравится ей, или же она абсолютно против такого мероприятия. Как – то раз Сид настолько загнался в своей каннабиоидной панике, что захотел выкинуть холодильник с окна, ведь ему показалось, что в морозилке сидит живая курица. Понятное дело, сделать этого у него не получилось. Всё это был детский лепет, по сравнению с тем, что происходило, когда в тусовку залетал Барон. Абсолютно нелицеприятный тип, который наводил мрак и страх на всех присутствующих. Вообще, он был среднего уровня барыгой, который загонял абсолютно всё, вплоть до тяжелых наркотиков. Но, если траву или таблетки он мог продать абсолютно любому, даже маленькому ребёнку или беременной девушке, то те вещества, которые нужно было пускать по вене, для лучшего эффекта, он толкал исключительно, и главным его условием было его личное присутствие. Я никогда не задавался вопросом, что это за вещества, можно ли их употреблять другим способом, но я точно знал, что ничего хорошего они не несут. Не то чтобы курить траву было полезно, но я оправдывал её тем, что, по сравнению с хмурым, она действительно безобидна. Хотя, это далеко не так. И то, что Барон появлялся у Сида дома, означало лишь одно: сегодняшний день может закончится для кого – то летально. Одним из его «подопытных» был я.

После продолжительного употребления спиртного и лёгких наркотиков, когда в твою руку входит игла, приходит абсолютная ясность происходящего. Накатывает страх, но страх осознанный. Сознание становится супер чистое, вне зависимости от количества выпитого или скуренного. Так действует страх перед наступающим ужасом. И вот, по вене идёт горячий поток жидкости, сердце начинает колотить во всю свою силу, зрение становится максимально чётким. Всё происходит настолько стремительно, что кажется, будто ты летишь. Кажется, что твоё тело и разум больше не одно целое. Так и есть. Разум перестаёт принадлежать тебе. Его больше вообще не существует. Есть только тело и безрезультатные попытки пошевелить конечностями. Теперь ты полностью во власти препарата. Ты, тело, разум. Этот полёт заканчивается далеко не мягкой посадкой. Ты летишь вниз, быстро набирая скорость, и разбиваешься вдребезги. Собрать себя по кусочкам уже не представляется возможным. Наверно, это сравнимо с наступающей на пятки смертью, от которой невозможно убежать. И, вот, ты лежишь, не ощущая поверхности, а смерть держит тебя за руку. Ты смотришь ей в глаза, а там темнота.