скачать книгу бесплатно
Через полчаса Эдуард предложил заказать такси.
– Конечно. Ого, уже почти три! – девушка согласилась не подав виду, но внутри сжалась, будто ей на грудь кинули ежа. Нет, она знала, что Эдуард не оставит ее у себя, но всегда, когда мужчина предлагал вызвать такси, резко и остро царапало по самолюбию.
Такси подъехало, и Катька стала обуваться. Эдуард, облачившись в шелковый халат, похожий расцветкой на кимоно, подал пальто, затем взял катькину сумочку и что-то туда быстро сунул.
– Я тебе положил на такси.
– А, хорошо, спасибо.
И только расплачиваясь с таксистом, девушка разглядела красную пятитысячную купюру.
Глава 8
Вера стояла у ворот ГИТИСа и украдкой курила. Сжимая тетрадки и распечатки с текстами в руках, девушка не решалась войти даже во двор, который был уже вовсю полон пестрой, смеющейся, говорливой ребятней. А Вере в августе исполнилось тридцать. Девушка решила поступать в ГИТИС на актерский факультет, решила это втайне от всех и если поступит, то тоже никому ничего не скажет, будет работать в ночь медсестрой, а днем учиться. Практически все лето Вера готовилась, подбирала басни, стихи, прозу, учила русский язык, зубрила тексты, просматривала фильмы с «корифеями» советской актерской школы, как и характерно сильным львам, работы не боялась и подошла к поступлению очень ответственно. Всю неделю перед экзаменами ей снились герои до оскомины заученных произведений: Тришка со своим кафтаном из басни Крылова, Лев Николаевич Толстой почему-то танцующий на балу с Наташей Ростовой, самоубийство Есенина, и в голове постоянно кружился отрывок Есенина:
«И навстречу испуганной маме
Я цедил сквозь кровавый рот:
"Ничего! Я споткнулся о камень,
Это к завтраму все заживет».
И в этот момент Вера вспоминала сына Андрюшку, который остался с мамой в Астрахани. Девушка докурила, резко бросила окурок на тротуар и уверенно пошла прочь. Вера ушла как лев, как сильный и гордый лев, который не терпит поражений. Вера не стала сражаться в бою, где ее победа была сомнительной, спорной. Она уступила свою саванну более молодым и сильным, более уверенным и наглым, потому что поражение для льва было страшнее, оно бы его убило.
Пройдет время, и Катька скажет ей, что она струсила, струсила перед самым последним моментом, когда оставался всего лишь шаг к ее заветной мечте, к тому, чем она жила и дышала последние двадцать лет.
– Ты же знаешь, что судьба подобного не прощает, Вера! Поэтому ты и не замужем до сих пор! Ни денег, ни мужика, ни детей… Ты же еще хочешь детей! И что так и будешь работать операционной сестрой? Вера?! Ведь это мелко для тебя! Ты же большая рыба! – жестоко резюмировала подруга, когда Вере исполнилось уже тридцать девять.
– А у тебя можно подумать все есть …– буркнула подруга.
– У меня нет. Потому что тоже не на своем пути. Но я иду, Вер, я не сдаюсь, я верю…
– А я нет. Кать, мне сорок, мне ебаные сорок лет. Жизнь позади. Нет сил, нет уверенности, нет веры, нет желания. – Верка отвернулась и украдкой коснулась уголка глаза.
«Она плачет что ли? – испугалась Катька неожиданной реакции подруги. – Вера плачет?!»
Глава 9
То, что огромная и в высоту, и в ширину сумка была на колесиках, Катьку совершенно не спасало. Сумка была китайская, уже рвалась кое-где, а колесики прокручивались. Девушку заносило из стороны в сторону, пару раз она даже чуть не упала, так как за ночь подморозило, и дорога была очень скользкой. Помимо тяжеленной сумки с продуктами Катька тащила еще одну поменьше, и добавочным бонусом, перекинутым через плечо, болталась женская сумочка с косметикой и документами. Идти оставалось еще минут десять, девушка мерила каждый метр, все чаще останавливаясь, чтобы передохнуть. Катька разжимала и сжимала заиндевевшие от тяжести ноши ладони и тихо плакала, плакала украдкой, чтобы никто из прохожих не увидел. «Ничего, не сахарная» – всплывала в голове фраза отца, когда родители сажали ее в автобус, с большим трудом засовывая сумки в багажное отделение. «Вот, всегда так… Не сахарная… Не сахарная…» – таща сумки и смахивая слезы думала Катька. Слова эти настолько проникли в сознание девушки и всосались в каждую клеточку вместе с кровью, что при любой непростой ситуации девушка твердила себе: «Ничего не сахарная!» и бралась за дело.
После окончания сельской школы в областной глубинке с серебряной медалью, Катька решила поступать на филологический факультет педагогического университета. Почему она поступала именно на филологический, Катька точно не знала. Учитывая то, что две единственные четверки выведенные в аттестате каллиграфическим почерком, были по физкультуре и русскому языку.
