Вчера была у Димы

Вчера была у Димы

Татьяна Пушкарёва

© Татьяна Пушкарёва, 2015

© Татьяна Пушкарёва, фотографии, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

«Не надо заводить архива, над рукописями трястись», – учил нас поэт. Сам он, наверное, так и жил. Но после него, кроме книг, остались письма, записные книжки, дневники – собственные и современников, фотоальбомы с пожелтевшими карточками. Вот уже и набралось на архив.

Наши письма – электронные. Наши дневники – сетевые. Наши записные книжки – в мобильных телефонах. Наши фотографии – набор пикселей. Кто разыщет свидетельства современников о наших днях спустя 10 лет? А через 50? Какой сервис будет вечно хранить терабайты информации? А если и будет, то кому будет её открывать? Как исследователь узнает, что объект его интереса вёл записи на такой-то платформе, а для переписки использовал такой-то электронный адрес?

Мы, создавшие здесь и сейчас больше свидетельств о деталях своей жизни, чем многие предыдущие поколения, рискуем потерять их навсегда через совсем небольшой промежуток времени. Хочу сохранить хоть что-нибудь.

Предисловие

Ветки комментариев приносили богатый урожай. В прежнем («нонеча не то что давеча, кхе-кхе») Живом Журнале люди дружили, ссорились, писали книги, влюблялись, становились знаменитыми. Мне ЖЖ принёс, пожалуй, лучшую дружбу в моей жизни.

Не могу найти в электронном теле мира начало переписки, поста или комментария, в котором Дима искал нового секретаря. Даже своего письма, в котором я, смутно припоминаю, извинялась за настойчивость и говорила, что, наверное, Дима шутит и как же, как же – давать ключи от квартиры незнакомой мне, даже этого письма я не нахожу в своём архиве. А Димин ответ, от 20 августа 2008 года, тут как тут, не затерялся (счастье!).

«Нет, я как раз серьезно. И я могу доверять так (действительно) незнакомому человеку. Все что я делал в жизни правильного, я делал, доверяя интуитивно. И никогда не жалел впоследствии.

Если вернуться к вашему возможному решению, то это, разумеется, речь идет о 12 часах в месяц, и это, конечно, такой просто приработок.

А. я плачу 10 тысяч. Рублей. Но он действительно сейчас почти всегда не может. Да и договаривались мы с ним на лето только. Точнее он сам предложил. Я ему очень за все благодарен. Он прекрасный.

Я насколько понял, у вас есть маленькие дети. И вы работаете в офисе. Так что я понимаю, если, допустим, что-то получится, то это ваше время, уделенное мне и Чуне, может быть строго ограниченным. Но мне и не нужно много. Более того – мне как раз удобнее, чтоб все происходило без меня (физически), по преимуществу. Я привык быть один.

Давайте так.

Если вам все это мое предложение про „полусекретарство“ не скучно, и если вы что-то на 40 процентов взвесите – давайте мы с вами пересечёмся и просто поговорим.

На всякий случай мой телефон – 8………9.

Я с 12 до 18 на записи. Если вы решитесь поговорить, мы можем где-то пересечься и выпить кофе. Можете просто послать мне смс, и я вам перезвоню.

Спасибо вам в любом случае».

Когда я его читала, у меня в прямом смысле слова кружилась голова. Поверить в то, что Дмитрий Воденников, Король поэтов, любимый автор, сногсшибательный красавец, дерзкий собеседник, капризный нарцисс, может вот так запросто дать свой телефон и предложить выпить кофе мне было трудно. Ну что вы хотите, я же простая деревенская девочка (наросшие на мне к тому моменту тридцать с лишним лет ничего не меняли).

И мы встретились, и пили кофе, и на первой же встрече я практически расплакалась, когда Дима расспрашивал меня о предыдущем, на тот момент недавно распавшемся по моей инициативе браке. Как я говорила о жалости к тем, оставленным нами, и Дима эту тему подхватил – он ведь тоже из любителей расставаться, обрывать отношения, ускользать, оставаться в одиночестве.

