Родом из 1816-го

скачать книгу бесплатно

Родом из 1816-го
Радан

История-аллегория, правда, показанная через вымысел.

Где-то поблизости, в позапрошлом веке, жила преданная близким человеком девушка, а здесь и сейчас живут предания о её истории. Между ними пропасть в два века и разрыв всего лишь в одну ночь. Что можно успеть за одну ночь?

Знайте заранее и навсегда: без цели ду?ши и у языков не воскресают.

Внимание: некоторые отрывки произведения представлены на двух языках!

Радан

Родом из 1816-го

1

– Девица шестнадцати лет, из шляхетского рода: младшая из пяти дочерей пана Агея Чародея, – тяжело дыша и немного вспотев от первых пяти минут безостановочной работы, приглушенным тоном проговорил я интересную информацию для своего напарника.

…Лопата входит в землю с такой лёгкостью, словно этот пласт земли и не пролежал нетронутым больше двух веков.

– Такая молодая, – гулко выдохнув, заметил Ян, на мгновение остановившись, чтобы свободной от лопаты рукой поправить на своей начинающей седеть голове фетровую кепку. Моя голова тоже вот-вот начнет покрываться первой сединой: в конце концов, уж сорок лет хожу по этому миру. – Известно, при каких обстоятельствах девушка распрощалась с жизнью? – он снова принялся копать подле меня.

– Нет. Но местные старухи рассказывают байки, будто панна была красива, как первый весенний день, внезапно наступивший после особенно злой и затяжной зимы: большие глаза сияли волшебным лунным светом, волосы черны, словно смоль, а кожа белее снега…

– Даже жаль, что мы увидим только её белые косточки.

– Надеюсь, не только их. В конце концов, если бы мы надеялись только на кости, мы бы не копали сейчас, да ещё и конкретно эту могилу – выбрали бы любую другую…

– Повезло, что силу этого полнолуния не омрачают тучи. В прошлый раз всё испортил дождь.

– Я тебе давно предлагаю начать пользоваться фонариками.

– Искусственный свет ночью на кладбище, да ещё и на таком маленьком, заброшенном и находящемся на горе, стоящей в черте города, неизбежно привлечет к нам внимание. Ты будто первый раз на могильных раскопках.

– В четвёртый. И надеюсь, что не в последний, – я не заметил, что хихикнул так же гнусаво, как когда-то смеялся мой не бывающий весёлым папаша.

Ян промышлял этим делом уже не первый год, но впервые решился взять себе на подмогу напарника. Он был жадным на наживу, но он старел и копать ему становилось всё сложнее, так что он всё-таки решил начать делиться. В первый раз, из четырех наших совместных ночных вылазок, он доверил мне выбрать могилу.

– Дмитро, поднажми, – в голосе напарника прозвучало неудовлетворение – он всегда был недоволен моей скоростью, когда мы приближались к финишу. – Моя лопата только что коснулась крышки гроба… Ну!

Нам понадобилось меньше пяти минут, чтобы полностью очистить крышку от земли. Наступило время включить небольшой фонарик, но аккуратно, чтобы его свет не выныривал из ямы.

– Хорошо сохранился, – удовлетворённым тоном констатировал Ян, быстрым взглядом профессионала оценив состояние гроба.

– Ян, что написано? – я ткнул пальцем на верхнюю часть крышки, к которой была приколочена железная и только слегка покрывшаяся ржавчиной табличка.

Пригнувшись, Ян стряхнул с таблички остатки земли и зачитал вслух:

– Тут спачывае Еyфрасiння Чарадзей, пятая дачка шляхцiца Агея Чарадзея. Гады жыцця 1800-1816.

– Надо же! Даже на тутэйшым языке написано.

– Какая досада, встретить этот язык здесь, в сырой могильной яме, да не в краме*, – с откровенным сарказмом заметил Ян, что вызвало у меня неподдельный смешок (*Крама с бел.яз. – магазин).

Мы вскрыли гроб с той же завидной лёгкостью, с которой подняли пласт земли, до сих пор скрывавший его – даже гвоздодёром особенно работать не пришлось.