Факультет русского языка и литературы был сильным и совершенно не покупаемым, первое, по ненадобности, второе, по совершенной принципиальности старых преподавателей, еще того десятка, который знал наизусть прозу классиков, писал многотомные диссертации об удвоенном -н и впадал в кому от неправильного ударения. В то время, когда училась Катька, не было вездесущего интернета, и весь благоухающий филфак красавиц-девиц в самом расцвете лет, сутками просиживал в библиотеках, причем очередь на особые редкие книги нужно было занимать за два-три дня. Хорошо, что Катька любила читать, так как филфак проглатывал сотни произведений за семестр и учил десятки стихотворении наизусть.
– Сколько блинов съел Чичиков в гостях у Коробочки? – как всегда улыбаясь, спрашивал Алексей Харитонович Мортей, щуря и без того маленькие глазки.
– Ммм…шесть…а может и семь – стушевалась Катька. Рой мыслей кружился в молодой и еще более кудрявой голове девушки. «Или опять подвох, как тогда с соловьем в басне, который и не пел вовсе. Нет, блины Чичиков ел точно, но сколько?»
– Хорошо…Ну а как он их ел, помните? – по-доброму издевался Мортей.
– Алексей Харитонович, я точно помню, что он их ел, но не помню сколько и как – расстроилась Катька.
– «А блинков? – сказала хозяйка. – Начал медленно и с выражением читать наизусть Алексей Хритонович. – В ответ на это Чичиков свернул три блина вместе и, обмакнувши их в растопленное масло, отправил в рот, а губы и руки вытер салфеткой. Повторивши это раза три, он попросил хозяйку приказать заложить его бричку. Настасья Петровна тут же послала Фетинью, приказавши в то же время принести еще горячих блинов.
– У вас, матушка, блинцы очень вкусны, – сказал Чичиков, принимаясь за принесенные горячие».
То, что Мортей процитировал тест наизусть нисколько не удивляло студентку, все уже к этому привыкли. Весь факультет давно знал, что у Мортея блестящая память и любого автора он мог воспроизвести без книги, полагаясь только на свои уникальные способности.
– Хорошооо… А что за надпись была на беседке в деревне Манилова?
Про надпись Катька не помнила вообще и не стала терзать Мортея своими глупыми догадками.
– Ну, что же Вы, барышня, так… Русскую классику нужно читать вдумчиво, смакуя каждое слово, каждую букву, каждую запятую… «Под двумя из них видна была беседка с плоским зеленым куполом, деревянными голубыми колоннами и надписью: «Храм уединенного размышления»; пониже пруд, покрытый зеленью, что, впрочем, не в диковинку в аглицких садах русских помещиков».
После того, как Катька дважды завалила тексты Мортею, она задумалась и? как отличница с медалью, стала рассуждать: «Я же не глупая, читаю вдумчиво, ничего не пропускаю, все делаю ответственно, но валю…Ага, Мортей больше спрашивает о деталях, описание, внешность, нюансы… События и факты его совершенно не интересовали… Ну что ж, попробуем читать по-другому». И с этого момента Катька стала записывать в тетрадь все описания, которые ей казались интересными, будь-то деталь внешности, гардероба, домашней утвари. В тетради девушка указывала название произведения, главу и цитировала описания. И дело пошло, она, конечно, не могла так блестяще и творчески читать наизусть, как знаменитый преподаватель, но промахов становилось все меньше, и ответы девушки были все точнее и точнее. Скоро о Катьке загудел весь филфак, что она единственная все с первого раза сдает Мортею. И Катькины тетради, а таких тетрадей у нее уже было с десяток, пошли по рукам. Катьке было не жаль этих записей и после сданного произведения, тетрадь тут же выхватывалась и растворялась в толпе надушенных и разодетых студенток. Девки благодарили и чертыхались, открывая катькину писанину.
– Да, Катюх, как так можно писать, как курица лапой, ничего не понятно!
– Что не понятно? Давай мне, я все пойму! – тут же рвала тетрадь другая девица. – Нет, отдай, разберусь уж как-нибудь, здесь очередь между прочим!
«Только бы шуба не порвалась! Еще этого не хватало!» – думала про себя Катька, таща сумки. Шуба была на Катьке кроличья, китайская, купленная на рынке, как, впрочем, и все вещи девушки. И шуба эта не раз предательски рвалась в самые неподходящие моменты: то по дороге в университет отпадет кусок, то в кино разойдется на спине. Катьке так было стыдно за эту шубу, особенно перед Вовкой, ее молодым человеком. Наконец-то, девушка подошла к дому, и оставался последний марш-бросок на третий этаж. Катька снимала комнату у одной бабушки и с бабушки, конечно, помощник был никакой. Пыхтя и потея, Катька дотащила все сумки по очереди в квартиру. Мария Ильинична как обычно сидела в кресле и читала книгу, и Катька не раз задавалась вопросом: «Зачем пожилым людям читать книги, зачем им эти знания и возможно опыт, ведь все это уже некуда применить и некому передать?!» Единственная дочь Марии Ильиничны с семьей жила в Израиле и уже более пяти лет не приезжала к матери. Эти катькины мысли были очень жестоки к маленькой старушке, но они были небезосновательны. Еще в свои девятнадцать Катьке было страшно остаться одинокой и, главное, глубокой и умной старушкой в тихом уютном болоте с четырьмя стенами. И в тридцать лет все еще не замужем и без детей девушка твердо решила – прыгнуть с моста или из окна, но только не доживать в кирпичной коробке, если ее жизнь не сложится так, как задумала ее чокнутая и наглая фантазия.
