скачать книгу бесплатно
– Все-то ты по-своему завсегда переворачиваешь, – рассмеялась Ксения и забросила руки мужу за шею. – Как же я жила без тебя, мой любый? Почему же ты не затоптал меня еще десять лет назад?!
– Я пытался. Но ты слишком редко ходила на торг… – крепко обнял супругу боярин и уткнулся лбом в ее лоб. – Какое странное чувство… Ты больше никогда и никуда не убежишь, ты будешь просыпаться в моей постели каждое утро и проводить со мной все дни и ночи, ты станешь встречать меня дома после любой моей отлучки. Но мне почему-то все равно боязно оставлять тебя одну. Вдруг вернусь, а в доме опять пусто?
– Больше никогда, мой любимый! Никогда более ни одна сила в мире не сможет нас с тобою разлучить. Я тебе в этом клянусь!
Супруги уезжали из Москвы, крепко удерживая друг друга за руки и глядя друг другу в глаза. В эти часы в мире не было никого счастливее их.
* * *
Ксения и Федор Захарьины вернулись в столицу только через год. Вернулись с крепким мальчиком по имени Борис и найденным где-то в Костромских чащобах, чуть растерянным от обрушившихся на него почестей духовником. К общему изумлению, сей духовник почти сразу стал настоятелем дворцового Чудова монастыря – обители царственных особ и резиденции православного патриарха, а вскорости Пафнутий возвысился и до места архимандрита, стремительно вознесясь из безвестных иноков в высшие иерархи христианского мира.
Но это случилось потом. А в августе тысяча пятьсот девяносто первого года Ксения и Федор просто радовались возвращению, радовались ребенку, радовались друзьям, из которых чуть ли не первыми их навестили князь Василий Шуйский и его неизменная зеленоглазая спутница.
Супруги приняли неразлучную пару в библиотеке, оставив младенца с няньками и кормилицами, а сами утонули среди подушек, вкушая молодое вино и удерживая друг друга за руки. Напротив точно так же развалились на коврах Василий Иванович и княжна Елена, попивая угощение и напоминая друг другу о себе легкими прикосновениями пальцев.
– Ну, сказывай, друже, как тут жизнь без нас текла? – предложил князю Федор Никитич. – Чего нового, чего старого? Что изменилось и каких нам теперь ждать неожиданностей?
– Положим, дружище, главная из неожиданностей сидит перед тобой, – широко оскалился Василий Иванович. – Вот уже три месяца, как я стал первым среди наследников русского престола. Если Федор Иванович так и не родит сына, то его трон отныне законно наследую я!
– Не может быть! Как же тебе это удалось?
– Ничего особенного, – сделал пару глотков из своего кубка князь Шуйский. – Пара росчерков пера и немного внимательности. И все! Я теперь наследник.
– Да не томи же, Василий Иванович, не томи! – взмолилась Ксения, крепко беря мужа за локоть и приваливаясь к его боку. – Поведай нам о случившемся чуде со всеми подробностями!
Часть вторая. Царский брат
15 мая 1591 года
Углич, княжеский кремль
Нынешний май выдался жарким. Даже сидя в тени высоких княжеских хором, сложенных из красного кирпича, мужчины расстегнули и распахнули кафтаны, а молодой казак так и вовсе его скинул, положив на край скамьи за спиной. Щебетали птицы, тихо плескалась Волга, невидимая за бревенчатой стеной, негромко напевал караульный на угловой башне, гомонили мальчишки, играющие под нею в тычку своими поясными ножами. Чуть в стороне скучала сторожащая царевича нянька. Или, вернее – «поповича», ибо вот уже больше года царского потомка в Угличе заменял Димка Истомин, сын ярославского священника.
Подмена устраивала всех. Семья Нагих более не беспокоилась за самого важного из детей в своем роду; худородный священник мог надеяться, что его отпрыск в будущем станет служивым человеком из княжеской, а коли повезет – то и из царской свиты, и его самого милостями тоже не обойдут; мальчонка же после нищей избы как сыр в масле катался: дорогие одежды, вкусные угощения, собственная постель. Кто же от такого счастья откажется?
И потому нянька спокойно дремала на скамеечке, вдовая царица безмятежно обедала у себя в горнице, а ее брат Михаил Федорович спокойно играл в зернь с сотоварищи.
– Черное! – Приказчик Русин Раков, в сбитой на ухо лисьей шапке и со всклокоченной русой бородой, затряс ладонями, выкинул костяшки на скамью, аккурат на три серебряные монеты.