– Богатая будет нажива, Ян! – не скрывая радости от увиденного, несдержанно воскликнул я, даже забыв надеть на лицо спасающую от трупной вони маску. Почему я забыл надеть её?.. Должно быть, потому, что разложением в этой могиле подозрительно не воняло. – Она в свадебном платье! Глянь, какой перстень на пальце! Да это ведь печатка рода Чародеев!

Я уже потянулся за перстнем, как вдруг Ян резко одернул меня назад за плечо.

– Дурень! Это ведь пальцы! – отчего-то вдруг вспылил он. Увидев, что я не понял его с первого раза – что поделаешь, я никогда не отличался ни наблюдательностью, ни дюжинным умом, которые особенно притупляются при кладбищенской темноте – он вспылил ещё больше: – ПАЛЬЦЫ!!! Не кости! Тело! Глянь – она вся словно только что померла, тлена совсем нет!

Я уставился на останки покойницы и в следующую секунду понял, что действительно смотрю вовсе не на останки, а на… Что это?.. Только голова вся закрыта, словно обмотана, чёрными волосами…

Я непроизвольно сглотнул и немного охрипшим голосом прошептал:

– Я слышал, что пару десятилетий назад наши археологи откопали гробницу знатной панны, и когда вскрыли её, она была так же цела, как эта, но при соприкосновении с воздухом за считанные секунды обратилась в прах. Большая археологическая утрата была.

– Тогда почему эта не рассыпается?!

– Может, её мумифицировали?

– Надо же, даже её платье пострадало, но не тело…

– Однако разве представители нашей шляхты были приверженцами мумифицирования?

– Дмитро!

– Что? – я вдруг вздрогнул от резкого тона своего всегда хладнокровного напарника, и по спине даже пробежал отчетливый холод.

– Пальцы!

Снова он про пальцы! Я аж разозлился оттого, что он напугал меня почем зря, но в следующую секунду посмотрел туда, куда Ян ошарашенно указывал тусклым лучом своего карманного фонаря, и… Так и обмер!

Указательный палец покойницы, тот самый, на который был надет перстень-печатка, судорожно забился о поверхность второй руки, на которой до сих пор недвижно покоился.

Не знаю, как в оцепенении я нашел внутри себя способность говорить:

– Это ненормально… Ненормально, Ян…

Вслед за первым пальцем начали движение и другие, и вскоре ладони покойницы медленно потянулись к бортам гроба и взялись за них… Стоило мертвенно-бледным пальцам взяться за борты, как мы бросились вон из ямы. Ян побежал вниз с горы, к дороге, на обочине которой в зарослях старой сирени мы оставили его ржавый микроавтобус. На бегу он всё кричал мне: “Брось лопату! Брось лопату!”, – а я её уж давно как бросил, чуть не споткнувшись о его собственную лопату, перешедшую в его владение от его деда – единственное наследство, доставшееся ему от предков.

2.1

Мой бацька быy заможным шляхцiцам i славутым ваяром Айчыннай вайны 1812-га года. Усiм сваiм дачкам ён жадаy дабра, i таму yсiх чатырох маiх сясцёр ён выдаy замуж за людзей, якiх яны не кахалi. Ён сам калiсьцi ажанiyся не па каханнi, але y шлюбе ён нечакана для сябе, таму што не па сваёй заслузе, змог здабыць гэта yзвышанае пачуццё. Па гэтай прычыне ён цвёрда верыy у тое, што падобны шлях набыцця сапраyднага сямейнага шчасця даступны yсiм дыхаючым iстотам без выключэння.

Мая мацi нарадзiла мяне пятым дзiцём i памерла ва yзросце трыццацi пяцi гадоy, калi мне было дванаццаць гадоy. Гэта адбылося y дзень Першай бiтвы пад Полацкам, што y Вiцебскай губернi. Бой быy памiж першым пяхотным корпусам рускай армii пад камандаваннем генерала Вiтгенштэйна i французскiмi карпусамi Вялiкай армii маршала Удзiна i генерала Сен-Сiра. Мой бацька быy удзельнiкам тых жудасных падзей, i yсё астатняе жыццё ганарыyся гэтым, нават нягледзячы на тое, што y самую страшную гадзiну замест таго, каб быць побач з той, якую любiy усiм сваiм няпростым сэрцам, ён быy заняты тым, што адлюстроyваy нашэсце напалеонаyскай армii агнём i штыком.