– Катя, с приездом! Как мама, папа? Ой! Как ты все это несла, бедняжка? – залепетала Мария Ильинична, вспорхнув с кресла.
– Своя ноша не тяжела! – ответила с улыбкой девушка. – Все хорошо. Мама передала много мяса и рыбы, даже не знаю, поместится ли в морозилке.
Уж что, что, а питалась Катька хорошо. Родители имели свое хозяйство и при каждом удобном случае передавали продукты доченьке в город. Катька в свои девятнадцать при росте сто шестьдесят семь сантиметров весила почти шестьдесят килограммов, грудь была большая, стоячая, аж под подбородок, и румянец во всю щеку на парной сметане, да на степной баранине. Кушала Катька отменно, а вот свободных денег не было совсем, каждый рубль, присланный родителями, и стипендия складывались и рассчитывались под ноль, ничего лишнего девушка себе не позволить не могла. Однажды Катька купила шоколадку, тогда только появились «Альпен Голд», а потом пришлось занимать денег на проезд у Наташки, подружки по университету.
А похудела Катька через год, махом на десять килограммов, когда чуть не сдохла от любви к своему Вовчику, служаке из Львова, жалкому и наглому офицеришке. Катька господина офицера кормила и телом и едой, исправно и сытно, давала денег, когда стала подрабатывать официанткой, рвалась знакомить с родителями. А он полюбил другую. Катька выла жалкой сучонкой, приходила к нему в общагу, просила, чтобы вернулся. В общем была дура-дурой. На одно ума хватило – предохраняться, и на противозачаточные таблетки неизменно и скрупулезно выделялась сумма из скромного девичьего бюджета.
Глава 10
Катька ввалилась домой как обычно поздно, сначала бухнув объемным спортивным рюкзаком на пол, затем очередной пачкой распечатанной книги, потом сумкой, и в конце полетели ключи с перчатками.
Вера крутилась на кухне, занимаясь готовкой.
– Опять печень? – спросила Катька, почуяв знакомый запах.
– Ну да, а что? Я же ее люблю.
– Эт понятно, просто как она тебе еще не надоела? – искренно удивлялась Катька веркиной любви к печени. В последние полгода, как Катька более-менее выбралась из «жопы», подруги питались отдельно. Катька только завтракала дома, а обедать она любила в каких-нибудь кафе в радиусе одного километра от бизнес-центра, в котором работала. Она знала все кафе и ресторанчики и почти наизусть помнила все бизнес-ланчи. Девушке вообще нравилось есть вне дома и уж тем более вне работы. Катька обожала обед! Это была прекрасная и, главное, разрешаемая законодательством причина смыться с работы подальше от пресловутого, до проплешин затертого кабинета, стола и компьютера.
– Катя, представляешь! Нет, ну я вообще не могу уже от этого мужчины! Кать, он на самом деле не понимает, что не нравится мне, и не то что не нравится…Сейчас он бесит уже нереально меня. Сегодня, знаешь, что вычудил?
Катька улыбнулась, умиляясь предстоящей истории о Михалыче.
Вера работала операционной медсестрой в хирургическом отделении клиники специализирующейся в основном на сердечно-сосудистых заболеваниях. Девушка в этом центре трудилась без малого шесть лет, работу свою любила и была на хорошем счету. Коллектив сплотился постоянный и дружный. Хирурги тоже любили Веру и тихо радовались, если попадали с ней в смену. Но только с Верой проводил операции доктор наук, профессор и заслуженный хирург Геннадий Алексеевич Никитин. Операций у него было не так много, но те операции, которые делал Никитин, были уникальными и очень сложными, семь потов сходило за несколько часов у всей операционной группы. Резкий и строгий Никитин частенько мог матюкнуть, если его не понимали с первого раза, а откровенная глупость и непрофессионализм в секунду превращали его в зверя. Поэтому именитого хирурга все боялись и, когда появилась Вера, медсестры вздохнули спокойно, и стало гораздо меньше зареванных подушек, слишком ранимых и не слишком смекалистых медсестер. На Веру Геннадий Алексеевич мог тоже прикрикнуть, особенно поначалу, но девушка быстро исправлялась и никак не реагировала. Уже после операции Вера подходила к Никитину и спокойно объясняла, почему она протянула именно острый двузубый крючок, а не тупой. Хирург очень удивлялся таким Веркиным заходам, скупо бросая ей: «Учитесь». И Верка училась, заходов стало меньше, а однажды Никитин сам остановил Веру в коридоре и стал объяснять ей в чем был нюанс и что ей нужно учитывать при следующей операции.
