скачать книгу бесплатно
– Среди вас нет никого, кто согласен взойти на алтарь, дабы избавить Спасенные Земли от нашествия демонов? – больше для ритуала, нежели с надеждой на ответ спросил чародей у избранников народа людей.
– Нет, мудрый Величар, – покачал головой бореец. – Да будет битва!
– Я обращаюсь к вам, народ драконов, – развернулся Величар. – Неужели среди вас нет никого, кто согласен взойти на алтарь, дабы избавить Спасенные Земли от нашествия демонов?
– Да будет битва!!! – раскинув крылья, торжествующе проклекотал могучий Огнезар. Дракон немолодой и пребывающий в Малом Совете в звании мудрого – однако, похоже, заразившийся от собравшихся сородичей воинственным азартом.
Мудрый альв кивнул, опустил посох и легко спорхнул вниз до середины склона:
– Я обращаюсь к вам, народ волотов, – остановился среди великанов Величар. – Неужели среди вас нет никого, кто согласен взойти на алтарь, дабы избавить Спасенные Земли от нашествия демонов?
– Мы исполним свой долг, мудрейший, и придем на битву, – поднявшись, склонил голову могучий Валдит.
Мудрый чародей вздохнул… Хотя другого ответа, конечно, не ожидал. Миролюбивые великаны сторонились ссор и сражений, очень редко являлись на судебные битвы, не искали смерти и никогда не приносили себя в жертву.
Альв спустился ниже, обратился ко гмурам, но и среди пещерных жителей отклика не нашел, равно как среди речного народа, никогда особо не стремившегося хоть как-то отличиться в общих глазах.
Вернувшись к священному камню, Величар отставил посох, послушно замерший в вертикальном положении, и склонил голову, словно предаваясь размышлениям. Хотя слова, которые ему надлежало произнести, были предрешены, и никакого иного выхода, кроме как произнести их, у главного чародея Спасенных Земель не оставалось.
– Через двенадцать дней на полях жертвоприношения откроются Врата Демонов, – подняв голову, наконец выдохнул мудрый Величар. – Я возвещаю час великой битвы и призываю всех воинов Спасенных Земель явиться к алтарю, дабы сразиться с демонами и защитить наш мир от гибели. Да будет так!
Он хлопнул в ладони, и с кроны дубов сорвалась густая птичья стая, разлетаясь во все края ойкумены, дабы донести всем и каждому весть о принятом Большим Советом решении.
Темная туча птиц распалась на облака, облака – на отдельных вестников. И один из стремительных стрижей, часто взмахивая крыльями, помчался на север, чтобы уже к вечеру спикировать в густые чащобы, окружающие россыпь сверкающих голубизной Рипейских озер.
* * *
Край неба начал медленно розоветь. Вслед за этим то тут, то там внезапно вспыхнули белизной редкие кучевые облака. Уже от них в стороны разбежался свет, насыщая розовые небеса голубизной, пока, наконец, над остроконечными елями не появился ослепительный край солнца. В этот миг Атрамир закрыл глаза и медленно вдохнул в себя рассвет, его чистоту и живородную силу, его яркость и теплоту, напитывая всем этим совершенством свое тело, наполняя чистотой и силой ноги и руки, выпивая свет, словно озерную влагу, собирая его внутри себя, пропитывая им душу и разум, уподобляя себя самому солнцу, дарующему жизнь Спасенным Землям.
Вдох-выдох… Вдох-выдох… Вдох… И еще, до самой глубины легких, до последнего их уголка…
Когда голова начала слегка кружиться, Атрамир расслабился и опустил руки. Солнце уже поднялось над дальними кронами, проложив по глади озера сверкающую дорожку к самым его ногам, над этой дорожкой деловито носились стрекозы и жуки, чуть выше сновали в воздухе птицы, охотясь за ранней мошкарой.
– Здравствуй, мир света, – негромко прошептал молодой волхв. – Здравствуй, мир радости, дружбы и добра!
Мудрые альвы, живущие у Длинного озера, учили, что с миром, в котором ты живешь, нужно здороваться каждое утро – но никогда не прощаться, и тогда он всегда будет пребывать с тобой в ладу. Природа отзывчива, она добра к тем, кто ищет добро, и зла к тем, кто ожидает зла. Сохраняй в душе благость – и она будет окружать тебя каждый час и каждый шаг. Пребывай всегда в праздничном состоянии – и на пути твоем всегда будет встречаться только радость.