Спустя неделю кофе мы пили уже на Диминой кухне. Он показывал мне, что и как устроено в его доме. Например, в блестящем металлическом пузатом чайнике нельзя было греть воду. Он был для красоты. «Я серьёзно», – уточнил Дима, видимо, уловив в моих глазах тень недоверия. Бутафорской оказалась и вытяжка на над плитой – труба от неё просто упиралась в стену, Дима пользовался ею как светильником – на ней было несколько мягких лампочек.

Обговорили детали моих еженедельных визитов, время, обязанности. Дима попросил меня покупать для дома цветы. На мой вкус, только не длинные крупные розы, в которых почти нет никакой жизни. По сезону что-нибудь: весной тюльпаны, осенью хризантемы. И эта просьба окончательно утвердила меня в моём решении. Потому что в моих смутных мыслях о «секретарстве» присутствовала картинка, как я ставлю на залитый солнцем стол букет в простой вазе. Такое совпадение образа и действительности сильно на меня подействовало тогда.

Раз в две недели Дима отправлялся «в ночное». Выпуск номера «Русской жизни», где он был литредактором всегда доделывался в ночи. Я приходила в эти дни побыть с Чуней, выгулять, развлечь, немного убрать в квартире, принести газет для чуниного лотка. Между этими визитами были субботы или воскресенья – по договорённости. Мы действительно мало пересекались в первое время. И почти не общались. Постепенно ситуация менялась. В конце концов мы подружились, и в иные мои визиты квартира оставалась в запустении. Зато было много разговоров, музыки, книг.

Некоторые разговоры я записывала по свежим следам. Так и получился этот рваный дневничок за год.

28.02.2009

Дима валялся на кровати, капризничал в шутку, как обычно говорил, что никто его не любит и все его предали. Показывал мне новые очки (предыдущие поломались), примерял, жаловался, что они выглядят слишком тёмными. Лукаво глядя на меня, протирающую шкаф от пыли, стоящую в ногах его кровати, сказал: «Мне кажется, что вы относитесь ко мне как к дедушке. Да, Таня, вы же относитесь ко мне как к дедушке?» Отрицая это, я рассказала о своём дедушке – высоченном суровом старике, инвалиде войны, у которого периодически случались припадки наподобие эпилептических: последствия ранения в голову.

Дима тоже стал вспоминать детство. Рассказал такой эпизод. У его бабушки Таты было ситцевое платье в мелкий цветочек. Оно считалось выходным – в нём совершались походы «в люди». Однажды она его куда-то положила и не могла найти. В тот период Дима ходил заниматься в студию при театре (не поняла в потоке речи – при каком), и бабушка, пытаясь найти платье и не находя его, приговаривала: «Знаю, знаю, его Димка в театр снёс». Смеясь, Дима вспомнил о периоде, когда у него жил Р. Р., хотя только что приехал в Москву и даже ещё не снял квартиры, успел обзавестись пассией. Как-то Дима рылся в тумбочке в ванной, искал стиральный порошок. И никак не мог найти – на самом деле на полке стоит много разных моющих средств, Дима мог просто не замечать стоящей там пачки. Но он в сердцах воскликнул: «Знаю, знаю, его Р. Ульянке снёс». По его словам, когда он это произносил – интонация была ровно такая же, как у бабушки.

07.03.2009

Когда я пришла, Димы не было – мы прогулялись с Чуней, я помыла ей лапы, открыла дверь в кухню и комнату (оставляя её одну, Дима закрывает её в прихожей, чтобы она не учудила чего-нибудь в других помещениях – в прихожей же кроме её мисок, лежачка и игрушек ничего нет). Зайдя в комнату, заметила на комодике новую книжку – мемуары о Пастернаке. Присела тут же и стала листать, увлеклась. Минут через 20 зазвонил мой телефон – Дима интересовался, пришла ли я, погуляла ли с Чуней и чем занимаюсь. Отчитавшись, я поняла, что чем-то я не тем занимаюсь.