Одна грань упала белой стороной вверх, другая черной.
– Пустой ход! – разом выдохнули боярин Михаил Нагой и казачий старшина Андрей Корела.
Кости радостно ухватил сидящий на березовом чурбаке гость с далекого Дона. Молодой еще воин, с едва пробившимися бородкой и усами, с по-молодецки наголо бритой головой, одетый в бордовую бархатную рубаху и синие шаровары, он был единственным, кого опоясывала сабля, а не просто ремень с парой ножей и поясной сумкой.
– Черное! – Казак разжал ладони, и костяшки покатились по скамье. Одна остановилась почти сразу, белой стороной вверх, вторая прокатилась на три пяди дальше, крутанулась на уголке. Мужчины на миг затаили дыхание… И опять – белая сторона!
– Да чтоб тебя! – Игроки полезли в поясные сумки, достали по серебряной монетке и бросили на кон. Боярин черпнул из стоящего прямо на земле бочонка ковш хмельного меда, сделал несколько глотков, передал Андрею Кореле. Тот тоже отпил, отдал приказчику. Русин Раков, приложившись, вернул корец Михаилу Нагому.
После двух кругов ковш опустел, и Михаил Федорович бросил кости.
– Черное! – выдохнул он, и кубики послушно повернулись чернотой наверх.
Нагой рассмеялся, сгреб серебро и спросил:
– Еще по одной, други?
– Везет тебе, боярин! – завистливо выдохнул Корела и выложил на скамью блестящую монету.
– Должна же и мне хоть раз удача выпасть! – недовольно оскалился Раков и тоже полез за серебром.
Михаил Федорович черпнул еще ковш хмельного меда, отпил, пустил по кругу. Тоже сделал ставку.
– Черное! – упрямо повторил приказчик, бросил… и разочарованно выдохнул: – Проклятый Карачун! Белое!
Мужчины скинулись по серебру, казак затряс ладонями… Поморщился:
– Пустышка! Опять, вестимо, к тебе удача повернулась, боярин!
– Белое!
Костяшки покатились и повернулись черной стороной вверх.
Кон увеличился еще на три монеты.
– Ну же, ну же, ну же… – Приказчик что есть силы затряс ладонями. – Черное, разорви меня березой!
Костяшки запрыгали, покатились…
– Е-е-е-сть!!! – Мужчина радостно вскинул руки над головой. – Ну наконец-то!
Раков сгреб серебро, высыпал в подсумок, оставив только одну монету, и показал ее сотоварищам:
– Продолжаем?
Проигравшие вздохнули, сделали свои ставки.
– Белое! – Казак бросил, и тоже угадал. Но лишь разочарованно цыкнул зубом: – Всего две к одной. Давайте еще кружок?
Боярин зевнул, опять зачерпнул, пустил ковш по рукам. А затем на скамью снова легли три монеты, через которые почти сразу перекатились костяшки.
– Пустышка! Вот и мимо тебя удача прошла, Михаил Федорович! – щелкнул пальцами казачий старшина, а приказчик просто сгреб со скамьи кубики. Затряс в ладонях, злорадно ухмыляясь.
– Где моя не пропадала? Белое!
– Пустой ход! – теперь настала очередь смеяться боярину. Андрей Корела, наоборот, сосредоточился, нашептывая что-то над костяшками.
– Ш-ш-ш… Черное! – Он разжал ладони. – Есть! Этот кон мой! Две монетки, зато мои! Курочка по зернышку клюет…
– Из церкви благополучно вернулись, Михаил Федорович? – Из Дьячей избы[11 - Дьячая (Разрядная) изба – здание местной администрации. По архитектурной форме может оказаться каким угодно. Хотя в Угличе это было, скорее всего, бревенчатое строение.] вышли четверо стряпчих и направились к игрокам.
Никита Качалов, Данила Третьяков и еще какой-то писарь с перепачканной чернилами бородой тяжело дышали в отороченных мехом, распахнутых кафтанах, под которыми белели полотняные рубахи, и только Данила Битяговский, сын надзирающего за воспитанием царевича дьяка Михаила Битяговского, щеголял в зеленой атласной рубахе и длинной синей ферязи без рукавов, шитой из дорогого индийского сукна. Для теплой погоды – самая подходящая одежда.
– Как Дмитрий Иванович, в порядке ли? – еще раз спросил Даниил Михайлович.
– А чего с ним сделается? – не поворачивая головы, буркнул Михаил Нагой. – Вон балуется.
