скачать книгу бесплатно
– Уже не взяли, – подтвердил я. – Считают самоубийством. Вот тут мне и нужен совет.
Я запнулся, подбирая слова, а потом предельно коротко объяснил:
– Это убийство. Мне нужно найти преступника.
– Ты, Сережа, на своих репортажах совсем голову потерял. Какой преступник? Ты ведь только что все факты изложил. Нет состава преступления.
– Есть, – попытался доказать я. – Человек собирался эмигрировать, у него уже загранпаспорт в кармане лежал, билет на самолет. Какой смысл ему прыгать?
– Там же записка имеется, – улыбнулась она уголками губ. – В ней все написано.
– У него пропало все имущество.
– Это вполне естественно. Не будет же гражданин мебель с собой везти? Он все имущество реализовал. Превратил в деньги.
– Оля, – попытался уговорить я. – Ты просто поверь мне на слово. Я совершенно точно знаю.
– А где доказательства?
– Ты – мое доказательство! – не выдержал я. – Оля, ты же адвокат, бывший судья, у тебя огромный опыт. Я знаю, совершенно точно знаю, что это убийство. Забудь ты хоть на минуту свои привычки защитника, посмотри с другой стороны. Это убийство! Как мне найти эти самые «доказательства»?!
– Да, как бы и искать нечего… – она ненадолго задумалась. – Есть в твоих словах одно маленькое звено… Мебель… В тот момент, когда человек превратил все вещи в деньги, ограбить его удобнее всего. Но вот записка? Результаты вскрытия, опять же. Нет, – решительно тряхнула она головой. – Бездоказательно. Слишком уж все получается притянуто. Твоего «убийцу» любой бы суд оправдал, хоть ты с понятыми и вещественными доказательствами в руках его лови. Чистое дело.
– Оленька, – постарался я удержать ее мысль в нужном русле, – а что бы тебя, как судью, заставило усомниться в факте самоубийства? Такая вот странность: он не под балконом упал, он, похоже, сперва по карнизу в сторону отошел.
– Ну, это как раз в пользу подозреваемого говорит. Ведь не мог же он вместе с жертвой по карнизу разгуливать? Как считаешь, Сережа? А вот на счет усомниться… – она поправила волосы и попыталась было встать, но не хватило места. – Если бы таких, или похожих случаев обнаружилось несколько, то это уже повод для возбуждения расследования. Хотя, маловероятно. Как адвокат, я списала бы на совпадение, и все.
– Значит, – подвел я итог, – нужно искать похожие случаи самоубийств?
– Попробуй, – пожала она плечами.
На улице рядом с моим «ИЖом» стояла белая старенькая «единичка», очень похожая на ту, на которой меня однажды подвозил олин отец. А может, это именно она и была. Я запоздало вспомнил, что не сказал своей давней знакомой ни одного комплимента. А мог бы и постараться ради внимания такой женщины.
Ладно, еще увидимся.
Издательство газеты «Час Пик» удобно устроилось на Невском, напротив метро «Площадь Восстания». Нашу вывеску там трудно не заметить. Под вывеской арка во двор, справа модная дверь из окованного стальной рамой стекла. Жизнь здесь течет волнами: то мы жиреем, как медведь перед спячкой, отстегиваем сотрудникам путевки выходного дня на Канарские острова[4 - Истинная правда, клянусь. Путевку дали секретарше редактора.] и облицовываем лестницу белым мрамором, то внезапно скучнеем и считаем дни до неминуемого банкротства. Поскольку кормят меня ноги, лично я бываю здесь редко, да и то дальше нашей четыреста девятой комнаты обычно не хожу. Во времена блаженные у нас тоже собирались сделать евроремонт, ободрали все стены, начали белить потолок, потом пошли очередные разговоры о близком конце, все остановилось, и остался отдел социальных проблем драным навеки.
Люди здесь подобрались опытные, закаленные жизнью. Каждый раз, когда в стране начинаются волнения или беспокойства, все они как-то дружно оказываются за границей в командировке или в отпуске. Причем всегда в таких странах где и политического убежища попросить приятно. А перед президентскими выборами на работу вообще явились только двое: я и эхо.