Сорокапятилетний Михаил Иванович Карамышев работал санитаром в отделении третий год, завершив неудавшуюся карьеру при армии. Высокий, под два метра, мужик, громогласный, с густой шевелюрой с проседью и такими же густыми ветвистыми усами. Михалыч был несколько раз контужен, не пил, но курил без меры, заменяя алкоголь никотиновой зависимостью. Верка всегда очень смешно описывала, как он, важно и не торопясь, расхаживал по коридорам клиники, практически не сгибая свои длинные ноги в коленях, как цапля. И частенько, когда пациент умирал на операционном столе, Вера зло шутила над Михалычем, обвиняя его в смерти, потому что тот его долго нес. Также Михалыч имел ужасную привычку громко отхаркиваться, по причине зашкаливания табака в легких, и слово паразит, которое выводило из себя с виду абсолютно непробиваемую Веру – «это самое».
– Кать, заходит он в палату, я готовлю пациента. Я сосредоточена, у меня Никитин. И эта усатая цапля сначала начинает, блять, кашлять там у меня! – Вера стала изображать, как Михалыч кашляет. – Эмммм! Ээээ! Кхэ! Кхэ! Кхэ! Ээээммм! Эррр! Катька слышала уже это много раз, но вновь покатывалась со смеху, потому что Вера показывала очень правдоподобно: багровея, морщась, широко открывая рот, корча рожи и меняя голос.
– Потом, наконец-то, откашлялся и говорит такой: «Это самое…Вер…Эт…Я чо зашел-то …Случайно прохожу …И вижу ты здесь»… Кать, он задолбал! Он постоянно случайно мимо меня проходит! Я обедаю, он как бы случайно тоже тащит свой пакет с едой. Я варю кофе, ему тоже, блядь, хочется вдруг кофе! Я выхожу покурить, и он опять, конечно же, случайно там! – распалилась Верка. – Так, продолжаю: «Я случайно проходил…». Я его перебиваю: «Так, Миш, ты что хотел, я занята сейчас!» – «Так это самое… Давай сходим на Монстры на каникулах!» И заржал так по-идиотски. Ну почему заржал, распереживался, я понимаю, это нервное, нервная хорея у него уже развилась… Кать, представь: сорокапятилетний мужик приглашает сорокалетнюю женщину на мультик да еще на каникулах! Я не понимаю, Кать! Почему на каникулах? Он детей своих хочет притащить что ли?! Чтобы они потом маме рассказали, что у папы-неудачника, наконец-то, появилась женщина! – Веру распирало, а Катька продолжала ржать, хлопая себя по коленке.
– Да нет, Вера, это мультик так называется «Монстры на каникулах»!
– Аааа…Ну это дела не меняет, все равно, что за дурацкое приглашение!
– И что? Я надеюсь, ты согласилась!
– Я так разозлилась, Кать, скуксилась как лимон! – Верка показала, как она скуксилась. – И говорю ему – Нет, Миш, я не люблю мультфильмы… А он опять заржал, как ослик, и говорит: «А… Ну… Понятно…Ну я это пошел…Я же просто так проходил…Думаю заодно».
Катька все смеялась, Вера тоже улыбалась, довольная, что рассмешила подругу.
– А ты что так поздно? На проверке или на свидании была?
– Нет, со свиданиями пока завязала, уж полна моя копилочка шедевральных мужчин. На проверке, Александр попросил, причем ехать нужно было аж в Митино, потом на тренировку.
– Ты голодна, поешь печени?
– Ой, нет, сейчас уже поздно, только чай попью.
