скачать книгу бесплатно
5
Дмитрий решился заговорить с Милославским:
– Здравствуйте.
Станислав Михайлович промолчал. Он повернул голову. Взгляд Дмитрия, невольно упавший на трость, задержался. Опять рукоять в форме головы черного пуделя привлекла внимание.
– Добрый день, – ответил человек, отдыхающий на шезлонге.
А дальше разговор не смог сдвинуться с места, как слишком тяжелый камень не смог шевельнуться от усилий двух человек.
Обычный вопрос: «А почему Вас не было на обеде?», что произнес Дмитрий, понимая собственное косноязычие, не смутил Станислава Михайловича. Он сказал:
– Камильковские.
– Простите?
– Не вызывают они доверия.
– По-моему милые старики.
– А вы читали Гоголя? «Старосветские помещики»?
– Добрая история.
Милославский зябко пожал плечами и, сосредоточенно, будто что-то обдумывая, вымолвил:
– Я не говорю о ценности сего произведения. Но персонажи повести вызвали у меня чувство омерзения.
– Но это не повод отказываться от обеда. Может, вы ошибаетесь?
– Молодой человек, я очень долго живу на земле, чтобы…
Он, посмотрев на собеседника, замолк, пронзая взглядом. В сферообразных стеклах блеснуло, искажаясь, синее небо. Очки не шли Милославскому. Они, подобно инородному предмету, разрезая лицо на две неравные части, разрушали образ странного человека. Что-то флибустьерское, из варварских времен было в его внешности. А очки, кажется, добавил какой-то шутник.
– И вовсе я не прячусь от «милых стариков», как вы подумали.
– Но откуда…
– Я наблюдаю. Если вы пойдете в правую сторону от пансиона, где береговая линия изгибается, то чрез пару шагов за насыпью увидите низкий курган и два тюльпана на его вершине.
Дмитрий стоял в недоумении. Спорить с Милославским он не собирался. Собеседник то ли не хотел говорить, то ли забавлялся, нарочно игнорируя слова и уходя от темы. «Какие тюльпаны? Курган? Причем здесь это?» – мысленно возмутился он, рассматривая человека на шезлонге, который обратил взор к морю, выказывая нежелание продолжать беседу.
Курган…
Два цветка…
Он, представив себе эту необычную картину, направился неспешной походкой вдоль береговой линии.
«Все ж, почему Милославский такой не светский человек? Видно, что не хочет общаться», – удивился Дмитрий.
И вот, наконец, он стоял перед курганом. Действительно, два красных, еще не увядших, тюльпана лежали, прижатые камнями. Гладкие лепестки чуть колыхались на ветру.
Он возвратился. Милославский лежал в шезлонге и, безучастно наблюдая за волнами, кажется, спал с открытыми глазами, убаюканный плеском.
– Вы кому-нибудь говорили о кургане? – спросил Дмитрий.
– Нет, – не оборачиваясь, ответил тот.
– Почему?
– Люди щедры на слова. В этом секрет их бессилия.
Странная фраза. К чему она сказана?
– Наша жизнь, как и все в мире, увянет, но тюльпаны остаются свежими, – произнес собеседник, поднявшись с шезлонга.
– Их меняют. Но кто?
– Уже который сезон, наблюдая за тем местом, мне не посчастливилось видеть человека, придумавшего эту игру. Возможно, тайна случается ночью. А в данный момент я покину вас. Голова болит.
Господин Милославский, скатав плед, сложил шезлонг и, отвесив поклон, удалился.
Дмитрий, посмотрев в спину уходящему человеку, почему-то ощутил внутреннюю пустоту, словно его обокрали, оставили наедине с тайной, но заветный ее фрагмент безвозвратно был потерян.
6
Жизнь у моря текла медленно. Тягучий день сменяли такие же тягучие и ленивые сумерки.
Дмитрий поднялся в номер, лег на диван. Глаза одолела усталость, словно кто-то влил свинец в веки. Пред взором стоял потолок, танцующий в ритме вальса. Бежевый, он качался, как на волнах и, убаюкав себя выдуманной мелодией, Дмитрий закрыл глаза. Он услышал на периферии сознания шум воды – размеренные всплески, хруст камушков под тяжестью ноги. Кто-то прошел берегом, не спеша. Это было время. Оно покидало эти края.