В начальники нашему отделу досталась Таня Часнова – миниатюрная леди, которая всегда носит только строгие английские костюмы с широкими плечами, высоко взбитую прическу и вообще очень старается выглядеть суровой дамой. Получается плохо: человек она мягкий и дружелюбный. Но время от времени вдруг вспоминает, что должна руководить подчиненными и начинает «крутить нам хвоста». Так, однажды, когда я кропал материальчик о выставке народного творчества, она вдруг начисто забыла свой собственный афоризм: «Журналист должен уметь работать с телефоном, иначе ему никаких ног не хватит!», заявила, что собеседника нужно видеть лично (мне, а не ей) и отправила в даль светлую. И пришлось мне, бедному, ради блеклого двухдолларового репортажа три часа сидеть в куцем ателье рядом со Смольным. В другой раз она нежданно спохватилась, что журналист должен уметь работать с письмами, всучила жалобу какого-то чудика на плохую работу телевизора и дала три дня на все. Правда, надо признать, материал «О бедной антенне замолвите слово» к моему изумлению получился великолепный, благодаря своей (или моей) гениальности он был зачислен в разряд нетленки[5 - Нетленкой в газетах называют заметки, которые, в отличие от информационных или «горячих», не теряют со временем остроты и могут быть напечатаны в любое время.] и напечатан без единой купюры (что редкость), хотя и превышал максимально разрешенный размер в полтора раза.
Головные боли нашего города вытягивают вместе со мной три милые женщины: Леночка Прувкина, бывший поэт, диссидент и кочегар котельной Мариинского театра, трудолюбивая и правильная до изумления, и очень близко к сердцу принимающая все беды нашего трудного времени. Когда на газету надвигался очередной финансовый кризис, ей пришлось поработать в рекламе, после чего она заказала перепланировку своей коммунальной на тот момент квартиры. Мои осторожные намеки на то, что если простой кочегар может заказать себе евроремонт, то жизнь, видимо, не так уж и плоха, Лена отмела с порога. Она продолжает верить в то, что человек не должен думать о себе сам. Его должно спасать от всех бед государство.
Наташа Сабельская, по совместительству учитель и психолог, та самая, которая опубликовала самый оптимистический прогноз нашего общего будущего: оказывается, нашу ситуацию полуголодные ученые смоделировали на травяных тлях – тех самых, которых «одомашнили» муравьи. У этих тлей, как известно, в ходе эволюции даже лапки атрофировались. Так вот, коварные экспериментаторы муравьев убрали. Думаете, все тли погибли? Нет! Десять процентов выжило, и даже отрастило себе новые ножки. Так что, вымрем не все… Наташенька на своей собственной шкуре убедилась в том, что все журналисты – сволочи. К ней как-то подружка пришла, с радио, и разговорились они о проблемах образования. В кармане у подружки оказался диктофон. По ленинградскому радио почти полгода шла передача «Беседы со школьным психологом», а Наташа за все это получила аж пять долларов.
И, наконец, Женя Тыльева. Ее биография длинна, извилиста и неправдоподобна – достаточно сказать, что в ее трудовой книжке числится даже должность «Дирижер национального чукотского хора» – в тоже время она непостижимым образом выглядит лет на восемнадцать. Этакая глупенькая наивная девчушка. В свое время на такую наружность купился заместитель ныне забытого мэра города Анатолия Собчака товарищ Мутко. Он похвастался, какой прекрасный дом построил для инвалидов и ветеранов, предложил написать об этом подвиге городской администрации. Женечка съездила и написала. Честно и подробно, с фотографиями и комментариями… Бедного Мутко потом полдня в Смольном валерьянкой отпаивали. С тех пор он стал с милой девушкой очень вежлив и скромен. Боялся, видно, что может быть и хуже.
А еще в нашем издательстве имеется душа. Выглядит она женщиной, приближающейся к бальзаковскому возрасту, и носит вполне конкретное имя – Любовь Ивановна. Именно она, когда на Восьмое Марта мы рискнули на первой полосе поместить фотографию обнаженной девушки, на возмущенный звонок: «Почему вы над обращением мэра голую тетку напечатали?!» гордо заявила – «Если бы не обнаженная женщина, то обращение мэра вообще бы никто не заметил!» Какова Любовь Ивановна из себя, знают все – потому, что когда фотографам нужно вклеить куда-нибудь изображение руки, глаза, или коленок, бегут они именно к ней. Вполне можно навырезать из газет детальки и склеить полный портрет. Она следит за тем, чтобы автор каждой, даже анонимной, заметки был выявлен и соответственно вознагражден – в смысле гонорара. Она всех знает, всех помнит, для каждого всегда найдется теплое слово, всегда готова помочь, и не только советом. Она… да, впрочем, разве можно рационально объяснить, что такое душа?
