Тантра – любовь, духовность и новый чувственный опыт

скачать книгу бесплатно

Тантра – любовь, духовность и новый чувственный опыт
Рада Камилла Лульо

Из мира Ошо (Весь)
Рада Лульо – знаменитый учитель медитации. Она более 16 лет жила и работала в ашраме Ошо, и полученный ею опыт лег в основу нового духовного учения «Жизнь в Тантре», которое сейчас практикуется по всему миру. В этой книге она рассказывает о жизни рядом с Мастером, о собственных переживаниях, ошибках и озарениях. Она щедро делится с читателем своим опытом и пониманием – в надежде, что начинающие искатели истины найдут для себя ответы на многие вопросы, а любители Ошо смогут прочувствовать атмосферу, царящую в ашраме Ошо.

Рада Лульо утверждает, что именно общение с Ошо подарило ей новое видение тантры, духовных отношений и ярких любовных приключений. Она подробно описывает свои озарения о любовных медитациях и предлагает ряд проверенных тантрических упражнений – они, несомненно, станут настоящим потрясением для многих читателей и откроют новое измерение чувственного опыта.

Рада Лульо

Тантра – любовь, духовность и новый чувственный опыт

© ОАО «Издательская группа „Весь“»

* * *

Предисловие

Описывая собственную жизнь, люди склонны в той или иной мере искажать факты и представлять себя в таком свете, в котором они выглядят лучше, чем на самом деле. В этой книге трогает, прежде всего, то, с какой честностью и открытостью автор делится с нами теми внутренними терзаниями, которые ей пришлось пережить, преодолевая трудности на пути духовного поиска. Все треволнения того времени мы можем буквально почувствовать в каждой строке произведения. Именно такой полноты чувств – этого жизненно важного элемента повествования – недостает большинству современных книг.

Когда мы мысленно возвращаемся обратно в прошлое, большинство воспоминаний кажутся приятными. В этой книге нет подобных фантазий. Описывая шероховатую текстуру реальности, Рада оставляет каждый эпизод своей жизни таким же радостным или горьким, каким он был на самом деле, – ничего не приукрашивая. С каким бесстрашием и откровенностью она обнажает себя – поистине, как воин-самурай, вскрывающий себе нутро! И в то же время, с какой нежностью и порой даже материнской добротой Рада делится своими открытиями и переживаниями с другими…

Неуемная и мятежная натура в юности, вскоре она стала излучать теплый и мягкий внутренний свет. Пройдя через огонь, воду и медные трубы, Рада стала настоящим учителем, человеком, который способен глубоко затронуть других.

По сути дела, постижение Тантры происходит индивидуально, потому что ей невозможно научить. Отлично это осознавая, Рада искренне и без прикрас делится своим опытом.

Я выражаю ей свое глубочайшее уважение и признательность за ту храбрость, с которой она это делает.

    Банана Ёсимото,
    японская писательница

Введение

Здесь и сейчас… Когда живешь именно так, усваиваешь один главный урок – что в мире существует только одна вещь, которая никогда не меняется, и это изменение.

Несколько лет назад я приступила к работе над этой книгой и в процессе написания, редактирования и перевода на разные языки неоднократно ее перечитывала. Вносить в нее изменения снова и снова меня побуждал не характерный для авторов перфекционизм, но ясное ощущение, что написанное раньше больше не имеет смысла и выглядит очень статичным, а потому неистинным.

Одно из значений имени Рада – река – река сознания, текущая обратно к истоку.

Это постоянное ощущение изменения сходно с тем, которое возникает, когда ступаешь одной ногой в реку. Как сказал Гераклит: «Невозможно войти в одну реку дважды». От Ошо я узнала, что невозможно войти в одну реку даже однажды!

Эта река – Рада – двигалась, жила, экспериментировала, чувствовала, любила и продолжает все это делать, иногда понимая и ухватывая это ощущение… ощущение, что река течет обратно к своему истоку… затем снова теряя его и двигаясь ощупью в темноте.

Моим маяком и одним из тех ключей, которые передал возлюбленный мастер Ошо, было и остается следующее: «И это тоже пройдет»!

Жизнь постоянно движется вперед, и сумерки наступают только тогда, когда пытаешься вписать ее в определенные рамки! Да, понимание этого подразумевает, что теряешь землю под ногами, теряешь опору и позволяешь реке жизни нести тебя. Это пугающе и опасно, но, по моему опыту, единственно правильно!

Цель этой книги не в том, чтобы утвердить какую-то особую тантрическую философию или высказать великие истины о Тантре; ее единственная цель – подарить вам крошечный проблеск путешествия, которое никогда не закончится, кем бы мы ни были.

Это не биографический роман, как может показаться, это всего лишь несколько капель реки, которые готовы вот-вот исчезнуть в лучах утреннего солнца.

Наслаждайтесь ею и, если это возможно, позвольте ей подтолкнуть вас к тому, чтобы глубже прыгнуть в реку жизни и любви!

