скачать книгу бесплатно
Ей нравились эти изменения. Ей нравилось летать, нравилось мчаться на паротяге, глядя на проносящиеся мимо места, явления, лица. Даже спустя четыреста лет Офелия не растеряла вкус к жизни. Ей нравилось открывать мир заново каждый раз, когда он менялся. Открытие Нового Света, Возрождение, Реформация и Революция. Она пережила их все. И каждое событие наложило на неё свой отпечаток. Оставило свой след в душе. Может, поэтому ей не сиделось на одном месте, словно злой рок гнал её вперёд. И уже в этой гонке она поставила себе цель – искать тех, кто (как и она) бродит неприкаянными тенями по Земле, неся бремя бессмертия или долголетия.
Она сама не знала, бессмертна ли она! Её небьющееся сердце ничего не доказывало. И в первую очередь – ей самой. Мало было вещей в этом мире, способных её напугать, особенно после безумия и смерти. Она часто проклинала Гамлета, пока боль не сошла до комариного писка. А затем и вовсе прошла, затаившись где-то в дальних закоулках её сознания. Офелия повела плечами и сделала глоток глинтвейна, горячей волной пронесшегося по пищеводу и огненным шаром скатившегося в желудок. Она улыбнулась и, откинув голову, прикрыла глаза:
– Моя госпожа, – шептал её спутник Костин, – лучше бы мы остались на ночлег в нормальном месте.
– А чем это тебя не устраивает?! – возвращаться обратно по горной дороге в надвигающихся сумерках не было никакого желания. И поэтому она упрямо шла к перевалу Змоликас, покинув тёплый номер в гостинице провинциальной Самарины, расположившейся у подножия Эпирских гор[2 - Северо-Западная Греция.]. Июньский дождь был прохладным, а пронесшийся пару дней назад циклон понизил температуру до рекордно низкой для этой местности.
– До перевала еще несколько лиг и, как я слышал, места эти не слишком приветливы, – говоря это, Костин (молодой валах, незнамо как попавший в Грецию) беспокойно вертел головой.
– Неужто?! – позволила себе усмехнуться Офелия, неся свои вещи сама из чистого упрямства. – Мне кажется, тебе просто не поднесли сливовицы. Или это была бехеровка?
Костин буркнул в ответ что-то неразборчивое, но хмуриться не перестал. На перевале, по словам владельца гостиницы, располагался постоялый двор, которым владела вдова Дафния Ипиротис, пришедшая в эти места много лет назад. С ней жили её дочери, которые со слов того же хозяина гостиницы вели жутко замкнутый образ жизни. Но дурная слава этих мест не достигала ушей туристов, в великом множестве бросившихся открывать для себя прародину европейской цивилизации. Конечно же, после того, как османы спустя годы долгой борьбы вернули грекам независимость.
Проделав изрядный путь на паротяге до станции Самарины, Офелии не терпелось размять ноги. И поэтому, не останавливаясь в гостинице, она сразу же устремилась к перевалу, взяв в качестве проводника молодого валаха. Её рыжие волосы растрепались из-за дыхания игривого ветра, который с каждой пройденной сотней шагов становился сильней. Походные ботинки помогали на горной дороге, не скользя на россыпях камней, в великом множестве встречающихся на том или ином участке пути. Саквояж легко превращался в небольшой заплечный мешок, сейчас уютно устроившийся на её плечах. Правда, с длинным кофром пришлось изрядно повозиться, пока, наконец, он не занял приемлемую позицию и не путался в ногах. Предложить помощь даме Костин не догадался и Офелия, усмехнувшись про себя, двинулась в путь. Ей было не привыкать.
Любуясь местными красотами и наслаждаясь чистотой воздуха, которой в городах уже стало не хватать, она не заметила, как вышла на небольшую площадку, с которой открывался вид на лежащий в паре лиг постоялый двор. Больше всего он напоминал гнездо ласточки, только двухэтажное, прилепившееся под самой крышей дома, вроде хлипко и неказисто, а поди, оторви!
– Веселей, Костин! – окликнула она проводника, – Скоро отдохнём! Как знать, может, у них и сливянка припасена.
