скачать книгу бесплатно
– О деле Бомберга вы пока не говорили? – спросил я.
– Отрицает всякую связь с Бомбергом, говорит, что вы беседовали с ним о состоянии Карповского рынка… Словом, пока не раскололся, но мы работаем, – подытожил Быков.
Мы кивнули следователю и попрощались с ним.
Надо было возвращаться в редакцию. Там мы с Седым быстро узнали, что весть о нападении на нас распространилась по всей редакции и скорее всего по всему Дому. Это во-первых. Во-вторых, нас хотело видеть руководство газеты – и главный редактор Гармошкин, и его заместитель Пыжиков.
Мы пошли сначала в кабинет Гармошкина. Застали его нервно расхаживающим по комнате. Он тряс головой и, видимо, разговаривал сам с собой. Завидев нас, он вытаращился сквозь оправу золотистых очков и спросил:
– Черт возьми, что еще случилось? Почему я ни о чем не знаю, когда должен знать в первую очередь?
Скорее всего это надо было считать не вопросом, а упреком в мой огород.
– Кто, в конце концов, платит вам деньги? – подтвердил мою догадку Гармошкин.
– Во-первых, пока мне еще ничего не заплатили, – резонно заметил я, – а во-вторых, у меня не было возможности сообщить вам какую-либо конкретную информацию. Да и сейчас рассказывать особо не о чем. Могу лишь изложить те факты, которые, думаю, вам уже известны.
– Так, садитесь, – ткнул пальцем в стол Гармошкин, – и быстро все мне рассказывайте.
Мы сели за стол, и я неторопливо поведал главному редактору о том, что с нами случилось. Во время всего моего монолога Гармошкин нервно елозил на стуле, беспрестанно теребил свои и без того торчащие волосы. Потом он несколько секунд поразмышлял и спросил:
– Как вы думаете, это дело имеет перспективы?
– Какое именно?
– Я имею в виду прежде всего дело Барсукова. У вас есть основания предполагать, что он является заказчиком убийства?
– Хотя основания есть, – сказал я, – эта линия не кажется мне перспективной.
И я изложил Гармошкину всю аргументацию, которую вчера уже излагал Седому.
– Никаких фактов, доказывающих причастность Барсукова к убийству Бомберга, не обнаружено. Эпизод с нападением на нас можно рассматривать как банальное запугивание не в меру зарвавшихся журналистов, – резюмировал я. – И, предваряя ваш вопрос, скажу, что расследование надо продолжать, но не по этой версии. Барсуковым занимается милиция.
– Угу, угу, угу, – рассеянно глядя на стол, закивал Гармошкин. – Что ж, в таком случае продолжайте свою работу. Что же касается аванса, – Гармошкин залез в стол и достал оттуда конверт, – то вот пятьсот долларов. Кроме того, завтра вы оба, вместе с Борисовым, получите премиальные за проведенную работу. Можете назвать это материальной помощью. А теперь отправляйтесь к Пыжикову и объясните ему ситуацию. У него есть желание выжать из всего случившегося большой материал.
– А стоит ли торопиться с большим материалом? – спросил я.
– Не знаю, – раздраженно ответил Гармошкин. – Вы ему все объясните, он напишет, потом посмотрим… С сегодняшнего дня он заменяет Бомберга по всем тем вопросам, которые тот раньше курировал.
Мы вышли из кабинета главного редактора и отправились к его заместителю Пыжикову, который занимал небольшую комнату недалеко от туалета. Хозяин кабинета встретил нас сидя за столом, на котором царил образцово-показательный хаос. В нем мог разобраться только человек, который являлся автором этого хаоса. Что он с успехом и демонстрировал, доставая различные нужные бумаги из нагромождения на столе. В момент нашего прихода Пыжиков расчистил небольшое пространство на столе и что-то писал на листке бумаги. Хозяином кабинета был невысокий худой человечек. Черные волосы, черная борода, темные дымчатые очки гармонировали с его простоватым синим свитером, надетым на неброскую рубашку темных тонов. Ворот рубашки был широко расстегнут, – наверное, Пыжиков не любил каких-либо вещей, стесняющих движения.
Мы с Седым без разрешения присели рядом со столом Пыжикова. Седой спросил:
– Ты хотел нас видеть, Сергей Иванович?
Пыжиков бросил на нас задумчивый взгляд из-под очков и произнес каким-то мягким голосом:
– Э-э… Как бы да… Тут как бы поступила информация о том, что вы, э-э… попали в некую критическую ситуацию и в связи с тем событийным рядом, который имеет место быть в последнее время, э-э… есть как бы необходимость придать всему этому идеологическую направленность и персонифицировать в ряд статей на тему о-о-о… Ну, в общем, я бы сформулировал ее как журналисты – расследование – свобода слова – тайны сильных мира сего…
Пыжиков сделал небольшую паузу и с раскрытым ртом, в котором виднелись золотые зубы, посмотрел в окно, чтобы сосредоточиться.
– Видите ли, я хотел бы просто пояснить вам ситуацию, чтобы вы были более адаптированы в ней, – продолжил он. – Раньше всеми подобными материалами занимался Бомберг, но в связи с такими неожиданными трагическими обстоятельствами эти вопросы перешли в мое ведение. И я, несмотря на то, что по-своему уважал Сашу, должен сказать, что мне кардинально не нравилось, что он делал. Все это было, э-э… на мой взгляд, несколько непрофессионально, ужасающе субъективно и односторонне, семантически и стилистически не выверено и, можно сказать, граничило с лубком… Я не говорю о чем-то большем, поскольку для этого необходима уверенность, базирующаяся на-а… жесткой фактологической основе, но всего перечисленного, на мой взгляд, как бы достаточно, чтобы, э-э-э… радикально перестроить работу в этом направлении…
– Сергей Иванович, – перебил его Седой, – ты можешь сказать, чего ты конкретно от нас хочешь?
– Э-э… От вас мне нужна хронология событий, происшедших с вами, мы опубликуем ее в ближайшем же номере, но-о… мы должны изменить стилистику подачи материала в свете той новой концепции, которую я изложил и которую намерен жестко продвигать в дальнейшем.
Я удивился, что вдруг мое терпение лопнуло. Не знаю почему, но этот человек производил на меня гнетущее впечатление. У него было столько противоречивых качеств: подчеркнутая интеллигентность и одновременно дремучесть и чрезмерное самомнение. Кроме всего прочего, сама манера речи Пыжикова действовала на меня усыпляюще. Может быть, отчасти из-за этого я и встрял в разговор.
– Я извиняюсь, конечно, я человек новый в редакции, – оговорился я, – но в силу того, что я имею некое отношение к упоминавшемуся эпизоду, позволю себе высказать свое мнение.
Не знаю почему, но я заговорил в сходной интеллигентной манере Пыжикова.
– Дело в том, что следствие только началось, – продолжил я. – Этот эпизод, как таковой, сложно однозначно расценить в том или ином направлении. Мне кажется, на данном этапе логичнее было бы ограничиться лишь упоминанием самого факта нападения без указания каких-либо причин происшедшего. И уж совершенно точно, что о серии статей говорить еще пока рано.
Пыжиков задумался, глядя на расчищенное на своем столе место для работы. Потом, не подымая глаз, обратился ко мне с вопросом:
– То есть вы э-э… однозначно уверены, что убийца еще не найден и задержание э-э… – тут он запустил руку в кипу бумаг и вынул из нее нужный листок. – Некоего Барсукова не имеет к убийству Бомберга никакого отношения?
Мне захотелось высказаться категорично и я сделал это:
– Если это и имеет отношение к убийству, то весьма косвенное. Подлинные преступники еще не найдены.
– А чем подкреплена ваша уверенность на этот счет? – после некоторой паузы спросил Пыжиков.