– Хорошо… – прошептал Атрамир, подставил лицо солнцу, раскрылся душой. Однако ничего особенного не ощутил. Птицы были голодны, крот под землей, в паре шагов справа, нашел жирного дождевого червяка и сейчас торопливо его уплетал. Рыба кормилась в водорослях, с десяток оленей паслось за кустарником поодаль, змея кралась к полевой мыши, мышь забивала брюхо спелой земляникой.
Все вокруг заботились только о жратве – и молодой волхв поневоле тоже ощутил голод.
Он рывком поднялся, распугав кузнечиков и мотыльков, сладко потянулся, разминая кости, и тут же проверил – на месте ли меч.
Меч, тяжелый и добротный, из коричневого мореного дуба, длиною в локоть, с лезвием из черного глянцевого обсидиана, был первым творением Атрамира в ученичестве лесных альвов, его гордостью и доказательством чародейского дара. А вот перевязь оказалась неудачной и часто соскальзывала с плеча. Да так ловко, что парень этого и не замечал и пару раз уходил с места отдыха, оставив оружие лежать в траве. Даже странно, что за много лет ее не потерял, неизменно находя там, где и думал. Впрочем, альвы считали это просто одним из его талантов и признаком чародейского дара.
В этот раз клинок оказался на боку, рукоятью на уровне ремня, справа от поясной сумки, и Атрамир с облегчением вздохнул, вскинул руку, причесав пальцами рыжие кудри, одернул короткую замшевую куртку, расшитую белыми костяными шариками, украшенную беличьими хвостиками и замшевыми кисточками, поклонился озеру, прощаясь с его прохладными водами, и поспешил по прибрежной тропинке домой. Путь недолгий – через низинку вокруг родника, по наволоку и до взгорка на южном берегу озера. Туда, где на самой вершине пологого холмика сплелись ветвями несколько лип. Местами это преплетение было плотным до полной непрозрачности, местами между ветвями можно было просунуть руку, а кое-где – и вовсе провалиться. Возникало ощущение, будто огромный аист сперва сплел здесь свое гнездо – а потом озлился на что-то и наполовину разворотил, бросив и улетев на новое место в дальние края.
Увы, но произошло подобное от того, что юный волхв, по горячности и неопытности, затеял возведение для себя уж очень обширного обиталища – десять шагов в длину и столько же в ширину, да еще в три жилья по высоте.
Три потолка из сплетенных ветвей у чародея получились легко и быстро, благо кроны деревьев были густыми, плотными. Нарастить стены, заплести их цветочными стеблями, уплотнить мхом он тоже смог, но уже не так прытко… На том все и застопорилось. Дом большой, а Атрамир один – когда всем заниматься? Тем паче что из всех комнат использовал парень всего две: нижнюю с очагом, в которой зимой готовил, грелся и занимался хозяйственными делами, и самую верхнюю, больше похожую на выстеленное шкурами гнездо, в которой юный волхв спал. Нравилось Атрамиру спать на высоте – ближе к небу, к звездам. Вроде как и воздух там казался чище, и пространство шире. Да и просто – хорошо!
Кроме этих двух комнат все прочие уже не первый год так недоделанными и оставались.
Так же странно, не по задуманному, вышло и с огородом. Задумывалась обширная возделанная луговина, засеянная репой и капустой, морковью и гречей, горчицей и салатом, луком, чесноком, прочими ароматными травами – красота, самим альвам на зависть. Но поначалу терпения хватило только на четверть луговины – на репу, капусту и приправы. Атрамир честно намеревался расширить посевы, однако в первый же год его посевы повадились разорять зайцы. Бороться с грызунами волхв взялся не чародейством, а силками и… И как-то так вышло, что силки стали его основными кормильцами, а огород теперь играл скорее роль приманки для дичи, не став источником заполнения небогатых закромов.
Вот и сейчас, учуяв со стороны зарослей акации горячее биение сердец пополам со страхом и болью, юный волхв повернул к кустарнику, вынул из петель сразу двух зверьков, снова насторожил ловушки. Отойдя к муравейнику, быстро освежевал добычу, кинул шкурки на чистку.
Муравьи-кожевенники были еще одной гордостью Атрамира. Он не получил их в подарок от альвов и не выменял у других волхвов, а вывел сам, пусть не без помощи худосочной Седавы с ее вечно дрожащими пальцами и скрипящим, словно от простуды, голосом. Заговоренные насекомые подъедали остатки мяса и жир, но никогда не портили кожу и мех – прямо хоть сразу на одежду раскраивай.
