Защитники прошлого

скачать книгу бесплатно


Сейчас мы снова сидим в гостиной и решительный разговор назревает неотвратимо, как "ячмень" на глазу. Мы пьем светлое рейнское вино

– Никогда не думал, что буду пить на брудершафт с сотрудником НКВД – говорит Эберхард.

В этот ночной час электричества нет и в свете свечей его мягкое лицо заострилось, напоминает римский слепок. Он уже не похож на ослика Иа-Иа. Мясистый прусский нос тонко очерчен, светлые глаза сверкают. Виной тому, конечно же, отблеск свечей, но сейчас он красив, этот ненавидящий нацистов эсэсовец. Кабан принял решение и попрет до конца, подобно вепрю.

– И с евреем! – усмехаюсь я.

– Не обольщайтесь, товарищ – улыбается он – В университете мы еще не были наци и позволяли себе иметь еврейских друзей. А потом…

Он явно не хочет продолжать.

– Георг, пожалуй, будет звучать слишком официально. Зовите меня Юрген. Впрочем, ты, Карстен, можешь называть меня по-венски – Шурль.

Мы согласно киваем: Арье, Карстен и Юрген. Трое против Рейха. Силы неравны, ведь нас трое против одного. Меня разбирает смех и Юрген это замечает.

– Так кто же вы на самом деле? – спрашивает он.

Он проницателен и мы не хотим ему больше врать или молча соглашаться быть агентами НКВД и УСС[10 - Управление Стратегических Служб – разведслужба США времен Второй Мировой войны, предшественник ЦРУ.]. Карстен рассказывает, а я молюсь про себя всем темпоральным богам. Только бы нам не создать временной катаклизм.

Эберхард верит сразу и безоговорочно. Наверное, его убедило Зеркало, а может быть он очень хочет поверить в будущее, потому что настоящее ему не слишком нравится.

– Так ты австриец и Рейха больше нет? А Германия....? – Юрген судорожно сглатывает слюну.

– Самая экономически мощная держава Европы – честно отвечаю я.

Интересно, почему его это не радует?

– Опять… – задумчиво произносит он – И…?

– Нет! – дружно кричим мы с Карстеном.

Это правда, он видит это и его оставляет напряжение.

– А ты, Арье? – спрашивает он.

– Я – израильтянин, это еврейская страна со столицей в Иерусалиме.

– Иерусалим!

Его лицо становится мягче, а может это опять отблески огня. Наверное он вспомнил детство, Сочельник, Рождество, орган в костеле.

– Это хорошо. Наверное вы уже отстроили свой Храм.

Я делаю неопределенный жест и многозначительно молчу. Не хочется его разочаровывать. Но нам необходимо разработать план. Неужели придется атаковать в лоб логово "оборотней[11 - Игра слов: Werwolf – волк-оборотень (нем.), Wehrwolf – вооруженный волк (нем.)]"?

– Нет, или, по крайней мере, не сразу – утверждает Карстен – Вначале нам нужно в Варшавское гетто.

Мы с Юргеном недоуменно смотрим на него. Эберхард вряд ли представляет себе что такое Варшавское гетто. Я знаю немного больше, в основном из уроков истории в школе. Мордехай Анилевич, Арье Вильнер, Януш Корчак… Сейчас они еще живы, еще не стали легендой. Хотя нет, Корчак уже погиб вместе со своими детьми.

– Раввин Зиемба – говорит Карстен – Он может нам помочь.

Я никогда не слышал это имя, впрочем и в ешиве я никогда не учился. Откуда Карстен его знает?

– "Меркава"! – заявляет он – Знаете, что это такое? Если верить Торе, то это нечто вроде виманы. А рав Мордехай самый крупный в Европе знаток Торы.

