скачать книгу бесплатно
и просыпаться в «00 часов 00 минут»
под «Снег пошёл» и знать, что в Сашино
опять хороший день, что рак гуляет
«На Обводном» и жаба стынет хладнодушно
«На свежей могиле любви», что «Дурочка»
всё скачет над бездвижною скакалкой,
свернув мордашку деревянную в его
«Ночные натюрморты», а сестрорецкий
сумрачный петух зажал в орлином клюве
то зёрнышко, которое круглее жизни и смерти
костенеющей круглей, которое ему
ни выронить, ни проглотить, пока сливаются
в любви рогатые улитки и попугай сжимает
в лапе умолкшие часы, без стрелок, на цепи,
а бабочки «На островах» топорщат драгоценно
атласные рисованные крылья над лодочником
в крошечной дали, пока сгнивают яблоки
и оплывают млечно вековые свечи, пока
Венеция наводит над окрестною вселенной
фатальные горбатые мосты и башни рушатся
бесшумно, пока мы спим приблудную судьбу
под лесом тонких рамочек железных, – ему
уже «Не спится» в «00 часов 00 минут», и
жирные тигровые коты из «Одиночества» его
по крышам лунным скользким петербуржским
несут сквозь стылую гравюру «Я тут был»
туда, где Сашино, а в Сашино – ловитва,
синева, сверкает облачно «Последний снег»
и дальний храм пророс худыми деревцами,
а в Сашино всегда хороший день, гравюрный,
и «Ночь улиток» в Сашино всегда.
2008
«Это небо медленного цвета…»
Это небо медленного цвета
водит за нос в поле
корабли.
На неравные части
где-то взрывы рвут людей,
где-то горлышко
бутылей отбивают наотмашь
саблей и шампанское
льётся до слёз.
Может, зря мы сюда
угодили, но не зря мы
отсюда ушли
белым шагом, восвояси,
узкой улочкой стоптанных
душ.
Каменеют веки поколений,
тех, которым свистят
вослед,
обрастают вселенской пылью
книги книг, те, что учат
чему-то разве тех,
кто их написал.
Мы вмерзаем в глыбы
стылых дней, и кому-то
нравится подглядывать
за осуждёнными на
пожизненное заключение
в оловянный глазок
луны,
и конечно, всегда
ни при чём
это ясное до тла
небо медленного цвета,
где в подлунных ковылях
за заблудшими
верблюдами убывают
корабли.
2009
«Земные праздники с их драным…»
Земные праздники с их драным
хвостом похмельных буден, что
тянется по лужам мятых судеб в папье-
маше гниющих конфетти.
Земные ели, что оголяются на
праздничных помойках среди
осклизло-чёрных шпрот и шкурок
апельсинных, и лица
встречных наизнанку, и взглядов
рваных серпантин. О Боже, как
же неохота считать и чествовать
чужие январи!
Земные праздники – парад развоплощений
с их хохотом-рыданьем,
и те же вопли радостей отвратных,
и те же надписи на
пламенной стене. Земные праздники
в их первом свете, они, как талые и
прошленькие мы, с сокровищницей
ёлочных игрушек
в запретном ящике – давно раскрыты,
вынуты, разбиты, и лишь над мартом
грязных февралей, над городами
бодро зримых снов и
мнимых пробуждений с набрякших
крыш непавшая капель стеклянно
плачет утром о своём отнюдь не
прошлогоднем снеге.
2009
Это как будто
Грузия – это как будто ты уже
умер иль не рождался ещё.
Колхидская холёная волна
ходит нагими ночами во мне.
О Сакартвело, что нас привело
и уложило в рассветное море
и в бирюзовом гамаке между
гравюрными соснами под
проплывающей бережно
чайкой, что колется на две?
Что водит пса слепого, как
Гомера, безлюдными песками
в час разлук? И сдохнет ли
у пыльных стоп седого Одиссея?
Куда глядит весь день, как
бледный монолит, недвижная
корова чёрным взором?
В старом небе, нечаянно-
чающем, тот несказуемый
облачный бог, что водит
толстым пальцем Пиросмани.
И я целую праведное море
прощальными губами, как
дитя, которое не ведало доднесь
ни встреч, ни расставаний.
О Сакартвело, что нас
увело из мира сопредельных
снов без сна и без оглядки?
И я гляжу в незнаемое море
с премудрою бурёнкой, не мигая.
Грузия – это как будто было,
что будет: ты ещё умер
иль не рождался уже.
VI. 2009
Выставка костюма
Детские костюмчики Александра Первого, кафтан,
камзол, брильянтовые пуговки. Вовсю ещё жива
августейшая бабка всевластная, хоть о Ланском,
истомном и младом, печалится вседневно…
А вот и стройный редингот карминового бархата:
уже сосватали с Луизой Баден-Баденской, то бишь
с Елизаветой. «Амур и Псиша» звали их за юную,
как в парадизе, красоту… Марии Фёдоровны розовые
фижмы и вышитый корсаж с планшеткой, и веет
Павловском, и далеко ещё, как сон, цареубийство
курносого и взбалмошного Павла… Эгреты-
портбукеты Елисаветы, Петра Великого,
Отца Отечества, пустые панталоны…
«О, сделайте мне полы так,
чтобы, когда я вхожу в карету, они стояли, как панье
у дам». А ветер версальский гудит по куртинам, бьют
вкривь и вкось замшелые фонтаны, нагие статуи
озябли по боскетам, где мраморные листики венков
дрожат от каменных ветров сквозящими веками,
взлетают парики и перья над плащом и отлипают
тафтяные мушки от пудры и румян. Но король,
как известно, он гуляет в любую погоду, похоронив
дофина, внуков и детей, – мимо долгих шпалер и
курчавых грильяжей, мимо дутых барочных лет,
вплоть до каталки, вплоть до гангрены:
уйти за воздух, зайти за ветер, волнуя
прану, роняя злато, срывая
пену земных костюмов…
2009. Версаль
В самом деле
В самом деле, лучше бы
спиться на безбожном
Московском вокзале, зная,
что он Николаевский,
иль на Витебском, помня,
что он Царскосельский,
плача от ветра и едких поездов,
скользящих в навсегда
мимо вокзальной заплёванной
швали, воздвигая руины судеб
по двум оброненным словам
и заедая жгучую гадость
вчерашним беляшом аль
пирожком с варением надежды,
наблюдая обратные телодвижения
тех, кто тревожен
железнодорожно, прощаясь
в дождик с распоследним