– Здравствуйте, Любовь Ивановна.
– Привет, – она придвинула ко мне пачку свежих газет. – У тебя сегодня, вроде, бенефис. На третьей странице сразу четыре твои заметки напечатали. Одну с именем и фамилией, одну только под именем, одну с инициалами, одну вообще без подписи. Так что, поздравляю.
– Спасибо. – Я стащил себе сразу два экземпляра и спросил: – А начальство здесь?
– После обеда будет. Премию хочешь по такому случаю попросить?
– Дождешься у нас премиальных, как же, – усмехнулся я. – У меня интерес попроще. Скажите, Любовь Ивановна, а у нас есть связи с милицией?
– Не то слово! Отношения у нас с ними почти семейные[6 - Главный редактор газеты «Час Пик» замужем за довольно высокопоставленным офицером ФСБ. Про эту свадьбу месяца три все средства массовой информации кричали по рубрикой: «Сращивание прессы и спецслужб», так что «затирать лапкой» сей факт смысла не имеет.].
– Любовь Ивановна, а нельзя ли посмотреть, что у нас имеется по суициду? Не общую статистику, а те случаи, что в сводку попадали?
– Так сходи к Костику, посмотри.
– Любовь Ивановна! – взмолился я. – Вы же знаете, что за бордель у них на компьютере! Половину информации они переврали, половину потеряли! – и как мог невиннее намекнул: – А здесь, за дверью, все девственное и нетронутое, как утренний снег в брачную ночь.
– В какую ночь? – уточнила Любовь Ивановна.
– В зимнюю.
– Ох, – покачала она головой, – Подведешь ты меня под монастырь…
– Секундное дело, Любовь Ивановна, – я оглянулся в коридор и опустился на колени. – Горю! Пропадаю!
– Ты ничего не напортачишь?
– Все на ваших глазах, Любовь Ивановна. Только посмотреть.
– Ну ладно, только на одну минуту.
На самом деле меня смущал не информационный бардак в криминальном отделе. Просто я готов поклясться, что к ним доходит в лучшем случае треть того, что шефу от мужа перепадает. К тому же у Костика стоит «Макинтош», а он похож на мою любимую Ай-би-эмку не больше, чем носорог на бегемота. Ни хрена не разберешь!
Любовь Ивановна достала из ящика ключ и собственноручно открыла мне дверь в сокровищницу.
Я торопливо кинулся к оставленному включенным компьютеру, сходу задал команду поиска по тексту: слова «самоубийца»; «самоубийство»; «суицид». Пока машина трещала винчестером, достал бумажник, в котором, как и у всякого нормального человека, всегда лежали на всякий случай права, техталон и чистая трехдюймовая дискета, сунул ее в дисковод и сбросил себе все, что удалось наковырять в памяти. Остановился, пытаясь стряхнуть суетливость, и заставил себя четко обдумать – все сделал правильно, или чего-то забыл? Потом опять задал программу поиска и ввел новый ключ: «Не могу расстаться с родиной». «Вывалилось» еще несколько файлов. Вот теперь точно все.
Я от всей души поцеловал Любовь Ивановне руку и рванул домой.
От разгребания всех этих историй у меня осталось такое чувство, будто я очень долго ковырялся в помойке. Никогда не думал, что человек может быть столь изобретателен при сведении счетов с жизнью. Люди жрут все, что пролезает в горло, от пачек аспирина до закатанных в хлебный мякиш иголок, пьют тосол и тормозуху, режут вены, но большинство душится, причем самыми невероятными способами. Ладно, вздернуть свое бренное тело на стреле башенного крана, – но как можно повеситься на дверной ручке? Или на трубе парового отопления? Много любителей надышаться газом. Те, кто торопится, суют голову в духовку, кто любит удобства – укладываются в постель.