Я, наверное, плохой еврей. Танк "Меркава Мк 4" я неоднократно видел во время армейской службы, а вот про летающую колесницу из Танаха впервые услышал сейчас от австрийца. Перед моими глазами возникла карта Европы: вроде бы Варшава была нам почти по дороге. Но главным соображением было то, что у нас еще не было никакого плана нападения на "Вервольф". Любопытно, что решение ехать на Варшаву вызвало заметное облегчение на очень напряженном лице Карстена. Я это заметил, но решил подумать об этом позже.

Эберхард тоже не возражал против Варшавы. Значительно больше его беспокоило пересечение границ. В Германии, в Генерал-Губернаторстве[12 - Оккупированная Польша.] и на оккупированной Украине были совершенно разные порядки. Никто не мог попасть в Варшаву или, тем более, на Украину с обычным аусвайсом. Что касается наших доморощенных корочек, то они все равно не годились ни на что, кроме как пугать деревенских полицейских. Впрочем, сейчас они выглядели получше. Вчера днем, когда солнце ненадолго выглянуло из-за туч, Юрген сделал наши с Карстеном портреты своим огромным цейсовским фотоаппаратом на треноге. Потом он исчез на весь вечер, прихватив липовые аусвайсы. Когда Эберхард вернулся, наши напечатанные физиономии на корочках были заклеены настоящими фотографиями, на который появились аккуратно подправленные печати, а сами документы оказались умело потрепаны. Подробностей он нам не сообщил и мы предпочли не спрашивать. Зато теперь наши паспорта могли выдержать любую не слишком профессиональную проверку. Конечно, этого было недостаточно для поездки в оккупированные страны. Необходимые нам документы можно раздобыть в Аненэрбе, объяснил Юрген. Но, добавил он, нам понадобится правдоподобная легенда, сопроводительные бумаги и подпись Гиммлера под ними.

Рейхсфюрер умен и подозрителен, но у него есть слабое место: безграничная вера в эзотерические методы в науке и всевозможный оккультизм. Поэтому количество отделов Аненэрбе выросло за последние годы до пятидесяти, при соответствующем финансировании, несмотря на все растущее недовольство Фюрера. Гитлера можно было понять: хотя многочисленные экспедиции и не менее многочисленные публикации хорошо послужили делу пропаганды, никакого заметного прорыва в области вооружений не было. А ведь сейчас именно это интересовало отца нации много больше зашкаливающей пропаганды. Гиммлер чувствовал это недовольство, понимал его причину и искал решение. От большинства подразделений Аненэрбе, вроде отделов исследования методов ведовства и мощи пения старинных гимнов, решения ждать не приходилось. Таким решением должна была стать вимана, но ее еще рано было показывать Фюреру. Как выяснил Юрген, никто кроме Янике не мог ей управлять, а раскрыть тайну древних двигателей инженерам Люфтваффе пока не удавалось. Поэтому Эберхард собирался представить Карстена историком, изучающим древние артефакты, а меня – русским ученым, его коллегой и специалистом по Киевской Руси. В какой-то степени я действительно был таким специалистом, благодаря двум забросам на средневековую киевщину и личному знакомству с Владимиром Святым и Вещим Олегом. .

На следующее утро мы садились в эберхардовский "Опель-кадет" мышиного цвета. Хозяин поделился с нами своим гардеробом и на Карстене было сейчас надето демисезонное пальто хорошей шерсти и приличная шляпа со слегка обтрепанными полями. Под пальто у него был запасной костюм Юргена, лежавший слегка мешковато, но солидно. Мне досталась теплая куртка на меху, вязаный свитер, полосатые брюки и клетчатая кепка, делающая меня похожим на бандита из старых гангстерских фильмов. Брюки мне были велики, но положение спасал пояс. Карстен влез в запасные туфли Юргена, а мне достались его сапоги с отворотами. По крайней мере, пока мы шли к машине, никто не бросал на нас подозрительные взгляды. Впрочем, мы никого и не встретили. Сам Юрген был одет в серую эсэсовскую форму с витыми погонами и петлицами унтершарфюрера, которая поначалу вызывала у меня легкие рвотные позывы. Но вскоре я привык.