От муравейника парень свернул к дому, достал из висящего под потолком туеска мешочки с солью, горчицей и гвоздичными бутонами, на глазок обсыпал ими поверху освежеванные тушки, затем завернул их в листы ревеня, спустился к воде, зачерпнул рукой влажную глину на берегу, обмазал поверху слоем в палец толщиной, отнес обратно к себе и оставил обсыхать. Или, вернее, глину – обсыхать, а тушку – пропитываться специями. Вечером добычу можно будет запечь в углях. Будет вкусно.
Как положено волхву, свой дом Атрамир вырастил наособицу, в нескольких часах пути от деревни. Ведь чародею надлежало обитать на лоне природы-матушки, возле альвов и среди лесного зверья. Прочим же людям, коли нужда в советах али лечении возникала, следовало приходить к мудрецу в лес, кланяться, о помощи просить…
Вот только в свои двадцать два года славу молодой чародей обрести еще не успел, ходить с поклонами к нему никто не хаживал, подарков не приносил – и жил крепкий молодой парень, ладный телом и лицом, один как сыч. И кабы не уроки, за которыми Атрамир каждый второй день отправлялся к Длинному озеру, так и вовсе хоть волком вой от тоски и скуки! Хорошо хоть, что волхвов, выбранных из народа людей, альвы учили всю жизнь, до старости. Поэтому полное одиночестве чародею все-таки не грозило. Всяко найдется, с кем хоть раз в несколько дней словом перемолвиться.
Волхв замер, прислушиваясь к неожиданно случившимся переменам в мире вокруг. Все вроде бы оставалось прежним – и шелест листвы, и запах сосновой смолы от груды валежника. Но… но ощущение чужого острого голода опередило любые шорохи и тени. Это чувство, подобно огненному пятну, зародилось по обратную сторону холма, пробралось по широкой дуге, притаилось под берегом, потемнело от напряжения.
Кто-то подкрадывался к его дому!
Атрамир, усмехнувшись, отступил, спрятался за толстым стволом ветвистой липы, снял с перевязи острый тяжелый клинок.
– Ага-га! Сдавайся! – И напряжение ожидания вылилось в стремительный рывок.
Послышался всхлип, гул разрываемого воздуха, треск раздавленного хвороста. Волхв пригнулся, скользнул из-за дерева вниз и вправо, стремительно метнулся под раскрытое крыло и что есть силы ударил коварного гостя в бок.
Разумеется – плашмя.
– Привет, Кучур!
– Так нечестно! – возмутился дракон. – Ты меня заметил!
– А как тебя не заметить, друже? – рассмеялся Атрамир. – Ты отражение свое давно видел? Так иди, в озеро посмотрись. Больше дуба векового вымахал, а все еще надеешься втихаря к кому-то подкрасться!
На самом деле Кучуру, конечно же, до векового дуба еще расти и расти. Ныне молодой воин огнедышащего народа росту имел от силы в два человеческих – не считая шеи и хвоста, конечно же, – размахом крыльев не покрывал даже маленького атрамировского огорода, а весу имел от силы в десять быков. Однако у него все еще было впереди. Тело Кучура покрывала ярко-рыжая, как волосы молодого волхва, чешуя – кроме небольшого белого пятна на груди и черных полос на хвосте. А рыжие драконы, известное дело, самые крупные.
Общий цвет волос человека и чешуи дракона долго был предметом насмешек, когда они оба появились у альвов возле Длинного озера. Прочие ученики утверждали, что у новичков был общий отец. И поначалу подростков это сильно задевало. Через пару лет, когда Кучур и Атрамир научились давать отпор – насмешки прекратились. Но дружба осталась. И прозвище рыжие братья перестало казаться им обидным.
– Очень кушать хочется, друже, – не стал вдаваться в долгие разговоры дракон. – Полетели?
– Полетели, – согласился юный волхв, возвращая меч на перевязь, с разбегу запрыгнул на опущенную шею друга, запустил ладони под вздыбленную чешую, прочно хватаясь за края толстых костяных пластин. Кучур, поднявшись на задние лапы, крутанулся и прыгнул в сторону озера, тут же распахнул крылья, скользя над самой поверхностью. Первыми взмахами дракон даже коснулся их кончиками волн, подняв тучи мелких брызг, но вскоре набрал высоту, промчался над вершинами елей и стал неторопливо забираться к самым облакам в голубую высоту.