Глава 11
Катька стояла на голове, попеременно касаясь пяткой то одной ноги, то другой шершавой стены, с кое-где отошедшими обоями. Квартира была без излишеств, с давно не деланным ремонтом, но светлая, добрая и чистая, причем, в последнем была немалая заслуга именно Катьки, которая каждую уборку отдраивала все уголки до скрипа. Девушка свое «гнездышко» любила, также ее «гнездышко» любили и все ее друзья, частенько захажившие на кофе или чего-нибудь покрепче, с приглашениями и без. Это была первая квартира, которую Катька снимала самостоятельно уже два года, одна без чьей-либо помощи, как и предстоящие десять лет жизни. Тогда Катьке исполнилось двадцать семь лет, она уже руководила отделом продаж в компании и сейчас половина двенадцатого ночи просчитывала план на следующий год. План этот она писала не впервые и прекрасно понимала, что реальными, дай бог, будут только первые три месяца, а остальные показатели так тщательно анализируемые покатятся в тартарары, учитывая волнообразное движение их бизнес-стратегии, многочисленные «идеи» Сергеича, ну и то, что живем в России. Катька устала от бесконечных цифр и графиков, в глазах рябило, мысли были уже не такими четкими и уверенными. Девушка решила подзарядиться, встав в стойку на голове. Катька в то время достаточно серьезно и ответственно занималась йогой, в большей части благодаря уникальной девушке Анечке Карасевой, профессиональному тренеру, настоящему знатоку восточных методик и человеческого тела. Не смотря на юный возраст Анечка была мудра, и знание, которое многим не дается и с годами, она уже несла в себе и делилась им с окружающими. Аня обладала очень милой внешностью: румянцем персиковых щечек, чистыми голубыми глазами с длинными ресницами и голоском, как у Настеньки из «Морозко», но в противовес внешнему была сильна и упряма, много читала, упорно занималась, постоянно ездила на всевозможные тренинги по йоге и духовному развитию. Когда Ане исполнится тридцать, она разработает собственную систему тренировок, учитывая плюсы и минусы, ошибки и достижения йоги, цигун, калланетики и еще нескольких направлений, которыми ей приходилось заниматься. Аня станет известным в своих кругах тренером, мастером по йоге физического и панического тел, а для многих учителем, и записаться к ней в группу будет не так-то просто из-за огромного количества желающих. Но совершенно иное ей пророчили мама и бабушка. Аня росла девочкой хрупкой и болезненной, часто пропускала школу, всячески сторонилась вообще какого-либо спорта, и даже получила освобождение по физкультуре по состоянию здоровья, пока бабушка ее не показала, пожилой и уже редко практиковавшей, доктору медицинских наук, профессору Любови Васильевне Громовенко. Маленькая седовласая старушка-профессор, осмотрев шестнадцатилетнюю девушку и ознакомившись с анализами, направила ее в класс йоги. Бабушка и мама Ани тогда очень удивились рекомендациям профессорши, сделав вывод, что все-таки Любовь Васильевна уже не та. Но Аня идеей загорелась, и уже через неделю стояла в собаке.
Катьке оставалось еще тридцать секунд в стойке, и она терпеливо ждала, когда зазвонит таймер. Аня говорила, что для начинающих со стойкой на голове лучше не усердствовать и все делать постепенно. Катькино время было ровно полторы минуты. После сигнала таймера девушка аккуратно опустила ноги и на несколько секунд задержала голову в перевернутом положении, кровь постепенно возвращалась к телу, забирая с собой красноту с лица. Наконец, девушка медленно встала и подошла к окну. Ночь разбавляли пара фонарей и несколько не спящих окон в пятиэтажке напротив. «Что я делаю? Зачем я это делаю? Для кого?… Какие плоды можно пожать в результате моей работы, кому я несу пользу, добро, вдохновение? Для себя? Я выполняю эту работу, чтобы получать зарплату тридцать пять тысяч рублей, оплачивать квартиру, покупать еду и шмотки, на большее не хватает… Но даже не в этом дело… А что будет через пять – десять – двадцать лет?! Наша компания разрастется, разбогатеет, я буду управлять большим количеством людей, считать гораздо большие цифры, писать более объемные планы, проводить более масштабные собрания, решать более глубокие вопросы, но все они будут касаться в той или иной степени денег, моей карьеры как управленца и … Все. Я буду летать на курорты в солнечные песочные страны и готическую Европу, возможно, накоплю на машину, а затем на квартиру, на стандартную одно или двухкомнатную квартиру, в которой буду жить одна, а бог даст, с семьей до конца дней своих. Господи! Как это страшно! Как страшно всю свою жизнь провести в одной и той же кирпичной коробке, вставать в одно и то же время на работу и уходить в одно и то же время с работы, видеть и работать по большей части с одними и теми же людьми, и даже, если меня будет все также хранить мой ангел, моя жизнь будет шаблонна и стандартна, жизнь винтика в системе многочисленных матриц. Но родители будут мной гордится, большинство знакомых завидовать из-за узости сознания, я буду крутая бизнес-вумен. Фу, какая чушь! Как это неинтересно и скучно. Юбки карандаши, дорогие очки, властный взгляд, снисходительная улыбка, здравые решения, порой смешные и совершенно незаметные для вселенной рискованные ходы, за которые меня мужчины будут хлопать по плечу и думать, что я «баба с яйцами». Но я не хочу быть этой бабой, и уж тем более стандартным винтиком системы» – так думала Катька в свои двадцать семь, смотря в ночь из окна маленькой хрущевки маленького провинциального городка.
Что-то со скрежетом звякнуло, быстро-быстро закрутилось и со свистом вылетело из четкого и отлаженного механизма. Старый мастер надел очки и стал внимательно рассматривать выскочившую, немного погнутую и поцарапанную гайку, он улыбнулся, подкинул гайку на ладони и привычным движением ловко бросил непригодный элемент в мусорное ведро.