Но эта легкомысленная бравада не вернула душевное равновесие молодому провожатому и, как подозревала сама Офелия, его рядом с ней до сих пор держал только выданный ею аванс. Спустя час (по внутренним ощущениям путешественницы) они вышли на уже утоптанную дорожку, всё той же змеей извивающейся среди камней. И, словно разбойник, двор вынырнул из-за очередного валуна. Издав возглас радости, Офелия устремилась к дверям, бросив прощальный взгляд на садившееся за левым плечом солнце.
Вышедшая навстречу гостям хозяйка поразила своей красотой. Как если Афродита Пенорожденная явилась бы смертным, вдохновляя их на свершения. Длинная шея над округлыми плечами, угадывающимися под чёрной траурной шалью. Волнистые медно-рыжие волосы, лежащие в том беспорядке, что достигается только посредством могущественной женской магии. Тонкий нос с легкой горбинкой, пухлые алые губы, словно созданные для нежных слов и поцелуев. Но больше всего Офелию поразила молочно-белая кожа хозяйки. Предел мечтаний любой благородной леди в метрополии и колониях. Жизнь среди гор не отличалась комфортом, и по собственному богатому опыту она понимала, что содержание заезжего двора требует всех сил без остатка. А вышедшая им навстречу женщина больше напоминала королеву в изгнании, чем крестьянку.
Как только эта мысль пронеслась в сознании Офелии, она снова начала дышать. Словно очарованная красотой незнакомки, она забыла, как это делать. И украдкой глянула на Костина. Юноша, раскрыв рот, во все глаза глядел на снизошедшую к нему богиню. Так смотрят на заставленный яствами стол после голодного года.
Насладившись произведённым эффектом, богиня заговорила на греческом, но видя, что путешественница её не понимает, с лёгкостью перешла на общеимперский.
– Я рада приветствовать вас на моём постоялом дворе, госпожа. И тебя, отважный юноша, – она одарила юнца столь ослепительной улыбкой, что кости того в тот же миг должны были превратиться в студень. – Проходите, мои дочери возьмут ваши вещи и позаботятся об ужине.
Внутри помещение выглядело идеально. Столы были покрыты скатертями, украшенными цветочной вышивкой ручной работы. Пол и стены удивляли своей чистотой и ухоженностью. А дочери, вышедшие им навстречу, были под стать матери, только обе с чёрными, словно вороньи крылья, волосами. Вещи гостей были приняты и разложены. Огонь в очаге, ранее тлевший, вновь ощутил силу и, загудев, устремился к дымоходу. Двор на глазах оживал:
– Вот видишь, – успокоила юношу Офелия, – ты всё волновался, а здесь достаточно мило. Да и хозяйка – чудо как хороша, – подмигнула она Костину, но тот в ответ лишь неуверенно улыбнулся, всё еще находясь под чарами. Тем временем вошла хозяйка.
– Чего желают на ужин, мои гости? Могу предложить кокорас красатос[3 - Петух, тушеный в белом вине.], кефтедес[4 - Овощные котлетки из баклажан, помидоров, грибов, кабачков и бараньего гороха.], кефалотири[5 - Твердый сорт сыра из козьего молока.]. А на сладкое галактобуреко[6 - Это один из видов “буреков”, которые были принесены в Грецию турками, он напоминает пирог, но с необычной начинкой.] и лукумадес[7 - Представляет собой небольшие шарики, которые готовят из дрожжевого теста. Сами шарики не сладкие, их обливают медом, сладким сиропом и посыпают сахарной пудрой.], – с улыбкой продолжила она, поочередно оглядывая путешественников.
– Несите всё, – сказала Офелия, у которой от одних слов о еде начали течь слюнки. – И моему юному другу сливянки.
– Сливянки нет, но я могу предложить ципуро[8 - Относится к разряду виноградных бренди. История напитка восходит к 14 веку. Примечателен факт того, что до конца 20 века продавать его можно было только в пределах области (по-гречески – нома), где оно было произведено.], – она вопросительно взглянула на своих гостей и, не заметив признаков протеста, кивнула и вышла. Вскоре раздался её голос, дающий, видимо, указания дочерям касательно готовящихся блюд. Пока Костин очарованно поглядывал на дверь, ожидая очередного явления богини, Офелия поднялась наверх, чтобы осмотреть комнаты. Ожидания оправдались, всё чисто, если не сказать – стерильно. Впервые подозрения, пока еще несмелые, кольнули её. Слишком хорошо, чтобы быть правдой, как говорил один её знакомый. Она осмотрела внимательней коридор, заглянула в другие комнаты… Так ничего предосудительного не обнаружив, спустилась вниз.