Атрамир прищурился, подставляя лицо прохладному встречному ветру, развевающему его кудри, пробирающемуся под ворот, раздувающему куртку и штаны, холодящему ноги. В полете было холодно всегда – даже в самые знойные дни, – а от ветра не спасали никакие одежды. Однако молодой волхв все равно любил летать. Любил летать в жару, внезапно оказываясь в мире прохлады; любил летать в дождь, когда могучий Кучур, пробившись через слякоть, поднимался над тучами в открытый солнечный простор, любил летать зимой, возносясь над искрящимся снежным миром. Любил смотреть с высоты на леса и озера, что внезапно уменьшались и казались игрушечными, ненастоящими, нарисованными умелым мастером на огромной бересте. Любил перемещаться с невероятной стремительностью из края в край мира, опускаясь после нескольких часов полета в неведомых, никем не тронутых землях.
Вот и сейчас поднявшийся к кучевым облакам дракон раскинул крылья и стремительно скользил, оставляя позади поприще за поприщем, сразу многие дни пути – если пытаться одолеть это расстояние пешком даже на лодках. Реки, реки, огромное озеро, за ним – бескрайние леса, разбавленные матово поблескивающими влажной ряской болотами. Кучур начал снижаться, выбирая наволок пошире, повернул вдоль одной из рек, спикировал на заливной луг, менее сочный, нежели ближайшие. Громко захлопал крыльями, снижая скорость, и плавно опустился на землю, крепко вцепившись в нее когтями.
Атрамир спрыгнул, пригнулся, провел по траве ладонью:
– Недавно пощипана, не отросла. Кто-то пасся, добыча есть. – Молодой волхв выпрямился: – Ну что, как всегда?
– Как всегда, – согласился дракон, неспешно добрел до зарослей на краю наволока и опустился на брюхо, полурастопырив крылья, спрятал хвост в кусты и положил шею под самые корни деревьев. В таком виде, если не приглядываться, уже с полусотни шагов затаившийся зверь сливался с грунтом и казался оплывшей грудой красной глины. А с полутора сотен – так даже если приглядываться.
Атрамир, привычно поправив меч, нырнул в чащобу, пробираясь между многоохватными соснами и черными елями. Терпеливо и упрямо он раздвигал ароматный можжевельник, прыгал с одного мшистого поваленного ствола на другой, иные – трухлявые – разбивал ударами кулака. Двигаться через дикий нехоженый лес было трудно даже ему, а уж дракону тем более не протиснуться. И звериных троп, как назло, на глаза нигде не попадалось. Хотя обитатели тут имелись – волхв хорошо ощущал импульсы тревоги, доносящиеся то с одной, то с другой стороны. Нежданного гостя слышали и опасались. Атрамир даже мог угадать некоторые из сознаний. Кабаньи – приземленные, ищущие по запаху грибы и коренья. Беспечные лосиные – эти гиганты где-то ощипывали листву с орешника. Олени же вынюхивали свежую травку, их желания тоже угадывались с легкостью. Но был здесь и кто-то еще, сосредоточенный и ищущий.
– А, не важно. – Волхв остановился, повернулся лицом к реке и опустил голову, вытягивая из глубин памяти свой самый жуткий и незабываемый детский кошмар. Как однажды ночью, еще совсем маленьким, он захотел подняться с постели, сделал в темноте несколько шагов и вдруг ухнулся в темную бездну – невидимую, бездонную, бесконечную, смертоносную. Именно тогда он в полной мере ощутил ужас полной безнадежности, бессилия, отчаяния. Дыхание небытия…
Вытянув это воспоминание в свой разум, Атрамир покрутил его перед собой, наполняя нынешней живой энергией, силой, мощью, реальностью, насытил кошмар до размеров целого мира и, расставив руки, резко выплеснул этот ужас из себя наружу огромной черной волной.
Тут и там затрещали ветви. Ощутив внезапный беспричинный ужас, лесное зверье кинулось бежать, улепетывая от чего-то страшного и непонятного на луг, к реке – к свету, открытому пространству, к миру и безопасности. Заросли наполнились паникой, и даже те животные, что не попали под чары волхва, кинулись наутек, следуя общему примеру. Прочь, прочь, прочь…
Когда Атрамир выбрался из чащобы на луг, на траве лежали два задушенных оленя, волк и крупный кабан. Еще кого-то Кучур уже успел проглотить, не дожидаясь своего товарища.
