скачать книгу бесплатно
– Та-ак, – Рыков тоже взялся за спички. – Значит, снова – здорово? Когда ушел? Рассказывай!
– Было бы что, – качнул головой Генка.
– Ты же месяц, считай, не пил! Опять?
– Да не в том дело. Надоело всё, понимаешь.
– Жена где? – перебил его Рыков.
– Жена на месте, – усмехнулся Генка. – А я как последний барбос.
– Барбос и есть! – повысил Рыков голос. – У Шевелилки ночевал?
– Шевелилка, Петрович, челове-ек, – блаженно протянул Генка. – Сейчас вот говорит: снег прочен, когда упал ночью!
– Так, – Рыков потёр висок. – Она на дойку вовремя ушла? А, ну да, не ушла – ты бы по улице не слонялся. Значит, так, счас к твоей пойдем.
Он прихлебнул горячего ещё чая и отодвинул сухари, показывая, что решение принял.
– Не горячись, Петрович, – попросил Генка, – я все законно сделал. И депутат был, и понятые. Мне, короче, костюм достался, мотоцикл и поперёшная пила.
– Ты что мелешь? – не поверил Рыков. – Какой депутат? Почему я не знал?
– И хорошо, что не узнал, – твердо проговорил Генка. – Я и постарался, чтобы без тебя обошлось.
– Зачем?
– Так ведь ты бы опять налетел: «Вы что, сукины коты, вам чего не хватает? Пейте при мне мировую, и чтоб завтра на работу!» Сколько мы таких мировых попили? А теперь суд скоро, разведут.
– Н-ну, ладно, – выдавил из себя Рыков, сцепив на столе ладони. – Ты же видный парень был, – сказал с сожалением. – Может, все-таки сходим?
Генка взял вторую папиросу и внимательно посмотрел на бригадира.
– Я не пойму, Петрович, зачем тебе всё это надо? Ничего ведь у нас не изменишь. Зачем тебе вообще и сельсовет, и прокуратуру заменять? Ты глянь, в кого ты людей превратил.
– В кого, интересно? – с усмешкой переспросил Рыков.
– Ну, я не знаю… Соседи ведь из-за тебя друг друга боятся.
– Что ты говоришь! А почему боятся, ты подумал? Если ты честно, открыто живёшь, чего тебе бояться-то?
– Я не про то.
– А я – про то! – Рыков возвысил голос.– Не делай дурного и живи открыто! Работай! Вот что я говорю, а вы из меня пугало делаете.
– Ну, а ты что, хочешь удержать, что ли, всех? – спросил резковато Генка. – Воруй, тащи, только работай, оставайся там, куда тебя поставили. Так, что ли? Ты же, когда и отказываешь в чём-нибудь, думаешь: ничего, мол, сами проживёте, скотину прокормите…
У Рыкова дёрнулась щека.
– Вон ты про что: «прокормите». Ты же шофер, пшеничку получаешь каждую осень. Съездил на мельницу, раздробил, смолол…
– «Раздробил, смолол», – живо подхватил Генка, – и скормил всё за два месяца! А это… антимонии разводить… Какой же ты бригадир, если про людей как про лошадей думаешь?
Рыков поднялся на ноги.
– Так, значит, не дождётесь никак, когда Рыкова от вас уберут? – спросил с нажимом. – Не видите, что через Рыкова вы до сих пор и живёте по-человечески? Прижали вас? Дыхнуть вам не дают? Рыков плохой стал, ишь! Чего вот ты расселся тут? Из семьи ушёл, гуляешь с…
– Стоп-са! – Генка вскочил. – Остепенись, бригадир! Забыл, кто Шевелилку овдовил? Командир! У самого двор – не двор, а сам…
– У меня?! Забулдыга чёртов! Ты зачем сюда пришел? Стой! Сядь!
– Сам сядь! – Генка надвинул кепку и пошёл к двери.
– Стой! – приказал Рыков. – Ты почему так разговариваешь?
– Как? – удивился Генка.
– Ну… орёшь. Я тебе кто? – Рыков силой ужимал себя, голос его сел. – Я тебе в отцы гожусь… Проходи назад, сядь.
Генка остановился у двери, яростно взглянул на стол, где лежали папиросы, ударил зачем-то себя по карману и ухмыльнулся.
– Ладно, спасибо этому дому, – проговорил нервно и, ударив плечом в дверь, скрылся в сенях.
– Стой, говорю, – запоздало окликнул его Рыков и услышал, как хлопнула наружная дверь.
«Гость, мать его», – подумал раздражённо, вернулся к столу и сел. «Самовольник чертов, – продолжали крутиться вокруг Генки мысли, – на семью ему наплевать, на всё ему наплевать. С Шевелилкой спутался… „Кто её овдовил“. Герой!» Обидно было. Да ещё один тут как сыч.
Снег за окном не редел, не кончался, и Рыков подумал, какие неприятности принесёт он. Улежать всё одно не улежит, хоть эта «Тамара» и сказала там… «снег прочен…» Одной с двумя ребятишками, пожалуй, захочется прочности. «Двор – не двор…» Дурак! Хотя покойный Шевелилкин муж тоже грозился дом его поджечь.