– Сам я человек сугубо гражданский – объяснил он – Да и в нашей организации никогда раньше не требовали ходить строем. Но сейчас война и всем сотрудникам приказано приходить на службу в форме.

Мы выехали из Плётцина по уже знакомому нам Плётцинершоссе и повернули на Потсдам. Промелькнули две деревни, похожие на Плётцин как родные сестры. Потом наш "Опель" прогрохотал по деревянному мосту через не покрытую льдом реку Хафель и снова потянулись деревни и картофельные поля с присыпанной снегом высохшей ботвой. Наконец, начался Потсдам с его трехэтажными домами имперской архитектуры и широкими проспектами. Здесь уже виднелись следы бомбежек, но город не слишком пострадал. Пока не пострадал, мысленно добавил я, но вспомнил про Потсдамскую конференцию в одном из немногих неразрушенных немецких городов и порадовался за прекрасный город. Промелькнул изящный собор с фигурами ангелов на башнях ("Николайкирхе" – пояснил Юрген) и снова потянулись улицы с голыми ветками лип. "Опель" натужно заурчал мотором проехав между двух классических колоннад и поднялся по пандусу на мост.

– Шпионский мост – сказал Карстен.

– Почему? – удивился Эберхард.

Мы промолчали. Рассказывать ему про ГДР, Западный Берлин и Берлинскую стену не стоило. По прямому как стрела шоссе наша машина миновала мост через заросшую протоку, пересекла железнодорожный переезд и выскочила на скоростное шоссе. Это был знаменитый немецкий автобан – прообраз скоростных дорог нашего времени. Здесь была бетонка и шины "Опеля" скользили по ней почти беззвучно. Вскоре мы соскочили с автобана и начали колесить по аллеям. Наверное, здесь очень приятно летом, полно зелени и хорошо дышится. Но теперь над нами нависали мрачные голые ветви огромных не то кленов, не то тополей и от этого берлинские улицы производили на меня не самое приятное впечатление. А может быть виной этому была война и опасная, враждебная страна вокруг. Наконец, указатель на углу сообщил "Пёклерштрассе" и мы медленно поползли вдоль массивных особняков. Немного не доезжая до светлого здания с огромным полукруглым эркером, Юрген приткнул свой "Опель" к тротуару.

– Вот оно, здание нашей администрации – сказал он, показав на особняк и добавил – Но сейчас мы туда не пойдем. Долгое пребывание в Аненэрбе опасно: вас могут разоблачить. Поэтому мы будем ожидать Гиммлера здесь. По моим сведениям его приезд ожидается сегодня.

– Это же Вилла Вурмбах. Нам ее показывали на экскурсии. Здесь живет президент ФРГ! – удивленно произнес Карстен на иврите, и тут-же поправился – Точнее, будет жить.

Сказав эти слова, он в задумчивости наклонил голову, как будто прислушиваясь к самому себе. Это был его первый заброс вниз и Карстен, хоть и был историком, еще не привык к темпоральной семантике, когда понятия "раньше" и "позже" несут двоякий смысл. Ожидание затянулось и я даже задремал в машине посреди Берлина совсем как Штирлиц в последней серии "Семнадцати мгновений весны". Разбудил меня Карстен тычком в бок. Я взглянул в окно и не поверил своим глазам: в ворота Виллы Вурмбах заезжал хорошо знакомый мне "Майбах", только в отличие от антикварного автомобиля толстяка Рои, он был иссиня-черного цвета с блестящими, хромированными обводами.

– Машина рейхсфюрера – прошептал Юрген – Ну, с богом!

Он перекрестился, дотронулся пальцами до губ, виновато посмотрел на нас и полез из машины. На негнущихся ногах я последовал за немцем и австрийцем.

Вилла Аненэрбе меньше всего была похоже на "логово". Да что там, здесь было очень мило и даже зимой среди голых ивовых веток то здесь, то там зеленели высокие сосны. Мы прошли мимо пустого "Майбаха", вошли в никем не охраняемый подъезд и поднялись по лестнице на верхний этаж. Здесь уже была охрана, а может и вахтеры, в виде предельно вежливых пожилых эсэсовцев в черных мундирах и при галстуках. Юрген забрал наши паспорта, продемонстрировал вахтерам свое удостоверение и прошел в коридор, жестом велев нам подождать на мягком диване у окна. Ждать пришлось долго и один из вахтеров уже подходил к Карстену с вопросами, но удовлетворился его ответом, который я, разумеется, не понял. Наконец в конце длинного коридора показались люди.

Впереди, на два шага опережая пару спортивного вида охранников в черном, шествовал сам Гиммлер. Рейхсфюрер выглядел не слишком эффектно, хотя его серый френч с петлицами рейхсфюрера и большими накладными карманами, сверкающие ваксой сапоги и галстук смотрелись солидно. Более всего, в своих круглых очках он был похож на школьного учителя по не самому важному предмету: истории или географии. А еще он походил на типичного колхозного агронома, каким он собственно и был в самом начале своей карьеры, правда не в колхозе. Все же я недаром просиживал штаны в Сети перед этой заброской и кое-что успел узнать про главного эсэсовца. За его охраной шел Эберхард, неподвижно смотря прямо перед собой. Мы вскочили и Карстен попытался вытянуться и изобразить нацистское приветствие, но Гиммлер только устало махнул рукой. Я же попросту снял кепку и поклонился низко, но не подобострастно.

Разговор, в котором участвовали рейхсфюрер, Юрген и Карстен, шел по-немецки и я, разумеется, не понял ни слова. Судя по эмоциям, все было предсказуемо: Эберхард в чем-то увлеченно убеждал Гиммлера и лицо того постепенно из брюзгливо-скептического превращалось в снисходительно-согласное. Карстен не лез на рожон и лишь уверенно и с достоинством отвечал на вопросы. Разобравшись с липовым герром Кауфманом, Гиммлер повернулся ко мне. Английского рейхсфюрер не знал и разговор происходил через Юргена.

– Почему по-английски? – глубокомысленно спросил рейхсфюрер – Почему не по-русски?

– Я не говорю по-русски, партайгеноссе – хмуро заметил Юрген.

Ну, это-то я понял и без перевода.

– А откуда он знает английской? – не унимался рейхсфюрер – Ты откуда английский знаешь, а? Может ты шпион и работаешь на британских империалистов?

Юрген, не долго думая, перевел.

– Посмотрите на меня господин рейхсфюрер – нагло заявил я – Разве я похож на развращенного британца? Вы, с вашей проницательностью, не можете этого не видеть.

Не знаю, как Эберхард ему это перевел, но лесть подействовала.

– Ладно – проворчал Гиммлер – Звать-то как?

– Николай Венедиктович Сидоренко – ответил я, напирая на экзотично-длинное отчество, которое тут-же сам себе придумал.

Это было ошибкой.

– Бенедиктович? – переспросил он, делая ударение на последнем слоге – Еврей?

В его голосе прозвучал неподдельный ужас. Наверное, с 33-го года он не видел евреев вблизи и ужаснулся тому, что один из них подкрался так близко. Гиммлер даже невольно оглянулся на охранников.

– Венедиктович – поправил его Карстен, делая нужное ударение – Это православное славянское имя. Отца господина Сидоренко звали Венедикт.

– Ну, хорошо – рейхсфюрер понемногу приходил в себя – Объясни нам Сидоренко (тут он опять переврал ударение), чем могут помочь Рейху твои древние славяне?

– Позвольте сначала вопрос, господин рейхсфюрер? – он барственно кивнул и я продолжил – Правда ли что, как утверждает господин Эберхард, ваши люди нашли место особой сакральной силы на Украине?

Я намекал на Винницу, не решаясь озвучить это название, ведь предполагалось, что я этого не знаю. Гиммлер недовольно покосился на Юргена, но все же утвердительно кивнул.

– Так вот, согласно моим исследованиям, в тех же местах должен храниться легендарный меч-кладенец, захороненный там отступающим отрядом Евпатия Коловрата.