– Хочешь ожерелье славы? – предложил дракон и указал мордой на серого хищника: – Смотри, какой большой! Из его клыков отличный знак чести может получиться. В народе людей такими гордятся!
– Ожерелье чести можно делать тогда, когда сильного хищника победил сам, в честной схватке, один на один, – покачал головой Атрамир. – А этого задавил ты.
– Так мы никому не скажем!
Молодой волхв только рассмеялся в ответ.
Драконы, что бы там ни утверждали альвы, постигали мудрость мира еще хуже, чем народ людей. Кучур не понимал, что подобную ложь скрыть невозможно. И когда обман раскроется, свалившийся на его друга позор окажется куда страшнее простой охотничьей бестолковости.
– Ну, хоть череп себе на шлем забери!
– Я целитель, а не воин. Мне положено носить человеческий череп, а не звериный.
– Где же ты возьмешь такую большую черепушку, чтобы на твою налезла?!
– Уже сделал. Выточил из пяти лосиных и склеил.
– Ну, как хочешь, – устал спорить Кучур, схватил волчью тушу поперек, подбросил и заглотил в несколько толчков головы. Потряс башкой, прогоняя еду по шее.
Атрамир тем временем, достав из подсумка нож из цельного кремниевого лезвия, вклеенного в рукоять оленьего рога, распорол шею одной из оленьих туш, вырезал несколько ломтей толщиной в мизинец, окликнул товарища:
– Подсоби! – и подбросил один из кусков в воздух. Кучур стремительно повернул голову, кашлянул короткой вспышкой пламени, и человек поймал уже румяный, местами с черными пятнами кусок: – Ой, горячо!
– А чего же ты ожидал?! – довольно прорычал дракон, потянулся к кабану, перехватил поудобнее, заглотал целиком.
Волхв, поджав ноги, сел под его крылом, стал подкрепляться, откусывая от почти пропеченного ломтя кусочек за кусочком. А закончив, подкинул следующий:
– Кучур, подсоби!
Зверь, раз за разом опаляя мясо своим пламенем, терпеливо дождался, пока его товарищ наестся, после чего скусил оленю рога, проглотил тушу и довольно потянулся, прижавшись грудью к траве и притоптывая задними ногами:
– Хорошо-о-о-о! Я уже дня три не ел. Проголодался.
– Чего же раньше не прилетал?
– Родители все не отпускали. У малых колики. И глина на помосте вся облупилась…
– Замажем твой помост, не грусти.
– Сейчас никак, малые бестолковые. Могут опалить.
– Да уж, вашей малышне на глаза лучше не попадаться, – согласился Атрамир. – Хотя оно понятно. Дети, они у всех одинаковы…
Само собой, это было неправдой. Человеческие дети и потомство народа огнедышащего – существа зело разные. Младенцы в колыбельках огнем по сторонам не плюются, к потолку взлететь неспособны и дома в пепел от боли в животике не выжигают.
Именно из-за буйного нрава отпрысков драконы в полузабытые стародавние времена выплавляли свои гнезда в ледяных склонах Рипейских гор и, по сказаниям, отстроили там целые дворцы. Под ледяными сводами самое страшное, что могло случиться с гнездом, – так это подстилка выгорит, и все.
Именно тогда, десятки веков назад, драконы повадились воровать и порабощать людей. Косить траву, рубить ветви для гнезд, носить все это в глубину пещер человеческими руками было куда как легче, нежели мучиться самим огромной клыкастой пастью. Люди ходили на драконов в походы, отбивая своих сородичей и разоряя гнездовья опасных соседей. Драконы – разоряли близкие поселки, чтобы добираться до Рипейских гор спасителям было слишком далеко и долго. Люди – застилали крыши дерном и глиной, закапывали дома в землю, мастерили луки и копьеметалки, придумывали негорючие одежды. Драконы – сбивались в ратные отряды, отвлекали, хитрили, выслеживая и отлавливая добычу, вступали в битвы…
Потом пришли демоны – и война с общим врагом, желающим уничтожить оба народа под корень, вынудила бывших противников объединиться. Люди стали помогать крылатым союзникам добровольно, ссоры забылись.