    Рада К. Лульо
    www.tantralife.com (http://www.tantralife.com/)

Глава 1

Пускаясь в путь

Кто покорит этот мир и мир смерти, со всеми его богами?

Кто обнаружит сияющий путь Закона?

Ты обнаружишь точно так же, как человек, который ищет цветы, находит самые прекрасные, самые редкие.

Осознай, что тело – это просто пена волны, тень теней.

Отбрось многоцветные стрелы желаний и, пускаясь в путь, незаметно ускользни от Короля Смерти.

    Гаутама Будда
    «Дхаммапада»

«Задача медиума заключается в том, чтобы полностью отсутствовать, – тогда я смогу глубоко проникнуть в вашу сущность, и моя энергия начнет течь через вас…» Слушая эти слова, я осознавала, что настал один из самых волнующих моментов в моей жизни. Нас было двенадцать – двенадцать прекрасных женщин, которых как магнитом притянуло сюда из разных стран и культур. Но все мы были готовы к этому эксперименту, в котором нам суждено было стать непосредственными участницами.

«…Когда энергия начнет двигаться, это будет ощущаться так, как будто вы занимаетесь любовью. В действительности, так оно и есть. Вы занимаетесь любовью с самим Существованием. Поэтому начните двигаться, раскачиваться точно так же, как вы бы двигались, занимаясь любовью, пребывая в глубокой близости с кем-то…»

Была ли это Тантра? В тот момент я пока не могла этого понять. Где-то глубоко внутри я все еще чувствовала, что мое религиозное воспитание протестует против этого, протестует против самой идеи, что сексуальность и духовность могут быть единым целым и являются по сути двумя полюсами одной и той же энергии.

«…Забудьте себя и тотально двигайтесь в это. Будут случаться такие же движения, такие же содрогания, приходить такие же звуки радости. Не подавляйте их, позвольте им приходить, случаться; приглашайте их. Будут приходить бессмысленные звуки и слова, иногда даже из ваших прошлых жизней».

Человек, которого я слушала, вызвал бурную полемику по всему миру и был известен в моей родной Италии как сантоне индиано – индийский святой. В моих глазах, однако, он выглядел хрупким и невинным, как ребенок. Слушая его, я улыбалась при мысли о том, что, если бы монашки из моей католической школы увидели меня в его присутствии, они бы просто умерли от шока. А может быть, и нет, поскольку я всегда была непокорным подростком и постоянно сбегала с уроков, чтобы погулять с мальчишками за школьными воротами.

Я родилась в респектабельной, обеспеченной семье в Неаполе – городе, который пронизывал дух католицизма, и где все друг друга знали и с большим интересом совали нос в чужие дела. Поэтому, с точки зрения моих родителей и наших соседей, было крайне неприлично, что я, тринадцатилетняя девочка, гуляю с мальчишками. И, тем не менее, под самыми разными предлогами мне каким-то образом удавалось ускользнуть из дома, пока старшая сестра не начала шпионить за мной по просьбе отца. Затем на какое-то время родительский дом превратился для меня в тюрьму, и жизнь стала почти невыносимой.

В четырнадцать лет я убежала из дома. Мне было необходимо заявить отцу и матери, что я хочу быть свободной, что у меня на самом деле есть голова на плечах и я умею думать за себя. Для этого я вовлекла нескольких своих школьных друзей в огромный заговор. Тайники, парики, трюки с перевоплощением и драматическое прощальное письмо отцу – все это было бы очень весело, если бы я не испытывала такого глубокого страха.

Через несколько часов после моего исчезновения старший брат и кузены уже прочесывали улицы Неаполя и стучались в двери моих друзей, вселяя такой ужас в моих сообщников по заговору, что в итоге мне пришлось их оставить и бежать одной. Я провела ночь в полном одиночестве на папиной яхте в Мерджеллине, гавани для мелких судов в Неаполитанском заливе.

Как же мне было жутко, когда я слышала крики пьяных матросов на причале, – никогда мое сердце не колотилось так сильно, а звуки не казались такими громкими. «Удастся мне когда-нибудь жить собственной жизнью?» – спрашивала я себя. Я очень любила своего отца, но его тяжелые авторитарные взгляды на образование в конце концов заставили меня взбунтоваться. На следующий день через двоюродных братьев я провела переговоры с родителями и выторговала свою капитуляцию. По возвращении домой я с радостью обнаружила перемены в поведении отца – ультиматум «сработал».

Мальчика, который вдохновил меня на побег, звали Пино, и он был первым человеком, кто когда-либо говорил со мной о свободе, о чем-то большем, чем повседневная жизнь. Я, конечно, была безумно влюблена в него и его идеи. Мы болтали часами напролет, и, хотя он много говорил о сексе, нам обоим было слишком страшно пробовать что-то в этой области. В пятнадцать лет я бросила школу. Тратить время на то, чтобы изучать предметы, которые мне никогда в жизни не пригодятся: историю, химию, геометрию, – казалось просто абсурдом. Вместо этого я подрабатывала по утрам, а по вечерам изучала вещи, которые считала по-настоящему полезными и интересными, в основном языки – английский и французский. Уже тогда я знала, что мне в жизни придется много путешествовать. Я просто чуяла это нутром. Родители, опасаясь, что я снова убегу из дома, сказали «да» моему нетрадиционному образу жизни.