Тем временем дочери стали накрывать на стол, сохраняя то же молчание и улыбаясь, словно механические куклы. Сколько бы Костин не пытался их разговорить, всё безуспешно:
– Они немые от рождения, – раздался голос хозяйки. – Кстати, если вам не сказали в деревне, меня зовут Дафния. И если вам что-нибудь понадобится ночью, зовите меня. Мы спим в том крыле, я услышу.
– Хорошо, госпожа Дафния, – сказала Офелия. – Я только хотела спросить насчет ванны. Что у вас с горячей водой?
– Я предвидела вашу просьбу, леди…?
– Офелия.
– Прекрасное имя для прекрасной леди, – заворковала хозяйка постоялого двора, стараясь поймать взгляд путешественницы. И едва их глаза пересеклись, по нервам Офелии пробежал огонь паники, быстро, правда, улегшейся. На миг её почудилось, что глаза хозяйки отливают огнем, но она списала это на усталость и отсветы очага. – Вода уже греется, и Кора прислужит вам.
– Мои благодарности многомудрой хозяйке, – она склонила голову, таким образом, отдавая дань уважения.
– Не стоит, право. Мы уже слишком давно занимаемся этим сами. И кто лучше поймет женщину, чем другая женщина. – Сказав это, она снова вышла. А спустя уже несколько минут появились хозяйкины дочери, споро выставившие подносы с едой. Следующие полчаса были отданы исключительно еде. Насытившись, Офелия отправилась в ванну, а вымотавшийся физически, но еще больше – морально, молодой валах – в отведенную ему комнату.
Закрывшись в комнате на замок, Офелия достала заблаговременно спрятанный револьвер. Посмотрела на кофр, подумав, не стала его расчехлять. Зато извлекла из саквояжа длинный изогнутый кинжал бебут[9 - Один из основных типов кавказских кинжалов. Вероятнее всего – тюркского происхождения. Клинок изогнутый, двусторонней или односторонней заточки, длиной до 50 см, чаще всего с долами.], засунув его под подушку. Немного здоровой паранойи никогда не бывает лишней, рассудила она, прежде чем потушить свечи.
Она резко проснулась, словно выброшенная из царства Морфея чьей-то грубой рукой. Тишина в комнате и за дверью её почему-то не успокоила. Офелия, с трудом нащупав коробок, чиркнула спичкой, освещая комнату неверным светом. Зажегши несколько свечей, гостья, не снимая ночной рубашки, приоткрыла дверь и, прикрывая свечу ладонью, выглянула в коридор.
Тихо.
Внезапно она услышала легкое шипение, буквально на грани слуха. И раздавалось оно со стороны комнаты, которую занимал Костин. Стараясь не шуметь, она сделала несколько шагов в том направлении, когда дверь в комнату юноши распахнулась, осветив часть коридора, и из неё вышла вторая дочь Дафнии, имя которой они так и не узнали. Вся нижняя часть её лица и передник длинного платья были залиты чёрной краской. Но Офелия мгновенно догадалась об истинном цвете залившей лицо немой.
Кровь.
Бедный мальчишка стал первой жертвой семейки убийц, устроивших себе здесь пастбище. Не говоря ни слова, Офелия бросилась обратно в свою комнату. И едва дверной замок издал успокоительный щелчок, как на дверь посыпался целый град ударов. Бросившись к столу, она зажгла все свечи в комнате лишь для того, чтобы увидеть за окном лицо хозяйки, растерявшее всю свою привлекательность. В некогда идеальном лице проступали змеиные черты. И это не считая двух клыков, приподнявших верхнюю губу. Мгновение две женщины смотрели друг на друга, затем одновременно начали действовать. Офелия бросилась к кровати, а Дафния в вихре осколков вломилась внутрь помещения. Но только ног у неё не было! Ниже пояса её тело представляло мощный змеиный хвост. Это отчасти объясняло, как её лицо оказалось на уровне второго этажа. Издав злобное шипение, хозяйка бросилась к путешественнице, протягивая к ней руки, вместо ногтей на которых уже росли чёрные изогнутые когти.
