скачать книгу бесплатно
– Капитан! – Немец почему-то не спешил исполнять приказанье.
– Что такое?
Иван уже собрался прыгнуть в седло, но, обернувшись, глянул на мекленбуржца столь грозно, что кого-нибудь иного такой взгляд неминуемо привел бы в замешательство… кого-нибудь иного, только не немца!
– Там, впереди, в золоченых латах, думаю, – их командир, – тихо промолвил Ганс. – ты б, капитан, его из своей хитрой аркебузы…
– Понял тебя. – Атаман улыбнулся, выхватив из притороченного к луке седла особого саадака небольшую пищалицу, как выразился Штраубе – «аркебузу». Хитрую! Значительно меньше и легче мушкета, с колесцовым – не с фитильным! – замком, капризным, но от мокрой погоды почти не зависящим, «пищалица», однако, вовсе не поэтому именовалась «хитрой», а потому, что имела внутри ствола нарезы винтом, от чего пуля в полете закручивалась и куда как метко била. Такие пищали – довольно редкие – именовали еще «винтовальными», делать ее было трудно и нудно, да и заряжать – так же, вчетверо больше времени, нежели обычный мушкет-пищаль, однако выстрел… Выстрел того стоил!
Вот как сейчас…
Зарядив пищалицу, Иван пристроил приклад к плечу, положив граненый ствол на ветку… гусары как раз появились напротив балки, где сидели в засаде атамановы люди и немцы. Впереди, в золоченом панцире, несся красавец усач, польский или мадьярский пан. Деревня, куда летели всадники, уже казалась рядом, и усатый, обернувшись, в нетерпении выхватил из ножен саблю. Ах, как красиво отразилось в клинке солнце! Со всей польской доблестью, с гонором, с угрозой!
Усач на всем скаку что-то крикнул своим, ухмыльнулся…
Едва слышно щелкнула пружинка. Закрутилось, высекая искры, колесико в аркебузном замке… Грянул выстрел.
Нелепо взмахнув руками, гусар вылетел из седла, словно вдруг столкнулся с какой-то невидимой и чрезвычайно прочной, вдруг повисшей в утреннем воздухе нитью.
И тотчас грянул залп: немецкие мушкеты, пищали… Впустую, конечно же, – больше для устрашения. Слишком уж далеко, да и цель – рассыпная, несущаяся… попади – попробуй.
– За мной!
Бросив пищаль оруженосцу, молодой атаман птицей взлетел в седло, выхватил саблю:
– За мной, парни! Постоим за землю русскую!
Выскочив из балки, смешанная русско-немецкая конница Ивана Еремеева понеслась через луг на гусар! Те явно ничего подобного не ожидали – еще бы! – «переветчик» Афонька им совсем другое плел. Мол, деревенька зажиточная, воинских людей в ней нету… Выманили охранную сотню короля Стефана! Выманили! Теперь дело за малым – разбить.
Летели из-под копыт коней ромашки пополам с клевером; жаворонки и прочие мелкие пичуги, вспархивая, с жалобными криками кружили в синем прозрачном небе, сверкало в глаза гусарам яростное июльское солнце.
Это Иван так рассчитал – чтоб сверкало. Вражинам-то сейчас и свернуть некуда: с краев по лугу – балки, овражки – не обойти.
– Ур-а-а-а-а!!!! За царя-батюшку-у-у, за Родину-у-у-у!!!
Две рати схлестнулись. Зазвенели сабли. Поднявшись на дыбы, ржали кони, и первая кровь – дымящаяся, тягучая, красная – тяжелыми каплями оросила луговую траву.
Ах, с какой яростью щурил глаза гусар! Как стискивал губы – вот-вот прокусит, – а иногда ругался. Он оказался опытным рубакой, этот поляк или мадьяр… Ловко отбив удар, повернул саблю плашмя, норовя поразить врага в шею. Иван быстро подставил клинок, противно заскрежетала сталь, уж тут – кто кого! Глаза противников налились кровью, взбугрились мускулы… Гусар вдруг резко дернул коня влево – сабля его, скользнув по клинку атамана, ударила в грудь… Если б не латы! Даже кольчуга – и та вряд ли спасла бы!