В последующие несколько лет я пережила сладкие муки подростковой влюбленности. С одной стороны, я была безудержной и безрассудной и испытывала огромный интерес к сексу, причем интерес этот был очень практическим, а потому я была готова встретить кого-то, с кем я могла бы исследовать и экспериментировать. С другой стороны, когда я открывалась парню, я мгновенно в него влюблялась и целиком оказывалась во власти романтических грез и мыслей, что мы проведем остаток наших жизней в супружеском блаженстве. Все это неизбежно заканчивалось лишь тем, что принц-избранник разбивал мне сердце и убегал, напуганный моей романтической преданностью.

У меня было несколько возможностей исследовать сексуальность, но, мысленно возвращаясь в те времена, за все эти годы я не могу вспомнить ни одного опыта, который был по-настоящему приятным. Наоборот, меня каждый раз ждало разочарование, – не только потому, что молодой человек не мог все сделать «как следует». В силу своего религиозного воспитания я была не очень восприимчива, и из-за этого сексуальный контакт обычно оказывался чем-то бессмысленным, пустым и банальным, почти вульгарным.

Примерно в то же время усугубился давно назревавший конфликт между моими отцом и матерью, и я стала все больше и больше сомневаться в любви, думая: «Любви нет. Ее нет в моей семье, ее нет в романтических отношениях. Она существует только в кино».

У моего разочарования была также и позитивная сторона: оно стимулировало поиск чего-то более значимого. Примерно в это же время мне стали являться яркие и захватывающие грезы о путешествии в Тибет и затворничестве в монастыре. Как неугомонная темпераментная молодая итальянка могла найти умиротворение в аскетической уединенной жизни буддийской монахини – вопрос крайне сомнительный, однако же стремление к этому было таким сильным, что я могу только предположить, – мысленно возвращаясь в то время, – что это были воспоминания из прошлых жизней. Я также нередко мечтала о том, чтобы поселиться где-то далеко-далеко на безлюдном тропическом острове в Тихом океане и найти там ответ на свой вопрос. А между тем в реальной жизни эта бедная запутавшаяся девочка-подросток не знала даже, в чем именно заключается вопрос.

В девятнадцать лет я отправилась в путешествие по Европе. Я не знала, чего ищу, ничего не знала ни о медитации, ни о гуру, ни о Тантре, ни о чем-то подобном. Я просто не могла поверить, что жизнь сводится лишь к тому, чтобы найти работу, выйти замуж, родить детей, а затем еще больше детей, и все. Как итальянку, тем более южанку, меня, казалось бы, ждала именно такая судьба.

Поэтому с рюкзаком за плечами и примерно сотней долларов в кармане я покинула Неаполь и двинулась в путь. Вместе со мной путешествовала моя ровесница, девушка, которую звали Лидия. Это была высокая, стройная, очень светлокожая молодая женщина, с красивыми голубыми глазами и рыжими вьющимися волосами, совсем не похожая на итальянку. Лидия с удовольствием составила мне компанию. Когда-то я слышала о крошечном греческом острове Карпатос, который находился к югу от Крита. Я слышала также, что этот остров не очень известен туристам и что его посещают некоторые тропические птицы. Карпатос максимально соответствовал моей «тихоокеанской мечте», если учесть, что на ее воплощение у меня была всего сотня долларов. Поэтому именно он стал целью нашего путешествия. Мы автостопом пересекли юг Италии, сели на паром в Патрассо, на материковой части Греции, а затем стали пробираться от островка к островку по направлению к Криту. У нас обеих была цель – достичь Карпатоса и начать жизнь с чистого листа.

Когда мы наконец прибыли на остров, то сразу же заметили, что он не такой уж уединенный, как мне представлялось. Там была пристань и небольшая деревенька. Несколько стариков, одетых в черное, сидели за столиками в прибрежных кафешках. Поскольку на острове не было ни одного туриста, всем местным жителям хотелось пообщаться с двумя симпатичными молодыми незнакомками, которые только что ступили на их землю. Следующие несколько часов мы потратили на то, чтобы объяснить, а затем объяснить еще много раз, что ищем место, где мы могли бы находиться в уединении, пока наконец единственный в деревне молодой человек не указал жестом на единственную во всей деревне машину и не предложил подвезти нас к бухте на дальней стороне острова, где мы «обязательно найдем то, что ищем».

Поездка была не очень продолжительной, и он оказался прав: бухта действительно была совершенно уединенной. Все, что там было, – это небольшая хижина, где мы могли спать. На холме, который возвышался над бухточкой, стоял также маленький домик, который принадлежал местному жителю, рыбачившему в этой части острова. Там мы могли попросить воду и пищу. Больше там ничего не было – ничего, кроме шума прибоя и редких возгласов одинокой чайки. Никаких экзотических птиц я так и не увидела.