Глава 12
Эдуард сидел закинув ногу на ногу на кожаном диване у себя в кабинете и изучал распечатки счетов-фактур, платежек, накладных и прочих документов, говорящих о производстве офисных столов и стульев, только, увы, не его, а Корчатовского Сергея Ивановича. Эдуард все знал, все доказательства были собраны. За последние три года, как говорили бумаги, Сергей поставил на поток небольшое производство мебели на базе его фабрики, как паразит, присосавшись к бегемоту, и кормившийся все это время за счет Эдуарда. Сергей брал комплектующие, древесину, отделку, все за счет компании, а реализовал готовую продукцию уже самостоятельно, набивая денежкой свой карман. «А еще друг! – с досадой подумал Эдуард. – Сколько мы с ним объездили охот, сколько стран…И делился я с ним многим и мне хотелось с ним делиться, так как видел, что он меня понимает, поддерживает…Сука! И почему я не увидел этой гнили?!» Родимое пятно на лице мужчины от переносицы к щеке потемнело и стало почти фиолетовым, Эдуард резко встал, стряхнул пару соринок с дорогих шерстяных брюк, сшитых у Corzetti, подошел к окну и с усилием потянулся. В последнее время болела спина, протяжно завывая позвоночником. «Что-то не то с тылом – думал Эдуард, – Что-то не так с осью…Предательство? И да и нет…Не те люди рядом?…Да нет же никого, и не нужен мне никто…Устал…Надо заказать кушетку, ортопедическую, диван выкинуть на хрен, вон к секретарше, а сюда, у окна вот поставлю кушетку и буду распластываться на ней, чтобы разгружать позвоночник.» Эдуард представил кушетку у окна и почему-то не себя, а Катю на ней, голую, похотливую, влажную, она покорно лежала на холодной коже кушетки горячая и мокрая, протягивая руки для веревок. От внезапной фантазии в штанах мужчины зашевелился и начал уверенно вставать член. «Эй, эй, эй, друг! Не сейчас! Что вообще с тобой?» – удивился Эдуард. Несмотря на раскрепощенность в сексе, свои знания, опыт, со своим желанием мужчина был на Вы. Желание, а проще и точнее сказать «стояк» возникал только в определенные периоды жизни Эдуарда. Большую часть периодов он уже понимал, но несколько еще оставались для него в тени, и уж сейчас был точно не тот период. Он вообще даже не думал о сексе, не заводили ни откровенные фото, присылаемые по вотсап его женщинами, ни порно, ничто не могло запустить его эрекцию. «А тут вдруг, на тебе – стояк! Если к вечеру не отпустит, напишу ей, хоть бы смогла» – мужчина сощурился при мысли, что Катя может и не приехать, месячные или может другой.
У Эдуарда было три девушки про запас, случалось так, что хотели все три сразу, а бывало, что ни одна из трех не могла. Эдуард тогда злился неимоверно и был очень настойчив. Катя была другая – немного странная, тихая, практически ничего о себе не рассказывала, больше слушала и мужчина всегда удивлялся, почему его так прет с ней, с ней единственной было больше разговоров, чем секса. Но и секс с Катей был хорош: чувственная, покорная, возбуждающаяся от минета и делающая его с неподдельным удовольствием, да еще к тому же сквиртующая. Мужчина впадал в дикий восторг, когда струи ее жидкости стекали по ее стройным ногам или заливали его живот с промежностью, если девушка была на нем. Эдуард доводил ее до оргазмов со сквиртом в среднем по пять-шесть, а было и по восемь и даже десять раз и потом кончал сам в мокрую изнеможденную девушку, практически не ощущая мягкого как желатин влагалища. Спустя несколько минут отдыха Катя вставала и, покачиваясь на ватных ногах, шла в ванную. Они немного выпивали, и девушка просила сварить ей чашечку эспрессо, так как его было пить самое время, часы показывали четыре или пять утра. Катя осторожно брала чашку с кофе в ладони и поднималась наверх по лестнице на балкон. На балконе Эдуард заставал девушку сидящей голой в плетеном кресле и смотрящей вдаль, на еще очень тихий спящий город. Катя делала небольшие глотки кофе, аккуратно ставила чашечку на стеклянный столик и, по-прежнему, смотря вдаль чему-то улыбалась. Эдуарду нравилась эта картина: красивая, совершенно не стыдящаяся своей наготы женщина на открытом балконе, но из чувства такта и какой-то инстинктивной мужской заботы он всегда приносил ей плед, укрыться.
Но все чаще в последнее время Эдуард стал замечать, что стал более ласков с Катей, стал реже привязывать ее, не так больно шлепать, уже не тот стальной тон приказа, и совсем исчез мат, за последние встречи он не вспомнил ни одного по-настоящему жесткого приема из бдсм с ней. Мужчина поймал себя на мысли, что хочет быстрее посадить ее на себя и начать трахать, как она любит, и тогда ее струйные оргазмы текут рекой. «Что-то не то, Эд, – сказал он сам себе. – Похоже какой-то червяк завелся в твоей голове». Эдуард уже понимал, что это был за червяк, и что он может сделать через пару месяцев не только с его головой, но и с сердцем. Мужчина от Corzetti этого не хотел. Это было бы слишком, достаточно уже заползало в его жизнь этих червяков. Оправив рубашку в брюки, Эдуард стряхнул напряжение в члене и точно решил Кате не писать.