Весь этот бред я придумал ночью, ворочаясь от бессонницы, а утром согласовал его со своими подельниками. Мои два хождения в средневековую киевщину и последующие блуждания по сети позволяли мне свободно нести эту околонаучную чушь. Не давая рейхсфюреру опомниться, я начал рассказывать об Евпатии Неистовом, который умудрялся со своим малым войском биться на равных с огромной монгольской армией. Несомненно, он добился этого с помощью сакрального оружия, ведь не могли же славяне сами по себе проявить такую доблесть. Вы ведь согласны со мной, господин рейхсфюрер? И та аномалия, которую обнаружили ученые Аненэрбе, есть ни что иное, как эманации древнего артефакта.

Гиммлер был отнюдь не дурак, но, как оказалось, искренне верил в эту белиберду и эта вера его подвела. Пара археологических терминов, брошенных Юргеном, добавили убедительности. Помогла и ссылка на архивы Смоленского Кремля (таких архивов в природе не существовало), авторитетно озвученная Карстеном. Эти архивы якобы были найдены солдатами Вермахта, но пущены ими на пипифакс, так что липовому Кауфману удалось спасти лишь одну папку, в которой и оказалась запись о славном мече, сделанная монахом, соратником Евпатия. Теперь мы втроем собирались искать этот источник силы во славу Вермахта и Германии.

Как бы то ни было, но совместными усилиями нам удалось его убедить. Гиммлер распорядился выдать нам пропуска от Аненэрбе: оказывается, по специальному распоряжению рейхсфюрера, их могли получить не только члены СС, но и "сочувствующие". Кроме этого мы должны были получить подъемные и суточные в рейхсмарках, а также талоны на бензин и прочие блага.

– Хайль Гитлер! – строго сказал Гиммлер напоследок и снова лениво махнул рукой.

– Зиг хайль!

Карстен вытянулся в струну, как полагается, но получилось у него не слишком изящно, наверное из-за отсутствия практики. Юрген отсалютовал машинально, как автомат, а я снова ограничился поклоном.

Сейчас самым безопасным было бы смыться и предоставить Юргену оформлять документы. Но Гиммлер вальяжно махнул вахтерам и перед нами распахнули турникет. Пришлось отправиться на экскурсию по Аненэрбе. К счастью, в небольшой по размерам штаб-квартире кроме администрации располагались всего два отдела: отдел Ближнего Востока и Зондеркоманда “Н”, занимающаяся исследованиями ведовских процессов. В отделе Ближнего Востока я заметил несколько книг на иврите, явно из сожженных синагог, а в зондеркоманду мы не пошли. Потом Юрген повел нас на склад, где нам выдали серое эсэсовское обмундирование: брюки, кители, шинели и сапоги. Это была не какая-нибудь там полевая форма, ничем, кроме петлиц не отличимая от обмундирования Вермахта. Нет, то была парадная форма, с огромными накладными карманами на френче и штанами-галифе, которые следовало заправлять в сапоги. Я испугался было, что придется раздеваться для примерки и таким образом может обнаружиться моя еврейская сущность, но обошлось; раздеться нас не заставили, подобрав форму на глазок. Петлиц на форме нам с Карстеном не полагалось, так как мы были всего лишь "кандидатами" на благородную роль членов СС. На прощание нас еще раз сфотографировали для документов. Наконец, мы с Карстеном выбрались из Аненэрбе, которое уже начало казаться мне логовом и залезли в "Опель".

Теперь Карстен смог передать мне свой разговор с Гиммлером. Признаюсь, разговор этот, если верить Карстену, не отличался изысканностью форм и глубиной содержания. Археология и история рейхсфюрера не интересовали.

– Что это ты такой чернявый? – спросил он – Иностранная кровь?

– Моя мать итальянка, партайгеноссе рейхсфюрер – отрапортовал Карстен – Она из Южного Тироля.