И я, и Лидия нервозно задавались вопросом, не попытается ли этот подозрительно услужливый молодой человек остаться вместе с нами, однако после того, как мы, по его просьбе, станцевали с ним на пляже сиртаки – танец, который стал знаменит благодаря фильму «Грек Зорба», – он нас покинул.

Наконец, мы обе почувствовали свободу и одиночество – но одновременно и жуткий страх, потому что раньше мы никогда не оказывались в подобной ситуации. Сгущались сумерки, и мы так устали от многодневного путешествия, что разложили спальные мешки на полу хижины и мгновенно заснули. Пробудившись утром, я посмотрела на свою подругу и расхохоталась. Ее лицо было деформировано практически до неузнаваемости! Я смеялась, глядя на нее, а она смеялась еще громче, глядя на меня. Прикоснувшись к своему лицу, я поняла, что мы смеемся над одним и тем же: гигантские москиты искусали нам за ночь все лицо и веки, и наши физиономии невероятно распухли. Помню, тем утром я сфотографировала Лидию и хранила этот снимок в течение многих лет. Это было очень странное фото – чем-то оно напоминало изображение слона.

В тот день, сидя на пляже и обхватив руками свое огромное распухшее лицо, я с неохотой признала поражение. Мы просто не могли здесь больше оставаться – в любом случае я, похоже, не была создана для жизни на безлюдном острове. Я считала, что ищу покоя, но на самом деле, оказавшись в уединении, не могла угомониться и усидеть на одном месте. В пути я была счастливей, и москиты предоставили удобный повод. Лидия разделяла мои чувства, и потому мы решили отправиться в Маталу, бухту на Крите, которая была хорошо известна в туристических кругах и где мы наверняка нашли бы больше людей и больше общения. Мы прибыли туда рано утром, заказали завтрак в одном из прибрежных ресторанчиков и сразу же получили приглашение присоединиться к группе молодых людей, которые пили резину – дешевое греческое вино с отчетливым привкусом сосны.

Несколько позже мы перешли к пиву, и к полудню я была совершенно пьяна, хотя совершенно этого не осознавала, поскольку до тех пор никогда не пила так много – выпивка меня особо не привлекала.

Находясь в том славном и беззаботном состоянии, когда чувства и мысли притупляются, я взглянула на море – оно выглядело таким прохладным и притягательным, что я решила пойти искупаться. Море немного волновалось, но не сильно, поэтому я заплыла за волнорезы, чтобы расслабленно полежать на поверхности воды. Когда же наступило время возвращаться обратно к берегу, я вдруг заметила, что оказалась во власти сильного прибрежного течения, стремительно уносящего меня в море, в общем направлении к скалам, торчащим на дальней стороне бухты.

Я запаниковала и попыталась плыть против течения к берегу – именно то, чего делать не следует, – но у меня не хватало сил бороться с потоком. Я занервничала еще больше, и в этот момент меня накрыло огромной волной, а затем еще одной. Я ушла под воду и начала захлебываться. Я поняла, что сама не выплыву, и начала звать на помощь, но поскольку я находилась достаточно близко от берега, никто не верил, что я действительно в ней нуждаюсь.

«Караул! Помогите! Спасите!» – кричала я сначала по-итальянски, затем по-английски, затем на всех языках, которые знала. Я видела, что люди смотрят на меня и смеются. Затем я снова несколько раз ушла под воду, захлебываясь все сильнее, и тогда, наконец, люди поняли, что я действительно не могу вернуться, и побежали к воде.

Несмотря на то, что мое положение было бедственным, я начала ощущать внутри чрезвычайно мощное и в то же время спокойное пространство. Чем больше я погружалась под воду и захлебывалась, тем больше отстранялась от происходящего. Мое тело тонуло, мой ум паниковал, но при этом какая-то часть меня просто наблюдала за всем этим, почти смеясь или улыбаясь – не вовлекаясь и не беспокоясь. Я не могла не бороться, не могла не паниковать, но все же что-то внутри меня оставалось незатронутым, невовлеченным, и это было очень новое ощущение.

Один из парней поплыл мне на помощь. Барахтаясь в воде и изо всех сил сражаясь за свою жизнь, я потянула его за собой под воду, – естественно, он испугался, что не сможет вернуться на берег, и отпустил меня. Я снова стала захлебываться. Не помню, чтобы я хоть раз потеряла сознание, хотя к тому времени это уже должно было случиться, потому что я практически не дышала, а только глотала воду. Затем, наконец, коренастый австралиец, который очень хорошо плавал, бросился в воду, схватил меня в крепкое объятие спасателя и вытащил на берег.

Двое других ребят выкачали из моих легких воду, а затем, помню, меня рвало по всему пляжу. Я была истощена, изнурена, но все же благодарна за возвращение к жизни – благодарна также за то, что испытала что-то за пределами жизни и смерти. Переживание незатронутости было очень мощным и оставалось со мной все то время, пока я приходила в себя, лихорадочно вбирая воздух и изрыгая воду, как выброшенный на берег кит.

