banner banner banner
«Спасская красавица». 14 лет агронома Кузнецова в ГУЛАГе
«Спасская красавица». 14 лет агронома Кузнецова в ГУЛАГе
Оценить:
Рейтинг: 3

Полная версия:

«Спасская красавица». 14 лет агронома Кузнецова в ГУЛАГе

скачать книгу бесплатно

В боксе произвели тщательный обыск; потом я принял душ, после чего отвели в камеру.

В камере стояли две койки. На одной лежал молодой человек лет 28–30, а вторую занял я.

Молодой человек по национальности оказался поляк, хорошо говоривший по-русски.

Он говорил, что он польский офицер из армии Андерса[30 - Армия (группа) Андерса была разбита советскими войсками 27–28 сентября 1939 года, а сам Андерс взят в плен. Нелегально пробираться в армию Андерса на территорию СССР этот заключенный не мог, так как решение о создании в СССР польской армии было принято 11 июля 1941 года, а генерал Владислав Андерс, бывший командир Новогрудовской кавалерийской бригады, был назначен командующим польских формирований в СССР только 6 августа 1941 года.], нелегально пробрался через польско-советскую границу в армию Андерса, был арестован на одном из московских вокзалов.

Вблизи нашего окна камеры на улице стоял громкоговоритель, передавали речь Молотова[31 - Непонятно, какая речь имеется в виду, так как выступление по радио В.М. Молотова по поводу начала войны состоялось 22 июня 1941 года.], нам ее хорошо было слышно, но неразборчиво.

День я провел в камере; кончилась поверка, разобрал постель, лег под одеяло. Думал, ночью никуда не вызовут и буду спать спокойно, но мой прогноз оказался неверен.

Только я стал засыпать, как дверь камеры открыли, вошел дежурный и тихим голосом назвал мою фамилию.

Я встал с постели и подумал: опять надо идти на мучение?..

Оделся, вышел из камеры, меня подхватили под руки два солдата и повели в следовательский корпус.

Там меня ввели в довольно большую комнату, в которой уже находилось шесть довольно выхоленных офицеров, в том числе пять офицеров мне незнакомых, но не было моего следователя.

Такого большого количества офицеров на моем допросе еще никогда не было, и я подумал: для каких целей их собралось так много?

Вскоре эта загадка была разгадана.

Не успел я оглядеться как следует в комнате, как старший офицер, имеющий на погонах в петлицах две «шпалы»[32 - Знак различия 2 «шпалы» имел старший лейтенант госбезопасности, одну – лейтенант госбезопасности.], довольно зычным голосом, какого я еще на следствии ни разу не слышал, закричал: «Будешь ли ты давать следователю показания или нет?»

Я перед ним стою в недоумении: не думал, чтобы высшие офицеры так хамски обращались с подследственными…

Отвечаю:

– Я следователю показания даю, и следователь этими показаниями исписал не менее 100 страниц.

Мой ответ его не удовлетворил, и он довольно грозно закричал:

– Что ты мне говоришь об этих показаниях, давай то, что нам надо, а эти показания мы можем уничтожить! А что, если мы тебя свидетельскими показаниями уличим, и тогда что с тобой делать?»

Я отвечаю:

– Если у вас есть материалы, которые бы вам давали хоть малейший намек, что я словом или делом опорочил свою родную Коммунистическую партию или Советскую власть, или изменил им, то не надо со мной церемониться, а без суда и следствия на этом основании расстрелять. Я член партии, бывший рабочий, участник трех революций, активно боролся за Советскую власть и, если изменил своей Коммунистической партии и Родине, то не заслуживаю никакой пощады!

Вероятно, мои слова пришлись не по вкусу этому садисту, и он тут же отдал распоряжение своим подручным, чтобы они принесли резиновую палку.

Младшие офицеры не заставили себя долго ждать, быстро принесли резиновую палку и передали ее старшему офицеру.

Старший офицер, получив в руки орудие пытки, приказал мне снять сапоги, спустить брюки и кальсоны до колен и лечь на пол вниз животом.

Мне ничего не оставалось делать, как подчиниться этому варварскому средневековому приказанию гражданина офицера, иначе бы эти пять подручных молодчиков в офицерской форме силой бы заставили меня это сделать.

Для меня только тут стало ясно, для каких целей сюда пришли эти пять молодчиков.