Я и тут проявил категоричность и сказал, что предпочел бы не распространяться «на этот счет», поскольку это не более чем мои соображения.
Пыжиков снова сделал паузу и потом со вздохом произнес:
– Что ж, тогда наш разговор можно закончить. Я подумаю над тем, что вы сказали, и приму соответствующее решение, о котором я вас поставлю в известность.
Последнюю начальственную фразу он произнес особенно мягко и даже нежно.
Мы с Седым молча кивнули головой и покинули кабинет заместителя главного редактора, расширившего за последние дни свои полномочия.
Мы вернулись к себе в комнату, и Седой, расположившись в кресле, констатировал:
– Зам умер, да здравствует зам! Ты знаешь, Владимир, я прихожу к выводу, что не знаю людей, которые бы пострадали из-за гибели Бомберга. И вижу достаточно людей, которые после его кончины скорее вздохнули с облегчением.
– Ну, а как же женщины? В конце концов семья?..
– Я не имел в виду его близких, – заметил Седой.
– И все-таки кто-то должен был от этого пострадать, – заявил я. – Понимаешь, я не могу себе представить, что Бомберг жил жизнью, полной опасности и врагов, не подстраховываясь.
– Какую страховку ты имеешь в виду? – спросил меня, недоумевая, Седой.
– Я думаю, что единственной страховкой, которая гарантировала бы ему относительную безопасность, является наличие у него компрометирующих материалов на своих врагов. Именно всплытия подобных материалов они и должны были опасаться после смерти Бомберга, и это тем самым останавливало бы их от решительных действий.
– Насколько мне известно, пока ничего не вскрылось, – сказал Седой.
– Это означает лишь две вещи: или канал раскрытия материалов слишком длинный и сложный, или же архивы лежат где-нибудь, ожидая своего нового владельца.
– Интересно, где же они могут лежать…
– Если бы я это знал, мы сегодня же взяли бы их.
– А кто это мог бы знать в принципе? – спросил меня Седой.
– Не знаю, но думаю, что сами материалы могли бы дать нам серьезные основания для подозрений и поисков подлинного убийцы…
Тут Седой вспомнил, что ему нужно срочно идти по какому-то журналистскому заданию, быстренько собрался, накинул пиджак и покинул редакцию. Я остался в комнате один в глубокой задумчивости. Через некоторое время в кабинет вошла Лена Капитонова.
Завидев меня, она тут же широко заулыбалась.
– Вот он, герой журналистского расследования, борец с рыночной мафией! Зарубцевались ли уже свежие шрамы у воина?
– Нет еще, – ответил я, рефлекторно дотронувшись до пластыря на лбу.
– Ничего, до свадьбы заживет, – успокоила меня Капитонова, плюхнулась в кресло и закурила.
Я еще некоторое время смотрел на нее, потом вдруг произнес:
– Кстати, о свадьбе… Лена, ты не хочешь со мной выпить?
– Выпить? – переспросила она, в ужасе тараща глаза. – Такое предложение! Девушке?! Боже мой, какая дерзость!.. Конечно, хочу…
– В таком случае я угощаю. Пошли!
– А что у нас за повод? – спросила она, когда мы вышли из кабинета.
– Повод у меня почти всегда один – сбросить возникшее напряжение. Все остальное лишь формальности, которые придумывают люди.
– Сбросить напряжение? Ах ты, толстый шалунишка! – игриво подергала бровью эта распутная девчонка, ткнув меня в бок кулаком.
Выйдя на улицу, мы отыскали ближайший бар, в котором я, разменяв сто долларов из своего аванса, заказал мартини. Когда официант принес напиток, я произнес заковыристый тост:
– Выпьем за то, чтобы возникающее напряжение не приводило к взрывам.