Мы с Лидией провели еще несколько дней в Греции, а затем двинулись дальше, на север, по направлению к Амстердаму. На огромных грузовиках мы пересекли автостопом всю Югославию и Германию.

Помню, что мне приходилось спать на грузовике, под грузовиком, внутри грузовика. Я изучила грузовики снизу доверху, вдоль и поперек.

В Мюнхене, пока я ожидала в метро поезд, меня посетило виде?ние. Я стояла на платформе, чувствуя себя довольно уставшей и немытой. Мы были в пути уже три или четыре дня, тормозили машины, спали в трейлерах и давно не принимали душ и не стирали свои джинсы. Немецкое метро было очень немецким в своей аскетической серости, бесцветности и мраке, а движущиеся мимо меня сплошным потоком люди вполне соответствовали обстановке и не очень отличались друг от друга. Внезапно посреди всей этой серости я увидела красивого высокого блондина, одетого в ярко-оранжевую одежду и с ситаром через плечо. Он, можно сказать, сиял чистотой и излучал жизненную силу. Я просто не могла поверить в его реальность. Затем он растворился во мраке толпы, и больше я его не видела. Через час мы с Лидией оказались в мюнхенском Английском саду, в той особой части этого парка, где собираются путешественники – по-моему, она называется Газебо – и там видение явилось ко мне снова – белокурое божество восседало на холме и играло на своем ситаре. Мы с Лидией посмотрели друг на друга, и у нас обеих промелькнула в голове одна и та же мысль: «Вот это да!»

Ожерелье из деревянных бусин, которое висело у него на шее, выглядело довольно странно. Когда я подошла к нему поближе, я разглядела, что на ожерелье есть также медальон с фотографией бородатого мужчины необычного вида. Впечатление странности усилилось еще больше. Когда молодой человек перестал играть, нам удалось завязать с ним разговор и познакомиться. Он сказал, что его зовут Говиндас, и в ответ на наш вопрос, не знает ли он какую-нибудь недорогую гостиницу, в которой мы могли бы переночевать, он предложил нам провести ночь в медитационном центре, где остановился сам.

Разумеется, мы согласились, но, когда мы туда приехали, я начала чувствовать себя неловко. Во-первых, все выглядели такими чистюлями, что меня начала смущать моя собственная замызганность. Во-вторых, везде было очень тихо, все ели только вегетарианскую еду и выглядели очень необычно в своих ярко-оранжевых одеждах. На стенах висели фотографии все того же бородатого человека, и я впервые осознала, что кроме «Битлз» существуют еще люди, которые увлечены духовными учителями, мастерами и гуру. Я настолько чувствовала себя не в своей тарелке, что на следующее утро быстро собрала вещи и исчезла, захватив Лидию с собой. Она последовала за мной с неохотой, поскольку явно «запала» на Говиндаса и с удовольствием осталась бы там подольше, не обращая особого внимания на какого-то гуру.

Мы с подружкой с огромным любопытством открывали для себя новые места, поэтому, добравшись до Амстердама, подолгу ходили по городу, сидели в кафешках, в парках, гуляли вдоль каналов и исследовали ночную жизнь города. Мы были беззаботными и безмятежными и не думали ни о каких опасностях, которые могут подстерегать двух девушек в огромном городе.

Однажды поздно вечером мы шли по темной узкой аллее, срезая угол между двумя центральными улицами, и вдруг перед нами, как будто из ниоткуда, выросли два здоровенных мужика. Они преградили нам путь и вцепились в Лидию. Я оказалась на расстоянии трех метров от них. По мнению мужиков, я, видимо, должна была убежать – но, даже не успев ничего подумать, я на полной скорости рванула к ним. Они были такие крупногабаритные и такие высоченные, что мне каким-то образом удалось проскочить между ними на уровне ног, схватить Лидию за руку и вырвать ее из их лап. Хотя сердце у нас ушло в пятки, мы бежали изо всех сил и не оглядываясь, пока не достигли безопасной центральной улицы. Все это случилось в считанные мгновения. В общем, в моих поисках умиротворения покой мне пока только снился! Тем не менее я была довольна своими действиями, и у меня появилось ощущение, что мне следует позволять себе быть спонтанной и импульсивной, и тогда жизнь обо мне позаботится.