Помнится, в студенческие годы у нас несколько раз возникали споры, является самоубийца смелым человеком или трусом. Очень многие считали – чтобы взглянуть в глаза смерти, нужна немалая отвага… Их бы сейчас сюда, носом в монитор ткнуть.
Отец семейства утопился в ванной, потому, что не мог прокормить жену и двух детей. Можно подумать, теперь им стало легче. Некий мужик застрелился, когда узнал, что его вклад сгорел вместе с банком. Непонятно, кто для кого придуман, человек для денег или деньги для человека? Ладно бы бизнесмен какой, которому, как мне, без баксов паяльник в заднем проходе светит, а то ведь автослесарь, на новую иномарку копил. Молодой кретин напился карбофоса, когда узнал, что у него спид. Странное решение. Если так не хочется умирать, то зачем травиться? Согласно рекламе, с синдромом приобретенного иммунодефицита можно протянуть лет десять. По нынешним временам до такой смерти еще дожить надо. Обманутый с квартирой стекольщик в знак протеста подорвал себя гранатой под окнами директора. Почему эту самую гранату просто в кабинет не забросил? Наверное, Костлявой боялся меньше, чем начальника. И так далее, и так далее, и так далее…
Среди всей этой грязи мне удалось выудить сразу пять интересных случаев: две сестры оставили на пляже возле Петропавловской крепости свою одежду. В карманах брюк по записке – «Не могу расстаться с родиной». Было это еще в апреле, когда вода – градусов пять. Топиться в такую холодрыгу – бр-р… Тел не нашли.
В мае один нервный товарищ, растолкав оцепление, забежал на мост Строителей в момент разводки и сиганул с него в воду. Записку «Не могу расстаться с родиной» нашли у него дома.
Еще один прыгнул под поезд в метро, причем сделать ухитрился это так, что разбил стекло в кабине машиниста и кого-то поранило осколками. Предсмертное послание лежало в загранпаспорте, рядом с билетом на самолет.
И, наконец, пятый. Этот на улице Ленсовета забрался на вышку ЛЭП, с которой и грохнулся, причем смерть наступила от поражения током. У этого записки не обнаружили, но зато билет и загранпаспорт наличествовали.
Мой клиент – Ретнев – в списке не значился. Зажал его муж нашей начальницы, скрыл.
В приступе гордости рука потянулась к телефону, но дома у Оли никто не отвечал.
«У нее же суд в три, на Фонтанке», – вспомнил я.
Часы показывали пять. Я быстренько выпил кофе с бутербродом, скинул файлы обнаруженной пятерки на принтер, сунул распечатку в карман, и опять оседлал мотоцикл.
Старенькая Олина единичка выделялась среди сверкающих «ауди» и «БМВ», как ишак среди тюленей, – я пристроился рядом с ней и приготовился к долгому ожиданию.
От асфальта веяло жаром. Редкие мелкие облачка ничуть не защищали от летнего солнца. Не представляю, как в такое пекло можно в машине ездить? Душегубка ведь! То ли дело мотоцикл: свежий ветер, воздух, скорость. Никаких пробок. Наслаждение, а не средство передвижения.
Напротив, в Летнем саду, в шелестящей тени деревьев лениво гуляли парочки, восторженно носились детишки, читали газеты, сидя на скамейках, пенсионеры. Хотел бы я вот так же безмятежно на травке поваляться, да боюсь, пенсию платить никто не станет. Мысли внезапно перескочили на лекарства, на медицинское обслуживание, на пересадку органов. Слишком уж категорично отрицают работники прокуратуры и минздрава саму возможность нелегальных махинаций этого плана, чтобы им можно было поверить. А донорские органы дорого стоят, никакой «мерседес» не сравнится.
– Сергей? – Ольга удивленно приподняла брови.
Размечтался, не заметил как подошла. Вместо ответа я достал распечатку и протянул ей.
– Интересно… – Она, не отрывая глаз от текста, открыла машину. – Садись. Только дверцу не захлопывай, пусть проветрится.
– Сколько лет уже этому «жигуленку»? – спросил я, опуская стекло со своей стороны. – Не пора ли на новый пересаживаться?
– Новый? – хмыкнула она и открыла крышку бардачка. – Вот, выбирай цвет.