Мая мацi так i не пакiнула бацьку спадчыннiка мужчынскага полу. І таму, у сляпой надзеi здабыць годнага спадчыннiка y адным з мужоy сваiх дачок, бацька вырашыy аддаць мяне замуж за чалавека, старэйшага мяне на дваццаць гадоy i да таго ж двойчы аyдавелага, i маyшага трох сыноy, старэйшы з якiх быy маладзейшы за мяне yсяго на пяць гадоy. Чалавек, за якога бацька прасватаy мяне, быy жорсткiм i падступным на словы. Ён наyмысна не таiy ад мяне таго, што, узяyшы мяне y жонкi, ён мае намер абыходзiцца са мной з той грубасцю, якая загубiла дзвюх першых яго жонак.

Мяне хацелi выдаць не проста за нялюбага, але i за бессардэчнага чалавека, i нiякiя яго багаццi не маглi згладзiць прыгатаванага мне жаху. Я сказала бацьку, што калi ён не зменiць свайго рашэння – я лягу непрабудным сном i прасплю цi yсё сваё жыццё, цi да таго часу, пакуль ён не адмовiцца ад iдэi загадзя горкага шлюбу для мяне. Бацька ведаy, што мае справу з адной з роду Чарадзеяy, бо ён сам быy прадстаyнiком гэтага няпростага роду, але y гневе пракрычаy, што не адступiць ад сваёй першай волi. І я таксама не адступiлася ад сваёй волi: легла y свой ложак i трапiла y непрабудны сон.

Мяне спрабавалi будзiць… Мне так здаецца… Але я сыйшла y занадта глыбокую стадыю летаргiчнага сну. Калi майго бацькi не стала праз год пасля майго сыходу y царства сноy, мяне пахавалi y магiле, выкапанай побач з яго, такiм чынам аддаyшы маё нетлеючае цела зямлi. Пахаваць мяне напаyжывой загадаy чалавек, якому мяне прасваталi i якому y вынiку дастаyся маёнтак майго бацькi. Маё цела пераапранулi y прыгожую белую сукенку нявесты – у тыя часы належыла хаваць нявiннiц у такiм уборы, – i з пышнымi yшанаваннямi аддалi шматку зямлi, пазначыyшы яго прыгожым кованым крыжом i агароджай, якiя, у рэшце рэшт, пазелянелi ад часу i пакрылiся шызым сфагнумам.

Маё непамерлае цела i прах бацькi часта наведвалi сёстры, выдадзеныя замуж задаyга да пачатку майго сну. Толькi самая старэйшая з чатырох сясцёр змагла па-сапраyднаму пакахаць свайго мужа. Другая сястра знайшла шчасце y другiм замужжы, якое адбылося пасля таго, як яе першы муж памёр ад старасцi праз два гады iх шлюбу. Яшчэ дзве сястры назаyжды засталiся няшчаснымi y сваiх шлюбах: адна знайшла аддушыну y палюбоyнiку, а другая хутка зачахла. Нашчадкi былi толькi y двух, самых старэйшых сясцёр, але i iх працяг скончыyся да канца дваццатага стагоддзя. У апошнi раз маё пахаванне наведвалi y тысяча дзевяцьсот семдзесят сёмым годзе – прыходзiy апошнi нашчадак старэйшай сястры, якi пакiнуy пасля сябе значны след у гiсторыi гэтых земляy i нашага народа, але не пакiнуy пасля сябе спадчыннiкаy нашай крывi. Магiла бацькi не захавала апазнавальных знакаy: многiя магiлы былi разбураны падчас бамбёжкi тысяча дзевяцьсот сорак другога года, i хоць мой крыж у той год крыху пакасiyся, ён усё ж выстаяy, i таму маё пахаванне да гэтага часу не згубiлася.