Стала убирать. Дима вернулся минут через 40. Пообедал, сидел за компьютером, пел песни Пугачёвой, пока я протирала пыль. Потом я помыла пол в кухне, он перебрался туда, чтобы я сделала то же самое в комнате, но не дошла – мы заговорили о Мандельштаме (Дима настаивал на том, что я обязательно должна прочитать мемуары Эммы Герштейн, в конце концов даже дал мне их – поначалу не хотел, боялся, что я её не верну, были случаи, у кого ж не было таких случаев?!). Дима говорил очень хорошо о том, что Мандельштам умеет передавать состояние весны, мая. Цитировал. А вот Пастернак, по его словам, был не весенний, у Пастернака был совершенно иной талант – передавать движение воздуха, атмосферу (весь разговор начался собственно с того, что Дима напевал: «никого не будет в доме, кроме сумерек»). Тут я призналась, что мне Пастернак значительно ближе и понятнее, чем Мандельштам. Ровно как мне значительно ближе и внятнее Ахматова, чем Цветаева. Тут Дима спросил, как я отношусь к Ахматовой. Я призналась, что с неё для меня началась поэзия как таковая. Поэтому я люблю Ахматову. Дима рассказал мне, что в среде интеллектуалов её принято ругать. И есть за что. Есть. Но и ему она очень близка.

Говорил о том, что во многих её стихах встречается поразительная поэтическая глухота. Как он выразился «глухота табуретки». Приводил в пример строки из «Поэмы без героя»:

Все вы мной любоваться могли бы,Когда в брюхе летучей рыбы,Я от злой погони спасласьИ над Ладогой и над лесом,Словно та одержимая бесом,Как на Брокен ночной неслась.

«Кто бы мог любоваться», – вопрошал Дима, – «Чем? И это брюхо рыбы и погоня. Какая погоня?» Впрочем, о погоне оговаривался, что нужно уточнить факты, может быть там было какое-то преследование истребителями. Но если не было… – просто смешно. И Брокен этот… Какая в этой строфе выспренность, нелепость.

Но читал и другие куски из поэмы, которыми восхищался. Их, по его определению, не хрустальностью даже, а стеклянностью, пронзительной пластикой. Отмечал вот эту строфу:

Мой редактор был недоволен,Клялся мне, что занят и болен,Засекретил свой телефон…Как же можно! три темы сразу!Прочитав последнюю фразу,Не понять, кто в кого влюблен.

И далее:

Но была для меня та тема,Как раздавленная хризантемаНа полу, когда гроб несут.

\комментарий Димы: отличная картинка; при его любви к цветам – очень понятный комментарий\

Между помнить и вспомнить, други,Расстояние, как от ЛугиДо страны атласных баут.Бес попутал в укладке рыться…Ну, а все же может случиться,Что во всем виновата я.Я – тишайшая, я – простая, —«Подорожник», «Белая Стая».

\Дима: гениально – вплести названия сборников!\

Оправдаться? Но как, друзья!?Так и знай: обвинят в плагиате…Разве я других виноватей?..Правда, это в последний раз…Я согласна на неудачуИ смущенье свое не прячуПод укромный противогаз.

Это Дима читал уже по книжке, за которой стремительно метнулся из кухни в комнату. Пили чай. Дима зачитывал стихи разных лет. Жаловался, что у него нет хорошего сборника стихов Ахматовой, чтобы там были поздние стихи. Отмечал такую особенность в стихах Анны Андреевны: первая строфа или несколько строк во многих стихотворениях очень сильные, видно, что они «приходили», а остальная часть стиха дописывалась и вымучивалась. «Лучше бы она их составляла из этих сильных строф. Ну и что, что они были бы о разном?»

Рассказывал о чувстве своего глубинного родства с Ахматовой. Об одном своём телефонном разговоре с питерским другом, в котором Дима полушутя высказал мысль о том, что в него переселилась душа Анны Андреевны, ведь он родился уже после её смерти. Спустя два года всего лишь.