Едва коснувшись подушки, под которой лежали кинжал и револьвер, Офелия вовремя развернулась, чтобы встретить летящую на неё смерть. В голове промелькнула древняя храмовая монета, виденная ею однажды в коллекции одного сноба. На аверсе монеты была изображена женщина-змея вроде той, что сейчас тянула руки к её горлу. И полустёртая надпись по-гречески – ?????.
Подушка полетела в оскаленную морду ожившей легенды и, перевернувшись через кровать, подальше от разъяренной Дафнии, Офелия схватила бебут. Подушка буквально взорвалась облаком перьев, из которого ринулась ламия. Блеск стали немного охладил воинственный порыв. Но женщина-змея, свернув хвост кольцами, нависла над сжавшейся в углу жертвой. Дотянуться до револьвера теперь не было возможности, и Офелия сделала то единственное, чего от неё не ожидала ламия. Перехватив почти полуметровый клинок, отчаявшаяся женщина неожиданно бросилась вперёд, нанося размашистые секущие удары. И последний удар, в который были вложены оставшиеся силы, вошёл точно в сердце хозяйки постоялого двора. Изумление, вызванное отчаянным мужеством жертвы, сменилось гневом, а затем болью и осознанием скорой смерти. Крик безумного отчаяния сотряс стены комнаты. Ему ответили голоса из-за двери, сдерживающей двух разъярённых дочерей последние секунды. Глаза Дафнии закатились, хвост дернулся несколько раз и замер, а Офелия уже упала на кровать, хватаясь за свой испытанный «ремингтон». И когда в рухнувших дверях возникли силуэты двух ламий, открыла беспорядочный огонь. Но только благодаря короткой дистанции почти все пули попали в цель, отбрасывая в коридор уже бездыханные тела древних чудовищ…
С рассветом Офелия, собрав вещи, вышла из дверей «гостеприимного дома», в котором вынуждена была дожидаться утра, так как идти ночью через перевал смог бы только сумасшедший. Бросив на пол кувшин с оливковым маслом, она чиркнула спичкой и выскочила из двери постоялого двора, отдавая огню тела трёх ламий и молодого валаха.
– В Грецию больше ни ногой! – произнесла она, поворачиваясь в сторону восходящего солнца…
Она открыла глаза, вновь выскользнув из мира воспоминаний в реальный мир. За окном всё так же шёл дождь, но глинтвейн в кружке окончательно остыл и, вздохнув, Офелия отставила кружку, вглядываясь в проносящийся мимо её окна безумный, безумный мир.
Волны памяти
Офелия смотрела в окно летевшего паротяга, с грустью отмечая быстро сменявшиеся пейзажи. Это было сродни смене времён года. Когда белый покров снега истончала капель, её иссушала жара. А жару, в свою очередь, охлаждали дожди. И так до бесконечности. Из года в год.
Ощущение себя деталью неисправного механизма у неё со временем прошло. Она рассуждала так: если люди – часть высшего замысла, то за сменой пейзажей следует конечная остановка, на которой (рано или поздно) выходят все. Но часть механизма вышла из строя и отправилась в самостоятельное плавание. Для чего?!
Что за место уготовано ей в плане Великого Механика? И есть ли этот план для Офелии, всё едущей от остановки к остановке четвёртую сотню лет. Из размышлений её вырвал свист механического чайника. Без обиняков заявлявший, что настало время пятичасового чая. Глупая привычка, приобретённая ею за долгую жизнь в Лондиниуме. Проводник, с густой гривой рыжих, словно огонь, волос, нажал кнопку на приборной доске и чайник затих. Словно пленник, свыкшийся со своей участью. Чайный сервиз с эмблемой паротяжной компании ожидал своего выхода.
– Чёрный, красный, зелёный? – учтиво спросил Скотт с характерным для его родины выговором.
– Зеленый, – немного подумав, выбрала Офелия, снимая очки для чтения и закладывая так и не прочитанную страницу.
Рыжий проводник шагнул к ней и коленный сустав его правой ноги, издав лёгкий свист, выпустил струйку пара. Механико-паровой протез делал походку Скотта неловкой.
– Алжир? – спросила Офелия, глядя на проводника сквозь облачко пара, поднимавшегося над чашкой чая.
– Севастополь! – отчеканил рыжий, одним словом возводя стену отчуждения.