Родовитый боярин не собирался отчитываться перед недорослем, сидящим на писарской должности. Демонстрируя полное свое небрежение собеседником, он даже зачерпнул еще меда, отпил, пустил ковшик по кругу.
Молодой стряпчий подошел ближе, глянул на играющих в ножички мальчишек. Небрежно сообщил:
– Мы, Михаил Федорович, ныне пообедать отлучимся. Коли нужда возникнет, на отцовское подворье вестников посылай.
Боярин Нагой на подобное указание и вовсе не обратил внимания; демонстративно пропустил мимо ушей, повторно прикладываясь к ковшу со сладковатым хмельным напитком.
– Ой, а чего это с царевичем? – Молодой стряпчий двинулся к мальчикам.
В этот раз Михаил Федорович соизволил повернуть голову, найти взглядом поповского сына… И по его спине пополз холодок.
Одна из двух главных примет царевича Дмитрия: большая родинка у носа – исчезла!
Отклеилась, потерялась, пропала. Осталась только та, что на лбу. И это означало, что прямо сейчас, через мгновение, главный секрет семьи Нагих будет раскрыт. Все узнают, что настоящего, истинного Дмитрия Ивановича в Угличе нет, давно пропал! Что перед слугами царскими и самим государем его изображает обычный худородный мальчишка.
Боярин, стремительно трезвея, медленно поднялся.
Что-то нужно было сделать – прямо сейчас, немедленно! Пока проклятый стряпчий не успел поднять тревоги!
Рука боярина скользнула к поясу, он сделал три быстрых шага к Даниилу…
Между тем глаза младшего Битяговского уже округлились от страшной догадки. Он сделал глубокий вдох, открыл рот и что есть мочи закричал:
– Изме… – Крик оборвался предсмертным хрипом, и Михаил Федорович отступил назад, выдергивая окровавленный нож из спины увидевшего лишнее бедолаги. Вскинул руку, указывая на его сотоварищей:
– Держи их!
Стряпчие, серея лицом, попятились. Никита Качалов схватился было за нож, однако Андрей Корела, поднявшись с чурбака и глядя куда-то влево, одним стремительным широким движением выхватил саблю и тут же с полуоборота рубанул его поперек груди, рассекая сверкающим, остро отточенным клинком и кафтан, и рубаху, и живую плоть под ними. Мужчина только охнул и, уже мертвый, откинулся на спину. Его товарищи, уже не помышляя о сопротивлении, кинулись бежать.
– Не упустите! – рявкнул Михаил Федорович.
Казачий старшина с показной неспешностью воткнул окровавленный клинок в землю, вложил пальцы в рот и оглушительно засвистел. Стоящие у ворот караульные повернули головы.
– Валите их! – коротко распорядился Корела, для пущей наглядности проведя большим пальцем по горлу и ткнув указательным пальцем в сторону драпающих мужчин.
Охрана заулыбалась, предвкушая развлечение, поднялась с лавок, потянула из ножен клинки. Стряпчие, осознав опасность, повернули и, петляя и визжа, как зайцы, прыснули в стороны, исчезли между пристенными амбарами и сеновалом.
– Свят, свят… – Тихий выдох заставил боярина метнуть взгляд на крыльцо. Там, в ужасе наблюдая за происходящим, застыли трое слуг.
– Раков, детей лови! – крикнул Михаил Федорович и бросился к ступеням.
Холопы, поняв, что их ждет, кинулись в дом, но врезались в затворенную дверь. Один догадался скакнуть через перила и юркнуть за сложенную у стены поленницу, другие замешкались. Мелькнул брошенный казаком нож, звучно ударился о створку, вынудив слуг в испуге пригнуться, замешкаться. Они снова толкнули двери, вваливаясь в сени, кинулись ко вторым дверям, но не успели – молодой и быстрый казачий старшина, распластавшись в прыжке, дотянулся кончиком сабли до ноги одного, вынудив припасть на колено, тут же рубанул по голове второго, обратным движением добил подраненного.
Запыхавшийся боярин, забежав в дом, только облегченно кивнул, выскочил обратно, перевалился через перила, шумно бухнувшись в какие-то палки и носилки, забежал за поленницу, зло сплюнул:
– Сбежал! Корела, ты его видел?
– Осип это был, няньки Волоховой сын, – отозвался с крыльца казак. – И чего дальше будет, Михаил Федорович?