Он открыл глаза, поднялся с дивана, и, подойдя к окну, решил: «Если так будет продолжаться, я умру от тоски». Сон как рукой сняло. Дмитрий увидел госпожу Арсеньеву. Та медленно прошла стороной, уходя вправо от пансиона туда, за береговой изгиб. «Она? – удивился он. – Да не может быть. Носит тюльпаны? Зачем?» Легкий ветер колыхал ее темное платье, а девушка осторожно следовала к ведомой только ей цели.
Дмитрий вышел из номера. Он проследил за ней, осторожно ступая, иногда замирал, боясь, что она, повинуясь инстинкту, обернется, но опасения были напрасны. Наконец, она скрылась из вида, и он зашагал быстрее и увереннее, не заботясь ни о чем. Скоро откроется тайна, или…
– Госпожа Арсеньева, – голос Дмитрия прозвучал неуверенно.
Она, стоя у кургана, слегка повела плечами и обернулась.
«Нет, не она носит цветы», – родилась уверенность.
– Да? – произнесла девушка.
Он немного смутился и рассеяно сказал:
– Хотел узнать…
– Я видела, как вы разговаривали с господином Милославским, а затем отправились в эту сторону. Интересно, кто сделал курган? И с какой целью?
– Возможно, в память о ком-то или о чем-то, раз цветы…
– Вполне, – девушка внимательно посмотрела на него. – Проводите меня?
– С удовольствием.
– Только не надо светских любезностей.
– Хорошо.
Они направились к пансиону.
– Значит, господин Милославский ведал о его существовании и молчал?
– Скажу честно, он – странный человек. Сторонится людей, не разговаривает, считает болтливость пороком.
– Вы об этом с ним беседовали?
Дмитрий кивнул.
Далее они пошли молча.
Госпожа Арсеньева простилась с ним у входа в пансион. Опять его светскую любезность она ловко парировала, придав красноречивое выражение лицу. Дмитрий бы не сумел описать его. Много мелких черт, но в сумме они дали законченное по смыслу предложение: «дальше меня не стоит провожать».
Он вошел внутрь чуть позже, встретившись у входа с Милославским.
– Опять на прогулку?
Милославский кивнул, добавив:
– Хотел спать, но нет возможности. – Дмитрий удивленно посмотрел. – Я не так выразился. Я боюсь спать. Все грежу одним и тем же. – Милославский запнулся, словно раздумывая, стоит ли продолжать. – Да, очень угнетает один сон. Будто хожу по комнатам в чужом доме и ищу кого-то, или… В общем, одержим поисками, зная, что не вспомню предмета моей навязчивой идеи.
Станислав Михайлович рассеяно приложил пальцы к воображаемой шляпе и вышел.
«Ну, это слишком. То его не разговорить, то он сам ищет слушателя», – удивился Дмитрий. Он почувствовал фальшь в поведении пансионера, который словно вел двойную игру. «Или это были перепады настроения? Возможно, головная боль прошла, и настроение улучшилось. Возможно», – решил Дмитрий, поднявшись в свой номер.
После ужина он лег в постель, отогнав назойливого призрака беспокойных раздумий, и уснул, мгновенно провалившись в мир грез. Только ночью раз проснулся. Ему показалось, кто-то ходит. Прислушался. Тихие робкие шаги прозвучали за дверью и стихли, потом скрипнула лестница и, наконец, все прекратилось. Он приподнялся и, направив взор в сторону входной двери, затаил дыхание. Ничего. Тихо. Сумрак окутывал комнату, и лишь незанавешенное окно, будто бледно-серое бельмо, висело в темном помещении.
7
После завтрака Дмитрий, прогуливаясь по берегу, остановился, осененный мыслью. «И как она раньше не пришла в голову, – удивился он, – курган давно появился, но заметил его только господин Милославский. То, что он не рассказал – одно дело. Возможно, приступ мизантропии. Но с чего другие упорно не хотят видеть явление? Или замечали, но не решались говорить?»
Его мысли прервал Милославский. Он, не спеша, подошел к нему, бросил уставший взгляд поверх очков и вымолвил:
– Вам, я думаю, покажется странной моя просьба, но все-таки я осмелюсь. Желал бы знать, когда вы уедете?
– Послезавтра, – произнес Дмитрий, недоумевая.