– Что это? – «отделение для перчаток» заполняли бумажки, похожие на корешки к кассовым ордерам.
– Так ведь у нас, согласно Закона, каждому подследственному положен адвокат. Если он сам не может оплатить его услуги, защитника предоставляет государство.
– Ну и что?
– Когда кого-либо задерживают, следователь посылает мне вызов на пейджер. Я приезжаю, присутствую на допросах, потом говорю с арестованным. Если ему нужны мои услуги, то мы заключаем договор и работаем дальше. Если нет – мне выписывают такую вот квитанцию на оплату услуг. Там уже полтора бежевых «СААБа» лежат, не видишь?
Она протянула руку с длинными ногтями, покрашенными в цвет платья, и разворошила бумажки.
– Думаешь, заплатят?
– Нет. Но выбрасывать все равно жалко. – Она захлопнула бардачок.
Обручального кольца на руке не было.
Оля откинулась в кресле, перелистнула распечатку, покачала головой. В ушах зловеще блеснули оправленные в золото граненые рубиновые капли.
– Где ты все это успел выкопать?
– Сводки ГУВД за этот год.
– Понятно, – покачала она головой. – Пронырливое вы все-таки племя, журналисты.
В голосе ее прозвучали те интонации, которые появляются в голосе кока, увидевшего на камбузе сытую и довольную крысу.
– Работа такая, – на всякий случай сказал я.
– А ты знаешь, Сергей, – оторвалась она от бумажек, – что на свете существует тайна следствия, неприкосновенность личной жизни, моральные принципы, наконец?
– Конечно, знаю…
– Врешь, не знаешь.
– С чего ты это взяла?
– Скажи, Сережа, а ты мог бы спрашивать у матери, держащей на руках еще теплое тело дочери, что она почувствовала, когда увидела, как девочка выскочила на дорогу?
– Это было с тобой?.. – я почувствовал, как по спине поползли холодные мурашки.
– Это было при мне.
Она опять вернулась к распечатке. А мне почему-то стало зябко. Я захлопнул дверцу и поднял стекло. Ощутил на себе внимательный взгляд, повернул голову.
– Хорошо хоть врать не стал, – криво улыбнулась она.
– В чем?
– Что никогда бы так себя не повел.
– Не знаю, Оленька, – честно признался я. – Надеюсь, мне не придется попадать в такие ситуации.
– Ладно, вернемся к твоим пострадавшим. – Она тоже захлопнула дверцу и завела двигатель. – Если на поверхность так легко всплыли пять случаев, то на самом деле их было раз в шесть больше. Но: если бы гражданина Костенко столкнули на рельсы, он упал бы вниз. А если он расколотил стекло в переходной дверце кабины, то, значит, прыгал сам. С моста гражданин Копелевич тоже прыгал сам, причем при свидетелях. Про сестер не знаю, тут ничего не понятно, а что касается Рыжкова… Как ты себе представляешь, каким образом можно затащить на опору ЛЭП взрослого человека? Вот то-то и оно. Я вижу тут странные совпадения, но ни малейших признаков состава преступления.
– Как это, никаких?! Шесть одинаковых случаев! Ты же сама говорила!
– И еще раз повторю, – кивнула она. – Это подозрительно. Но каждая из ситуаций настолько чиста… В общем, совпадение.
– Но это убийства, Оля, совершенно точно убийства! Я ведь с самого начала говорил! И сходные ситуации нашел.
– Если это действительно преступления, то всех их должно что-то объединять. Точка соприкосновения. Убийца должен был знать, что человек уезжает, когда уезжает, где хранит ценности. К тому же, как я понимаю, родственников у погибших не нашлось? Иначе пропавших денег как минимум схватились бы. Должен быть хороший, осведомленный наводчик. Хотя, я все равно не понимаю, как можно совершить убийство при таких условиях.
– ОВИР?
– Не знаю, – пожала она плечами. – Может быть. А может, к ним приходила одна и та же домработница. Или проститутка. Или сантехник из ЖЭКа. Но что-то общее должно быть. Ты же журналист, вот и разнюхивай.
Я опять почувствовал себя крысой, но говорить ничего не стал. Только пообещал:
– Разнюхаю, – и вышел из машины.
– Сергей! – окликнула она. – Постой!