Глава 13
Вера пила кофе в ординаторской и тайком читала «Зимнюю сказку» Шекспира, спрятав тонкую книжку в чью-то историю болезни. Под острым перикардитом ей открывался гротескный и яркий мир вечных персонажей великого драматурга. «Как жаль, – думала Вера, – что я так и не выучила английский, какое было бы наслаждение читать сейчас всего Шекспира в оригинале. Так, надо, чтобы Андрей английский не запускал, позвоню маме, как он там, не прогуливает репетиторов?». Вера сидела по-девичьи, ссутулившись в кресле, одной рукой подперев щеку. Длинные волосы были заплетены в замудреную косу, которая к концу рабочего дня уже слегка растрепалась. Умное и все еще красивое лицо девушки выражало силу и спокойствие, бледная тонкая кожа, сеточка морщинок у глаз, подведенных безукоризненно ровными черными стрелками, закругленными в кокетливые хвостики у висков, только опущенные под давлением последних лет уголки губ добавляли печали и какой-то осенней грусти выражению ее лица.
Оторвать взгляд от книжки Веру заставило настойчивое мелькание высокой тени за полупрозрачными стеклами двери. Тень то подходила, то отдалялась, громко шаркая и противно кашляя. Девушка инстинктивно поморщилась, узнав в надоедливой тени Михалыча. «Да, Господи, даже здесь укрыться не дает! – завопила про себя Вера. В этот момент тень подошла вплотную к двери, громко стукнула и, не дождавшись ответа, медленно приоткрыла дверь.
– О! Верунчинчик! Ты здесь! – нервно захихикал Михалыч, шевеля своими кустистыми усами, как таракан. – А я это самое…Думаю…Проходил мимо…Дай…Это самое… Гляну. – безуспешно пытался построить связное предложение мужчина. «Блядь, я щас грохну его! – уже закипала Вера. – Опять приперся! Фу, да еще Верунчик!» Вера терпеть не могла, когда ее так называли, девушка вообще ненавидела уменьшительно-ласкательного обращения и всевозможного усюсюкивания, даже просто «Верочка», заставляло ее хмурить брови.
– Верунь, я чо подумал-то… А ты на «Призраке оперы» была?
– Нет. – отрезала Вера и подумала: «Каков прогресс! От мультика с монстрами до «Призрака оперы», точно есть советчик…»
– О! – обрадовался Михалыч. – Я это самое… Билеты тогда беру… В эту пятницу…А? – расхрабрился мужчина, пододвинув стул к Вере и сев почти вплотную, так, что коленка девушки касалась его огромной высоченной голени.
– Нет, Миш. Я не хочу. – еле сдерживалась Вера, поражаясь наглости мужчины. «Права Катька, когда говорила, что такие люди, как Михалыч, вообще не осознают своей никчемности, неинтересности, своей непривлекательности. У него же разговоры только о детях, да о том, как он, именно он, санитар, кого-нибудь спас. Вечно у него у всех оперируемых жизнь висит на волоске, и, если бы не он, профессионал с большой буквы, санитар, Михаил Иванович Карамышев, все бы уже давно умерли». Но если эти байки про супер-спасателя иной раз забавляли Веру, то бесконечные разговоры о дочках просто выводили из себя, девушка очень разражалась, когда Михалыч бесцеремонно тыкал ей телефоном в лицо, показывая фотографии дочерей или просил распечатать на цветном принтере «пару фоточек донек». Михалыч везде и всюду лез со своими девочками, встревал в женские разговоры в курилке, вклинивался в беседу за обедом. Еще больше Веру выводили из себя его очень громкие, почти переходящие в крик разговоры с дочерью по телефону! Может кого-то это и привлекало, что мол, каков отец, любящий, заботливый, но только не Веру. Девушку раздражало отсутствие у него других тем, что он по сути ничего не умеет, даже водить машину, что ездит на метро, хорошо, что хоть квартира досталась от матери, не снимает, еще раздражало, что он огромный и уже перезрелый тюха. Вера закипала: «Вот три года уже работает в нашем отделении и все это время он только и делает, что мельтешит, громко кашляет, глупо хихикает, подкарауливает, напрашивается проводить до метро. На большее за три года фантазии не хватает, вот в последнее время что-то расхрабрился, таблетки смелости что ли появились?».
– Нет? – не веря ответу, сдвинул брови мужчина.
– Нет, Миш, спасибо за приглашение. – как можно мягче ответила Вера.
– Не ну а чо…Так-то… Это самое… Не была же ведь… – не на шутку начал злиться Михалыч, чаще шевеля усами и смотря прямо в глаза.