Я снял сапоги, носки, спустил до колен брюки и кальсоны, но прежде чем лечь на правеж, сказал: «Если вам партия и Советское правительство дало право производить такие зверские методы следствия над невинными советскими гражданами, то я подчиняюсь и ложусь».

9. На правеже

В старое, проклятое время на правёж клали на скамейку, а тут скамейки не было. Я лег на пол.

На пол я лег вниз животом, жду экзекуции. И вот экзекутор в лице старшего офицера с резиновой палкой в руках подошел ко мне, ноги мои заложил между своими ногами, чтобы я их не мог раздвинуть, и резиновой палкой стал наносить по подошвам ног ожесточенные удары.

От этих ударов у меня была нестерпимая боль, я стал громко кричать, но этот палач в офицерской форме не переставал делать свое варварское средневековое дело…

Им этого показалось мало. Палачи заставили меня встать к специально поставленному стулу задом к экзекутору, упираясь руками в сиденье стула.

И тот же палач, в офицерской форме, резиновой палкой стал мне наносить удары по голой заднице…

Били до полной потери моего сознания…

Избиение наконец прекратилось. Я немного пришел в себя, попросил глоток воды: мне его дали. Ну, думаю, экзекуция закончилась…

Но нет, второй офицер, на погонах в петлицах с одной «шпалой», взял в руки ту же резиновую палку, поставил меня к тому же стулу и в том же порядке стал меня избивать…

Но им и этого показалось мало. Снова меня положили на пол вниз животом, мои ноги зажали между своими ногами, и экзекутор с большим остервенением стал по подошвам ног наносить удары той же палкой.

Я с трудом терпел невыносимую физическую и нравственную боль: с сердцем было очень плохо, вот-вот оно выскочит из груди.

Я стал кричать очень громко, но это не помогло, экзекуция продолжалась…

И вот, под действием, вероятно, экзекуции, я невольно выпустил «ветер». Тогда мои истязатели отскочили от меня, как черт от ладана, они ведь с виду казались людьми благородными, не переносящими посторонних запахов, быстро открыли дверь для проветривания комнаты.

После этого я вздохнул и попросил у них глоток воды для успокоения сердечной деятельности.

Старший палач мне на это ответил:

– Подпишешь – дам!

– Нет, не подпишу, можете избивать сколько хотите, но не подпишу!

И глотка воды мне не дали.

Наконец экзекуция закончилась, мне разрешили сесть, но сидеть было невозможно…

Старший палач после столь трудной физической работы, как видно, был сильно утомлен. Лег на диван отдохнуть.

Лежа на диване, он притворился спящим, а сам украдкой с прищуренными глазами следил за мной, а его подручные в лице пяти лейтенантов отдыхали, сидя на стульях…

В моей экзекуции не участвовал мой следователь, чему я был очень рад. Мой прогноз, что он меня бить не будет, оправдался; но его предупреждение оказалось правдой.

Так что крик и плач, которые я слышал, сидя в следовательском корпусе ночью, не были инсценировкой…

В этой комнате меня продержали примерно 4 часа.

Но вот старший палач соизволил открыть глаза и дал распоряжение, чтобы я надевал сапоги.

Только я стал надевать сапоги, он сказал:

– Как видно, мы его мало били! Смотрите, он еще сам надевает сапоги!

Я ему ответил:

– Хорошо постарались, за это вам спасибо!

Меня вывели из экзекуторской комнаты, и два солдата препроводили меня в камеру, куда я еле-еле дошел. Сильно болели отбитые подошвы ног.

Когда я лег в постель, у меня из глаз невольно потекли слезы. Перед моими глазами предстала вся эта варварски гнусная картина экзекуции.

Мне невольно вспомнились те времена, когда везде и всюду на Руси царила розга: в школе, на конюшне помещика, в казарме, в полицейском и сыскном управлении и т. д.

Но потом это было уничтожено, и вот правеж все же возобновился: и когда, где?!

Мне было обидно и стыдно, в особенности когда следователь объяснил, что это гнусное варварское дело они делают с разрешения партии и правительства.

Истязатели считали, что делают государственно важное дело. Надо было видеть, с каким наслаждением они смаковали это позорное для Советского гражданина и члена КПСС дело. Я еще тогда не был исключен из партии, а был исключен лишь в марте 1955 г., просидев в лагере, без месяца, 14 лет.