Еще большие неприятности ждали меня впереди. В надежде закрутить роман с Говиндасом, Лидия решила вернуться в Мюнхен, я же направилась на испанский остров Ибица с новоприобретенной подругой, молодой итальянкой, которую звали Рита. На юге Франции, на большой магистрали за пределами Лиона нам никак не удавалось тормознуть машину. Наконец, один автомобиль остановился, и мы испытали такое облегчение, что сели в него, не посмотрев, кто за рулем. Оказавшись в машине, мы по характерным чертам узнали в водителе марокканца. Это была не очень хорошая новость. Ребята, ездившие автостопом, не раз предостерегали нас от поездок с марокканцами, которые могли представлять опасность для женщин. Однако этот парень выглядел безобидным. «С таким мы наверняка справимся!» – шутили мы с Ритой. Моя подруга сидела на заднем сидении, поскольку по-французски говорила я. Мы спросили водителя, куда он едет, и он ответил, что до самой Барселоны. Поскольку там мы могли сесть на паром до Ибицы, то окончательно успокоились и приготовились к продолжительной поездке. Нам предстояло провести в пути около полусуток. Первые шесть часов прошли довольно спокойно. Я болтала с водителем, благо он свободно говорил по-французски, и, хотя он откровенно заигрывал со мной, я чувствовала себя расслабленно и уверенно. В какой-то момент водитель сказал, что проголодался, остановил машину на придорожной стоянке, достал апельсин и начал чистить его ножом устрашающего вида – таким, который открывается одним щелчком, обнажая тонкое острое лезвие. К этому времени уже наступила ночь, и лезвие тускло поблескивало в свете фонарей. Все это выглядело как предупреждение, но вскоре мы снова двинулись в путь, и, пока водитель был за рулем, мы чувствовали себя в безопасности.

Вскоре мы с Ритой заснули. Позже в ночи я услышала, как машина свернула с трассы на боковую дорогу и через некоторое время остановилась. Я открыла глаза, огляделась и увидела, что мы стоим посреди бескрайнего поля, и вокруг ни души. В первый раз я по-настоящему испугалась. Однако марокканец по-прежнему казался совершенно безобидным и просто сказал: «Я хочу отдохнуть. Давайте несколько часов поспим, а утром снова тронемся в путь».

Мы с Ритой достали из машины спальные мешки и разложили их в поле, а водитель лег в машине. Рита заснула, я – нет, и, разумеется, не прошло и получаса, как я услышала, что в тишине ночи открывается дверь машины, и к нам приближаются шаги.

Я мгновенно подскочила и спросила марокканца:

– Что вам нужно? Вы чего-то ищете?

– Пошли спать со мной в машину, – сказал он с надеждой в голосе.

– Нет, нет, возвращайтесь в машину, мы будем спать здесь.

– Ладно, тогда я лягу спать с вами.

– Нет, нет, нет!

Разговор, состоящий из этих реплик, продолжался довольно долго, и мне потребовалось все мое знание французского, для того чтобы убедить этого парня в том, что ему не удастся запустить руки к нам в штаны. Он мне не угрожал – в его руках не было ножа – он, скорее, умолял меня, и это позволяло мне контролировать ситуацию. Затем марокканец изменил тактику и начал жаловаться, что не может заснуть, что вконец меня разъярило. Я разбудила подругу и сказала: «Так, поехали. Оставаться здесь нет смысла, если мы все рано не будем отдыхать».

Я убедила водителя сесть за руль, и, наконец, мы с Ритой снова заснули в машине. Несколькими часами позже меня резко пробудил от крепкого сна ужасающе громкий звук, скорее даже грохот. Я открыла глаза и прямо напротив нашей машины увидела огромный грузовик, а затем нас закружило, завертело… Ветровое стекло рассыпалось вокруг меня на сотни мелких осколков, а водитель бился головой о руль. У меня не было времени, чтобы почувствовать страх. Наоборот, ощущение было такое, что я просто наблюдаю за происходящим, как будто это кино, в котором я на самом деле не участвую, – меня снова охватило странное состояние незатронутости при непосредственном столкновении с опасностью и смертью.

Наконец, наша машина остановилась. Я была такой сонной и расслабленной в момент столкновения с грузовиком, что не получила никаких повреждений, не считая синяка на колене, которым я ударилась о приборную доску. Рита, лежавшая на заднем сидении, тоже не пострадала. Убедившись, что с нами обеими все в порядке, я впала в панику. В моей голове сработал сигнал тревоги. Мы не раз слышали от разных людей о том, что французская полиция не очень жалует путешествующих автостопом, и, если авария произошла по вине марокканца, в чем я почти не сомневалась, нас могли задержать для допроса или даже бросить в тюрьму. Все, о чем я думала, – как поскорее унести отсюда ноги. Я посмотрела на водителя – он был без сознания. Определить, насколько сильно он пострадал, я не могла. Уже взошло солнце, и стало совсем светло. Мы находились на оживленной автотрассе, одной из главных магистралей, соединяющих Францию и Испанию, и люди начали останавливать свои автомобили, чтобы посмотреть, что случилось.

Как только мы увидели, что есть кому вызвать «скорую» и полицию, мы схватили рюкзаки и исчезли. Поскольку никто на самом деле не заметил, что мы были в машине, нам удалось пробраться сквозь толпу и свернуть на боковую дорогу. Как только на ней показалась первая же машина, мы «проголосовали», чтобы нас подвезли. Машина сразу же остановилась. Мы быстро в нее сели, пыхтя и задыхаясь от страха, волнения и облегчения. Когда мы посмотрели на наших спасителей, то увидели, что это два марокканских парня!