– Значит, вы успеете.
«О чем он? Что я успею?» – мелькнула мысль.
А Милославский замолчал. Казалось, он что-то тщательно обдумывает, подбирая слова. Рассеянный взгляд его, устремленный на море, блуждал. Он созерцал водную стихию, не осознавая себя здесь, витая в хрупком мире фантазий. Наконец, проговорил медленно, будто пробуя на вкус каждый слог:
– Есть одна просьба. Я работаю в университете на кафедре филологии. Совсем недавно из-за болезни у меня появилось достаточно времени, чтобы отдаваться увлечению философией. Так вот. У меня беспокойный сон и плохое зрение. Глаза сильно устают. Не могли бы вы, господин Лебедев, переписать набело одну вещь?
Дмитрий промолчал. Море играло тихую мелодию, а назойливая мысль, вертясь, билась, как муха о стекло: «Я не против помочь человеку, но с чего вдруг он выбрал меня?»
– Может, вы заняты? – спросил Милославский.
– Что вы! Вы застали врасплох. Почему я?
– Ну, а кто еще? – И он неловко развел руками.
Загадочное сочетание отшельничества и наивности, как подумалось Дмитрию, жили в этом господине. Флер таинственности, словно фальшивый, готов был исчезнуть.
Ни одной прочной мысли о Милославском не возникло у Дмитрия. Ум, лишенный основы, только колебался между различными предположениями, задаваясь вопросом: «Кто он?»
– Хорошо. Я помогу вам.
– Большое спасибо, господин Лебедев, – произнес он, достав из внутреннего кармана листок. – Здесь всё. Если будут вопросы, обращайтесь.
Дмитрий пробежался взглядом по строчкам, пытаясь сходу разобрать слегка пляшущий бисер букв. Кругленькие значки семенили по белому листу, прыгая, иногда выкидывая вверх и вниз пушистые хвосты «в», «д», «з», «р» и «у». Он убрал листок в карман.
– Я буду у себя, – сказал Милославский и удалился.
«Девятнадцатый век оставляет неприятный след на моем сердце. Глубокая и ноющая рана беспокоит меня, она саднит. Сколько можно терпеть этот нарочитый оптимизм людей? Что хорошего они видят в будущем? Что? Я ничего радужного не обнаруживаю там, за горизонтом событий. Новый век – иные надежды. Но я не люблю эйфорию по поводу смерти. Знаю, в чем причина радости. Она заключается в исторической близорукости. Множество людей ждут от грядущего прогресса великих технических революций. Они будут. Они придут, но неужели человечество думает, что уродливая техника и перестановка местами физических предметов способна одарить их счастьем? Прогресс неизбежен. Он способен изменить внешние атрибуты бытия, может повлиять на характер мышления людей, но никак не поможет совершить духовное движение общества ввысь. В ту чистую синеву радужных перспектив. Я не верю в это. Я не верю в человечество. Скептик? – Спросите вы. Да, – отвечу я. Но вот, прозревая в глубину времен, в будущее, вижу, как затягивается узел психологических разноречий. Перекос между материальной и духовной стороной людской жизни с болью отзовется в грядущих поколениях. Двадцатый век явит собой неподражаемый пример растерянности перед бездной. Мне думается, что каждый из нас сможет именовать себя представителем поколения, утратившего веру. Самое страшное – веру в себя. Мировые войны, социальные катаклизмы будут – это я точно знаю».
А дальше – предложение, щедро перечеркнутое чернилами. Текст Милославского на этом заканчивался.
8
Дмитрий, сложив листок, убрал его во внутренний карман и, бросив усталый взгляд на море, ощутил, как холод бездны проник в душу.
Дмитрий прошелся до берегового изгиба и, встретив на обратном пути госпожу Арсеньеву, остановился, всматриваясь в ее любопытствующий взгляд. Промелькнула простая мысль: «Никакая не эмансипэ. Женщина всегда остается женщиной».
– Вы снова с ним беседовали?
– Да.
– И что на этот раз поведал господин Милославский?
– Он пессимистически смотрит на будущее человечества, предрекая ему скорую гибель, если я правильно сделал вывод.
– Да, странный он человек, – задумчиво произнесла девушка, обратив взор к набегающим на берег волнам. – Хотя ничего в этом нового нет.
– Вы так считаете?
Она кивнула.