«А-а, – про себя подумала Офелия, – страна диких московитов, которые дали Империи ощутимого пинка. У стен никому не известного ранее города перемолов – лучшие полки бриттских снобов». А поспешно заключенный мир и щедро оплаченная пропаганда сделали победу еще более значимой. Хотя ходили разговоры, что волк теряет зубы и пора провести обширную военную реформу. Поставить на службу империи все последние достижения военной науки.
Молодому Скотту еще повезло, что медицина не отставала по уровню от военного потенциала и ему спасли ногу. Ну и что, если в теле теперь будет некоторая доля механики. Зато жив и пригоден к работе, а не пополнил ряды попрошаек у церкви, несущих как ордена свои увечья. Но, конечно, потомок воинственных горцев военным стал больше не нужен. Видимо, юноша был отправлен на почётную, но не очень обеспеченную пенсию.
Офелии хотелось подбодрить рыжеволосого проводника. Но, увидев сжатые в тонкую линию губы и отсутствующий взгляд, она отступилась. Слишком часто ей встречались люди, которых переварила и изрыгнула война. С виду многие из них оставались прежними. Но это только на первый взгляд. Те раны, что несли они в душе, были намного страшнее видимых остальным шрамов. И далеко не все могли позволить себе курорты Франкии, кушетку у психотерапевта или даже обычную сиделку. Отделавшись чаще всего красивой медалью, империя забывала о них. Королевская власть желала видеть молодцов, которые пройдут сквозь огонь преисподней, высоко неся её знамя и распевая гимн. Но утратившим часть себя в этом бесконечном походе дома были не очень рады. Поэтому ветераны бесчисленных колониальных войн редко попадались на улицах столицы. Им назначали пенсию и оплачивали проезд в любой уголок империи на выбор. Главное – подальше от метрополии.
– Я еще нужен Вам, леди?
– Нет, можете идти, – Офелия улыбкой попыталась сгладить свою оплошность, но это мало чем помогло. Скотт вышел из купе со спиной еще более прямой, чем когда входил.
– Бедный мальчик, – прошептала она, стоило дверям закрыться. – Столько боли в столь юном теле…
Держа чашку двумя руками, она вновь смотрела в окно, переживая свои собственные душевные раны:
Огонь безумных слов того, кому она отдала своё сердце, сжёг её в первый раз. Отринув её своим разыгранным безумием, Гамлет не мог сделать еще больней. Смерть отца сожгла её во второй раз. Сколь хрупким был тогда её разум. И сколь тонки были стены мира, в котором она жила. Они рухнули, не выдержав первой же в её жизни бури, сгорев в пламени отчаяния. И из этих обломков возродился феникс безумия, отравивший её сознание ядом горечи и печали: «Вот розмарин – для памяти!»
Сколь многое укрылось за шторами безумия – не люди вокруг, но звери алчные! И нет им числа. Беги, Офелия! Беги! Нет сил противостоять им. Лишь букеты цветов раздвигают стены тьмы. Так мало тех, кто мог её любить. И нет совсем никого, кто мог бы её спасти!
Тот бег был остановлен лишь водой. Вот избавленье! Тёмная вода, ласкаемая тонкими ветвями ивы, манит. Она обещает не прохладу в жаркий день, нет. Она обещает куда более значимое – забвение и очищение. Только для неё. Стать tabula rasa.
Чистым листом. Чистой душой. Чистым сознанием.
Офелия помнит до сих пор распахнутые объятия воды. Нет, это не мужские руки. Они грубы, жестоки и неверны. Они с легкостью принесут в жертву юную Офелию. Нет! Это нечто большее. Что-то глубинное, напоминающее материнские объятия и время, проведенное в её чреве. Те же покой и тишина. Та же чистота. Но с уже проступающим тёмным пятном – бессмертием.
Тяжелее тяжкого эта ноша становится не сразу. И Офелия рада, что ей не приходится пить кровь, как тому несчастному безумцу, Владу Цепешу, чью горькую правду разнёс по всему свету мистер Стокер. О, они бы составили милую компанию! Но нет.
Она помнит холод земли, давящей на уже пробуждённое к жизни тело. Боль сорванных ногтей и привкус стылой земли на языке. Но кто-то вложил в её обновлённую душу неимоверную волю к жизни. Теперь, когда для всех она умерла. Почему ей он не дал эту волю раньше?! Пережить то безумие, быть сильной! Для себя, для Гамлета!