– Миш, я занята. – отрезала Вера, удивившись его внезапной реакции. Мужчина тем временем придвинулся к девушке почти вплотную, не отрывая ненавистного взгляда маленьких светлых зрачков и противно дыша ужасным коктейлем растворимого кофе и сигарет. Вера оторопела, ей показалось, что он сейчас схватит ее за горло и начнет душить, как Отелло Дездемону, и тогда герои ее любимого Шекспира оживут не на страницах книжки, а прямо здесь, в ординаторской. Михалыч резко встал, по-прежнему пожирая Веру глазами, затем быстро вышел, насколько ему позволили несгибаемые колени, громко хлопнув дверью.
Вера закрыла книгу и ухмыльнулась, вспомнив опять Катькины слова, что такие мелкие люди очень обидчивы и мстительны. «Вот из таких, кстати, получаются великолепные маньяки!» – как-то шепнула Катька Вере после очередного рассказа о Михалыче. «Фу, дура ты, творческая! У тебя персонажей что ли не хватает – рассмеялась подруга. – У него мозги как у курицы…Ахах! Цапля же! Михалыч маньяка не потянет».
Глава 14
– Екатерина, я еще раз вас спрашиваю – приходят ли смс-оповещения о том, что такси подъехало или нет?! Для меня это очень важно! – уже десять минут вопил в трубку один и тот же вопрос Валентин, корпоративный клиент из Магнитогорска.
– Валентин – еле сдерживалась Катька, – Я же вам сказала, у нас смс приходят, а также поступает звонок о том, что машина подъехала.
– Сколько раз вам, Екатерина, можно повторять, что меня звонки не интересуют, мне нужны именно смс! Я не могу контролировать, чтобы у моего персонала всегда был положительный баланс, а звонки поступают только тогда, когда на балансе есть деньги! Поэтому мне нужна смска! Она всегда приходит даже, когда баланс отрицательный – продолжал истерить Валентин.
Девушка инстинктивно морщилась, представляя этого Валентина на конце трубки. «Валентин – мудантин» – вспомнила Катька бородатую шутку из казино про одного игрока.
– Валентин, а не проще держать всегда денежку на балансе? В любом случае оператор или водитель будут звонить вам, пока не убедятся, что вы знаете о том, что такси подъехало. Когда вы вызываете такси, вы оставляете контактный номер для связи и тем самым обязуетесь на этой связи быть.
– Екатерина, вы хотите сказать, что это моя проблема? Моя проблема, что до меня не доходят смс?
– Ммм… да, Валентин, по сути, это ваша проблема. – вырубила Катька.
– Екатерина, а у вас там все такие грубые и хамы?
– Нет, Валентин, не все. Я приношу извинения, если чем-то обидела Вас. – выдавила последние слова Катька, поглядывая на Карину с округленными глазами.
– Екатерина, вы мне можете точно сказать, приходят смс или нет?! Ваш коллега из Магнитогорска утверждает, что они не приходят и у нас они НЕ приходят! – уже кричал Валентин. – Я вам могу процитировать, как ответил ваш коллега из Магнитогорска на мою жалобу на смс.
– Валентин – перебила мужчину Катька. – Не нужно ничего цитировать, мы и без этого достаточно долго разбираем этот вопрос. У нас смс приходят, я вам это еще раз подтверждаю.
– Екатерина, вы кажется меня не понимаете! Как я могу технически и документально получить от вас подтверждение, что смс-оповещения точно приходят?
Катьке хотелось ответить «Никак, потому что ты мудак!» И если бы не сидящая рядом Карина она бы так и ответила. Девушку взбесила не сама рабочая ситуация, а то, что мужчина, именно Мужчина орал и истерил по такому мелочному и пустяковому вопросу. «Что вообще у него в голове? Что он вообще такое?» – крутилось у Катьки. «Судя по голосу ему за тридцать, наверняка, управляющий или собственник, а может администратор какой-нибудь шаражкиной компашки или захудалой кафешки… И какие-то смс… Не может он контролировать баланс рабочих телефонов, что они всегда в минусе. Фу, ерунда какая! И на такие истерики он тратит свое драгоценное время жизни… И мое. А ведь он чей-то муж, чей-то сын, чей-то отец… И смс… И нет баланса на телефоне. И надо выебать мозг менеджеру в Москве. А менеджер в Москве Екатерина очень груба и резка, потому что ты, Валентин, маленькое мужское ничтожество и, потому что у менеджера Екатерины ПМС». Остановив на этом свой монолог и, убедившись, что она, правда, находится в самом пекле предменструального синдрома, девушка решила закончить разговор, чтобы не сорваться и не испепелить этого Валентина до кости.
– Валентин, как я понимаю, других вопросов у вас нет, поэтому всего доброго и хороших вам выходных. – отрезала Катька и нажала на кнопочку.
– Это был кто? – удивленно спросила Карина.
– Это был что.