Слава богу, мы были всего лишь на расстоянии полукилометра от испанской границы, и как только автомобиль остановился на паспортном контроле, мы выскочили из машины. «Что случилось?» – закричал один из парней нам вдогонку, но мы были полны решимости покончить с марокканцами и просто махнули им на прощанье рукой. Несколько часов спустя мы добрались до Барселоны: нас согласился подвезти один немолодой, приличного вида испанец с женой. Ехали мы медленно, но зато в безопасности. Вечером того же дня мы сели на паром до Ибицы и через двенадцать часов были на месте.

Ибица считалась среди молодых путешественников «местом силы», и мне было очень любопытно, кого же я там встречу. К этому моменту я уже объездила всю Европу и, хотя пережила несколько ярких приключений, нашла не так уж много ответов на… сама не знаю, на что, поскольку в тот момент мой поиск был весьма туманным и запутанным – настолько, что я совершенно не понимала, чего ищу.

Поскольку я слышала, что на Ибице можно встретить самых разных людей, в том числе весьма бывалых и видавших виды, я с большим интересом относилась к этому месту. В последующие несколько дней я обнаружила, что большинство посетителей острова – в основном такие же молодые люди, как я сама, – очень увлечены наркотиками. Вся атмосфера острова была беззаботной: днем – отдых на пляже и посиделки в кафешках, затем, ближе к ночи, вечеринки, музыка и «трипы»[1 - «Трип» (от англ. trip – «путешествие») – на сленге наркоманов, галлюцинирование после приема наркотиков, особенно ЛСД. – Здесь и далее примеч. перев.]. Наши с Ритой пути разошлись, и вскорости она покинула остров.

Я подружилась с молодым испанцем, которого звали Хуан. Он предложил мне комнату в своей финке, или вилле, сразу за чертой небольшого городка Сан-Карлос. Последующие несколько дней я провела много времени лежа в гамаке за домом, блуждая взглядом по окрестным полям и довольно неудовлетворенно задаваясь вопросом, обретет ли когда-нибудь моя жизнь чуть больший смысл, чем до сих пор. Перспектива вернуться обратно в Италию, ничуть не поумнев, за тем чтобы «образумиться и найти работу», наполняла меня отчаянием. Это было все равно что снова вернуться в тюрьму, из которой мне только что удалось бежать.

Как-то раз Хуан сказал мне, что один его друг привез «сюрприз», и все, кто живут в доме, – человек шесть путешественников – приглашаются на встречу с ним. Вечером был устроен большой ужин – Хуан приготовил на огне поросенка. Мы пили сангрию, слушали музыку и ждали, что же будет дальше. После ужина Хуан достал горсть крошечных таблеток, объявив, что это ЛСД. Затем он повернулся ко мне, протянул руку и спросил, не хочу ли я испытать это на себе. Я занервничала, но все же решила попробовать. Быть может, этот опыт принесет мне ответы на мои вопросы.

Сейчас я уже не вспомню все то многообразие цветов, картинок и видений, которые приходили ко мне на протяжении последующих нескольких часов, но то, что я помню очень отчетливо, – это яркое ощущение бесформенности. Я сидела на софе рядом с парнем, которого звали Миммо. Мы не касались друг друга, не разговаривали, даже не смотрели друг на друга, но я чувствовала, что между нами происходит какое-то общение. Мы как будто превратились в чистую энергию, которая выходила за пределы наших тел, и эти две энергии играли, взаимодействовали друг с другом. Ощущение было такое, что мы с Миммо танцуем, не двигаясь, даже не поворачивая головы. До сих пор я воспринимала себя только как физическое тело – «вот это я, я существую только в пределах своего тела» – теперь же я чувствовала, что теряю границы. Я была чистой энергией, растворяющейся и сливающейся с энергиями вокруг себя. Я была уверена, что это не галлюцинация. Помню, как я подумала: «Вот – это оно. Теперь я знаю, какая я на самом деле».

Когда действие наркотика закончилось, и я снова пришла в нормальное состояние, я обнаружила, что переживание бесформенности невозможно удержать – я не знала, как сохранить его и сделать своей реальностью. Поэтому я задалась целью выяснить у других, как попадать в это состояние «на постоянной основе». «Что с вами происходит во время „трипа“? Чувствуете ли вы себя как энергию? Как долго вы там пребываете? Что помогает вам там оставаться?..» На вечеринках, в кафе, в ресторанах, на Сансет-бич… везде, где прием наркотиков был обычным делом, я вовлекала людей в беседу об их переживаниях. Большинство из них охотно рассказывали о своих опытах, но почему-то никто не давал мне дельных советов или не делал практических предложений, за исключением людей постарше и поопытней, которые говорили почти в один голос: «Камилла, об этом не спрашивают. Это делают. Все, что нужно, – это сотня „трипов“. Тогда ты узнаешь все, что только можно узнать».