Да, давно не ходили разговоры, что Рыков виноват ещё и в смерти Николая Салтанова. Всё правильно по-ихнему: он отдал Салтанова под суд, после «химии» тот запил, в город к дружкам новым стал отлучаться, да там и сгинул. Да если бы остепенился, сам Рыков и посадил бы его на любую ходячую технику. Шевелилке с тех пор многое приходится прощать: молоко с фермы подтаскивает – ладно, мужиков за дрова, за солому подпаивает – ладно… Сколько можно ладить-то?
Что-то спуталось в голове у Рыкова. Зачем вот он поднялся ни свет ни заря? Опять идти распоряжения отдавать? Да там их теперь столько надавали, что неделю только отменять придётся. И председателю, поди, накапали уже: он, мол, так, а мы, значит, вот эдак, как вы, товарищ председатель, учите…
Обычная ярость накапливалась в Рыкове, но не чувствовал он прежней силы, чтобы истратить её в каком-нибудь деле. Главное, в каком?
Белые хлопья за окном прекратили бестолковое мельтешенье и валили теперь ровным бесконечным потоком. «Снег прочен, если упал ночью». Да, от своей законной Воробьихи Генка не то что лишнего – доброго слова сто лет не слышал, да и никто, пожалуй, из всего села.
«Дур-рак!» – припечатал, наконец, Рыков самого себя. Не орать надо было, а просто сказать, чтобы сходились поскорей по-людски. Ни одна химура за Воробьиху не вступится, а он что, как всегда, особенный?
И никуда в это утро Александр Петрович Рыков не тронулся со своего двора. Навестившая его свояченица проложила два петлистых стежка следов во дворе, но снег валил до самого вечера, и укрыл, постирал их все до последнего.
Машка
Вера Павловна подмазывала глиной угол сарая, сбитый до самана овцами, когда заглянула к ней Тамара Шевелилка.
– Ты, тёть Вер, как волчиха! Чуть где какая царапина – скорей лизать, подмазывать!
Вера Павловна рассмеялась.
– Скажи уж, как собака, а то – волчиха! Чё такая весёлая?
– Счас и ты повеселеешь! Внуки у тебя есть? Молоко просят? А его можно море надоить! Не веришь? Я со своим мужичьём второй день в раю живу.
– Да ты толком скажи.
Вера Павловна ополоснула руки в ведре с водой, осушила их наспех полой рабочего халата, глянула на соседку с интересом.
– Колхоз начал скот принимать, – Шевелилка сделалась серьёзной, – а коров, пока базы пустые, к нам сгоняют. Кормочка-то ещё дают, зелёнку эту, а доить их просто так никто не захотел. Тугосисие, норовистые, ну, сама знаешь, каких на мясо сдают.
– А-а, так, так, – припомнила Вера Павловна. – Это ж они всё утрами ревут?
– Да что утром, что вечером – приучены как-никак доиться.
– И ты их доить пошла?
– Да если б одна! Нынче Геннадий меня в четыре отвёз с флягами, а там уже и Губаниха, и Катерина со снохой орудуют, потом ещё подошли. Молоко разрешили себе забирать, говорят, председатель велел.
– Конечно, жалко, добро пропадает, – покивала головой Вера Павловна.
– А то разве нет. Я две фляги за два раза надоила – это, посчитай, сколько всего? Масла да сметаны? Геннадий ребятишкам и цыпки, и носы облупленные вчера намазывал – вольные! – Взмахнув руками, Шевелилка уронила их и потишила. – Ты не думай, теть Вер, я не жадная. Да ведь Ласточка моя за все лето ни на стакан молока не прибавила. И мало, и нежирное, а за столом – трое мужиков. Я рада, хоть масла припасу.
– Да конечно, чё там говорить!
– А у вас, теть Вер, корова хорошая, у Павлика тоже есть… Я чего: подмогни мне одно утро, а то их, говорят, завтра на мясокомбинат отправлять начнут.
Вера Павловна почувствовала от этих слов на своем лице жаркую краску, тронула даже щеку, вроде как прилипший кусочек глины сковырнула.
– Ты ведь знаешь, Тамар, я сроду, – заговорила смущённо, – сроду я не отказывала. А сейчас прямо не знаю. Самого надо со смены дождаться, а то говорил, как бы в ночь к зятю не уехали. Он ему какие-то железки к машине нашёл, выкупить у людей надо, а я хоть на внучонка гляну.
Шевелилка молча покивала.
– А если не пустят его, – торопливо прибавила Вера Павловна, – я сама к тебе забегу. В четыре, ты говоришь?
– Ну да, – не показав особой досады, подтвердила Шевелилка. – Геннадий нас на машине подвезет, если что. А когда ж, тёть Вер, Любка-то родила, ты вроде все помалкивала. Видали ее! Третий раз бабкой стала – молчит!
Вера Павловна улыбнулась и перевела дух. Лёгкая у неё была соседка.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: