скачать книгу бесплатно
С моих слов записано верно
Андрей Пустогаров
Это только четвертая книга стихотворений Андрея Пустогарова, содержащая написанные им стихотворения почти в полном объеме, хотя стихи он пишет с начала 1980-х. Также нечасто Пустогаров печатался в периодических изданиях, хотя после публикации в «Дружбе народов» его стихотворение вошло в антологию ОГИ «Лучшие стихи 2012 года». Несколько стихотворений Пустогарова опубликованы, наряду со стихотворениями русских классиков, в том числе Тютчева, Бунина и Гумилева, в хрестоматии «Россия, Азия моя», изданной Духовным управлением мусульман Нижегородской области в 2006 году. Стихотворения Пустогарова переведены на сербский и украинский языки. Член Союза «Мастера литературного перевода». В 2023 году вышла книга «Поэзия на европейских языках в переводах Андрея Пустогарова», содержащая переводы около 300-т стихотворений, в основном XX века, в том числе европейских и американских верлибров.
Андрей Пустогаров
С моих слов записано верно
© Пустогаров А. 2024
Определение поэзии
Манифест
Часть первая. Наукообразная
Осип Мандельштам так писал в «Разговоре о Данте» (1933): «Импрессионистская подготовка встречается в целом ряде дантовских песней. Цель ее – дать в виде разбросанной азбуки, в виде прыгающего, светящегося, разбрызганного алфавита, те самые элементы, которым по закону обратимости поэтической материи надлежит соединиться в смысловые формулы» (глава V).
То есть, поэзия дает смысловую формулу. Во всяком случае, смысл.
Причем смысл этот новый: «Немыслимо читать песни Данта, не оборачивая их к современности […] Они снаряды для уловления будущего»(там же).
Отсюда Юрий Иосифович Левин, литературовед и математик, вывел тезис, что «новые смыслы создаются Мандельштамом» в его поэзии (Ю.И.Левин, Д.Сегал, Роман Тименчик, Владимир Топоров, Т.Цивьян. Русская семантическая поэтика как потенциальная культурная парадигма. Russian Literature Volume 3, Issues 2–3, 1974, Pages 47–82).
Причем, «особенно характерно для поэтики акмеизма (и Мандельштама в особенности) подчеркивание смыслового единства мира» (там же).
Итак, поэзия создает новый смысл. Я с этим согласен, тем более, что Борис Пастернак сказал так в стихотворении «Актриса»(1957): «Талант – единственная новость,/ Которая всегда нова».
Можно не быть математиком, чтобы однозначно вывести отсюда: что не ново – не талантливо.
Созданное талантом оттого и «всегда ново», что повторенный далее неоднократно этот новый смысл уже не нов, воспроизведение его – не талантливо и ничего не стоит.
Этот новый смысл – не обязательно что-то сбивающее с ног своей новизной. Но новизна должна быть обязательно (см. выше). Можно сказать так: искусство – такой же способ познания мира, как, скажем, наука. Только оно имеет дело с эмоциями, их изучает, а через них – окружающий мир. (Нет эмоций, нет эстетического удовольствия – это не искусство).
Можно сказать, произведение искусства – а мы говорим об искусстве поэзии, а не, скажем, о литературе – это аналог изобретения в науке, которое содержит формулировку того нового, что оно в себе заключает.
В поэзии это может быть новая эмоция, другая интонация при разговоре об известном предмете.
Но обязательно своя, а не позаимствованная у кого-то. Если автор, пусть даже подсознательно, чувствует, что пишет то, что уже сто раз написано, у него нет внутренней радости, что, несомненно, чувствует и читатель.
Ведь стремление к новизне – это инстинкт, а радость только в следовании ему.
Добавим, что изначальное значение слова поэт на греческом – творец. Само собой, творцом не назовут создателя копий.
Причем то или иное открытие должно быть обязательно сделано – в нашем языке или перенесено при переводе с другого языка – иначе это тормозит общее развитие искусства поэзии. Так что поиск новых смыслов – дело необходимое.
Приведу пример такого открытия в поэзии – стихотворение японца Мацуо Басё (1644–1694):
смерклось над морем,
белеет едва крик
дикой утки
Открытие в том, что звук воспринимается как цвет. Впоследствии оно неоднократно было использовано в других языках. Представим, что переводчик не разглядел эту новизну (что случается часто, ведь, чтобы перевести новизну, ее надо распознать) и перевел так:
смерклось
над морем кричит
белая дикая утка
Многочисленные читатели восхищались бы глубиной восточной поэзии, но открытие не стало бы известно за пределами Японии, не было бы воспринято поэзией на других языках, что затормозило бы ее развитие.
А вот пример из нашей поэзии – стихотворение Анны Ахматовой «Царскосельская статуя» (1916):
"Смотри, ей весело грустить,/Такой нарядно обнаженной".
Эти два новые для русской поэзии оксюморона (от греческого – острая глупость) – завершающий эмоциональный всплеск стихотворения.
Часть вторая. Образная
Итак, стихотворение – это лодка нового смысла, которая должна довезти читателя туда, куда хочет автор. Почему не довезет старая лодка? Оттого, что ее скрепляют и держат на плаву метафоры. А старые метафоры уже разболтались в пазах от постоянного употребления. Нужны новые.
«Омолаживающая сила метафоры» – сформулировал Мандельштам в «Разговоре о Данте» (гл. II).
Но, чтобы лодка доплыла, одного смысла и метафор мало. Одиссея надо привязать к мачте, чтобы он не удрал к сиренам и не разбился о скалы банальности. Чем? Канатами аллитераций, проходящими прямо по голому животу читателя и вызывающими в нем ответную дрожь. Вот тут мы уже напрямую имеем дело с эмоциями, которые и изучает искусство. Эта внутренняя мышечная дрожь пробуждает в читателе ответную энергию, которая и есть смысл поэзии. Теперь читатель, глядишь, и доплывет, куда ему важно доплыть.
Азия
I
«здравствуй Азия…»
здравствуй Азия!
запахов сено
рек зеленые вены
дерево
на щеке обрыва
пыли грива
воздуха
желтое пламя
облака знамя
«автостанция поле закат…»
автостанция поле закат
желчь и пепел тоска Тамерлана
выбираться пора нам солдат
но темнеет так рано
где автобус где автомобиль
не гляди все угнали «на хлопок»
придорожную пыль
подгребу себе под бок
слишком долго бродил средь руин
целовался с кустом тамариска
потому и остался один
прямо против тяжелого диска
словно кроны тугих райских рощ
изразцовое небо Аллаха
нервно дышит цыганская ночь
и до лезвия в сердце полшага
«шелест игл и молчание глин…»
шелест игл и молчание глин
мир рубашку последнюю скинул
в пересохшие русла равнин
сколько нежности стелет пустын
чтоб с печалью ее тягаться
Азиатской железной дороге
прокаженных не хватит акаций
городов протянувших ноги
а закат отекает тоской
рикшу тела на волю отпустишь
звезд осыплет листвой
оскопленную пустошь
тепловоз будто ангел трубит
что же выпадет – в рай или в ад?
ночь задумчиво цедит как кит
звонкий мусор цикад
«ты покорно на корточки сядь у дороги…»
ты покорно на корточки сядь у дороги
жди попутку гляди как кончается день
и от пыльного солнца охрипли отроги
и по саю[1 - Cай – пересохшее узкое русло реки] тревожная тянется тень
кроной машет закат солнца капают смолы
покатилась заря как круги по воде
тонкий тополь в зеленой рубашке до пола
выбегает к звезде
страсть стареет тяжелого жара
осыпается красок пыльца
желтизны догорели пожары
до конца
«ты кишлак нарисуй-ка…»
ты кишлак нарисуй-ка
на зрачках у меня
дыма вытекла струйка
из ладони огня
спирта синего выпиты фляги
и небес зеленеет вечерняя медь
и осталась одна только парню-рубахе
радость – семенем в ветре лететь
«кладбищ оспой исклеваны склоны…»
кладбищ оспой исклеваны склоны
время палкой пробило куполов черепа
а земля беззаконна
смерть слепа
цитаделей клыки стали вздохом рельефа…
когда крошится страсть
сердце радость кусает как эфа
чтоб обняться упасть
содрогается ночь от восторга цикады
тени быстро бегут по траве
и худая корова отбившись от стада
осторожно подходит к моей голове
как легко засыпать на окраине рая
средь созвездий камней сквозняка
что над полем теряет
материнская Божья рука
«здесь о чуде воды…»
здесь о чуде воды
грезят хриплые русла
облетая цветут запустенья сады
душа в шелест погрузла
золотой лебеды
пока в жилах шумит
желтых сумерек море
ветра ласки святы
прохожу под ветвями
походкою вора
обрывая дары нищеты