Сотня «трипов»! Сама мысль об этом ужасала, и, тем не менее, меня будоражил брошенный мне вызов, а стремление познать другую реальность – другое «Я» – подстегивало. Поначалу колеблясь, но затем со все возрастающей уверенностью я начала эксперимент. В течение последующих трех месяцев я иногда раз, иногда два раза в день принимала ЛСД. Гамак за домом Хуана превратился в мою лабораторию. Я стала своей собственной морской свинкой.

ЛСД – это галлюциноген. Действует он так, что способность ума отличать реальное от нереального временно отключается. Теряется контакт со всем, что обычно воспринимается как «нормальное». Вы видите невероятно яркие, переливающиеся цвета, узоры, символы, видения. К вам приходят мысли, которые кажутся невероятно глубокими, поскольку деятельность критического и дифференцирующего ума приостанавливается.

Со временем, однако, мой восторг перед галлюциногенными эффектами наркотика отошел на второй план. Мое внимание начало привлекать ощущение, что я становлюсь наблюдателем, тем, кто находится «в стороне» от всех этих необычных и удивительных явлений, вливающихся в меня через органы чувств. Какие бы наркотик ни порождал галлюцинации, ощущения и мысли, мне удавалось просто быть их наблюдателем. Много лет спустя я узнала о тайной тантрической секте в Ладакхе[2 - Ладакх – западная часть Тибета, которая находится на крайнем севере Индии.], члены которой поклонялись одному из восьмидесяти четырех индийских сиддх – пробужденных душ – и следовали учению, которое сводилось как раз к тому, чтобы принимать все больше и больше наркотиков, во все более сильных дозах, для того чтобы открыть и развить внутреннего наблюдателя. В определенный момент никакая доза наркотика уже не оказывала ни малейшего воздействия. Окончательная проверка заключалась в том, чтобы заставить кобру укусить себя за язык. Результат был поистине невероятным: укушенный обычно ничего не чувствовал, а токсины, переполнявшие его организм вследствие приема наркотиков, убивали змею!

Мой собственный эксперимент не дошел до такой крайности. Позже, когда я была инициирована в Тантру, я поняла, что на Ибице проводила свой собственный тантрический ритуал, не осознавая всей его значимости. Я продолжала ежедневно принимать ЛСД, и через месяц наступило время моего девяносто девятого «трипа». Он оказался настоящим кошмаром. Внезапно, без какой-либо очевидной причины меня охватил прямо-таки параноидальный страх. Я нисколько не сомневалась в том, что схожу с ума. Никакие усилия с моей стороны стать просто наблюдателем не имели эффекта. Сразу после возвращения я подумала: «С меня хватит. С наркотиками покончено навсегда». Но я человек упорный, и мысль о том, что от заветной цели меня отделяет лишь один «трип», была слишком искусительной. Через некоторое время, придя в себя, я приняла сотую таблетку.

На этот раз ничего особо интересного не произошло. Я приняла «колесо» где-то около полудня. Поскольку часам к четырем-пяти я уже «вернулась», то решила взять машину и доехать до Сансет-бич, где молодежь собиралась каждый вечер, чтобы полюбоваться заходом солнца над Средиземным морем. На пляже было около тридцати человек. Я побродила среди них, села на землю и стала ждать самого зрелищного ежедневного светового шоу Природы.

Было очень красиво: мягкие, пушистые розовые облака парили над изумрудным морем, а за ними сияло золотистое солнце. Но когда светило опустилось ниже, превратившись в огромный кроваво-красный диск, меня охватило чувство глубокой печали. Мой эксперимент закончился, но похвастаться мне было нечем. У меня было несколько интересных переживаний, но я не стала мудрее. Я по-прежнему пребывала в замешательстве и чувствовала в сердце тоску по чему-то, что так и оставалось недостижимым.

Когда нижний край огромного красного шара коснулся линии горизонта, на мои глаза навернулись слезы. Я не хотела, чтобы солнце село, потому что – как мне казалось – вместе с ним исчезали мои надежды на более глубокую, более осмысленную жизнь. Но солнце меня не слушало. Оно продолжало опускаться все ниже и ниже, и моя печаль перешла в отчаяние. Если бы Элтон Джон к тому времени уже записал песню «Не дай солнцу зайти надо мной», я бы в тот же момент встала и прямо на пляже запела бы ее со страстью, которая затмила бы Паваротти. Глубокое рыдание вырвалось из моей груди. Лето прошло. Мои деньги закончились. У меня не было другого выхода, кроме как вернуться обратно в Италию, к той самой жизни, от которой я убежала. А в конце все этого… смерть. Во время своих странствий я дважды избежала смерти, но ради чего? Просто ради того, чтобы рано или поздно умереть? Умереть в старости, в невежестве? Когда огненный край солнца в последний раз сверкнул и исчез за линией горизонта, слезы начали струиться по моему лицу. Все закончилось. Пора возвращаться домой. Подул прохладный ветер, и я накинула на плечи куртку.

В этот момент я услышала позади себя чей-то голос:

Кто покорит этот мир