Хотя… Простила ли она его поступок? Теперь, спустя четыре сотни лет, Офелия могла сказать спокойно, что да. Но не из-за того, что приняла его слабость, а из-за того, что приняла свою силу. И вера в то, что небьющееся сердце когда-нибудь вновь издаст уже полузабытое «тух-тух, тух-тух», вела её до сих пор.
Реки времени
Все реки текут. И мы принимаем это как данность. Как что-то само собой разумеющееся. Одни из них степенно несут свои полноводные тела по равнинам. Иные стремительно бросаются с отвесных скал, бурлящим от избыточной энергии потоком. Но тех и других объединяет скрытая в их глубинах хтоническая мощь. Первобытная, волшебная, властная. Нет ничего мягче и нет ничего безудержней, чем постоянно изменяющаяся водная гладь.
С приходом механики, пара и электричества в мире как будто исчезло всё волшебное. Стало меньше чудес и загадок для пытливого человеческого ума. Просто мы, рассуждала Офелия, перестали смотреть по сторонам. Перестали удивляться и искать непознанное в самих себе. Отдались на волю прогрессу, добровольно надев шоры цивилизации.
Но шагните в сторону с дороги, указанной нам техническими гениями, и окажетесь на тропах неведомого, непознанного. А местами даже жуткого. Людям же свойственно игнорировать подчас очевидные вещи. Поэтому любому сверхъестественному событию находится вполне логичное объяснение: взрыв парового котла, замыкание цепей, изношенность деталей. И только где-то в конце списка находим пресловутый человеческий фактор. Вот здесь Офелия обычно улыбалась каким-то своим, неведомым посторонним мыслям…
Старый Свет. Сколько вобрало в себя это словосочетание. Как много оно дало миру, начиная с дикости человечества и заканчивая открытием Джеймса Уатта. Больше всего Офелия любила его. В отличие от множества других, избравших пути первопроходцев и покорителей Нового Света, она наслаждалась тем, что мог ей предложить и старый.
Пароход издал протяжный гудок, пробираясь в тумане. Хроно показывал полвосьмого вечера, словно подгоняя Офелию. Круиз по старому мрачному Рейну обещал приятно разнообразить её путешествие. Особенно после встречи с оборотнем на маленькой станции посреди Шварцвальда. Это событие внешне никак не отразилось на ней, но пули из подарка Николы теперь перекочевали в её «ремингтон». Который сегодня, к слову, был скрыт длинной юбкой. Ей пришлось долго примерять то одно, то другое платье, прежде чем она нашла компромисс между брать на сегодняшний ужин маленького спутника или не брать. Победило приятное ощущение тяжести на левом бедре. Корсет, который украшали уже привычные и прочно вошедшие в моду шестерёнки в тонкую и толстую полоску. На маленькой шляпке прочно угнездились гогглы, придававшие их владелице несколько отстранённый вид.
Офелия проигнорировала вошедшие в моду полумаски, выполненные из легкого сплава и повторяющие черты лица их владельца. Но большинство женщин на пароходе не были столь категоричны. Все встреченные ею дамы носили скрывающие маски, создающие их владелицам лёгкий флёр загадочности. К тому же многие из них взяли с собой в круиз механических питомцев: от вполне безобидных насекомых, помещающихся в ридикюле, до животных – телохранителей в виде бойцовых собак или хищников Чёрного континента.
Капитан речного парохода не поскупился на иллюминацию, и его корабль напоминал рождественскую ель. Но ворчание Офелии по этому поводу было скорее данью привычке, потому как ей на самом деле здесь нравилось.
Ровно в восемь, когда большая часть пассажиров собралась на верхней палубе, превращенной в банкетный зал, начали праздничный ужин. Офелия сидела за столиком вместе с пожилой парой бриттов. Довольно старомодных, но живых и общительных. Леди Розалия и сэр Чарльз возложили на себя роль добрых дядюшки и тётушки, всячески опекая её в этом путешествии. И, кажется, собирались искать ей пару. Это умиляло, особенно если учесть, что оба они годились ей в праправнуки.