Но со временем начали таять, уничтожая древние гнездовья, сами Рипейские горы… В леса из них драконы, понятно, переселиться не могли – выгорели бы все чащобы до единой. Обычных горных пещер на севере Спасенных Земель почти не имелось – равно как самих гор. Тогда люди придумали перекрывать бревнами расселины между скалами, прикрывая гнезда от дождя и снега, а внизу сбивать огороженные помосты, замазывая их от огня толстым слоем песка и глины…
Ирония судьбы – огнедышащий народ, когда-то пытавшийся людей поработить, ныне почти полностью зависел от доброты двуногого племени. И понятно, почему зачастую драконы предпочитали вступаться за своих соседей-людей и сражаться против своих сородичей из других земель, если между народом человеческим и драконами вдруг возникали споры и разногласия.
– Домой? – сладко зевнул Кучур.
– Домой, – согласился молодой волхв, забираясь ему на шею.
Дракон разбежался, тяжело оторвался от земли, не без труда достиг высоты древесных крон, сделал широкий полукруг и… спикировал обратно на луг. С шелестом рассекая воздух, Кучур на всей скорости ловко подхватил задними лапами последнюю, нетронутую оленью тушу, промчался до излучины, перевел дух, а затем, взмах за взмахом, стал подбираться к белым кучерявым облачкам.
Обратный путь в обитаемые земли показался волхву более быстрым, нежели на восток. Вестимо – ветер был попутным. Вскоре после полудня Кучур лег на крыло, описал широкий круг над человеческим селением из нескольких просторных зеленых домов, окруженных огородами. Деревню надвое разделял узкий ручей, весело журчащий по каменистому руслу, рядом раскинулась утоптанная до каменной твердости поляна, на которой девушки в цветочных венках водили хоровод. Парни стояли поодаль, сбившись в кучку, и смотрели на танец с живым интересом.
Атрамир попытался вспомнить, ради какого дня затеян праздник, но в голову ничего не пришло. Впрочем, у приозерских селян каждый второй день считался каким-то праздником, а каждый первый заканчивался весельем вовсе без повода. Первый урожай, последний урожай, капустники и выбелка холста, первая нить и лучшая пряжа – все и всегда превращалось в баловство и шутки-прибаутки, гуляния и пляски. То селяне на прялках с горок катаются, то по столбам за сапогами лазят; то нагишом купаются, то хороводы водят, то снежные дома разбивают, то любовной охотой в чаще занимаются…
Увидев дракона, девицы с визгом кинулись врассыпную, парни побежали следом – «защищать». Одна игра стремительно перешла в другую, хотя и с прежним итогом – рано или поздно все разобьются на парочки и окажутся наедине. На площади остались только совсем малые дети, которым крылатые звери еще оставались в диковинку, да взрослые воины, уже остепенившиеся и юношескую беготню забросившие.
Кучур ловко опустился на самом краю площади, разжал задние лапы, роняя тушу возле ручья, и сложил крылья, оседая рядом.
– Приветствую вас, люди озерного рода, от имени крылатого народа! – поздоровался с воинами дракон. – Рипейский род делится с вами своей добычей и желает вам благости и процветания!
– Передай нашу благодарность Рипейскому роду, ловкий Кучур! – подошел ближе седовласый воин, лицо и плечи которого были изрезаны мелкими шрамами. – Он всегда может быть уверен в нашей дружбе! А тебе, Атрамир, не след забывать, что ты не старый волхв, доживающий дни на пеньке у своей норы, а целитель воинской рати! Между тем ты уже больше года на тренировках наших не показывался!
– Я приду, дядюшка Избор, – поспешил повиниться перед стариком паренек и тут же послал в сознание своего друга чувство тревожной торопливости. – Завтра мне к альвам отправиться надлежит. А послезавтра обязательно приду!
– Смотри у меня! – погрозил ему пальцем воин, но задерживать не стал.
Дракон взмыл в воздух, чтобы почти сразу спикировать возле полуразвалин на берегу озера.
– Не сердись, друже, – опустив шею к траве, извинился Кучур. – Предчувствие у меня нехорошее. Полечу я домой, посмотрю, все ли в порядке?
– Лети, – не стал его останавливать молодой волхв. – Завтра увидимся.
И опять остался один, на берегу пустынного озера, на взгорке возле то ли развалившегося, то ли недорощенного дома.
Совсем неподалеку, за протокой и лесом, в половине поприща, люди смеялись, отдыхали возле общего очага, любили, играли, занимались насущными хлопотами – наверное, уже успев начисто забыть имя паренька, когда-то избранного альвами в ученики. А «одаренный небесами счастливым великим даром» молодой чародей постигал тут единение с природой – с забитой всевозможными мыслями головой, с единственным одеянием и одним доспехом, с извечными хлопотами о еде, дровах и постели.