– Итальянка – это хорошо, это приемлемо. Но никаких Южных Тиролей и Тиролей вообще – отрезал партайгеноссе – Есть и будет только Великий Рейх.

Карстен прекрасно помнил что Рейху оставалось жить чуть более двух лет, как и самому Гиммлеру, но бодро выкрикнул:

– Разумеется, рейхсфюрер.

– То-то же.

На самом деле мать Карстена была боснийкой.

– Во мне, кроме арийской крови, течет еще не то славянская, не то турецкая – рассказал он мне – Мама говорила, что у них под Мостаром сам черт ногу сломит, если начнешь разбираться с родословными. Она была красивая и отец ее очень любил. "Сапер ошибается только один раз", говорил он и добавлял, глядя с улыбкой на маму: "Но на этой мине я подорвался и не жалею". Они и познакомились-то, когда он разминировал ее деревню. Когда отец погиб, мама прожила еще полтора года и тоже умерла. Она совсем не болела, просто не смогла жить…

Тем временем, как мы узнали позже, Юрген успешно оформил все документы, включая наши удостоверения временных сотрудников Аненэрбе. Со всеми этими бумагами он понесся к Гиммлеру, который подписал их не глядя да еще и пожелал ему успехов в его трудах во славу Рейха. Теперь мы были легализованы и до поры до времени могли чувствовать себя в относительной безопасности. Но радоваться было рано: еще неизвестно было, что ждет нас впереди. Самого рейхсфюрера ждали два года поражений и ампула с цианистым калием.

Стреляющие кирпичи

Им не помочь, тебе уже их не спасти,

Здесь нам с тобой дано лишь наблюдать.

Ведь в этом роль твоя на скорбном том пути

Так стисни зубы и терпи, солдат.

Вам приходились когда-либо водить антикварный "Опель-кадет" по дорогам нацистской Германии? Вряд-ли… А вот мне довелось. Вскоре после визита в Аненэрбе и знакомства с рейхсфюрером, наш автомобиль уже бодро пожирал километры и лимитированный бензин по пути на восток. Наши сопроводительные бумаги нагло заверяли что податели сего выполняют исключительно важное задание во славу Рейха. Конечно, бумага все стерпит и такой внушительный текст мог бы только вызвать подозрения у любого мало-мальски мыслящего патрульного. Мог бы, если бы не печать Аненэрбе под хорошо известной в СС, да и во всей Германии подписью. Красивым, размашистым почерком, с аккуратным наклоном и подчеркивающей чертой, там значилось: "Himmler". Не забыта была даже точка над i. Вот эта-то точка и открывала нам все двери. Правда, два кандидата в эсэсовцы на таком важном задании выглядели несколько подозрительно. Поэтому, Юрген купил нам петлицы в ближайшем берлинском магазине военной одежды. Теперь я, как и Карстен, стал "манном" – рядовым СС с простыми черными погонами. Сам же Юрген, будучи унтерштурмфюрером, носил погоны с серебряным шитьем и темно-зеленой окантовкой. Такая окантовка означала "зондерфюрера", то есть специалиста невоенной профессии. Признаюсь, археолога в погонах я ожидал встретить лишь в страшном сне, или, что по сути то же самое, в нацистской Германии.