Звуки музыки, сопровождавшей вечер, разносились далеко вокруг. В ней слышался и скрип несмазанных шестерёнок, и тяжёлое дыхание пара, и треск электричества. Но все вместе, наложенные рукой великого Чайковского, делали её поистине божественной. И когда настало время танцев, неведомая сила выхватывала людей из-за столов, кружа их в стремительном вихре танца.
Офелия уже несколько раз ловила на себе заинтересованные взгляды мужчин разного возраста и сословной принадлежности. Но, столкнувшись с её напускной отчужденностью, те не решались подступиться.
– Вы их пугаете, милочка, – раздалось справа от неё и, обернувшись, Офелия увидела старую даму, на плече которой сидел механический питомец в виде совы. Когти ночного хищника цеплялись за кожаный наплечник, придававший его хозяйке вид отставника.
– Разве может слабая женщина пугать воинственных мужчин? – изобразила недоумение Офелия, подтверждая свои слова лёгкой улыбкой.
– С легкостью! – отчеканила старая леди. – Потому что эти бесхребетники, – она обвела зал рукой, – ни на что другое, кроме как распускать хвост, не способны.
В голосе старушки послышалась сталь, и Офелия вдруг с легкостью представила её вагнеровской валькирией.
– Когда кто-нибудь из них бился на дуэли?! А в армии?! Спросите у любого из этих бонвиванов, как они относятся к армии и вы, милочка, поймёте, почему, – тут старая леди завернула такой речевой оборот, что даже сова заухала, – отсталые московиты отвесили нам пинка! Там, под Балаклавой, среди тех несчастных шестисот мальчишек[10 - В военной истории Европы слово «Балаклава» прочно ассоциируется с конной атакой британской Легкой бригады. Оно стало синонимом напрасной жертвы, безумно смелого, но заведомо обреченного на неудачу предприятия. Затмив (может быть, не вполне заслуженно) другие моменты Балаклавского сражения – единственного удачного дела русской полевой армии на Крымском театре Восточной войны, эта атака, проведенная по нелепому и ошибочному приказу, показала высокие боевые качества английской кавалерии] полегли все настоящие мужчины Империи, – тут она смачно сплюнула за борт. – А это так, мужчинки.
– Так что поверьте мне, милочка, – продолжила тем временем старушка, – эти хлыщи пугаются одного вашего вида, но не расстаются с надеждой залезть вам под юбку. Потому что искренне уверены, что проще опуститься до уровня доступности, чем вырасти до исключительности.
Впечатленная её речами, Офелия засмеялась и схватила с подноса механического слуги два бокала с брютом, протягивая один своей визави:
– А вы, часом, не….
– Риттмейстер Вигберг фон Краусгольц. К вашим услугам.
– Стальная Вигберг. Живая легенда!
– Не стоит выпрыгивать из панталон от радости, милочка, – «живая легенда» одним махом осушила бокал. – Я давным-давно на пенсии, тьфу, в отставке. И всё из-за этого, – она постучала по маске пальцем и, приглядевшись, Офелия поняла, что это не маска. Это было лицо Стальной стервы, как неофициально называли Вигберг в армии. Вернее, его большая часть.
– Штурм Дели[11 - Осада Дели стала одним из решающих сражений в ходе восстания сипаев 1857 года. После нескольких лет возрастающих трений между сипаями (наёмными индийскими солдатами) Бенгальской армии британской ост-индской компании, сипаи в Мератхе в 97 км северо-западнее Дели перешли к открытому мятежу против своих офицеров-британцев. Поводом для восстания послужило введения новых винтовок Энфилда образца 1853 года. Было широко распространено мнение, что оболочки патронов для винтовок этой системы смазывались смесью из говяжьего и свиного жиров, перед зарядкой винтовки оболочка патрона должна была быть откусана (как того требовали строевые уставы). Выполняя это требование, солдаты-мусульмане, как и индуисты, оскверняли себя.], – пояснила она сразу, чтобы избежать неловкостей и надоевших вопросов. – После него и мы, и они никогда не станем прежними. Но, – внезапно оборвала она саму себя, – не стоит предаваться унынию, моя дорогая. Давайте-ка пройдем к бару и закажем бутылку шнапса, а не той бурды, что здесь выдают за выпивку.