Мне было обидно и больно, что эти палачи прикрываются именем Великого Советского Союза, именем Великой Коммунистической партии…

Своими садистскими методами они старались опорочить ни в чем не повинного члена партии, чтобы он клеветал сам на себя, что он изменник Родины и предатель партии. Этим они хотели оправдаться перед партией и правительством, что они невинных людей не берут, особенно членов партии.

И только спустя 15 лет со дня моего ареста Центральный комитет КПСС вскрыл весь гнойник, царивший в органах НКГБ и МВД под руководством матерого врага народа Берии и его ближайших соратников, и все это делалось во имя культа личности…

Утром встали, позавтракали, я своему соседу не обмолвился ни единым словом о производимой надо мной экзекуции, считая, что этим позорным делом делиться с иностранцем не следует. Мы эти временные позорные явления как-нибудь внутри себя переживем, без вмешательства и сострадания со стороны…

28/VI я вызвал тюремного врача, он посмотрел на моем теле следы от избиения резиновой палкой, дал мази и каких-то порошков и, ничего не сказав, удалился…

В ночь с 28 на 29 июня меня вновь вызвал следователь[33 - 29 июня датированы 2 допроса. Первый начался в 0:45, а второй в 17:00, причем второй протокол не подписан следователем (см. Документы 28 и 29).].

Снова посыпались от него одни и те же вопросы, и в конце концов следователь стал нервничать и кричать.

– Подпишешь или нет?

– Не подпишу! Изменником я не был и не буду!

– Что, хочешь получить по-вчерашнему?

– Можете издеваться надо мной сколько угодно, я в ваших руках, но то, что вам надо, я не подпишу.

На этом допрос закончился.

29/VI, воскресенье, день отдыха мучителей и мучеников. Мы собрались отдохнуть и послушать с улицы радио. Но неожиданно в камеру вошел дежурный солдат и вызвал меня к следователю; я в недоумении – почему следователь меня вызывает в воскресный день? Этого никогда не бывало. Может быть, повторится экзекуция?

Надо одеваться, ничего не поделаешь.

Одеваюсь, меня ведут к следователю.

Следователь уже сидит за своим столом и ждет меня.

Вокруг лежат папки, как видно, с неоконченными делами. Он их связывает, а по коридору снуют младшие офицеры, все чем-то сильно возбуждены, все суетятся и спешат…

Вопреки правилам, следователь меня сажает за свой стол напротив себя и спрашивает:

– Ну как, не пора ли нам закончить следствие?

Я отвечаю, что не возражаю.

А у самого в голове невольно пробегает мысль, что с окончанием следствия, вероятно, я буду избавлен от тех неприятностей, какие я претерпел во время следствия.

10. Окончание следствия и подписание ст.206

Следователем был составлен протокол[34 - Протокол об окончании следствия (см. Документ 30).]. Я подписал ст. 206 об окончании следствия.

После подписания ст. 206 следователь мне предложил ознакомиться с материалами следствия.

11. Ознакомление с материалами следствия

Протоколы, которые следователь давал мне на подпись, я бегло просматривал, зная, что в них ничего не добавлено.

Меня интересовало, нет ли здесь каких-либо иных материалов, кроме этих протоколов.

И вот я встретился с такими грязными материалами, что было стыдно не за себя, а за следственные органы. Они даже не гнушались принять к сведению все квартирно-кухонные сплетни.

Например, дегенератки Дрессен-Луковниковой, дегенерата Семенова-Полонского С.З. и его жены Семеновой-Полонской Е.Н. Причем в этих материалах фамилия мужа и жены Полонских не фигурировала: они действовали через дегенератку Дрессен-Луковникову, которая по их наущению писала заявления в следственные органы.

Там же находилась выписка из допроса Щелкунова Семена Матвеевича[35 - В АУД выписка из допроса Щелкунова отсутствует и в описи не значится.].

На вопрос «сколько я из Харбина привез денег» ответ Щелкунова был: «Полонская Е.Н. мне говорила, что из Харбина он привез 25–30 тысяч рублей».

В заявлении Дрессен-Луковниковой[36 - Заявление Дрессен (см. Документ 5).] значится, что мы с Татарниковым Алексеем Николаевичем убили человека… Что в 1932 году из Харбина в Москву приехала моя пятнадцатилетняя дочь: я, мол, ее спрашивал, как она доехала, и она ответила, что ей помог царь Николай. Что моя семья в религиозные праздники печет куличи! Семенов-Полонский сказал, что я порочил колхозную систему, что не все колхозы живут зажиточно и т. д.


Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги
(всего 11 форматов)