Капитонова лукаво улыбнулась мне и осушила свой бокал. В дальнейшем в течение всей нашей беседы Елена опрокинула еще несколько бокалов. Уже после третьего я понял, что этой женщине пить нельзя. Развезло ее достаточно быстро. Она слегка оплыла, расслабленно откинулась на стул. Улыбка на ее лице из благожелательной превратилась в похотливую. Полутьма и тихая музыка в баре этому весьма способствовали. Разговор сам собой зашел на темы, близкие каждому человеку, – о том, какие сволочи были прежние мужчины и женщины и какими лапочками наверняка смогут быть будущие.
Мы опрокинули еще по паре бокалов, когда, наконец, я решил, что довел Капитонову до нужной кондиции. И перешел к делу.
Я сказал:
– Давай честно!..
– Конечно, – тут же мигнула мне глазом Лена. – Лгать такому герою – Боже упаси!
– Ты по Сашке Бомбергу тоскуешь? Вы ведь, говорят, были не просто коллеги, а еще и хорошие друзья.
Капитонова ухмыльнулась, стряхивая пепел с сигареты в пепельницу на столе, и сказала:
– Санечка, в общем-то, был приличный засранец. Как и все мужики, любил в отношениях с женщинами побольше взять и поменьше дать. Хотя, – Елена откинула волосы рукой назад и выпустила струю дыма, – надо отдать ему должное, что он и не старался ничего обещать, ограничиваясь лишь намеками. Ну а поскольку как мужик он был хорош – ничего не могу сказать, – Елена снова улыбнулась и загасила сигарету, – бабам этого хватало… Но, скажу тебе честно: всерьез его никто никогда не любил, отвечая таким образом ему на его же отношение… Ну, может быть, кроме одной. Эта старая дура, похоже, была готова бросить ради него все. Ничего не поделаешь, когда женщине под сорок, ей снова хочется романтики. А Томке уже тридцать семь…
Лена могла бы и не называть имени, я и сам понял, о ком она говорит.
– Но он, даже встречаясь с ней, к нам в общагу регулярно захаживал, – ехидно засмеялась Капитонова и, сделав неловкое движение, уронила фужер на пол.
Я подумал, что нам пора. Отдал подошедшему официанту деньги и, подхватив свою захмелевшую спутницу под руки, вывел ее на свет Божий.
– И куда мы сейчас скачем, Большой Джо? – спросила Капитонова.
– Я думаю, тебе пора домой. Сейчас я поймаю такси и отправлю тебя.
– Как?! – запротестовала Капитонова. – Разве мой сладкий пончик не хочет проводить мамочку до дома и уложить ее в кроватку?
– Я плохо пою колыбельные песни, – ответил я.
– Значит, мне не удастся уснуть, – констатировала Елена, повиснув у меня на плече.
Тут на мое счастье остановилось такси, и я, впихнув упирающуюся Капитонову в машину, заплатил деньги водителю и сказал, чтобы тот немедленно уезжал по адресу, который укажет эта женщина. Как только такси отъехало, я направился обратно в редакцию.
В нашем кабинете я застал не только Борисова, но и Дынина.
– Ты где… ходишь-то? Мы тебя уже час ждем! – воскликнул Дынин.
– А я что, в казарме, что ли? Я работал… – огрызнулся я.
– Помаду с лица вытри, работник! – прокомментировал Седой. – Куда ты дел Капитонову?
– Домой отправил.
– А сам что с ней не отправился? – удивленно поднял брови Седой.
– Потому что мне надо работать! Просто я думаю, что знаю, с кем надо побеседовать из близких к Бомбергу людей.
– Кто же это? – спросил Седой.
– Я уверен, что это твоя коллега Тамара Тарасова.
– Нет, – начал было Седой с неуверенностью в голосе, – это не факт… В принципе, тут говорили, что они… Но дело в том, что Сашка вообще…
– Я знаю, в чем дело, – прервал я его. – Я знаю, что она у него была здесь не одна.
И я пересказал Седому наш разговор с Капитоновой в баре.
– Ты уверен, что разговор с Тарасовой может дать что-нибудь толковое?