Унтерштурмфюреру, при наличие рядовых, не полагалось самому водить машину, поэтому пришлось выбирать между мной и Карстеном. Выбор был прост, потому что фиктивный герр Кауфман в глаза не видел ручную трансмиссию, несмотря на то что был европейцем, а вот мне-то как раз приходилось водить армейский "Хаммер". В результате за руль сел я, а Юрген с картой на коленях выполнял роль программы-навигатора. "Опель-кадет" – это отнюдь не гиммлеровский "Майбах" и все же я начал лучше понимать тех, кто всем автомобилям предпочитает немецкие. Мотор гудел ровно, без перебоев, а к рулю без гидроусилителя я быстро привык и даже начал получать удовольствие от германских автобанов. Но со скоростной дороги на Штеттин мы вскоре свернули на более скромное шоссе, ведущее в сердце той страны, которая еще недавно была Польшей. Езда на "Опеле" по хорошо уложенному асфальту расслабляла, но все же это была враждебная страна и во мне начали пробуждаться давно забытые инстинкты. Внезапно, откуда-то из глубины подсознания выскочила мысль о том, что открывающиеся назад дверцы "Кадета" открывают прекрасный сектор обстрела. Было это, впрочем, совершенно бессмысленно, так как оружия у нас все равно не было, если не считать юргеновский "вальтер" без патронов, да и подпись рейхсфюрера была посильнее иного пулемета. К тому же, на территории Германии блокпостов мы не встретили. Ситуация изменилась после того, как мы пересекли границу Генерал-Губернаторства. Теперь это была оккупированная территория, обильно украшенная постами полевой жандармерии. Фельджандармы, со своими опереточными горжетами, украшенными имперским орлом, смотрелись совсем как в кино и меня не покидало чувство нереальности и несерьезности происходящего. Иногда я ощущал себя кем-то вроде персонажа бесконечного и нудного сериала про войну, который всегда побеждает врагов последним патроном в последний момент. Но бдительности терять не следовало и, разглядев еще издали очередной полосатый шлагбаум, я спешил разбудить Юргена или Карстена. Вдали от Бранденбурга австрийский говор последнего уже не смущал никого, наша форма смотрелась великолепно, сапоги были начищены до блеска, а подпись Гиммлера открывала все шлагбаумы. Поэтому мы немного осмелели и на одной из остановок я научил Карстена справляться с ручной трансмиссией. Теперь можно было и немного подремать в пути, так как польские дороги, хоть и уступали по качеству германским, но тоже были неплохи.

Европейские расстояния невелики и через пару часов после пересечения границы мы уже въезжали в Познань. На нас быстро навалился ранний зимний вечер и предложение поужинать было встречено с энтузиазмом. Как-то раз я побывал в Познани и кафе на площади Свободы оставило после себя не самое плохое впечатление. Вроде бы то кафе гордилось своей историей, уходящей в довоенные времена, и мы решили это проверить. И действительно, кафе уже существовало, но поужинать там нам не удалось. Когда мы туда подъехали, на фронтоне неоклассического здания прямо под вывеской "Кафе Аркадия" висела табличка "Nur f?r Deutsche[13 - Только для немцев (нем.)]", а на самом здании висел красно-белый флаг, но отнюдь не польский, а перечеркнутый черной свастикой. Юрген с сомнением посмотрел на меня и мы решили не нарываться. Кроме того, нам еще следовало найти ночлег, потому что ночью на польских дорогах можно было запросто напороться на партизан одной из нескольких конкурирующих армий. В лесах скрывались бойцы просоветской "Армии Людовой", отряды "Армии Крайовой", банды "Народовых Сил Збройных" и прочие, более мелкие формирования. Каждый боец таких отрядов не задумался бы и на секунду, прежде чем зарезать человека в эсэсовской форме, и я их за это не винил. Но и с ночевкой было не так все просто. Парадоксальным образом нам были одинаково опасны как солидные центральные отели так и придорожные гостиницы. В приличном отеле следовало ожидать слежку и Гестапо могло обратить на нас, в особенности на меня, слишком пристальное внимание. В придорожных же гостиницах, ввиду отсутствия охраны, нас ждали неприятности от поляков. После недолгих размышлений мы все же решили остановиться в солидном отеле. Там, решили мы, нас будет хоть как-то защищать росчерк рейхсфюрера. Ничем похожим для поляков мы не располагали. Поэтому мы начали медленно объезжать площадь по брусчатке, посматривая по сторонам. Надо было, конечно же, спросить, но мы боялись привлечь внимание своей эсэсовской формой. На площади, которая теперь называлась Вильгельмплац, гостиниц не обнаружилось и Карстен свернул в узкую улицу. На углу я заметил указатель "Нойештрассе[14 - В наши (с Арье) дни – ул. Падеревского.]