Уже в шутку говорил о том, что поскандалить, видно, Анна Андреевна умела. Запятая в стихотворении «А, ты думал я тоже такая» придаёт совершенно иную интонацию. Раньше не замечал ни он, ни я такой интонации, этой запятой. Но получается, действительно, очень скандально по тону, если читать это отдельное торжествующе-презрительное «Ааааааааа».

Порадовал Диму финал стихотворения, строка: «А что теперь». Сюда же мы припомнили «Он любил три вещи на свете», которые заканчиваются тоже таким многозначительно-недобрым замечанием «А я была его женой».

Также строгость интонации, некоторый даже грубый обрыв предыдущей речи собеседника в стихотворении «Не в лесу мы, довольно аукать».

Впрочем, это было уже скорее веселье и фанфаронство, а не глубокий анализ. Но у Димы, конечно, потрясающее чувство интонации стиха, его строения. И мне было интересно послушать, как он читает Ахматову – он же отлично умеет читать стихи. Я бы сказала, гениально.

25.06.2009

На прошлой неделе в пятницу ездили к Диме вместе с Аристархом. У Димы поломался компьютер, а Арик1 же у нас компьютерный гений – без всякой иронии, так и есть. Ехали после работы, поскольку откладывать до субботы было невозможно, компьютер у нас у всех – рабочий инструмент, а у Димы его не было уже два дня. За тестированием проблем, переустановкой операционной системы, переноса всех данных со старого винта, в котором нагнулась файловая система, провозились до утра. Ужасно все устали, были уже нездорово весёлые. И в пять часов, на рассвете, перед нашим уходом Дима сказал: «Считайте, что это была новогодняя ночь». И впрямь было в этой ночи и особенно в последующем дне, когда мы-таки проснулись часам к 12, что-то праздничное и радостное.

Меня во всём этом порадовало, что Дима и Арик познакомились, в целом понравились друг другу, хотя оба люди непредсказуемые и сложные. Я всё боялась, когда мы ехали, что в каком-нибудь месте у кого-то из них откажет чувство юмора иль ещё чего. К счастью, оба они были в хороших своих периодах. Много говорили, Арик просвещал нас «тупых гуманитариев», как мы сами же себя и рекомендовали.

Гоняли чаи (на самом деле Дима и Арик – кофе), съели все воденниковские котлеты (впрочем, специально купленные к нашими приезду, хотя я и не ем котлет, поэтому на мою долю достались помидоры, персики и полбанки сгущёнки).

Кстати, о сгущёнке. О ней надо рассказать отдельно. Дима старается не есть после шести часов вечера. Говорит – диета. Когда я в первый раз это услышала, то, конечно же, спросила, что за диета, зачем. То он томно и капризно, и именно тем тоном, какой нельзя воспринимать серьёзно, сказал: «Танечка, но я же звезда». В общем, не ест человек и не ест, кто я такая, чтобы быть против этого. Но есть у Димы слабость к сгущёнке. И съесть он её может много. Чтобы хоть как-то избегать этого, Дима подгадывает покупку соблазнительной баночки к моему приходу. Мы съедаем банку сгущёнки пополам и всегда дружно выражаем недоумение по поводу людей, которые не едят сгущёнки, едят её с чем-то (хлебом там или кладут в чай). Более того, Дима рассказывал о своих знакомых, которые удивлялись, что он вот так поглощает сгущённое молоко. Их мы тоже подвергаем всяческим словесным гонениям и так слегка утешаем свою совесть, которая с каким-то беспокойством относится к этим пиршествам. Видать, шевелятся какие-то библейские предания про то, что обжорство – это тоже грех. Иначе с чего мы так дружно уговариваем друг друга, выбирая из креманок ложками свои полбанки, что нет в этом ничего ни странного, ни предосудительного, ни вредного.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Муж автора, Аристарх Загородников