Впрочем, молодой атаман сейчас вовсе не думал о близкой смерти – сабли снова схлестнулись, застыли на миг… И тут Иван поступил хитро – перенес всю тяжесть удара не на клинок, а на рукоять сабли и ударил – тяжелым золоченым эфесом! – прямо противнику в глаз! Ошеломленный гусар пошатнулся… вот тогда и настала очередь клинка!
Проводив быстрым взглядом упавшего в траву врага, атаман осмотрелся, мысленно отмечая поверженных поляков, и довольно отсалютовал саблей подъехавшему к нему немцу.
– А ведь бегут, сволочи! – указав палашом на бросившихся прочь всадников, ухмыльнулся тот. – Доннерветтер! Остальных мы…
– Вижу, – спокойно отозвался Иван.
– Так мы теперь на помощь…
– Нет! Мне не нравятся всадники. Те, что уходят… – атаман прищурился. – Слишком уж быстро… и не толпой… Ага! Что я говорил – разворачиваются! У них луки! Мадьяры – добрые стрелки. А ну, все с коней! – взмахнув окровавленной саблей, распорядился Еремеев. – Наземь я сказал, наземь! В траву…
– А если…
– А если поскачут – успеем в седла.
Пара из выпущенных мадьярами стрел, со свистом пронзив небо, уже нашли себе жертвы – двое всадников Ивана упали, остальные спешились, залегли…
– Ну, вот, – спрыгнув с седла, улыбнулся Иван. – Так-то лучше бу…
Что-то просвистело, пропело… и с необычайной силою ударив в правый висок, погасило солнце.
Молодой атаман повалился в траву, что-то шепча губами… вспорхнул жаворонок, улетел…
– Ах, Боже ж мой! – Иван выскочил из шатра, держась за правый висок… за белесый шрам около самого глаза.
– Что, господине – опять? – несший у костра «малую сторожу» послушник Афоня – тощий и нескладный малый лет пятнадцати с узким смуглым лицом и длинными сальными – то ли каштановыми, то ли пегими – волосами, понятливо потряс головой. – Молиться, молиться надоть.
– Ты еще меня поучи, – присаживаясь к костру, Иван почесал шрам. – Будто не знаю. Все время молюсь… и все время – снится. Вот тот самый миг, когда…
– Знаю, – невежливо ухмыльнулся послушник. – Когда мы поляков да мадьяр уложили. Три деревни от них спасли – шутка ли! Успели ведь уйти мужичишки. Со женами, со дитятями… Верно, по сей день за нас молятся.
Юноша набожно перекрестился и наскоро зашептал молитву.
Помолился и Иван: жив тогда остался лишь Божьим соизволением! Угоди стрела на полпальца левее – не сидел бы сейчас тут, у костра, на лесистом берегу неширокой Туры-речки, что далеко-далеко за горами – за Камнем. Вниз по реке – если проводнику-вогуличу верить, день-два пути – крепость Чинги-Тура – там враги, татары «сибирского салтана» Кучума, с коим верховный воевода-атаман Ермак Тимофеевич ныне воюет, волею православнейшего царя Ивана Васильевича… Хотя, нет. Скорей уж – волею прижимистых купчин Строгановых. Их воля, их струги, их боевой припас, и многие люди – их. Окромя казаков Ермака и сотни Ивана, еще и другие служилые Строгановых есть: татары, немцы, даже вот вогуличи, из коих иные и Кучуму служат.
А немцы – это хорошо, вояки добрые, средь них Иван дружка старого встретил – Ганса Штраубе из Мекленбурга, и вот, в свой отряд надумал сманить. Именно так – в свой! Хоть Ермак Тимофеевич да воеводы его казацкие – Матвей Мешеряк, Яков Михайлов, Иван Кольцо – главные, одначе с Еремеевым Иваном сам Семен Аникеевич, да Максим Яковлевич, да Никита Гигорьевич Строгановы лично особый договор заключили – мол, слухи от вогуличей про северную Золотую Бабу давно ходят, так, ежели что, может Иван со своей сотней своим путем – за этой бабой – пойти, и в том не будет никакого Ермаку Тимофеевичу униженья. Просто решили так. Строгановы. Те, кто вообще все здесь решал.