– Стряпчих в реку, и скажем, что не видели. Ушли и пропали. Холопов туда же, и концы в воду. Сестре велю не искать. И няньку выпороть, дабы впредь за приметами следила! Вот токмо Осипа надобно обязательно словить, – озабоченно добавил боярин Нагой. – Много лишнего видел. И этих…
«Эти» еще бегали по двору, отчаянно пытаясь спасти свои жизни. Писарь, проползя под амбаром, попытался зарыться в сено. Однако многоопытные в грабежах казаки сразу заметили странное шевеление сухой травы и принялись колоть сеновал пиками. Вскоре болезненный вскрик показал им, где находится жертва. Несчастного выволокли за ноги и беззлобно добили усеянным железными шипами шестопером.
Данила Третьяков оказался чуть более везучим – заметил приоткрытую дверь, заскочил в нее, накинул крючок, побежал наверх по ступеням. Однако стряпчий отлично знал, что рано или поздно его все равно найдут и убьют. Он так и не понял, что вдруг такое случилось, и с чего боярин Нагой внезапно взъярился на молодого стряпчего? Но очевидца сего душегубства Михаил Федорович в живых, понятно, не оставит.
За дворцом же с плачем и воем улепетывали от приказчика Русина Ракова семилетние мальчишки. Они тоже ничего не понимали, и им тоже хотелось жить, а не валяться в лужах крови, как двое зарезанных у них на глазах добрых людей.
– Вели казакам закрыть ворота и никого не выпускать, – почти успокоившись, распорядился Михаил Федорович. – Надобно Осипа словить, от тел избавиться да сыск небольшой провести, кто чего видел и слышал? А то как бы кроме сих холопов, – боярин кивнул на крыльцо, – еще какие лишние глаза не случились…
И тут над Угличским кремлем оглушительно запел, зазвенел набатный колокол!
– Кабаний клык мне в печень! – только и смог выдохнуть боярин. – Кто-о?!
Это был Данила Третьяков. Добежав наконец-то до верха лестницы, он внезапно нашел свой путь к спасению и теперь что есть силы раскачивал тяжелый язык могучего набата, поднимая на ноги весь огромный город.
– Только бы успели, только бы прибежали! – громко молился он небесам, с надеждой глядя на ворота.
Если появятся люди, если он успеет крикнуть им со звонницы о случившемся душегубстве, то они защитят, убийства не попустят. Резать его прилюдно никто не посмеет.
Но первыми песню древнего колокола услышали, понятно, казаки. С легкостью выбив дверь на звонницу, сразу пятеро бывалых воинов забежали наверх.
– Лю-юди!!! – закричал им Данила, указывая на вбегающих в ворота угличан. Горожане, схватив кто вилы, кто копье, кто просто железную палку или оглоблю, бежали на помощь своему удельному князю. – Они увидя-а-а!..
Казаки не стали смотреть на ворота, а просто перекинули его через перила поджидающим внизу товарищам, и те тут же добили все еще хрипло дышащего мужчину.
– Где беда? – На звук набата выскочила на крыльцо Мария Федоровна, на ходу повязывая платок. Судя по обвислому темному платью с единственной юбкой, она как раз собиралась прилечь после обеда.
– Васька твоя родинку забыла поповичу прилепить! – зло рявкнул на сестру боярин Нагой. – А крысеныш Битяговский углядел! Пришлось затыкать. Получилось тихо, да токмо кто-то на колокольне трезвонит. Теперь побитых утопить не успеем.
– Вот дура! Вот раззява! – Спустившись вниз, вдовая царица взяла из поленницы длинную березовую палку и двинулась на упавшую на колени няньку.
Тем временем приказчик наконец-то словил вертлявого поповского отпрыска и волок его за шкирку и за руку к хоромам. Мальчуган извивался и брыкался и во всю глотку орал:
– Я не царевич!!! Пусти меня, я не царевич! Не убивай, я не царевич! Димка Истомин я!!! Не убива-а-ай!!!
– Да заткни же ты его!!! – Михаил Федорович побежал к Ракову, схватил поповича за вторую руку, приказчик положил ладонь малому на рот, однако мальчишка крутил головой, извивался и орал такое, отчего количество «лишних ушей» увеличивалось с пугающей скоростью. – Молчи, дурень! Закрой свою пасть!
Боярин через плечо оглянулся на ворота. В них уже забегали встревоженные набатным звоном горожане. Многие десятки людей разных званий и разного сословия, в большинстве с оружием, готовые сражаться за своего князя до последней капли крови. Еще немного, считаные шаги – и они всё услышат…
– Димочка, милый, замолчи, – неожиданно ласково попросил боярин Нагой. – Очень тебя прошу.