Но едва собеседницы отвернулись от перил, с носа корабля раздались женские крики, затем мужской голос что-то прокричал, и наступила тишина. И пассажиры, и команда бросились к месту происшествия, громко требуя объяснений. Офелия, пристроившись в кильватере героини почти всех войн на континенте, оказалась в первых рядах.
У ограждений правого борта без сознания лежала молодая леди с Альбиона. Вокруг неё хлопотали, по-видимому, её компаньонки. Чуть поодаль двое моряков докладывали капитану о случившемся, и Офелия напрягла слух:
– Истинно говорю, господин капитан, сэр Вулдридж стоял около лееров с леди, пил шампанское. Когда вдруг весь подобрался, словно, простите, охотничий пёс. А затем, затем прыгнул за борт, крича какую-то околесицу.
– Пуллер верно говорит, господин капитан, – козырнул второй матрос. – Леди Ганциг сперва закричала, а затем упала в обморок. Мы первыми подбежали, но ничего уже не увидели. Видно, он сразу на дно пошёл, – добавил матрос, словно оправдываясь.
– Шлюпки на воду! – проревел капитан. – Всем свободным от вахты взять багры и фонари. Попробуем отыскать сэра Вулдриджа. Хотя, – добавил он себе под нос, – если идиот решил измерить глубину Рейна, то Бог ему в помощь.
Отойдя от толпы, Офелия выглянула за борт. Тёмная мощь воды, спокойно продолжавшая своё течение, пробудила её собственных демонов. От которых, как она думала, давно избавилась. Обстоятельства смерти несчастного бритта напомнили её собственную кончину. Но вода, принявшая тело совсем юной Офелии, была сродни спасению. А те воды, что сейчас заполучили в свои сети еще одну душу, отдавали проклятием.
Бурная деятельность, как она подозревала, была развита специально для туристов. Любой здравомыслящий человек должен был понять, что в темноте, посреди не самой маленькой реки Старого Света, найти спятившего глупца просто нереально. Тем временем Вигберг, перебросившись с капитаном парой фраз, увлекла её к барной стойке, попутно успев заказать шнапс. И когда официант принёс бутылку и пару рюмок, отправила его небрежным жестом руки.
– Капитан просто душка, – вдруг совершенно не к месту заявила неугомонная фрау Краусгольц. – Прекрасно справился с ситуацией. Вот что значит боевой офицер! Эх, где мои семнадцать лет, – вздохнула она. – Всегда питала слабость к военно-морским силам. К слову, Артур, наш капитан, подозревает, что здесь замешаны сверхъестественные силы. Ну, вы же понимаете, моя дорогая, моряки – народ суеверный. Так вот, те огни на берегу – это город Бахарах, возле которого, по преданию, расположена скала Лорелеи. Слышали ли вы когда-нибудь эту поучительную историю?
Офелия утвердительно кивнула головой, и старушка продолжила:
– Так вот, наш кэп[12 - Капитан корабля на англо-морском сленге.] ждёт, когда придёт в себя эта несчастная леди Ганциг, чтобы уточнить, что же крикнул наш прыгун перед встречей с бездной. Он боится, что она назовёт это имя.
Сова, всё это время терпеливо сидевшая на плече отставной риттмейстерши, вновь заухала и, к удивлению Офелии, склонившись к уху хозяйки, что-то прошипела. Видя недоумённый взгляд своей юной собеседницы, фрау Краусгольц пояснила:
– Паллада беспокоится, чтобы я не устроила какое-нибудь безумие. Но я уже так давно не попадала в переплёт, что, кажется, стала терять хватку.
– Но ведь спутники не наделены разумом! – не выдержала Офелия, стараясь выглядеть менее потрясенной, чем была на самом деле.
– И вы совершенно правы, милочка. Моя сова транслирует мне мысли моего мёртвого мужа. Это изобретение уже покойного Виктора Франкенштейна. Мы встречались с ним еще до всей этой заварухи с оживлением мёртвой плоти. Он был очень многообещающим учёным. И армия бы только выиграла, если бы сумела найти к нему подход. Но, увы и ах. Очень часто мы поручаем жизненно важные задания не тем людям. И в итоге получаем пшик. К сожалению, я тогда только потеряла моего Пауля и была убита горем. Мне было не до поручений командования, но Виктор заметил меня из всей делегации и предложил помощь. Я согласилась. Теперь частица Пауля всё время рядом со мной.