– Ах ты Господи, спаси, упаси, Господи, – помолившись, принялся приговаривать Афоня, так за свои присловья и прозванный – Афоня Спаси Господи.
– Самого Кучума, вогулич говорит, нынче в крепости нет… А где-то поблизости мурза его, Маметкул-царевич, с войском огромным бродит.
– Найдем – разгромим, – почесывая шрам, рассеянно усмехнулся Еремеев. – Дело не в том, много ли, мало людей в войске, – дело в настрое, в умении. Ну, и в оружьи еще. Но это – меньше.
– Как это, спаси Господи, меньше? – подбросив дровишек в огонь, хлопнул светлыми глазищами отрок. – У нас же и пищали, и пушки! Разве плохо?
– Хорошо, – Иван согласно кивнул и, зябко поежившись, протянул к костру руки, – одначе и татары сибирские – лучники неплохие.
– А что, господине атаман, лучше – пищаль или лук?
– Ну, это уж, Афонь, как посмотреть, – тихонько рассмеялся молодой человек. – Ты ж сам воин опытный, понимать должен. Покуда пищаль заряжаешь, хороший лучник почти дюжину стрел выпустит – причем прицельно. Однако ежели из сотни стрел хоть одна доспешную цель поразит – так и то добре! Пищальная же пуля нигде, ни в доспехах, ни во щитах, не застрянет, да и рикошетит редко – бьет наповал, так-то! А на полсотни саженей – что с лука, что с самострела – только навесом бить. Хоть иногда и это важно, но все же – прямой-то наводкой – сподручнее! Да и по движущейся цели – стрела-то ведь небыстро летит, пуля – куда быстрее. Так что, по мне, в добром бою пищаль сподручнее лука. Не обижайся, Афоня, но с пищалью и ты управишься, а с луком? Натянешь ли?
– У вогуличей наших как-то брал, тягивал… – Отрок все же обиделся, сверкнул глазами…
– Ну-у-у, – со смехом протянул атаман. – Так у них – охотничий. На белку. А насчет пищалей еще так скажу: добрая пуля на триста саженей убойно бьет, а один хороший залп иногда всю битву решает. С луками – не так. Понял, парень?
– Спаси Господи… понял.
Пригладив волосы, Иван посмотрел на черную реку, в которой отражались дерганое пламя костра, тощая растущая луна и далекие желтые звезды. Где-то вдруг сыграла рыба – это ночью-то? Или на перекатах вода? Или… плывет кто-то? Татарский лазутчик?
Атаман почесал шрам и, повернув голову, негромко спросил:
– В немецких сторожах кто нынче?
– Лопоухий Ульрих, – тут же припомнил послушник. – И Генрих Рыжий. Оба пивохлебы и от доброй бражицы не откажутся, но, спаси Господи, не сони, нет.
– Сам знаю, что не сони. – Младшой воевода (так в войске Ермака официально титуловали Еремеева) хмыкнул в кулак и задумался, по привычке почесывая шрам. Опять тот день вспомнился…
…Иван очнулся в чьей-то избе, в избе отнюдь не бедной, как машинально отметил для себя раненый, поглядывая на изразцовую, топившуюся по белому, печь и иноземную – польскую или немецкую, а то и фрязинскую – мебель: резной кабинет, комодики, затейливые колченогие стулья.
– Ну, вот и глаза раскрыл! – гулко захохотал сидевший у изголовья мужчина в богатом польском кунтуше, подпоясанном наборным поясом с висевшей на нем саблей в изысканных, расшитых золотыми нитками ножнах.
Могучий, широкоплечий, с окладистой бородой и пронзительным взглядом всеми признанного вожака, человек этот был хорошо знаком Еремееву… как-никак вместе и воевали – старшой атаман! Правда, и повыше имелся начальничек, государева двора боярин Буйнаков, Упырь Федорович, чтоб ему пусто было!
– Ермак… – тихо, одними губами, прошептал молодой человек. – Ермак Тимофеевич.
Старшой атаман улыбнулся:
– Вижу, вижу – признал наконец. А мы уж думали… Вон, священник твой, отец Амвросий, неустанно молился…
– Очнулся? – Встав с колен пред висевшими в красном углу иконами, святой отец обернулся, синие, как вешнее небо, глаза его вспыхнули самой искренней радостью. – А мы уж думали… Эх, Иване Егорович, кабы та стрела чуть левее прошла… Не иначе как сам Господь тебя спас – чувствуй!
Атаман слабо улыбнулся:
– Да я и чувствую. С народишком хрестьянским что?
– Спаслись!
– А поляки?
– Разбиты все.
– Ну, и хорошо, – с трудом приподнявшись, Иван истово перекрестился. – Спасибо тебе, Господи! Вот и славно. Выходит, все по-нашему и вышло, все как задумали, все – так.
– Так, да не так. – Ермак прищурился вдруг с неожиданной суровостью, причем все понимали, что суровость эта, даже какая-то жестокость во вспыхнувшем на миг самым настоящим бешенством взгляде атамана, предназначалась вовсе не им.
Все присутствующие прекрасно понимали – кому. Упырю! Вот уж подходящее имечко!
О том сейчас и старшой атаман сказал, оглядев строго:
– Удалец ты, Иване, и твои люди хороши – спору нету. Однако – Буйнаков-воевода обидится, что его приказ нарушили. Он что приказывал? Сиднем сидеть и не высовываться. А вы свое удумали!
– Так ведь мы быстро… – хитро улыбнулся раненый. – Да и людей жалко стало – пожгли б их поляки-то, помучили, поубивали…
– Ишь ты, людей ему жалко! – Ермак Тимофеевич громко закашлялся, приложив к губам могучий кулак. – Себя лучше пожалей, вьюношь!
– Да я почти что…
– Лежи, лежи, не дергайся, – резко скривился старшой атаман. – Тут не в ране твоей дело, дело в последствиях. Воевода Буйнаков ныне у государя в любимцах ходит – в железа тебя может засадить, а то и куда хуже… Да-а… нажил ты, Иване, врага. А ведь при дворе хотел послужить, так?
– Ну, хотел…
– Теперь уж не послужишь, землицы не выслужишь… Боярин Упырь Федорович – вельми злопамятлив.
Эти слова Ермак Тимофеевич произнес спокойно, словно констатировал давно всем известный факт, да в отношении боярина Буйнакова – так все и было, и Еремеев это прекрасно понимал… Но не выступить на поляков не мог – больно уж удачно все складывалось! И рейд гусар, и подставленный «переветник» Афоня… да и деревенских спасли! И тем не менее нажить такого врага, как воевода Буйнаков, – это было, пожалуй, слишком. И как только Иван – все ж не дурак! – об этом не подумал?.. Да, подумал, положа руку на сердце, чего уж там говорить. Просто больше азарту своему внял, нежели разуму. Был бы еще Упырь Федорович обычным боярином, а то ведь – царского двора! Раньше бы сказали «опричник». Опричнина – царские земли, а ныне просто – Двор. Мстительный и злопамятный Буйнаков силу имеет немалую и карьеры при дворе своевольному атаману не даст, тут и думать нечего. А что делать тогда? Кончится рано или поздно война – куда пойти, под чьи знамена податься?
– Есть у меня человеце один, – подойдя к окну, неожиданно промолвил Ермак. – Ясмак Терибеевич, в крещенье – Василий.
– В крещенье? – Отец Амвросий удивленно хлопнул ресницами. – Татарин, что ль?
– Татарин, да, – повернувшись, согласно кивнул старшой атаман. – Строгановых приказчик.
– Строгановых?! – вскинувшись, ахнул Иван. – Это тех самых, что ли? Ну, богатеев немереных, про которых ты говорил.
Старшой покривил губы:
– Они и есть. Семен Аникеевич, старший, и молодшие – Максим да Никита. Многими землями да городами владеют, на Чусовой реке да у Камня. Меня вот хотят нанять с казаками – супротив вогуличей, остяков, татар тех же. Нападают, уводят людей в полон. Сам я в Орле-городке осяду, еще называют – Нижний Чусовой острог. Вот и тебе, Иване, какой-никакой острог достался бы. Как боярин бы жил, не хуже!
– Ну, уж ты, Ермак Тимофеич, и скажешь! – недоверчиво прищурился раненый. – Как боярин! Строгановы ж – не цари!
Зачем-то оглянувшись, атаман вдруг понизил голос:
– В вотчинах своих Семен Аникеевич всем – и царь, и Бог! А человек ты, Иване, хоть и молодой, однако ж удачливый и толк в ратном деле знающий. Еще тридцати нет, а уже ватажка своя. Тянутся к тебе люди, Иване! Сколь всех есть-то?
Молодой человек задумчиво почесал шрам:
– Да, пожалуй, около сорока и осталось.
– Вот, видишь! Около сорока. А у Строгановых еще наберешь – ты атаман, твоя и ватага. – Ермак Тимофеевич притопнул обутой в сафьяновый сапог ногою. – С приказчиком, Ясмаком Василием, тебя сведу, а дальше уж сам…
Иван только и смог вымолвить:
– Благодарствую…
Да снова в забытье впал, что и неудивительно, крови-то потерял изрядно. Однако молодость да крепкость свое брали: на поправку шел быстро, тем более – молился часто, когда один, а когда и на пару с навещавшим его отцом Амвросием. Как-то заглянул в избу и татарин – строгановский приказчик, человек крайне любезный, начитанный и, по всему видать, умный. К тому ж и ликом приятный: светлые, почти до белизны, волосы, зеленоватые, слегка навыкате, глаза, небольшая бородка, одет в длинный темный кафтан с серебряными пуговицами, а поверх него – подбитый песцовым мехом опашень, очень недешевый. Говорил приказчик умно, грамотно: мол, о ратных подвигах уважаемого Ивана Егоровича весьма наслышан и о его дружине – тоже. И ежели появится такое желание – пойти на службу к уважаемым и авторитетным людям Строгановым, то это вполне можно будет обсудить.
– Служба, скажу честно, суровая, воровских людей кругом много, к тому ж еще и татары Кучумовы, из Кашлыка-Сибира, Чинги-Туры и прочих городов. От тебя и людей твоих нужно караульную службу наладить, людей да соляные варницы или что там еще – защищать. За то будешь иметь многое: и почет, и власть… и деньгами Строгановы не обидят. Они, кстати, много немцев наняли: война-то кончается, куда бедолагам податься? Кондотьеры.
– Кто-кто?
– Искатели удачи, – пояснил присутствующий при беседе Амвросий. – В Италии их еще солдатами называют, от слова «сольди» – «деньги», а еще – авантюристами, что означает…
– Так ты согласен или нет, уважаемый Иван Егорович?
Конечно, согласился Иван – а куда было деваться-то? При Дворе государевом – имея столь влиятельного недоброжелателя – служба-то явно б не задалась, так что строгановского приказчика предложение, говоря словами картежников-немцев, вполне в масть пришлося. В масть!
Вот таким вот образом и оказался молодой атаман Иван Еремеев на службе у богатейших купцов Строгановых, хозяев неисчислимых богатств и множества – до самых гор, до Камня – земель, богатых мягкой рухлядью, залежами железной руды, углем и солью.
Правда, что касаемо защиты этих самых земель, так Иван к ней приступить не успел, появилось у Строгановых и другое важное дело – больше, конечно, к старшому воеводе Ермаку Тимофеевичу, но и Еремеева оно касалось тоже. Правда, тому задание было дано наособицу…
